Вера АЛЕНТОВА: «Когда мы с Меньшовым все, наконец, получили, что-то в наших отношениях сломалось, случился надрыв. Оба мы так устали, что посчитали благом для себя разбежаться, однако другая жизнь оказалась гораздо менее интересной, чем прежняя»

Часть II

«МХАТ БЫЛ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО «КЛАДБИЩЕМ ТАЛАНТОВ»

— В 61-м году вы поступили в Школу-студию при главном театре страны МХАТе, в котором блистали тогда корифеи — Тарасова, Яншин, Кторов, Станицын, Массальский, Ливанов, Степанова, Прудкин, Георгиевская, Зуева, Топорков... Они на вас как-то влияли? Вы ходили во МХАТ, смотрели спектакли?

— Руководителем курса у нас как раз был Василий Осипович Топорков, и хотя появлялся он очень редко, любое общение с ним было счастьем. Он, кстати, поставил у нас старинный водевиль «Воздушные замки», где были заняты и я, и Володя — это наш дипломный спектакль.

Не всех, признаюсь, артистов студенты любили. Мы видели, что кто-то играет так, как уже нельзя, что Тарасова для Марии Стюарт стара, но относились к этому с пониманием. К слову, когда начинали учиться, родился уже «Современник», появилась «Таганка»...

— ...и с ними в немного затхлую театральную среду свежее дыхание ворвалось...

— Опять же пошел слом традиций, в результате чего пожилые актрисы перестали играть Джульетт, что, в общем, естественно и справедливо. Мы тем временем все подмечали. Молодым многое не дано сказать, они не всегда имеют на это право (вернее, всегда не имеют!), но видят очень зорко и точно.

Как на нас это действовало? Положительно, потому что мы понимали: вот так играть не надо, а к такому мастерству нужно стремиться. Само существование стариков было совершенно потрясающе.... Например, когда Топорков и Петкер сказали, что артист — это тот, кто может разложить коврик и сразу соберется толпа зрителей, и чем больше людей, тем актер лучше, они тут же, в своих костюмах, сыграли перед нами «Мертвые души»...

— Что, разложили коврик?

— Да, и это было изумительно — мы получили полное представление о том, что же такое актер.

— Сейчас так играют или эта школа утрачена?

— Играют, и хорошо. Во-первых, нынешние ребята куда раскованнее, чем были в свое время мы, да и вообще, люди гораздо менее сейчас зажаты. Вы же видите: телевизионщики ходят по улицам, берут интервью у прохожих и те абсолютно спокойно им отвечают. Раньше же все шарахались от камер в разные стороны, боялись.

— Раньше вообще от всего шарахались...

— Но от камер — тем более. Едва красный огонек загорался, человек начинал говорить, как робот: заученные слова и безжизненным тоном — я даже в фильме «Москва слезам не верит» это сыграла. Сейчас люди высказываются абсолютно спокойно, не дергаясь, — что уже говорить об актерах? Они вдобавок хорошо подготовлены и обучены.

Эти ребята, замечу, много работают — больше, чем в свое время мы, потому что, к счастью, снимается множество сериалов (наших, не, как когда-то, бразильских). У некоторых даже есть антрепризы. Почему «у некоторых»? Потому что они в основном рассчитаны на актеров популярных, известных, которых хотят видеть зрители, ну а поскольку в кругу популярных иногда попадаются и роли для молодых, они тоже там подвизаются, и это здорово. Хорошая антреприза — прекрасная школа!

Владимир Валентинович и Вера Валентиновна: душа в душу Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— И тогда, и позднее МХАТ называли «кладбищем талантов». Скажите, у него была искусственно раздутая популярность, это был мертвый или, напротив, классный театр?

— Это, действительно, было кладбище талантов по той простой причине, что старики не хотели посторониться. Ну, например, Тарасова в свои 60 желала играть если не Джульетту, то кого-то вроде того, а была другая актриса, молодая, которая могла бы справиться с этой ролью не хуже... Ну как объяснить? Представьте себе, что в Китае главе государства лет 20, — это же невозможно!

— Исключено...

— Так же и во МХАТе юная героиня была немыслима. Не потому, что Тарасова плоха или какая-нибудь Иванова, Петрова...

— ...просто она есть — и все!..

— Это была данность! В начале ты должен был выходить и говорить: «Кушать подано», потом твоя роль удлинялась до: «Кушать подано, сэр», еще попозже: «Кушать подано, сэр и господа»... Наконец, ты дорастал до того, что у тебя было три реплики, но к тому времени, когда давали какую-то маленькую роль, актер, как правило, или спивался...

— ...или ему уже много лет было...

— ...или без обязательного тренинга он терял дарование. Театр ведь — это ежедневное взаимодействие со зрителем, возможность мгновенно увидеть реакцию зала и поправить то, что сделал не так. Это вообще великое дело, поэтому даже теперешние эстрадные артисты считают большой честью, если вдруг им повезет и их приглашают в драматические театры, а если какой-то бедолага сидит без ролей годами, откуда этому взяться? Все ведущие актеры между тем хороши, в прекрасной находятся форме, и почему они должны уходить? Так, кстати, было и на периферии. Я помню, моя мама сама отказалась от молодых ролей: сперва попросила не называть возраст своих героинь, а потом сказала, что больше играть их не будет.

— Редкое качество...

— Да, вы правы. Очень редко актриса сама уступала дорогу, тем более в то время, когда Ромео играл актер лет 45-ти — никак не младше...

«Юная героиня во МХАТе была немыслима, старики не хотели посторониться. Вначале ты выходил и говорил: «Кушать подано», потом твоя роль удлинялась до: «Кушать подано, сэр», еще попозже: «Кушать подано, сэр и господа»

— Кошмар!

— Да, но роль тем не менее трудная. Вот в нашем в театре Сережа Лазарев замечательно с нею справился — ему был 21, он тогда только-только Школу-студию МХАТа окончил. Они с Александрой Урсуляк были очаровательны, а самое главное то, что в зрительном зале обычно галдела эта кодла 13-летняя. Представляете, как трудно вынудить их замолчать? Тут же они сидели завороженные, верили актерам безоговорочно и были на их стороне...

— ...а что еще надо?

— Попробуйте-ка заставить 13-летних ребят слушать Шекспира. Мне скажут: это невозможно. Оказывается, возможно!

«МХАТОВСКИЕ ПЕДАГОГИ СЧИТАЛИ МЕНЬШОВА БЕСПЕРСПЕКТИВНЫМ. ОНИ ОШИБАЛИСЬ...»

— На втором курсе мхатовской студии вы вышли замуж за однокурсника Володю Меньшова, которого преподаватели, говорят, считали абсолютно бесперспективным...

— Считали. Они ошибались...

— Вам их мнение в выборе не помешало?

— Господи, ну как любви что-то помешать может!

— Так сильно любили?

— Если бы не любила, не вышла бы замуж.

— Категорично!

— Ну а как можно спрашивать: сильно-слабо? Зачем бы я стала с таким мужем жить?

...Любви ничего помешать не может. Кто бы вам ни сообщал что-то нелицеприятное о любимой женщине, даже если это чистая правда, вы не поверите, потому что влюбленный и слеп, и глух. Говорят же: любовь — это болезнь. Возможно, и так, но она прекрасна, поэтому какое значение имело для меня мнение окружающих?

Алентова жила с Юлей в общежитии Театра Пушкина, Меньшов — в общежитии ВГИКа. Восемь лет они ходили друг к другу в гости

— А он мне нравится — да?

— Ну конечно, вдобавок не им, а мне делить с этим человеком жизнь. Вы знаете, я с детства была умной девочкой и как-то сразу умела отличать настоящее от показушного, а Володя, во-первых, был настоящий, а во-вторых, педагоги в нем не разобрались. Наверное, большое значение имело и то, что для меня никогда не существовало безоговорочных авторитетов, — так воспитала мама... Нет, безусловно, относиться к кому-либо с огромным уважением могу, но если считаю иначе, меня не переубедить никогда! Видите, все преподаватели в случае с Меньшовым ошибались, а я оказалась права. Большие мастера не видели того, что в нем было, и я поражалась, как они, такие умудренные опытом, могут этого не замечать.

— Ромм тем не менее разглядел...

— Причем сразу. Володя передал ему работы, и... Кстати, это довольно смешная история...

Понимаете, я считала, что мой муж гений (и, как показывает практика, не зря так считала — вот!). После выпуска я осталась работать в Москве в Театре имени Пушкина, а он уехал в Ставрополь, но перед отъездом переговорил с Роммом и понравился ему. Михаил Ильич сказал: «Подготовьте какие-нибудь работы и принесите». Посвящать его в бытовые подробности, объяснять, что отправляется в Ставрополь, Володя не стал — какое, дескать, это имеет значение?

Прошло, наверное, полгода или месяцев пять с небольшим, он что-то сделал, прислал мне, и я звоню Ромму: «Михаил Ильич, с вами говорит жена Володи Меньшова». Он искренне удивился: «Какого Володи?». — «Как, — потрясенно воскликнула я, — вы его разве не помните? К вам приходил безумно талантливый мальчик, я должна передать вам его работы». Очевидно, в моем голосе он что-то услышал, потому что тут же дал задний ход: «Приносите».

Не думаю, что Ромм согласился посмотреть их только потому, что я так отреагировала, — просто вера в Меньшова была у меня сумасшедшая, и мэтр был ею сражен. Передаю вам свои ощущения: Володя был самый интересный на курсе мальчик — 100 процентов. Самый умный, начитанный, любознательный, увлеченный...

С дочерью. Когда Юля Меньшова подросла, то призналась, что в детстве ей очень не хватало маминого внимания

— ...и самый, очевидно, настоящий?

— Нет, и другие настоящие были, но это еще не все... Мне, например, требовалось, чтобы с избранником не было скучно, чтобы в нем был интеллект. Мне много чего нужно, понимаете?

«МЫ ЖИЛИ В ОБЩЕЖИТИИ И, КОГДА УЧЕБА ЗАКОНЧИЛАСЬ, ОКАЗАЛИСЬ ПРОСТО НА УЛИЦЕ»

— Все ваши однокурсники между тем получили хорошее распределение: кто во МХАТ, кто в «Современник», — а вы и Меньшов ушли фактически в никуда. Почему?

— Дело в том, что на втором курсе меня уже готовили в составе МХАТа для поездки в США со спектаклем «Кремлевские куранты». Хотели омолодить состав, поскольку юную девочку Машу тоже играла артистка...

— ...лет этак под 70?

— Нет, ну зачем, тем не менее в Америке собирались показать ровесницу этого персонажа — такую же молодую актрису. Соответственно, поскольку мне дали понять, что работать буду в Художественном театре, я готовила какие-то отрывки из репертуара МХАТа, но актриса, которая эту роль играла, потом возмутилась: «Как же так? Я столько лет...

— ...верой и правдой...». Народная артистка, небось?

— Да, но, вы знаете, я даже не могу ее осудить: она на самом деле столько работала...

— ...а тут Америка...

— МХАТ очень долго не попадал на гастроли, и вот, наконец, поездка в Соединенные Штаты, которую все ждали как манны небесной. У нас ведь тогда ничего не было, и вдруг появилась возможность что-то купить, увидеть... По-человечески это понятно.

— Как эту актрису звали?

«Я всегда была абсолютно уверена, что все у нас будет хорошо. Я очень верила в Володю, но маленький ребенок, усталость, безденежье семейной идиллии не способствовали»

— Маргарита Анастасьева. Милая, прелестная, она очень хорошо свою роль играла... Короче, я никуда не поехала, однако по возвращении театра все равно должна была в этот спектакль ввестись. Рассудили так: «Вот вернемся, и пусть играет — да ради Бога!». (Недоуменно). Что произошло, как?.. Володя тогда сказал: «Я тебе испортил карьеру»...

— Оказалось, что не испортил...

— ...даже наоборот, но... Понимаете, поскольку я была замужем, незадолго до выпуска заикнулась преподавателям о Меньшове... «Как же Володя?» — спросила. «Ну, конечно, никто молодую семью рушить не будет», — пообещал мне Вениамин Захарович Радомысленский, наш ректор, и мы успокоились. Естественно, ребята, которые чувствовали, что никуда не устроятся...

— ...подсуетились...

— Не то что подсуетились — они показывались. Как только заканчивался учебный год, все театры устраивали показы: смотрели студентов и кого-то обязательно брали, но поскольку мне был гарантирован МХАТ, я никуда не ходила. Когда же подоспело распределение, выяснилось, что я, Меньшов и еще два самых захудалых студента не приглашены никуда. Для меня, которая шла первым номером, это была пощечина, вызов...

— ...еще бы...

— ...а я, надо сказать, человек со сложным характером, поэтому выяснять, что случилось, как и почему, никуда не пошла. Володя уехал в Ставрополь, потому что была там возможность поставить спектакль (к тому времени он уже режиссурой увлекся). Вообще, с третьего курса Меньшов мог перевестись во ВГИК (может, учился бы не у Ромма, но потом все равно бы к нему перешел), однако... Ему сказали: «Не нужно. Закончите, вам это поможет», — и он подумал: «А в самом деле...». Правда, когда получил диплом на руки, выяснилось, что три года ему нужно обязательно отработать.

...Ситуация была очень сложная. Пока я судорожно решала, что делать, выяснилось, что в Театре Пушкина...

Вера Алентова и Игорь Бочкин в спектакле Театра Пушкина «Варшавская мелодия»

— ...есть вакансии...

— Нет, не закончен показ, и мы с Димой Чуковским, внуком Корнея Ивановича, быстро туда рванули... У нас был замечательный фехтовальный номер (знали, что главный режиссер этого театра Борис Равенских любит движение) плюс я что-то сыграла, и меня взяли. Чудо!

— Или закономерность?

— Нет, в чистом виде чудо, потому что я бы подумала-подумала и махнула бы в Ставрополь за Володей. Господи, у нас же не было ничего... Как-то летела я в самолете, и ко мне подошел летчик: мол, у меня девочка хочет в Школу-студию МХАТа поступать. Как, дескать, вы полагаете, может, там кто-то взятки берет или что-то еще... Дима, я окаменела — не знала, что ему отвечать... «Поскольку я не из Москвы и мой муж тоже», — сказала...

— ...нам давать было нечего...

— ...мы о каких-то обходных путях понятия не имели. Приехали, трудно и долго сдавали, но поступили». Жили в общежитии и, когда учеба закончилась, оказались просто на улице. Согласитесь, одно дело, когда ты служишь во МХАТе, более-менее обеспечен и имеешь крышу над головой, и совсем другое — когда тебя несет, как перекати-поле.

Прочитав распределение, я отчетливо поняла, что мы практически оказались на улице и что делать, не ясно. Да, Володя уже переговорил с Роммом, он знал, что будет работать в Ставрополе и, может, вернется учиться в Москву, а что я? Актеров выпускается много, и, отправься я к мужу и проработай там год, была бы уже не выпускницей Школы-студии МХАТа, а актрисой из Ставрополя, а это совсем другой статус. Так что — определенно! — свершилось чудо.

«МЫ РАССТАЛИСЬ НЕ ПОТОМУ, ЧТО КТО-ТО К КОМУ-ТО УШЕЛ, — НИ У НЕГО, НИ У МЕНЯ НИКОГО НЕ БЫЛО»

— Итак, вы поселились в общежитии Театра имени Пушкина, родили там дочь, а муж сначала жил в Ставрополе, а потом — в общежитии ВГИКа... Восемь лет, получается, вы ходили друг к другу в гости, но не всегда, наверное, его к вам пускали — ведь правда?

— Да, Володе действительно не разрешали у меня оставаться, потому что общежитие для семейных не предназначалось, и меня поселили в комнате с другой актрисой. Это тоже была проблема, а потом опять произошло очередное чудо, одно из многих в моей судьбе.

Секса в СССР не было, но на советский экран он все-таки периодически просачивался. Алексей Баталов и Вера Алентова, «Москва слезам не верит», 1979 год

Нашему рабочему сцены выделили квартиру, и его комнату в коммуналке пообещали мне (к этому времени все из общежития, кроме меня, получили жилье). Наверное, в первую очередь его тем давали, кто жаловался на бытовые условия, — не зря говорят: «Дитя не плачет — мать не разумеет».

Я же играла главные роли, но никогда не умела — и сейчас не умею! — просить... Не потому, что такая хорошая, — просто не люблю плакаться, объяснять ситуацию, но у меня уже был ребенок, и я беспокоилась, что детский плач мешает коллегам жить, готовиться к очередным ролям и так далее...

Короче, посулили мне комнату, и вдруг приходит жена этого рабочего сцены: «Верочка, к нам приходили люди со смотровым ордером». Я к директору: «Как же так, вы же мне обещали...», а он: «Возьми какого-нибудь народного артиста, беги в Управление культуры и скажи, что так, мол, и так». Но если человеку уже смотровой ордер выдали, кого с собой ни бери, ничего мне не светит.

Я бы еще очень долго ни на что не претендовала, если бы моему мужу разрешили со мной в общежитии жить, но это казалось несбыточной мечтой. Господи, я столько лет не могла ничего добиться! Когда в общежитии освободилась шестиметровая комнатушка, просила хотя бы ее, но мне отказали: дескать, троих (у нас уже был ребенок) туда поселить нельзя, и вот опять неудача. В сумасшедшей панике я побежала в Управление культуры...

— ...с народным артистом?

— Одна. Там меня к какой-то милой даме направили, от безысходности я расплакалась... «Во-первых, — сказала она, — успокойтесь, а во-вторых, вам двухкомнатная квартира положена. Пишите заявление». Я написала, оставила эту бумажку и ушла, глотая слезы и ни на что не надеясь, а через год получила двухкомнатную квартиру, хотя всем, кто выехал раньше, дали освободившиеся комнаты. В результате я сумела прописать мужа, у которого постоянной московской прописки не было, — это тоже целая проблема! — и дочку: ну разве не чудо? Нам вообще в жизни встречалось очень много хороших людей, которые протягивали руку просто так, и буквально ниоткуда сваливалось счастье...

— Бытовые мытарства и неустроенность сводят романтичные чувства на нет быстро, и, мне кажется, у вас почти по Маяковскому произошло: семейная лодка разбилась о быт...

— Конечно, так и бывает, когда люди находятся в длительном напряжении... Я, если честно, всегда была абсолютно уверена, что все у нас хорошо будет, меня никогда не смущало, что мы живем в общежитии (даже в разных!), что нам трудно и мы так бедны.

— Духовная близость была, очевидно?

«Любую страсть можно показать, не раздеваясь и даже не целуясь, но поскольку времена изменились, наше кино изменилось тоже». Вера Алентова и Анатолий Лобоцкий, «Зависть богов», 2000 год

— Да, и опять-таки молодость... Молодость и вера — я очень в Володю верила, ну а когда мы, наконец, все получили, видимо, наступила реакция на перенесенные тяготы, что-то в наших отношениях сломалось... Маленький ребенок, безденежье — все это семейной идиллии не способствовало.

— Мучительно расходились?

— Совсем нет.

— Делить было нечего?

— Совершенно, хотя мучения, думаю, причиняет отнюдь не дележ нажитого. В принципе, когда говорят о страданиях, подразумевают муки душевные, а оба мы так устали, что посчитали благом для себя разбежаться: дескать, будет лучше, пожалуй, если поживем врозь. Поэтому-то гнетущих мыслей и опасений, что будет невыносимо, я не припоминаю...

— Простите, а какой-то запасной аэродром у вас был, вы знали, с кем будете дальше?

— Что вы! Думаете, я разошлась, потому что... Нет, ни у него, ни у меня абсолютно никого не было, и расстались мы не потому, что кто-то к кому-то ушел.

— Врозь вам понравилось?

— Лично я была просто счастлива и первое время словно на крыльях летала. «Господи, — мне казалось, — как хорошо и легко, как замечательно!». Мы все-таки бесконечно устали, а тут какая-то новая открылась страница.

Вскоре я выписала в Москву маму, что тоже помогло очень сильно, потому как представьте: мы с Володей вдвоем работаем, денег на няню нет — жуть! Через это многие молодые семьи прошли, а с мамой я была спокойна душой, знала, что мой ребятенок присмотрен и с ним все в порядке. Это тоже какую-то свободу давало — я могла, например, пойти на премьеру в другой театр, что-то там посмотреть, а не бежать сломя голову домой, едва закончилась репетиция или спектакль.

— По Меньшову все это время вы не скучали?

— Нет, совершенно.

В 2007 году Вера Валентиновна получила от Владимира Путина орден Почета

— Странно: так вроде любили, и ни капли не тосковали?

— Я же вам говорю: случился надрыв... Постепенно — вдруг! ничего не бывает — копилась усталость, неудовлетворенность, казалось: там непременно откроется какая-то другая жизнь — куда лучше той, что была...

— Ну и как — оправдались надежды?

— Другая жизнь и впрямь открылась, но она оказалась гораздо менее интересной, чем прежняя. На расстоянии чувства, что у нас были, выглядели намного мощнее, серьезнее, умнее, если хотите, чем те, к которым подсознательно я стремилась, но...

— Врозь вы три года жили?

— Чуть больше.

— И как же пришли к тому, что нужно соединиться опять?

— Это вызрело, выкристаллизовалось постепенно. Во-первых, все это время Володя меня не оставлял, очень часто виделся с Юленькой. Он вообще человек общительный, щедрый и из любых командировок приезжал к нам с горой подарков. Ну, скажем, если в Баку был, где знаменитый базар, мой дом кучей заполнялся зелени... Я умоляла: «Не вези ты все это, не нужно, мы не съедим с Юлей столько», но он все равно привозил...

Володя по-прежнему считал нас своей семьей, что естественно, да и я относилась к нему, как к родному. Мне даже в голову не могло прийти запретить ему видеться с Юлей: ни в коем случае! Более того, уже после того, как мы решили с ним разойтись, я прописала его в своей квартире. Все у виска пальцем крутили: «С ума ты сошла!», а я отвечала: «Вместе мы были так долго. Теперь у него начинается новая жизнь, так почему я ее должна ломать?».

Мы, хотя и жили отдельно, официально не расходились, поэтому спокойно, без всякой задней мысли, подали документы на прописку. Не было мыслей, что я могу этого Меньшова лишить, наказать как-то... Люди почему-то предполагают худшее, но ни у меня, ни у него подобных поползновений не было.

— Соединившись после разлуки вновь, вы стали друг другу ближе, роднее?

Вера Алентова — Дмитрию Гордону: «Зрители иногда видят меня рассуждающей о ролях, а делаю я это темпераментно, с позиции сильной женщины. В жизни же я человек абсолютно не приспособленный, но зачем об этом знать публике?» Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Отношения остались такими же, просто мы вернулись домой, и это было правильно. После столь долгого разрыва такое редко с людьми происходит, но позади было столько яркого, сильного, молодого, мудрого, бедного, что его хватило сполна, чтобы понять: это и есть твоя жизнь, а все остальное... Остальное — только усталость, которая понятна и простительна, потому что так трудно в те годы, когда я уже была ведущей актрисой, в театре, пожалуй, не жил никто.

Все наши имели поддержку родителей или еще кого-то, кто помогал им построить кооператив, а мы выплывали сами. Кооперативная однокомнатная квартира стоила 1200 рублей, двухкомнатная — 1700, но об этом не могло быть и речи, потому что в зарплату мне платили гроши. Володя получал стипендию и, чтобы мы могли как-то сводить концы с концами, устроился в булочную.

Во ВГИКе у него был замечательный педагог Кнабе, который его очень любил. «Володя, — сказал как-то он, — если вам с Верой когда-нибудь понадобятся деньги, имей в виду: я дам в долг», и однажды мой муж решил этим воспользоваться. Приехал к нему и с порога: «Георгий Степанович, вы одолжить обещали — мне очень нужно». — «Пожалуйста, сколько?». — «45 рублей». — «Сколько?». Убедившись, что не ослышался, Кнабе пришел в недоумение: «Зачем тебе эти полсотни?». — «У Верочки день рождения, — ответил Меньшов, — и я хочу купить ей французские духи». Тогда эту роскошь имели очень редкие женщины — богатые, а я была бедная, но с французскими духами. Как же такого мужа можно было не любить?

«ЮЛЬКА НЕ ЗРЯ ГОВОРИЛА МНЕ, ЧТО ОНА ДОЧЬ ПОЛКА, ПОТОМУ ЧТО СИДЕЛ С НЕЙ ТО ВЕСЬ МОЙ ТЕАТР, ТО ВГИКОВСКИЙ КУРС ВОЛОДИ»

— Работа — признались вы в одном из интервью — всегда была для вас на первом месте, а семья — на втором: это так?

— Ну, когда вопрос звучит так, осознаешь, что понята неверно. Мы — дети послевоенные, росли, как сорняк. Наши родители не видели нас вообще: они постоянно работали, тем не менее мы выросли хорошими людьми. В нас сызмальства было заложено, что человек обязан трудиться, причем много — это было естественно. Мама внушала мне, что я непременно должна выучиться, получить образование и жить так, чтобы суметь обеспечить себя и своего ребенка. Я должна, должна — понимаете?

— Ну, конечно!

— Это вот чувство долга, привитое с детства, безусловно, хорошее, верное, но в наших детях, поскольку жили они уже в более свободное время, накопилась какая-то обида на нас, на это: «Я должна, должна!», из-за которого приходилось очень много работать. Естественно, все это делалось для того, чтобы чего-то достичь, идти дальше вперед, и не ради карьеры в нынешнем гнусном понимании, а ради того, чтобы стать умнее, что-то узнать самому и суметь передать это детям.

Хотелось не просто приготовить ребенку оладушки, что сумеет всякая мама (хотя и это, как потом выяснилось, очень важно!), но и быть ему интересной. Отсюда это стремление везде успеть, все увидеть, и потом мы же в замечательное жили время. Таганка, «Современник», Юрский читает стихи в библиотеке имени Ленина, в политехническом постоянно какие-то диспуты... Все это было крайне занимательно, ново, умно, поучительно, желательно для развития, и за всем надо было угнаться... В итоге получалось, что ребенок оказывался на втором плане.

Подмосковный дом Алентовой и Меньшова Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Если сейчас Юленьке предлагают роль и она заключает контракт, в нем обязательно оговаривает: дважды в неделю должна быть свободна, чтобы провести это время с детьми. Или Маша Аронова со мной делится: «Июль-август я не работаю — посвящаю их полностью детям».

— Раньше о таком нельзя было и мечтать...

— Нам это даже в голову прийти не могло — как это я скажу, что мне нужно уделить ребенку внимание...

— Перестанут снимать!

— Нет, как-нибудь я устроюсь и, конечно же, буду работать. Юлька моя не зря говорила, что она дочь полка, потому что сидел с ней то весь мой театр (девочки, и мальчики), то вгиковский курс Володи.

— Сегодня у вас есть по отношению к Юле какое-то чувство вины, ощущение, что чего-то ей недодали?

— Знаете, этого не было, пока она не призналась, что «в детстве мне очень тебя не хватало». Ну а вскоре, когда она сильно была занята (вела в очередной раз хорошую программу «Я сама»), я пришла сменить няню тогда еще маленького Андрюши и услышала от нее: «Не могу снять его с подоконника — он все время стоит там и ждет маму». Я, помню, сказала тогда Юльке: «Когда твои ребятишки вырастут, услышишь от них то же самое...».

...Это естественно — работающей мамы всегда не хватает... Было бы замечательно, если бы удавалось и дома сидеть, и работать, но так не получается.

— Вместе с Юлей вы играли в сериале «Бальзаковский возраст, или Все мужики сво...» — вам нравится дочь как партнерша?

— Актриса она хорошая, а такие, как правило, и партнеры славные.

— Простите за любопытство, но читателей это интересует... Скажите, во время съемок (имею в виду разные фильмы) вы целовались по-настоящему или понарошку?

— Странные вопросы задают иногда журналисты... Помню, на телеканале «Культура» смотрела любопытную программу «Апокриф», и там какая-то дама, видимо, критикесса, уверяла всех, что наши актрисы всегда скрывают свои ощущения и говорят, будто ничего не чувствуют, а вот западные охотно рассказывают прессе, что у них безумный роман с партнером или что они этим человеком увлечены... Во-первых, жизнь складывается по-разному, и наши актрисы тоже, бывает, увлекаются, замуж выходят или заводят бурный роман.

— Что же они — не люди?

— Мало ли что может быть, но масса коллег, к числу которых принадлежу и я, относится к этому как к работе и только... На программе хорошенькую девочку, молоденькую 22-летнюю актрису, спросили: «Неужели вам не хотелось бы, чтобы этот мужчина был с вами?». Она удивилась: «Зачем? У меня свой есть». Изумительный ответ! Мой случай точно такой же. Зачем? У меня муж прекрасный. Для чего мне этот актер? Только лишь для того, чтобы достоверно сыграть в фильме его возлюбленную, так я и без интима все, что нужно, сделаю. Даже если камера очень близко наедет, она увидит, что я с ним целуюсь по-настоящему.

— Актерская техника, да?

— Разумеется, и это не значит, что у меня голова пойдет кругом и теперь — все! Бывает, конечно, что «теперь все», что с мужьями разводятся, но зачем возводить это в принцип: если актеры целуются — значит, между ними что-то есть. Абсолютно ничего это не значит: назавтра — до свидания, и больше друг друга никогда не увидят.

«МЕНЬШОВ ПРАВ: БЕЗ НЕГО Я БЫ НЕ ВЫЖИЛА»

— Еще вопрос на засыпку: трудно ли на съемочной площадке, в присутствии совершенно чужих людей, раздеваться?

— Трудно, не скрою — в нас этого нет. Сейчас молодые легко обнажаются, а в нашем поколении крепко-накрепко засело: это же неприлично. Помните, когда пришли мини-юбки? Я уже взрослой была девочкой, а вы, наверное, еще ребенком. У меня, скажу вам, прекрасные ноги, и мой муж говорил: «Ну чего ты боишься? Подними юбку повыше!». Я тем не менее укорачивала ее по сантиметру, понимаете? Я стеснялась!

— Воспитание?

— Ну, конечно. Достаточно строго нас воспитывали и в институте — все-таки это было лицейского типа учебное заведение. Все — в пределах допустимого, и это правильно. Любую страсть можно показать, не раздеваясь и даже не целуясь, но поскольку времена изменились (открылись пупки, девочки носят такие мини — трусики видно, а в западных фильмах сплошь обнажаются), наше кино изменилось тоже. Теперь у нашей публики спрос иной, требования к достоверности более высокие, и, что гораздо важнее, другая степень доверия. Поэтому, начиная сниматься в фильме «Зависть богов», — а вы наверняка о нем говорите, — я понимала, что мне следует преодолеть этот барьер, хотя придется чрезвычайно тяжело. Тем более что было мне уже не 20, не 30 и даже не 40 лет...

Когда ты юна, и то сложно было через это переступить — стеснение в нас было вбито, а я еще беспокоилась, что... Меньшов, правда, сказал: «Не переживай — все, что нехорошо, я уберу, а что здорово, сумею выгодно показать». Этим я успокоилась. Если бы режиссером не муж был, может, вообще бы не согласилась или оговорила бы в панике каждую секунду своего существования.

— Лобоцкого вы не стеснялись?

— Нет — это другое. Тут то же самое, что с поцелуями, правда, все от партнера зависит (часто даже от стеснения человек может пошутить так — ну все!). Толя Лобоцкий удивительный в этом смысле — деликатный, чрезвычайно интеллигентный. Он ведь тоже передо мной раздевался — абсолютно так же, и мы в этом смысле с ним просто совпали. Никогда ничего лишнего, только то, что по роли необходимо. У нас сохранились великолепные отношения, хотя пресса писала: «Боже мой! Он разошелся с женой и теперь женится на Алентовой». Господи, вдруг я узнаю, что он действительно развелся...

— ...после таких откровенных сцен это не удивительно!..

— ...и женился на Юлии Рутберг. Я к этому отношения не имела, но публика-то иначе считала... Все обсуждали: «Вы видели, как целовались они на премьере?», а как же нам не расцеловаться, если был сумасшедший успех?

— Когда вы в столь откровенных сценах снимались, как будет муж реагировать, переживали?

— Да нет — это же он все придумал...

— ...на свою голову...

— Другое дело, что ни у кого из нас опыта таких съемок не было: ни у него, ни у меня, ни у Толи, ни у оператора. Кроме того, будучи не 20-летними, мы понимали, что нужно все показать и остаться целомудренными — не в том затоптанном уже и заплеванном, а в высоком смысле этого слова. Люди должны были понять: это большая благородная страсть, а не просто героиня решила изменить мужу.

— Вы, кстати, знаете, что многие мужчины по нескольку раз ходили в кинотеатры, лишь бы еще раз на вас посмотреть?

— Знаю, и письма я получала... Мужчины у нас далеко не все еще интеллигентны.

«ВЕСИТЬ СЛЕДУЕТ СТОЛЬКО ЖЕ, СКОЛЬКО ВЕСИЛА В 20 ЛЕТ, — ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ВТОРОСТЕПЕННО»

— Ваш муж утверждает, что на самом деле вы не такая сильная, какой выглядите на экране, — намного слабее и мягче: так это?

— Наверное, ему лучше знать. Вообще, когда меня спрашивают о моем характере, я говорю, что правильнее поинтересоваться у окружения, потому что ему со стороны виднее. Думаю, я сильна там, где уверена, и если уж убеждена в своей правоте, меня никаким авторитетом не сдвинуть. Впоследствии может оказаться, что страшно, увы, ошибалась, позднее раскаяние будет...

— ...но будет?

— Разумеется. Понять собственные ошибки и прощения попросить я в состоянии — корона у меня с головы не упадет. Подчеркиваю: настаиваю я на своем, только если досконально в чем-либо разбираюсь — скажем, в кино абсолютно доверяю оператору и режиссеру, зато в театре считаю себя куда более компетентной. Там существую гораздо дольше и как-то вникла, о сцене знаю не понаслышке. Сейчас молодые актеры спрашивают оператора: «А какой план? Какой крупности?», рассуждают о выразительности. Я молчу, потому что ничего в этом не понимаю, а вот в театре наоборот, и если готовлю на сцене какую-то роль, могу поспорить...

Зрители иногда видят меня рассуждающей о ролях, а делаю я это темпераментно, с позиции сильной — и имеющей право на эту силу! — женщины. В жизни же я человек абсолютно неприспособленный, но зачем это знать публике? С такой стороны меня видит только Меньшов, поэтому он прав: без него я бы, наверное, просто не выжила.

— Я знаю, что к возрасту вы относитесь философски, но смотрю вот на вас, на ваши прекрасные глаза, и напрашивается вопрос: как удается вам так хорошо выглядеть, в чем секрет?

— Секрет (улыбается) не сложный...

Знаете, я как-то читала интервью одной немолодой западной актрисы, и она то же самое, что и я, говорила: нужно всего-навсего захлопнуть рот и перестать есть. Весить следует столько же, сколько весила в 20 (ну, может, чуть-чуть побольше), — все остальное второстепенно.

Понятно, что человеку не 20, что у него морщины, тем не менее, если в этом тонусе остаешься, чувствуешь себя соответствующе. Нет ощущения: ну все, ни во что не влезаю, никому показаться нельзя. А ведь очень часто это меняет. Я видела много ровесниц, которые вздыхали: «Ты помнишь, какая я была в 40? Носила 46 размер, а сейчас у меня 54-й». Человек начинает себя стесняться, смущаться, а женщине просто необходимо выглядеть хорошо, быть элегантно одетой... Важно, чтобы вещи на ней сидели, а для этого нужно сохранить тот размер, при котором они не трещали по швам: это — самый главный секрет.

— Мне кажется, вы одиноки — я прав?

— Интересный вопрос. (Пауза). Нет, я не одинока, потому что семья у меня прекрасная, но у меня очень сложный характер, трудно взаимодействующий с людьми, в том числе с близкими... Это я за собой знаю смолоду, поэтому мне нелегко, вот вам и кажется, что я одинока.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter