Ай да Пушкин!..

Анна ШЕСТАК. «Бульвар Гордона» 4 Августа, 2011 00:00

«ВОТ ЗА ЭТОТ ТАЛАНТЛИВЫЙ НАРОД МЫ И ПОЙДЕМ НА СЕНАТСКУЮ ПЛОЩАДЬ»

11 января 1825 года в Михайловское, где находился опальный поэт, приехал его друг по Царскосельскому лицею Иван Пущин - будущий декабрист и, судя по всему, убежденный геронтофил, поскольку тискал, мял и целовал няню Арину Родионовну с таким рвением, что становилось страшно. Хотя «голубка дряхлая», похоже, ничуть не смущалась, поскольку, накатив с барчуками настоечки, то и дело повторяла: «Эх, мне бы скинуть годков 20 - уж я бы с такими молодцами развлеклась!». А потом пошла плясать, горланя похабные частушки вроде: «Подержи меня за жопу, я плечами потрясу...».

Держать няню пьяные, но все-таки дворяне отказались, спровадили за дверь: им предстояла вторая часть Марлезонского балета - выступление крепостной девки Олюшки, которую милостиво обрюхатил Александр Сергеевич. Исключительно за талант - от прочей дворни девка отличалась тем, что умела петь и играть на гитаре. «Ваш батюшка принесли ее мне и сказали: «Не выучишься - возьму и о башку твою расшибу!».

«Вот за этот талантливый народ мы и пойдем на Сенатскую площадь!» - восклицает будущий декабрист. «За Русь!» - вторит ему Пушкин, поднимая очередную рюмку. А Оленька на радостях затягивает цыганский романс: господа же оценили... Однако духовное единение помещиков с народом длилось недолго - пришло время телесного. Услужливая Арина Родионовна сообщила, что «две девки в бане уже намылись и постель гостю греют». «Если одна не понравится, будет выбор», - объяснил другу Александр Сергеевич. «А если понравятся обе?». - «Тогда помогай тебе Господь!».

«Нет, ну какая мерзость! - плевалась дама средних лет, покидая зал уже после первой, михайловской части четырехчасового действа. - Что это за жанр такой?». - «Издевательство», - отвечал ей муж.

А Безруков и компания, работающая в его антрепризном театре, продолжали «скорбный труд и дум высокое стремленье». Оленьку выслали куда подальше, в Болдино, и со сцены действие переместилось на экран - там шли новеллы, снятые Сергеем специально для спектакля.

«ДЕРЖИ ЖОПУ ВЫСОКО, А ГОЛОВУ НИЗКО»

В одной из них Виталий Безруков, он же отец Сергея Безрукова и автор пьесы, играл роль Сергея Львовича Пушкина и поучал гениального, но запойного и заросшего бакенбардами сына, заставляя отречься от «Гаврилиады» и дружбы с Пущиным. Причем очень даже творчески - в стихах: «Если хочешь жить легко, к государю близко, держи жопу высоко, а голову - низко!».

После этого публике, видимо, нужно было смеяться. Как и после бородатой хохмы о гусарах, которые денег не берут: эту избитую шутку Безруков-старший вложил в уста гадалки-сводни, с которой Пушкин общается в борделе. Сводня, кстати, судя по акценту полька, а вот заведение обставлено в восточном стиле, и барышни в шароварах пляшут канкан - наверное, потому, что более восточного танца не найти.

Смешного было еще много. Например, в 1825-м Пущин смело цитирует «Отелло» в переводе Петра Вейнберга, родившегося в 1831-м. Да ладно бы грамотно - еще и перевирает! Вместо: «Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним» - «Она тебя за муки полюбила, а ты ее за это полюбил». Мало того - по ходу пьесы выясняется, что герои читали даже... Григория Горина. Правда, они убеждены, что шут гороховый и шут Балакирев почти одно и то же, но не беда. Главное, что хорошо образованны и намного опередили свое время...

То, как выписаны отношения Пушкина и Николая I, - отдельная песня. Не знаю, с чего вдруг Виталий Безруков решил, что поэт и самодержец трепались, как давние приятели («Ну здравствуй, Пушкин!». - «Здрасьте, Ваше Величество!»), но верится в это примерно так же, как в то, что царь волочился за Натальей Гончаровой и на всех балах танцевал с ней мазурку, вальс и менуэт.

Возможно, юная супруга Пушкина слыла первой красавицей Москвы и, быть может, даже интересовала Николая. Однако открыто демонстрировать это он не стал бы: во-первых, положение обязывало, во-вторых, Гончарова, происходившая из обедневшей многодетной семьи, где отец - душевнобольной, а мать - выпивоха и скандалистка, не годилась ни в фаворитки, ни во фрейлины.

«Я - ПУШКИН, МЕНЯ ЦАРЬ БОИТСЯ!»

Белыми нитками шиты и диалоги царя и Александра Бенкендорфа, шефа жандармов: «Вот донжуанский список Пушкина - 33 имени! Ваше Величество, что делать?». - «Как что? Завидовать!». Минут 20 генерал Бенкендорф читает Николаю стихи Пушкина и перечень его произведений - будто царю на филологический поступать. А тот просит еще: «Ну же, с чувством, с толком, с расстановкой!». Можно подумать, только Пушкиным он всю жизнь и занимался, остальное - лишь прикрытие. Причем сам поэт об этом знал и гордился: «Я - Пушкин, меня царь боится!».

Сколько раз Безруков-Пушкин назвал себя гением, который «не уважил - увековечил», не сосчитать. В каждом действии он хвастал, как много написал, не забыв добавить, что в прозе, а что в стихах. Последние, судя по всему, ценил больше - даже жене говорил: «Дура! Это стихи, а не веер!».

Гончарова в безруковской интерпретации и впрямь дура. Вышла замуж, прожила с человеком три года и наконец поинтересовалась: «Пушкин, а ты богат?». То, как Наталья общается с сестрой Катей, похоже, вообще из «Ранеток» списано. Ну, или из сериала «Барвиха»: «Наташ, а у меня ноги правда кривые?». - «Не-а. Только косолапые». - «Это у меня ноги косолапые? Слышь, это у тебя они косолапые! И глаза косолапые!». А старшая сестра Александра, набожная и правильная, вообще стервой оказалась - улучив момент, стала тереться об Александра Сергеевича и залезла к нему в постель, которую сама же и постелила...

Вот из таких постельных подробностей и состоит пьеса: Пушкин если не в борделе, так в спальне жены. Правда, под конец он там уже не один - с Дантесом, который сгорает от любви к Наталье и потому пытается застрелиться из незаряженного пистолета.

К слову, история о том, что поэт приревновал жену к смазливому кавалергарду, вышла из моды еще в пушкинские времена. По крайней мере, тогда ходили слухи, что Дантес живет за счет голландского дипломата барона Луи Геккерна, который ему не приемный отец, а, скорее, гражданский супруг.

«За Дантесом водились шалости, - констатировал князь Трубецкой, - но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой мы, впрочем, узнали гораздо позже. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним... Судя по всему, в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль». А Пушкин в дневниках признавался: «О том, что Дантес предается содомскому греху, стало известно мне первому, и я с радостью сделал эту новость достоянием общества. Узнал я об этом от девок из борделя, в который он захаживал».

Именно Геккерн, чья репутация пострадала, распустил слух, что Пушкин - рогоносец, и сочинил соответствующий пасквиль. И именно ему 26 января 1837 года поэт отправил «в высшей степени оскорбительное письмо». Единственным ответом на него мог быть вызов на дуэль, и она таки состоялась - с Дантесом. Сам дипломат стреляться не мог, да и не хотел.