Экс-начальник Черноморского морского пароходства Павел КУДЮКИН: «На зоне у меня трехкомнатная квартира была, я ни в чем не нуждался. Меня там и женщины посещали...»

«Я одним из самых молодых капитанов Министерства морского флота СССР являлся»

— Добрый вечер, товарищ адмирал, рад вас приветствовать...

— Добрый вечер, Дмитрий Ильич, но если позволите, поправочку сделаю: я не экс-начальник Черноморского пароходства, потому что вначале постановлением Кабинета министров назначен был, а потом, дважды, указом президента. Отмена ни указа, ни постановления не прозвучала, поэтому с вами как действующий начальник Черноморского морского пароходства разговариваю.

— Вы же коренной одессит?

— Да, в пятом поколении. Отец и его братья в Одессе родились, я — на Куликовом поле в первом роддоме.

— Кто вы по основной профессии?

— Инженер-судоводитель. В 71-м году Одесское высшее инженерное морское училище (ОВИМУ) окончил и плавать помощником капитана начинал.

— Сколько вам лет было, когда капитаном дальнего плавания вы стали?

— Ну, году в 75-м уже представление по­лучил, в январе 76-го в рейс пошел... 29 лет.

— Довольно рано...

— Ну, я одним из самых молодых капитанов Министерства морского флота СССР являлся.

— Ответственность большая была?

— Конечно. Судно территорией страны считалось, и капитан с полной ответственностью государство представлял — мы даже регистрировать смерть, рождение или бракосочетание могли.

— Начальником ЧМП вас — так получилось — сразу два премьер-министра Украины назначили — Витольд Фокин в последний день работы на этом посту и Леонид Кучма едва ли не в первый: как так получилось?

— Ну, назначил-то один — Витольд Палыч Фокин. Великий человек, выдающийся премьер-министр: зная, кто 25 лет после него был, я его таковым считаю, а Леонид Данилович после Фокина пришел, но я уже работал.

— Черноморское морское пароходство третьей в мире компанией по числу судов и объему грузов считалось — это так?

— Второй — по состоянию на 91-й год, и, в общем-то, мы его разумно, насколько смогли, приумножили...

— ...а первой?

— А первой японская компания была. До трагедии — крушения теплохода «Адмирал Нахимов» — в структуре ЧМП 386 судов было — перед тем, как Пилипенко назначили. Я компанию в 202 судна получил и в составе 274 судов сдал.

— Разных?

— Да. Это балкеры были, универсальный флот, пассажирский флот, контейнеровозный — семь компаний в составе.

— Сколько человек всего в ЧМП под вашим началом работало?

— Около 37 тысяч, при этом в аппарате управления пять с половиной тысяч человек было — это, можно сказать, мозг флота. Вообще, три составляющие есть: флот, моряки (от капитана до матроса) и, конечно, менеджмент. Основной компании два века почти, и за эти 200 лет в Одессе интеллект создавался — из наших, украинских, моряков. Это, увы, погублено и, пожалуй, восстанавливать очень сложно будет.

«По оценке аудиторской фирмы «Артур Андерсен», ЧМП полтора миллиарда долларов стоило»

— В 92-м году, когда вы ЧМП возглавили, сколько оно стоило и какой годовой оборот был?

— Перед назначением у меня встреча с премьером Фокиным и президентом Леонидом Макаровичем Кравчуком была, где я сказал, что компанию только после аудиторской проверки приму, и «Артур Андерсен» на территорию Украины как раз благодаря Черноморскому морскому пароходству зашла...

— Это же американская аудиторская фирма?

— Да, в пятерку крупнейших в мире входила — сейчас, правда, не в очень здоровом состоянии. По оценке фирмы «Артур Андерсен», мы полтора миллиарда долларов стоили...

— ...в то время, теми деньгами?

— Да-да. Мы где-то 800-850 миллионов по доходу и 700-750 по расходу имели, в хорошее время 120-150 миллионов долларов прибыли было.

— В конце 80-х — начале 90-х у многих шальные деньги появились, а вместе с ними и рэкет возник. Вокруг вас рэкет ходил?

— Ну, местный ходил, правда, я бы сказал, очень нежно и аккуратно. Ко мне их лидер пришел, мы с ним поговорили, я объяснил, что с ЧМП работать только в чис­тых отношениях можно, и не со мной, а с руководителями флотов, и никакого давления. Если лучшими будете — работайте. Рэкетом мы не интересуемся, ни ваших имен, ни фамилий не знаем, хотя, кто это был, я знал.

— И кто же?

— Карабас — его где-то потом застрелили... Вот он приходил: мол, может ли их структура с флотом работать. Может, конечно...

— То есть он под крышу вас взять хотел?

— Вряд ли — этого не предлагал, у нас таких разговоров никогда не было.

— «Карабас-Барабас, не боимся больше вас», да?

— Ну, вероятно (улыбается). Он таких вещей не произносил, крыша мне не нужна была.

«Черноморское морское пароходство исчезло — где флот и кто его владелец, неизвестно»

— Так получилось, что каждому следующему президенту нашей страны больше, чем предыдущему, в вину вме­няли. Сначала против первого президента Леонида Макаровича Кравчука компромат найти активно пытались, и очень много потуг таких было — за что-то его зацепить, за что-то подвесить... Единственное, в чем обвинили, — в продаже Черноморского морского пароходства, дескать, через своего человека Кудюкина Кравчук ЧМП продал. Признайтесь, так ЧМП вместе с Кравчуком вы распродали или нет?

— Ну, сказать «нет» мало. Я вам уже говорил, что 202 судна мы получили, а передали 274, правда, не построили, но во Вьетнаме 72 парохода под 84 процента взяли — в собственность, по переводным рублям, и когда Леонид Макарович в 94-м году ушел, ни одно судно из структуры флота выведено не было, и совершенно естественно, что, когда от управления в 95-м меня отодвинули, 274 судна мы и передали. Увы, с 95-го по 2000 год компания с лица земли исчезла.

— Исчезла?

— Да, ее нет. Ну, я имею в виду флота и, соответственно, моряков, администрации, сотрудников... Лучшие люди ее составляли — наши, украинские: и из России были, но в основном местные, одесситы, водный институт оканчивали, ОВИМУ наше. Все это утрачено, и потеря это колоссальная.

— Итак, под руководством Кравчука ЧМП вы не продавали?

— Нет, и вообще руководства мною со стороны Леонида Макаровича Кравчука не было. Мы с ним беседовали, встречались, он все наши направления поддерживал: создание танкерного флота Украины, береговой охраны — под всем этим подписи президента Кравчука стоят, поскольку это нужно было, и не только нашей стране, но ни мной, ни нами он не управлял. У нас министр Владимир Владимирович Прядко — руководитель Фонда госимущества: мы плотно сотрудничали и полное взаимопонимание имели.

— Кем же тогда торговый флот Ук­ра­и­ны распродан был и где он сегодня?

— Ну, есть, конечно, имена, к этому отношение имеющие, но перстом указывать, кто продал, я вряд ли могу. У нас структуры разного уровня, начиная с прокуратуры и заканчивая СБУ, НАБУ, есть — они абсолютно все знают...

— Да?

— Конечно — по именам...

— ...и даже по фамилиям?

— Ну смотрите: в 2000 году газета «Ведомости приватизации» Фонда госимущества Украины засвидетельствовала: одним пакетом 145 судов продано было (точнее, тремя пакетами за один раз). Кому? Кипрской. Естественно, нужно было формальность соблюсти, что торги объявлены, но никто в них не участвовал, флот как был, так и ушел, только флаги поменялись.

— И где он сейчас?

— Где и кто владелец, неизвестно. Ну, кому-то известно, вероятно... Там ребята в НАБУ занимаются — они большой объем работы проделали, но, с моей точки зрения, бесполезной: ничего она не даст.

«За решеткой более четырех лет я провел»

— В 95-м году вас в Москве задержали и арестовали — почему в Москве и почему арестовали?

— Почему в Москве? Потому что в Москве. Откровенно говоря, у нас правительственная комиссия, парламентская комиссия, сотрудники Генпрокуратуры работу заканчивали... Спрашивать, можно мне уезжать или нет, я не обязан был, но запрос отправил: мол, пока все это не завершилось, я на несколько дней в Москву отъеду?

Я в «Совфрахт» ездил. С развалом страны сотрудничество с ним мы потеряли, а 93 процента грузов Черноморского морского пароходства грузами общесоюзного назначения были, и только семь процентов — гифовские, грузы иностранных фрахтователей. 77 процентов грузопотоков — Россия, Беларусь, Прибалтика и Азия, через семь украинских портов, так называемые порты большой Одессы. Одесса, Николаев, Херсон, Ильичевск, Измаил, Рени — все это порты Большой Одессы, северное Причерноморье, и если кому-то в голову Россию остановить взбрело бы — грузопотоки на Россию остановить достаточно, и она через три дня обмякнет. Правда, и мы — еще раньше...

— Хороший совет!

— Хороший, однако пользоваться им не следует, потому что без них мы не выживем — порты встанут. Сейчас уже, впрочем, грузопотоки и направления пересмотрены, и очень многое туда не идет...

Почему меня арестовали? Без объяснений. В Одессе уже я спросил: «В чем проблема?». Мне сказали: «А вы границу пересекли незаконно». Меня начальник ОКПП (под козырек взял) в аэропорту провожал — до самого самолета, даже в самолете в салон вместе зашли, то есть все нормально было, я всю планету пересек, паспорта разного значения имея...

Смешной аргумент был, конечно, через три недели это дело закрыли, но придумывать начали, как бы все же не выпустить, под арестом держать. В итоге за решеткой более четырех лет я провел, а потом решение суда получил — что судимостью эти годы не считаются. Я судье вопрос прямо в зале суда задал: «А где же я тогда был? На Канарах, может, загорал?». — «Мы вам определение дали, что годы, под следствием проведенные, судимостью не являются — вы помилованы, и все» (вздыхает). Все эти годы мимо прошли...

«500 тысяч марок — это богатейший человек, что ли?»

— Суд вас к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества приговорил, при этом у вас, насколько мне известно, около полумиллиона дойчмарок конфисковали, хотя СМИ писали, что у вас чуть ли не миллиард был...

— Ну, миллиарда не было — во-первых, и во-вторых, никакой конфискации особой не произошло. У меня действительно не помню, какую сумму в дойчмарках конфисковали, но совершенно откровенно скажу: счет я в советские годы, с разрешения Главного таможенного управления и Внешнего банка СССР, открыл. В Москве мне добро дали счет не на К-759, а на имя Кудюкина Павла Викторовича открыть.

— Персональный счет? В советское время?

— Да, критерий доверия ко мне таков был.

— И много у вас там лежало?

— Как раз, может, та сумма, которую вы назвали...

— Где-то полмиллиона?

— Около того. Я сейчас отношение к коммерцбанкам имею и полагаю, что они вынуждены будут это вернуть. Как они у страны заберут, не знаю, но мне они вернуть должны.

— Так вы не богатый, а богатейший человек были?

— Ну, 500 тысяч марок — это богатейший человек, что ли? Я, к слову, совсем не в структуре Черноморского пароходства их заработал — почти 17 лет в Германии, в Бремене, работал, соавтором многих проектов являлся и вознаграждение получал. Эти деньги очевидные, понятные и доступные для понимания были, ничего скрывать не надо было... Я даже никогда ими не пользовался — как они пришли, так и лежали.

— Вы — уважаемый человек, адмирал, руководитель Черноморского морского пароходства, крупнейшая, заметнейшая фигура в стране, и вдруг вас сажают. Когда приговор услышали, повеситься не хотелось?

— Нет (улыбается), мысли такие в голову никогда мне не приходили. Откровенно говоря, когда следствие закончилось, придумать никак не могли, какое же обвинение выдвинуть. Сначала хищения шили, потом — решение Генеральной прокуратуры по­яви­лось эпизод по хищениям в другое дело вывести. Судья внимания на это не обратил и по отсутствующему эпизоду в обвинении мне срок объявил...

— 10 лет...

— Да. Я по помилованию вышел, но, если бы указ о помиловании в марте, по-моему, не прозвучал, в августе и без помилования освободился бы. Слава богу, президент указ подписал...

— Кучма?

— Леонид Данилович, да, и вот через 10 лет по тому эпизоду дело по статье 6.2 закрыли — «отсутствие состава преступления». Обвинили — и потом сняли...

— Свои ощущения, когда дверь камеры за вами захлопнулась, вы помните?

— Вы знаете, когда первый раз в Лондон я прилетел, почувствовал, что на острове, не на материке. Конечно, Лондон и тюрьму Лукьяновскую сравнивать нельзя, но я ощутил, что как-то огражден — в доступе к той свободе, которой жил. Может, даже не в этой жизни только... Все это в разум вмещать сложно было. Я понимал, откуда ветер дует, совершенно убежден был, что все это должно закончиться.

Тогда четырех человек арестовали — Паливоду Виктора Ивановича, начальника личной охраны Леонида Макаровича, Боженара Виктора, главного советника Мороза, кого-то из «Укрфармации», фамилии не помню, и меня. Трое буквально с первого заседания суда вышли...

— ...«а вас, Штирлиц...

— ...я попрошу остаться», да. Сейчас этот вопрос в Брюсселе, в международном суде, находится: я, пока занозу не вытащу, жить не могу.

«На зонах ко мне крайнее уважение было»

— После Лукьяновского СИЗО вас куда отвезли?

— По Украине круг сделали — не знаю, для чего, наверное, это технологии какие-то. Сначала на николаевскую зону, потом — на одесскую, затем — на харьковскую, а после — на житомирскую. Вот в Житомире я года полтора, наверное, пробыл.

— А перед этим в Лукьяновке сидели?

— Да, и в этих вот зонах. Два человека, четыре в камерах со мной находились.

— Кого же к вам подселяли?

— Ну как кого? По именам не помню, а по сути, наверное, каких-то людей, которые рядом со мной быть должны были. Правда, никто со мной особо не откровенничал, да и меня, чтобы разговорить, не поддавливали. Крайнее уважение было — на всех уровнях: и в камерах, и от сотрудников зоны. Особенно в Житомире подчеркнуто уважительное отношение было.

— Скажите, а лидеры блатного мира на вас выходили, с вами встречались?

— В Житомире?

— Вообще — за эти четыре года...

— Выходили. Которые там находились...

— Вы с ними общались?

— Общался. Когда только в житомирскую зону попал, никаких льготных условий у меня не было. Позже, месяца через полтора, из общей зоны меня вывели, но пока я там был, с людьми этими пересекался. Откровенно говоря, никаких сложностей, нормальные парни. В карты я не играю, в домино тоже — иногда чаи с ними пил, ничего более. Они сами меня приглашали, но ни о чем разговора не было — ни о свободе, ни о зоне: просто уважение. Ну, я сыт был — сколько там человек съедает? Нормально все было.

— Правда ли, что на территории житомирской зоны вам шикарный особняк возвели?

— Особняк не особняк, но у меня совершенно отдельное жилье было — это правда. Его местные ребята, заключенные, построили, красиво деревом все обшили... Можно сказать, у меня там трехкомнатная квартира была: спальня, кабинетик, где я работал, и прихожая. Рядом со мной Вася Баклан находился — огромный, очень обаятельный парень, у него бойня и пекарня были, поэтому мне каждый день буханку свежего хлеба пекли, я ее другим отдавал — столько не съедал (улыбается)...

— Так вы как смотрящий там были?

— (Смеется). Ну, смотрящий — вряд ли, но я ни в чем не нуждался.

— Правда ли, что вы свободно в Житомир выходить могли?

— Нет-нет, в город я никогда не выходил, ни разу.

— Но «добро» на это было?

— С начальником зоны — Николаем Ива­новичем, по-моему, — мы эту тему даже не обсуждали: я этот вопрос не ставил, и он мне это не предлагал, нужды в этом не было. Я, если честно, себя так настроил, будто в каком-то...

— ...плавании находитесь?

— В городке каком-то, который так же какими-то заборами огражден. Много работал, писал, думал — и все, никаких особых проблем не было.

— Правда ли, что вас прямо на зоне женщины посещали?

— Посещали.

— У них свободный проход был?

— Ну, я же их не пропускал... Администрация не препятствовала, комната была, где мы встречались. Они ж не ко мне, где я жил, приходили...

— Не к вам в особняк?

— Нет-нет, зона — закрытая территория, и там специальные комнаты есть, где встречаться можно. Мои родные с Волыни, из Одессы, Львова, Киева навещали, и женщины тоже.

«Когда из тюрьмы вышел, счастья не было — ком разочарования давил»

— А высокопоставленные украинские чиновники повидаться приезжали?

— Да, ряд депутатов Верховной Рады...

— Прямо туда?

— Да. Ян Табачник, например, — приятно было, что он меня проведал, спасибо большое! Люди приезжали, конечно, вопросов каких-то не было, никто никого никогда не задерживал.

— Один мой друг, который тогда народным депутатом был и в том, чтобы вас освободили, участвовал, петиции, обращения к президенту в числе других коллег подписывал, свидетелем того, как вас освобождали, был. Он мне сказал, что такой встречи с зоны никогда в жизни не видел...

— Ну, друзья из Одессы, из Киева при­ехали — наверное, штук пять автомобилей было. Меня сразу забрать хотели, но это уже в конце дня было — переночевать решили, потому что на ночь глядя куда переться? В Одессу, в родной город, хотелось, но... В Житомире переночевали, где и по­ужинали, утром встали — поехали. Не­сколь­ко дней в Киеве я провел, с друзьями пообщался, с людьми, которые меня видеть хотели, которых я видеть хотел, а потом в Одессу поехал — там мама, друзья, роддом мой и кладбище.

— Физическое ощущение счастья, когда вы вышли, было или усталость на­валилась?

— Счастья не было — ком разочарования, который все это время меня давил... Что из каких-то цепей освободился, не ощутил — понимал, что все изменилось, не знал, надолго ли. Я очень динамичный, энергичный, и пассивно сидеть, вязанием заниматься у меня не получается.

— Четыре года, которые вы отсидели, — это потерянное, вычеркнутое из жизни время?

— Вы знаете, если бы даже вдвое дольше сидел, но мне сказали бы, что ЧМП, флот и администрация, сохранено, я считал бы, что чашку чая выпил.

— Вот так?

— Ни грамма отсиженных лет не пожалел бы. Они много полезного мне принесли, я многое там обдумал, но ничего более важного, чем Черноморское морское пароходство, моряки и управленческий аппарат, нет, и не случайно в целом семь указов царя по созданию РОПиТа — Русского общества пароходства и торговли — было. Советский Союз в воссоздание такой компании миллиарды долларов влил — это же сейчас о ЧМП как о флоте мы говорим. Все порты замыкались, Новороссийское пароходство, «Совтанкер» — это Черноморское пароходство было, Ждановское пароходство, рудовозный наш флот...

— ...Мариупольское...

— ...да. Все судоремонтные заводы — это Черноморское морское пароходство было, там до 91-го года более 500 тысяч человек работало.

— Фантастика!

— Потом уже, конечно, самостоятельные структуры были — и порты, и автотранспортные предприятия. Наверное, это все правильно, но в те годы, когда такие великие люди, как Алексей Евгеньевич Данченко и Станислав Александрович Лукьянченко, руководили, это великая компания была.

Еще при Екатерине Потемкина сюда судостроением заниматься прислали, и из Белорусии сюда 60 тысяч крепостных крестьян он привез, в Херсоне они расселились. 77 процентов судостроения — это Украина была, а на сегодняшний день ни флота, ни судо-, ни кораблестроения нет.

«Тех, кто меня посадил, не так много осталось, и жажды мести у меня нет»

— Фамилии людей, которые лично к тому, что вас посадили, причастны, вы наверняка знаете — ведь знаете?

— Знаю.

— Когда-нибудь им, каждому, отомстить вам хотелось?

— Все в руках Господа! Их не так много в живых осталось, и жажды мести у меня нет.

— Господу помочь не хотелось?

— Нет, это он мне помогает. Я знаю, что во славе Господа, и это мне ни к чему совершенно. С одним из этих людей в приемной президиума Верховного суда я встретился. Он сказал: «Павел Викторович, говорят, вы считаете, что я в вашей посадке участвовал». Я спросил: «А как вы считаете, я так считать могу?». Он развернулся и ушел.

— Правда ли, что вы уже давно аграрным бизнесом занимаетесь, гусей и свиней выращиваете?

— Ну, когда из России приехал, свободное время у меня появилось. Мне Дальневосточное, Ленинградское пароходства возглавить предлагали, но не получилось. Это как раз после освобождения было, ког­да «Флот православия» мы создали. Ну как создали? Уставные документы, философию компании разработали. Мы на Кипре ее регистрировали, это под патронатом патриарха Алексия, нашего митрополита Владимира было, и вот на базе православия — не московского даже, а нашего, при содействии одесского мэра Боделана и московского мэра Лужкова такая компания была создана.

В Москве, куда меня на собеседование по Дальневосточному и Ленинградскому пароходствам пригласили, года полтора я провел, а когда сюда вернулся, мои друзья предложили: «Ты как, свободен? Интересной темой заняться можно». Я, в общем-то, не из этой сферы человек, но поскольку свободного времени много было, занялся.

...Как-то утром брился, в зеркало смотрел, с которого слюда слезла... «Ну, «Калина красная», — подумал, — Егор Прокудин: все ниже и ниже опускаюсь. Если ты такой умный, пойди и сделай». В кармане 100 долларов было, друг пришел, мы сели, поужинали... Наутро только бутылка кефира и сайка за шесть копеек остались — так свою агропромышленную тему я начинал, но осознанно никаких денег не касался — с нуля создать все хотел.

— И создали?

— 20 тысяч гектаров земли освоили...

— ...ого!...

— ...да!..

— Это Барышевский район Киевской области?

— Верно. Один из крупнейших комбикормовых заводов в стране там построили (на 164 тысячи тонн комбикормов рассчитанный) с немцами, с американцами элеватор, но до конца дело уже другие люди доводили. Мы контракт под мясопереработку на почти 12 миллионов евро подписали, 16 компаний создали, где 1600 человек занято было. Первые! — не Косюк, а мы: замкнутый цикл в производстве у нас у первых был.

«Такие мысли бродили: мол, где Кудюкин появляется, там миллиарды какие-то расти должны, но миллиардером я никогда не был»

— А потом неинтересно вам стало?

— Не то чтобы... Ребята появились, которые по поручению владельца банка, с которым по кредитованию мы сотрудничали, партнерами стать решили, но к пониманию в этом вопросе мы не пришли, и свою долю уступить мне пришлось.

— В селе, где вы базировались, Европа уже?

— Да нет — это у Анатолия Андреича Засухи Европа, а я Европу сделать не успел. Ну, у меня и влияния столько не было, и деньги, которые были, — то кредитные, то оборотные. Мы, насколько могли, школе помогали, храм построили, свечи бесплатно, иконы бесплатно, освещение, транспорт давали — чтобы люди молиться приезжали: в течение 500 лет храма в деревне не было.

Анатолий Андреевич другие возможности, конечно, имел — я уже не помню, как деревня его называется...

— Ковалевка...

— Ну да.

— Мне говорили, однако, что еще в советское время валютным миллиардером вы были, — да или нет?

— Такие мысли бродили: мол, где Кудюкин появляется, там, значит...

— ...деньги расти должны...

— Да, миллиарды какие-то. Не был я никогда миллиардером и, откровенно говоря, цели им стать перед собой никогда не ставил, потому что о деле думал, а Господь посылал — деньги, бокал виски...

— ...и сайку за шесть копеек...

— И ее тоже (улыбается).

— Сегодня вы богатый человек?

— Сытый, но я душой, верой, любовью богат...

— «Сытый» — хорошее определение...

— (Улыбается).

— Что сейчас с Черноморским морским пароходством?

— Ой, когда этой темы касаюсь, что-то внутри происходит... 20 лет с этим борюсь... ЧМП в состоянии санации банкротства в Хозяйственном суде находится — слава богу, одесские судьи это притормозили. Моряков нет, все под чужими флагами плавают — они, может, даже цвет нашего родного флага забыли. Управления тоже нет, всех уволили, здание пустое...

— ...а судов сегодня сколько?

— Ни одного нет.

— Ни одного?!

— В 2000 году последний пакет продан был — вернее, три пакета на 145 судов. Ни одного судна Украина не имеет, и не только ЧМП нет — Дунайского пароходства тоже практически нет, Ждановского, то есть Мариупольского, нет, «Укрречфлота» почти не осталось. Ну и ЧМП вообще не существует — какое-то береговое имущество осталось, но его потихоньку грабят.

«Сердце мое уже мало на то похоже, которое в учебниках анатомии рисуют»

— Вопрос дилетанта: флот Украине нужен?

— Это не вопрос дилетанта, Дмитрий Ильич. Знаете, Молдова у нас как-то 450 метров берега Дуная выдавила — и по определению морской державой стала: Джурджулешты, маленький порт построила, и у нее там свой флот есть. Со мной чехи в одной группе учились, капитанами стали — у них один из крупнейших танкерных флотов, казахи флот имеют, белорусы... Как Украина, 19 портов имея, — это 38 процентов портов всесоюзного значения...

— ...и сейчас 19?

— Ну, сейчас 12 — без Крыма, предположим, при этом семь из них — суперважные порты, но ни пришедшие к власти в 91-м году, ни сегодняшние руководители морской Украину не делали и не делают. Она по определению морская. Не сможем мы сегодня эту стену пробить — какие-то молодые парни, девушки придут, которые ЧМП создадут, но и сегодня шанс на это есть — у нас протокол о намерениях имеется 40 балкеров на китайских, южнокорейских и японских верфях простроить. 70 процентов — финансирование, 20 процентов — это equity, деньги иного происхождения... Это рабочий вопрос, то есть сегодня все еще воссоздать можно.

Сложнее даже не это. Да, исчезнувший флот, ушедшие моряки и потерянное управление — это очень много, но главное потеряно — грузовая база, вакуумной она не бывает, потому что 40 судов можно построить, в Одессе на якорях поставить, и, если флот не загрузить, они там сгниют.

— Вам, человеку, который такую махину возглавлял, не больно, что сегодня ничего нет? Это же трагедия для вас, наверное...

— Ну, «больно», при всем величии русского языка, не то слово — наверное, сердце мое уже мало на то похоже, которое в учебниках анатомии рисуют. Конечно, больно — это боль моей жизни, и не только моей — десятки тысяч моряков в меньшей или большей степени все это переживают. Более 60 процентов одесситов — это люди, с морем связанные: жены, родители, дети, портовики, судоремонтники, моряки, разумеется... О толчках и «Седьмом километре» не говорю — это тоже жизнь, но город-то у нас морской, он не металлургическим, скажем, создан.

— Черноморское морское пароходство возродить вы до сих пор хотите?

— У нас проект жив, и я совершенно убежден, что мы его возродим. Не знаю, что по этому поводу Петр Алексеевич, президент наш, думает, но после двух его президентских лет мы с ним на Владимирской в ресторане «Да Винчи» встречались, и он фотографию мне показал: ему лет семь, он в каком-то гюйсике, бескозырочке... Признался, что моряком быть мечтал и когда-то с «Проминвестбанком» Херсонским судостроительным заводом совладел, то есть такими вещами он увлекался, и, мне кажется, для него это не просто бизнес был — что-то у него в душе морское.

Увы, почти пять лет президентом быть (и я не только о нем говорю — и о предыдущем: не важно, о ком) и Украину как морскую державу не видеть... А ведь в 91-м году она 11-й в мире морской державой была! Если из состава Советского Союза ее вычленить, она весь СССР, вместе взятый, опережала, это сотни лет создавалось, и в советские годы — особенно продуктивно: это воссоздать необходимо!

Украина не только морская — она колоссально транспортная, и профильное министерство не Министерством инфраструктуры называться должно, непонятным этим названием (даже грубее можно сказать, да?), а как и было, — Министерством транспорта. Не важно, в каком он состоянии — у нас железнодорожный, авиация, морской, речной, порты, трубопроводный транспорт. Гужевой, которого уже нет: мы все съели...

«Я звоню — мне время определяют, и мы встречаемся. С Леонидом Даниловичем реже, с Леонидом Макаровичем чаще»

— Судо- и кораблестроение в Украи­не восстановить возможно?

— Возможно. Николаев тот же — великий судостроительный и кораблестроительный город, но очень много корабелов и судостроителей в Европу уехали, потому что это уникальные профессии, и особым спросом даже не сотрудники КБ пользуются, а лекальщики и сварщики, которые, словно закройщики, флот «шьют». Украина все условия имеет, чтобы судостроением заниматься. Я в Бремене в прошлом году был — в родной, любимый, можно сказать, город летал, где много лет проработал, с бизнесменами Гамбурга, Франкфурта беседовал: они новейшие технологии судостроения на наших, украинских, верфях внедрять готовы, потому что у нас уже все разграблено и разрушено, судостроения в Украине нет. Как и судоремонта — ну, это кошмар вообще...

— Ну, раз судов нет, то и судоремонта...

— Нет, это не значит, что оно нам не надо, — суда же не только для ЧМП строились, хотя мы основными заказчиками того же Херсона были. А авианосцы где — «Москва», «Тбилиси», «Киев»? Сегодня девушки легкого поведения в Китае на рейде на каком-то из этих кораблей балуются, а ведь из Николаева практически любой флот выпускать мы могли...

— Какие отношения у вас с Леонидом Кравчуком и Леонидом Кучмой были?

— Ну, с Леонидом Макаровичем — хорошие, добрые. Всех президентов, включая сегодняшнего, очень близко знаю, и со всей ответственностью скажу: единственный, который флотом и Украиной как морской державой занимался, — это Кравчук.

Леонид Данилович Кучма, когда премьер-министром был, тоже вопросам флота внимание уделял — не только ЧМП. Как с президентом с ним поработать мне не удалось, поэтому какие-то оценки давать не буду и говорить о том, каким президентом с точки зрения флота он был, тоже.

— С Кравчуком, Кучмой вы сегодня общаетесь?

— Да, практически по звонку: я звоню — мне время определяют, и мы встречаемся. С Леонидом Даниловичем реже, с Леонидом Макаровичем чаще...

— ...и о чем вы беседуете?

— Только о Черноморском пароходстве!

«Чем бы я ни занимался, чем бы ни увлекался, флот, ЧМП и Одесса — моя душа и мое сердце!»

— Кто, на ваш взгляд, лучшим президентом Украины за все 28 лет независимости был?

— Первый президент.

— Обоснуйте, пожалуйста...

— Ну, я короткое время с ним проработал, но мог понимать, что такое Украина в те годы... И я, и многие, как я, столько усилий приложили... Я с Черноволом Вячеславом Максимовичем дружен был, и, кстати, врагами Кравчук и Черновол не были — может, и друзьями не были, но в очень хороших отношениях находились.

Приезд канцлера Германии Коля сюда, можно сказать, я инициировал — даже не Зленко, и только совместное судостроение основной задачей было. Когда Леонид Макарович в Германию летал, у него своя повестка дня была, но один из важных воп­росов — судостроение по ЧМП: на наших, украинских, верфях — в Николаеве, корпуса наши, а силовые установки и навигация — немецкие.

Палата лордов и премьер Великобритании Джон Мейджор: ну, это прямые отношения были — только по ЧМП, и англичане нам почти четыре миллиарда фунтов стерлингов под целевое судостроение на украинских верфях выделили, — не на немецких или китайских. К Мейджору со мной министр здравоохранения Юрий Прокофьевич Спиженко летал — чтобы фармацевтику создать помогли. Мейджор сказал: «Вот вы у нас столько денег берете, а ничего не строите...». — «Так Тэтчер же у вас судостроение запретила — как самое дорогое. Давайте фармацевтику у вас мы возьмем», и мы согласовали: под здраво­охранение Украины Спиженко четыре завода построить собирался. Благодаря Черноморскому пароходству — нашему контракту.

...Кравчук не корабел ведь и не моряк, но с листа понимал! И Кучма так же понимал — пока премьером был, потому что о последующих годах судить не берусь.

— Вами столько лет морю отдано, за него, можно сказать, вы пострадали... Море манит?

— Конечно, и без моря ощущение иногда такое, что со всех сторон ракушками оброс. Это основная моя профессия, я моряком быть мечтал, когда в школе учился, из дому в мореходное училище сбегал, отец меня вылавливал, домой возвращал... И он ведь когда-то плавал — в довоенные годы. В первом рейсе Одесса — Балтимор мой отец там, на борту какого-то судна, был, но, правда, настолько свою жизнь, как я, с морем не связал.

Чем бы я ни занимался, чем бы ни увлекался, флот, Черноморское пароходство и Одесса — моя душа и мое сердце!

— Последний вопрос: когда в море оказываетесь (даже на круизном лайнере), что чувствуете?

— Я себя лучше на транспортном судне, чем на круизном лайнере, чувствую, а что испытываю? Ну, откровенно говоря, я еще и домашний человек — не успел уйти, а уже вернуться хочу. Мне в Одессу хочется — видеть ее, по ней гулять... Есть, конечно, моряки, которые с радостью в рейс уходят, и время для них значения не имеет. Я тоже подолгу плавал — рейсы достаточно длинные были, но мне всегда вернуться хотелось.

— Товарищ адмирал, благодарю вас!

— Спасибо, Дмитрий Ильич!

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter