Роман ВИКТЮК: "Украинских политиков я бы занял в спектакле "Ой, не ходи, Грицю, та й на вечорницi". В роли Гриця - Ющенко, та, которую он любит, - бывшая пани премьер-министр. Что там в финале, знаете?"

С каждым днем убеждаюсь все больше: Роман Виктюк - человек не от мира сего, пришелец. Все, к чему он прикоснется, на что бросит лукавый взгляд, тут же превращается - нет, не в банальное золото! - в феерическое театральное действо. Режиссер с мировым именем, обладатель всех мыслимых титулов и наград, он может, как фокусник, достать из рукава "мерседес" или экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Правда, на репетиции ездит, как простой смертный, - исключительно на метро. Пока критики разглагольствуют об упадке театра, дескать, сегодня драматическое искусство в тупике, Виктюк с гениальной наивностью не заметил, что почти официально оно объявлено элитарным и некоммерческим. Роман Григорьевич с одинаковым удовольствием ставит в российской провинции и европейских столицах, причем повсюду собирает абсолютно предсказуемые аншлаги. Его театр по четыре месяца в году гастролирует за границей, и артисты получают не зарплату, а гонорар за каждый сыгранный спектакль. При этом сам Виктюк коллекционирует не дензнаки, а пиджаки - шикарных марок, карнавальных фасонов и расцветок. И поклонники, и противники не сомневаются, что при рождении режиссера поцеловал Господь Бог: спорят лишь, в какую часть тела. Земляки же то восторженно посвящают его в рыцари Львова (вслед за композитором Колессой и кардиналом Шептицким), то пуритански запрещают его спектакли. Не нам судить, святой он или грешник, но неспроста покойный Папа Иоанн Павел II именно его благословил поставить одну из трех своих пьес. Американцы сравнили Романа Григорьевича с Лениным, европейцы включили в список 50-ти самых выдающихся деятелей прошлого столетия, оказавших наибольшее влияние на свои страны, но подразумевалась при этом, увы, не Украина. Честное слово, сердце сжимается при мысли, что много лет назад Виктюка выдавили, выжили сначала из Львова, потом из Киева. Вот почему большинство из 120 своих спектаклей режиссер поставил отнюдь не на родине. Ныне он, до мозга костей украинец, - народный артист России, и знаменитый Театр Романа Виктюка прописан в Москве, а к нам приезжает лишь на гастроли. Сегодня Украина настойчиво ищет национальную идею, а она, на мой взгляд, прежде всего в возвращении домой выдающихся соотечественников - тех, кого отсюда вытолкнули, кто уехал куда глаза глядят в поисках лучшей судьбы...

"ЕСЛИ ОДНУ РУКУ ПРОТЯГИВАЕШЬ БОГУ, В ДРУГУЮ УЖЕ ВСМАТРИВАЕТСЯ ДЬЯВОЛ"

- Роман Григорьевич, глядя на вас, я невольно вспоминаю стихи выдающегося украинского поэта Виталия Коротича, написанные им лет 30 назад:

Шукаємо душi.
Спадають хвилини, мов дощик.
Ми в’язнемо в часi,
Неначе в багнищi осiннiм.
Шукаємо душi.
Коли вже не їх - то хоч дещо,
Як шанс на спасiння...

На мой взгляд, всю жизнь вы искали души. Нашли?

- (Задумчиво). Находил... Причем такие разные... Мы с тобой, кстати, одеты сегодня вразнобой: ты в черном, я в белом...

- Ну да, вы опять, как всегда, в белом. По-моему, это символ...

- (Смеется). Согласен. Знаешь, я находил и белые души, и черные, но страшнее всего было прикасаться к людям, которые не верили ни мне, ни себе и прежде всего не верили Системе. Они относились к ней точно так же, как и я, но делали вид, что истово в нее веруют. Себя, правда, они в этом не убеждали, а вот меня держали за дурака. Мало того, им казалось, что они выиграют, если какое-то количество народа в эту грязь втянут. Наверное, они - интеллигентные, элитные, умственно развитые - рассуждали разумно, но, попав в эту грязь, даже не замечали, как сами...

-...погружались в нее с головой...

-...становились ее частью. Я понимал: если одну руку протягиваешь Богу, в другую уже всматривается Дьявол, и начинается этот танец, когда человек не понимает, кто и в какую сторону его тянет. На протяжении 10 лет я не соглашался пойти в штат ни одного из академических московских театров, куда меня звали.

- А это и МХАТ, и Театр Вахтангова...

-...и Театр Моссовета, где были прекрасные актеры... Я все время увиливал: "Завтра, завтра!", потому что понимал - это западня, и если туда приду, тоже стану частью той грязи. Удивительный Юрий Александрович Завадский, с которым мы частенько засиживались допоздна, однажды - шел уже второй час ночи! - сказал мне: "Знаешь, какой ты умный?!". Я рассмеялся: "Знаю". - "Нет, кроме шуток. Ты умный". - "Ну и почему вы так решили?" - спрашиваю. "Если бы ты пришел в штат, тебе пришлось бы ставить все то говно, которое ставил я". А я, клянусь, не мог слушать те бездарные тексты, которые произносили Марецкая, Плятт, я затыкал уши, и моя душа молчала.

"Юрий Александрович, - сказал я Завадскому, - мы все равно вечерами встречаемся. Расскажите хотя бы вкратце замыслы тех спектаклей, которые вызрели у вас внутри, но так и не были реализованы". Он кивнул: "С чего же ты хочешь начать?". Ну, а я - дитина українська, хитра... Знал, что давным-давно в студии Вахтангова Завадский поставил гоголевскую "Женитьбу", и сделал ее так интересно и авангардно, что Вахтангов, за плечами которого уже была "Турандот", ему позавидовал. Маэстро был до того раздражен, что позволил сыграть "Женитьбу" один раз - все!

Завадский удивленно на меня посмотрел и спросил: "А что, ты видел этот спектакль?".

- За полтора десятка лет до своего рождения?

- "Конечно, - говорю, - это был 23-й год". - "Нет, 22-й. Где ты сидел?". - "Во втором ряду", - отвечаю. "Нет, ты шутишь! А помнишь, как начинался спектакль?". - "Еще бы. Стояли шкафы, из них выходили персонажи...". Он оживился, глаза сверкнули: "Да! А знаешь, как я хотел дальше сделать?". И давай показывать в лицах всех героев - с ремарками, так, как их описал Гоголь. Это было гениально! Потом вдруг Завадский сник: "Ты знаешь, перед уходом из жизни я должен записать "Евгения Онегина" - сцену дуэли, приезд Ленского". - "А вы начните сейчас, потихонечку, - говорю. - Помните текст наизусть?". - "Конечно, - обиженно отвечает. - Ты что же, считаешь, что я в маразме?". И начал читать. Поверь, ничего подобного я в своей жизни не слышал, но никому даже в голову не пришло записать это для будущих поколений.

"Я ВСЕГДА ПОМНИЛ, ЧТО В МИРЕ РУССКОГО И УКРАИНЦА НЕ РАЗЛИЧАЮТ"

- Если бы не Система, о которой вы говорите, многие талантливые люди смогли бы реализоваться лучше?

- Безусловно! Мои приятели-режиссеры уговаривали меня быть хитрее: "Если по плану за год нужно поставить четыре спектакля, один сделай для них, а потом три для себя - тогда точно никто не придерется". Но я видел на их примере: обнаружив, что ты уже сдался - поставил один заказной спектакль, Система входила во вкус: "Давай-ка два-три!". Режиссеры

оправдывались: "Ничего не поделаешь, пускай будет поровну: два для них и два для себя". Потом соглашались и на три, и на четыре...

Дима, мне было жаль этих людей, потому что, раз за разом уступая и отступая, они порой сами не замечали, как теряли профессию. Поэтому, когда на наших глазах произошла смена строя, когда им сверху скомандовали: "Можно! Делай что хочешь, вплоть до нереализованных проектов Завадского!", оказалось, что к такому повороту они не готовы. Я знаю режиссера-ленинградца, который из-за этого не захотел жить. Он написал в дневнике, что ничего не может, попрощался с сыном и... Пошел на речку, ступил на еще некрепкий невский лед и утонул. Было ему лет 50, и таких исковерканных судеб я знаю много...

- Вы коренной львовянин, украинец. Работая в Москве, в Вильнюсе, во множестве других уголков тогда еще не почившего в бозе Союза, вы чувствовали, что как-то поднялись над своим родным Львовом и стали человеком мира?

- Я человек скромный, но на такой вопрос просто обязан ответить: "Да!".

- Что делать - это же правда...

Детство и юность гения прошло во Львове. Свой умопомрачительный путь Роман Григорьевич начинал как актер. Играл Тараса Шевченко, прикованного цепями к себе

-...к счастью. Может, на короткое мгновение, но правда. Понимаешь, я всегда помнил, что в мире русского и украинца не различают, и когда гениальный Иван Дзюба (в то время министр культуры Украины) узнал, что я еду в Грецию ставить Достоевского, он мне сказал: "Роман, очень прошу, говорите, что вы украинский режиссер". Я пообещал ему: "Обязательно! Как я могу об этом молчать?".

Не подумай, что я приехал в Афины инкогнито и никто ничего об этом не знал. Два месяца, пока шли репетиции, газеты и телевидение постоянно со мной общались, и мои интервью журналистам начинались с того, что я называл себя украинским режиссером, украинцем.

И вот премьера. Директор греческого театра спросил: "Какой флаг над театром повесить: русский или украинский?". - "Тот, посол чьей страны придет первым, - оба приглашения получили". Он кивнул: "Хорошо".

Представь: 10 минут седьмого. Тогда российским послом в Греции была Валентина Матвиенко - от нее были представители, роскошные цветы, поздравления, подарки. Директор опять подходит: "Ну вот, русские уже прибыли. Где ваши... - Он сделал паузу, чтобы выговорить, - украинцы?". Я ему: "Давайте еще подождем - хотя бы немного". Вот уже семь часов - украинцы молчат: ни телеграммы, ни письма, ни цветка. Я-то надеялся, что хоть какую-то розочку красную передадут... Семь часов пять минут...

- Нужно начинать...

- Да, больше время терять не можем - пора вывешивать флаг. Повесили, разумеется, российский.

Заканчивается спектакль, а у греков есть обычай - в финале актеры прямо на сцене вручают друг другу подарки. Большие и маленькие, сплошь завернутые в яркую бумагу... Все так радуются, когда их получают, кричат: "Разрывай, разрывай!". Тут же обертку долой и показывают публике, что им дарят коллеги. Когда очередь дошла до меня, выносят какой-то пакет и протягивают. "Боже, - я думаю, - наверное, что-то очень хорошее: хоть будет во что одеться". Ну и, як справжнiй українець, пальчиком дзьобаю: ты ж понимаешь - надкусить и потом никому не дать. Мацаю: какая-то шматина, - а сам думаю: "Что же это такое? Может, рубашка? А может, костюм? Только бы размер подошел". Все мысли вокруг этого, а они кричат: "Разрывай, разрывай!". Я им: "Сейчас, сейчас" - и пальцем дырочку делаю.

Актеры не выдержали - выхватили у меня этот сверток, разорвали... Это был украинский флаг. Они им обмотали меня, и зал закричал: "Браво, Украина!". Потом я позвонил Дзюбе: "Почему же украинский посол не пришел? Я же так ждал". Господин министр сказал в его адрес несколько "добрых" слов, но это уже ничего не изменило.

...Минувшей осенью, когда люди вышли в Киеве на Майдан, я как раз был в Нью-Йорке. В конце спектакля вышел на сцену и сказал: "Я украинский режиссер, вас приветствует Украина!". Зал вмещал где-то три или три с половиной тысячи зрителей, там были и американцы, и выходцы из Союза. Поверь мне, они встали и кричали на всех языках: "Браво, Украина!".

- Наверное, Роман Григорьевич, вы со мной согласитесь: в Москве талантливых людей никогда так поедом не ели, как в Киеве...

- Ну да - я на себе это все почувствовал.

- Как вы считаете, почему? В чем причина?

- Сам все знает, а меня спрашивает! Могу только о себе говорить: разводить философию и выдумывать какие-то теоретические выкладки - це неймовiрна дурниця. Или в русской транскрипции: дурница.

Ты в курсе, что, когда я работал в Львовском театре юного зрителя, там нельзя было даже "Ревизора" поставить - не говоря уже о пьесах Володина, Розова, Зорина, которых считали в России драматургами номер один. Тогда во Львове заведующим отделом культуры был прекрасный человек Ярослав Демьянович Витошинский. Как-то я пришел к нему и бухнул с порога: "Ярослав Демьянович, есть такая пьеса Володина - "Фабричная девчонка". Посмотрите ее, пожалуйста".

Он, когда ее прочитал, сказал мне: "Роман, ставьте!". - "А если на нас нападать станут?" - спрашиваю. "Я буду рядом. Понимаю: это нужно Украине".

Ты эту пьесу, конечно, не помнишь, но там был один такой сомнительный персонаж - комсорг...

-...с легкой червоточинкой...

- Немножко. Валя Шестопалов, теперь уже народный артист Украины, замечательно эту роль играл. Мне говорили: "Такого комсомольца показывать нельзя, его недостатки нужно смягчить". А там смягчать нечего! Этот парень сказал героине какую-то глупость: мол, не ходи к герою, к моряку... И вот я иду на швейное предприятие, собираю десятка два молодых работниц. "Девчата, - спрашиваю, - вы в коммунистической бригаде?". - "Та нє-є-є!" - отвечают: українки такi щирi.

В общем, давай я их уговаривать: "Нужно, чтобы вы были в бригаде". Они смеются: "Нам шо, грошi дадуть великi чи ще шось?". Врать я не стал: "Да нет, зарплату не увеличат, но когда пойдет спектакль, мы повесим в фойе ваши огромные фотографии, под которыми будет написано: "Члены бригады коммунистического труда такая-то, такая-то, такая-то" и ваши подписи". - "Ой, ви вже таке кажете... Ну добре - тiльки ж красиво сфотографуйте".

Все так и было сделано. Нет, ты зря смеешься. В театре установили стенд "Бригада коммунистического труда", а в финале пьесы все выходили на сцену и звучал марш (поет):

В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди...

"ЕСЛИ БУДУЩЕЕ НАСТУПАЕТ НА ПЯТКИ, ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ СДЕЛАЕТ ВСЕ, ЧТОБЫ В ЗАТЫЛОК ЕЙ НИКТО НЕ ДЫШАЛ"

- Ярослав Демьянович сказал: "Боже, Роман, какой вы умный!", но тут приехала во Львов панi Балясна, которая была руководительницей пионэрской организации Украины. Была зима, она в сапогах сидела, и когда услышала марш бригад и что Ленин впереди... Ну, если бы я, как сказал вначале, был человеком, верящим в эту Систему, я бы уже встал и устроил овации. Я бы сказал: "Боже, какой замечательный режиссер, какая прекрасная пьеса!". Она же, разозленная, так бабахнула стулом... Там, как в кино, были сиденья: можно было и тук-тук, но она как дала им о спинку - дзень! - и на всех парах помчалась в администраторскую, где уже ее ждал Ярослав Демьянович. "Где режиссер?" - кричит. Он ей: "Сейчас придет".

...Этот Театр юного зрителя находился в помещении, где когда-то, еще в 1905 году, работал Жидiвський театр, один из лучших в Украине. Несмотря на годы, мраморный пол в администраторской был очень прочный, в нем не было ни единой щели, но когда я пришел, панi Балясна так гупнула ногой, что три плитки разлетелись в разные стороны. Не знаю, то ли нога у нее была такой крепкой, то ли сапог массивный? "Это показывать нельзя!" - заверещала. Потом повернулась ко мне: "Ну, шо ти скажеш?". Ярослав Демьянович сзади жестами показывает: "Молчи!". Не услышав от меня ни звука, она перешла на русский язык: "Ну, говори, говори! Молчишь? Коммунистическая бригада тебе нужна?". Я стою, слова в горле застряли...

Наверное, она выдохлась, утомилась...

-...а может, нога заболела...

- Может, и так. Она к выходу пошкандыбала и даже не заметила, что натворила. Ярослав Демьянович ее проводил, посадил в машину. "Что, не будет спектакля?" - спрашиваю. Он положил мне на плечо руку и сказал: "Рома, Балясные приходят и уходят, а мы с тобой остаемся". Он сделал все, чтобы спектакль пошел...

Тогда (задумайся на минуту - тогда!) он разрешил мне поставить спектакль по книжке Балтера (по ней потом сняли фильм "До свидания, мальчики"), где одним из главных персонажей был парень еврейского происхождения. И снова его играл - тоже прекрасно! - Валя Шестопалов, и снова мне кричали: "Не надо нам на сцене жиденка!". Я отвечал: "Так тут же Жидiвський театр был. Повесьте мемориальную доску, чтобы все знали, что Шолом-Алейхем несколько лет здесь скрывался и главную свою книжку про любовь "Блуждающие звезды" написал именно во Львове, в этом помещении". Увы, никого это не интересовало. И снова Ярослав Демьянович, которого уже нет в живых, сделал все, чтобы мы этот спектакль играли. Впрочем, когда я поставил сказку Устинова "Город без любви"...

Роман Виктюк - Дмитрию Гордону: "Мы с тобой сегодня одеты вразнобой: ты в черном, я в белом". - "Ну да, вы, Роман Григорьевич, как всегда, в белом. По-моему, это символ"

-...не о Львове, случайно?..

- (Грустно)... тут уже и он ничего не смог сделать. Позвал меня и сказал: "На некоторое время тебе нужно уехать. Вернешься потом"...

Сколько раз я хотел возвратиться, он мне все повторял: "Ну еще немного, чуть-чуть... Потерпи!".

Я приходил в Русский театр, в Украинский имени Заньковецкой, где всех знал. Просил: "Ну возьмите меня хоть на какой-нибудь маленький спектакль". Нет!

- Почему? Опять возвращаюсь к своему вопросу...

- Так я и говорю теперь, почему. Когда в Театр юного зрителя зрители повалили (на "Город без любви" попасть было невозможно), из Киева приехали главный режиссер столичного ТЮЗа Соломарский и Скляренко, который работал в Киевской опере, но сам был из Львова. Они вместе смотрели этот спектакль и - вот крест даю! - уверяли меня, что он им напоминает "Принцессу Турандот" Вахтангова, что это какое-то открытие удивительного актерского существования (там молодые ребята играли - человек 25).

Они мне такие красивые слова говорили, а я им: "Скажите это Ярославу Демьяновичу". Мэтры вздохнули: "Он все и так понимает!". - "Тогда почему я должен уехать?" - спрашиваю.

- Скляренко - он заикался - посмотрел на меня пристально и сказал: "Потому что ты будущее украинского театра". Я искренне удивился: "Но почему будущее должно состояться где-то?". Он в ответ: "Помни (это мало кто знает) - когда Курбас был будущим не только украинского, но и мирового театра, ему пришлось оставить свою труппу и уехать в Москву, в еврейский театр. Михоэлс протянул ему руку...". Соломарский добавил: "Правда, из этого все равно ничего не вышло. Руку-то он протянул, но жизнь Курбаса закончилась трагически".

- Ничего не скажешь: заманчивую перспективу они вам посулили...

- Между прочим, до войны, после войны и во время немецкой оккупации во Львове жил такой театральный деятель - Иосиф Стадник. Он знал моих родителей, и в 50-е годы, когда его должны были арестовывать (уж не знаю почему - это так и останется для меня загадкой), пришел к нам домой с чемоданчиком и сказал: "Очень прошу, спрячьте его на несколько дней и никому не показывайте". Мама взяла, а он: "Ой, минутку, покажу кое-что Роману".

Мне было лет 14. Гость открыл чемоданчик, и оттуда выпала фотография незнакомца с небесными глазами. Он ее поднял и мне протянул: "Посмотри на этого человека. Это Курбас - запомни!". Я переспросил: "Кто?". - "Курбас, мой учитель". Он бережно положил снимок на место, а через день забрал свои сокровища назад. Наверное, там были какие-то материалы первого периода театра - еще харьковского. Видишь: и Курбас вынужден был уехать куда глаза глядят, и другие...

- Почему?

- (Грустно). Тут было и есть много неталантливых людей. Много! Сейчас я говорю о режиссерах.... Пойми, если будущее наступает, человек с посредственными возможностями сделает все, чтобы в затылок ему никто не дышал.

- Ну, наконец-то ответили...

- Спроси Блохина, и он подтвердит: в футболе нужно всегда беречь ноги, потому что бесталанные игроки норовят ударить по ним исподтишка...

Я вообще считаю, что у футбола с драматическим искусством много общего, так вот, в разгар игры хулиган может так тебе дать по ногам, что ты сам предпочтешь на некоторое время исчезнуть.

"ГАМЛЕТА Я ПРЕДЛОЖИЛ СЫГРАТЬ ГОРБАЧЕВУ, КЛАВДИЯ - ЕЛЬЦИНУ, ОФЕЛИЮ - АЛЛЕ"

- Много лет живя в России, в Москве, вы, знаю, очень переживаете за Украину. Когда тут происходила "помаранчевая революция", вы часто звонили мне, переживали, расспрашивали...

- Однажды даже попал в Верховную Раду - ты как раз с паном Кравчуком беседовал. Он взял трубку: "Роман, это вы?". Я слышал там голоса, крики... "В Киеве все в порядке?" - спросил Леонида Макаровича. Он успокоил: "Не волнуйтесь, будет в порядке". Я этот диалог помню...

- У вас, я уверен, были надежды, что с приходом новой власти что-то изменится. Ну как, оправдались они или не совсем?

- По сути, твой вопрос уже содержит ответ, поэтому отвечу так, как ответила бы українська дитина. Приезжая в Киев, я останавливаюсь в отеле - теперь он называется "Украина", а раньше это была "Москва". Видишь, как все меняется: черное становится белым, белое - черным... Так вот, когда на 12-м этаже я выхожу на балкончик и смотрю на Майдан... Может, потому, что благодаря профессии у меня фантазия развита - в общем, могу не только видеть людей и палатки, которых уже нет, но и ощущаю энергию, которая там была. Эта энергия никуда ведь не пропадает. Коммунисты, например, все делали, чтобы уничтожить церкви, разрушали их до основанья, камня на камне не оставалось, но в дни религиозных праздников душевно тонкий человек слышал на пустырях, где когда-то стояли храмы, звон колоколов.

Энергия Майдана пропасть не может, потому что такое случается раз в несколько столетий. Понимаешь, когда энергия земли и неба проходит через молодые организмы, они могут и не осознавать, что с ними происходит одно из чудес, которые совершал Христос, тем не менее у них вырастают крылья. Думаю, участники событий на Майдане не осознавали в те минуты, что они уже там, высоко в небе.

Впрочем, это была первая часть грандиозного действа, а как режиссер я знаю, что после первого акта идут второй, третий. Чего ждать во втором действии? Допустим, у этих людей возникнет необходимость ощутить это чувство еще раз, и они снова придут на Майдан. Там может не быть трибуны, где стоял Ющенко и те, кто был с ним, - это не имеет значения. Не всегда энергия, исходящая от лидеров, у них остается: главное, у людей есть потребность быть рядом друг с другом.

Сегодня там могут быть совсем другие персонажи, другие мизансцены, без костров и палаток, но должно быть много людей, которые ощущали эту энергию тогда и хотят почувствовать сейчас. В той общей молитве, которая их объединит, они почерпнут вдохновение на вторую половину жизни, чтобы свою любимую Украину снова окрестить и поднять к небу.

Правда, возможно третье действие, когда те же люди придут на Майдан, а энергии там не будет. В самой его сердцевине вновь встанут все те же вожди, включат записанные на пленку свои речи, а небо и земля будут молчать. Не хотел бы, чтобы это произошло в реальности, но тогда в душах этих людей всколыхнутся месть, недоверие и цинизм. И тогда неизвестно, какая будет мизансцена. Если эти люди все-таки захотят, чтобы Украина была такой, какой они однажды ее почувствовали, их действия могут оказаться непредсказуемыми - вот что самое страшное.

- Ющенко, Тимошенко, Кучма, Кравчук, Янукович, Шуфрич, Витренко, другие харизматичные лидеры... Если бы они были актерами вашего театра, какой спектакль вы бы поставили с их участием?

- Я уже делал такую попытку в Москве, и Первый канал согласился показать то, что получилось. Я взял "Ревизор" и пригласил известных российских политиков... Мы не ставили пьесу, а лишь пытались понять коллизии и обстоятельства, которые приводили гоголевских героев к тем или иным действиям. Лужков был Городничим, а лидер ЛДПР, тот, который вылил на Немцова стакан сока, - Хлестаковым. Это один раз, а в другой я видел их Добчинским и Бобчинским. Ирочка Хакамада должна была быть сначала женой, потом дочкой... Как и Новодворская... Состав был гениальный.

- Они собрались?

- Мы репетировали по двое, по трое. Слушай, мы не играли пьесу - я лишь просил рассказывать, как они представляют себе ту или иную сцену. Допустим, приходит человек к Городничему и хочет дать ему взятку. И один, и второй прекрасно знают, как это делается, но тот, который дает, начинает врать, и тогда начальник Москвы говорит: "Нет, это не так. Я не помню таких хитростей - все гораздо проще". Между собой они начинают оживленно уточнять технику, не испытывая при этом ну ни малейшего стыда.

Поверь, эта передача была бы страшнее, чем агрессивные "Куклы", потому что там все-таки действуют куклы, то есть символ, условность, а тут реальность. Крупным планом показывают Новодворскую, которая на демократа смотрит совсем не тем взглядом, как на главу ЛДПР, - его она ненавидит априори. Ирочка Хакамада - мы с ней в прекрасных отношениях - прикрывает глаза, потому что ей стыдно этой компании...

На этом все и закончилось: выяснилось, что "Ревизор" вызывает какие-то нежелательные ассоциации... Мне дали понять, что пьеса была выбрана плохо, хотя я считаю, что Гоголь - он...

-...вечный?

- Да, как и проблемы, которые он затрагивает. Даже когда мы начали выяснять, что Хлестакову снилось, к чему там были крысы и что это за символ, за знак, это могло быть очень интересно...

Была у меня и другая идея. На радио "Эхо Москвы" я предложил поставить "Гамлета", где главную роль играл бы Горбачев. Клавдием, который приходит к власти, должен был стать Ельцин, а Офелией - певица по имени Алла, которая в эту эпоху была первой, а все остальные - далеко сзади.

"УЙДИ, - СКАЗАЛ ГАФТ. - НЕ ТО МЫ ТЕБЕ НОГИ ПЕРЕЛОМАЕМ"

- И ты знаешь, Горбачев согласился. С Ельциным мы тоже почти договорились. Это происходило, как сейчас помню, в Кремле, где я был второй раз и последний. Cобралось очень много людей, на приличном расстоянии от всех появился Ельцин и вместе с ним какой-то человек. Стою я, стоят Галя Волчек, Валя Гафт, и вдруг Галя мне говорит: "Что происходит? Оттуда, где Ельцин, кого-то зовут". Я отмахнулся: "Вас и зовут". - "А может, меня, - обиделся Гафт. - Кому же идти?". Я решил их помирить: "Идите вдвоем, а уж по дороге, когда приблизитесь...

-...не ошибетесь...

- Да, там и разберетесь, кто должен быть спереди и кто сзади". Они уже сделали движение туда, к нему, но дядька при Ельцине замахал руками: "Нет!". Галя ко мне повернулась: "Это тебя!". - "Боже упаси! - говорю. - Откуда я его знаю?". Мне даже в голову такое прийти не могло... Тут подошел какой-то помощник, взял меня под руку: "С вами хочет поговорить Ельцин".

"Великая Алиса Фрейндлих умеет нелитературные слова прокручивать такими долгими периодами, что они у нее льются, словно песня"

Тянет меня к Борису Николаевичу, а тот улыбается: "Вообще-то, предлагаю, чтобы мы с вами на телевидении встретились. - Он ко мне на вы обратился! - Я буду говорить как представитель культуры, а вы как политик. Вы Ельцин, а я - Роман". - "Хоть завтра", - отвечаю. Он к помощнику, не помню его фамилию: "Запишите", а я чувствую, как все на меня смотрят, - зависть неимоверная. Что это Ельцин ему говорит? Что диктует? Еще и руку ему на плечо положил!

Спешу откланяться: "Спасибо, до встречи на площадке". - "Да, да! Давайте готовиться, это может быть интересно". - "Конечно, конечно, - отвечаю, - только в политике я ничего не смыслю". Он между тем свою линию гнет: "А вы говорите, как думаете. По-вашему, я, что ли, в культуре понимаю?". Я на него так откровенно посмотрел, что он сказал: "Спасибо вам за этот взгляд".

Я вернулся на свое место, и все ко мне бросились: "Тебе что - дают программу на телевидении? Но она же у тебя и так есть - зачем еще?". - "Нет, все гораздо проще, - отвечаю, - Ельцин пригласил меня в гости". Это был нокаут! Естественно, коллеги сразу начали наступать мне на пятки. Гафт первый сказал: "Уйди, не то мы тебе ноги переломаем". Ну как я после этого еще раз в Кремль сунусь? Все это - чистая правда. Да ладно, что я буду рассказывать?

...Извини, Дима, но ты меня сам на эту тему натолкнул. Кстати, первый раз я в Кремле очутился, когда в России шли вторые демократические выборы. Для меня эти рейтинги, цифры: кто побеждает, а кто отстает - китайская грамота. Единственные, кого я знаю, - это Чубайс и его жена. Ну и еще деятель на букву "Ш" - запамятовал его фамилию.

В общем, по мосту, который ведет в Кремль, мы шли втроем: я в середине, а Хазанов и Шифрин по бокам...

- Охраняли?

- Ну, как могли. Слышим, сзади машина: вжик! Выскакивает оттуда Жириновский, а с ним бритоголовые - человек шесть, и идут сзади. Я Фиму и Гену предупредил: "Только не оборачивайтесь, умоляю". Ну, они, видно, подумали: "Да что там, мы звезды - дай-ка посмотрим назад". Только чуть притормозили, Жириновский уже в спину кричит: "Хазанова расстрелять, Шифрина расстрелять!". Увидел меня: "Ты гений, тебя мы оставим!". Я спутникам говорю: "Прибавьте шагу, прошу вас", - нет, снова оборачиваются. Пришлось мне за них вступиться. "Перестаньте, - сказал Владимиру Вольфовичу, - они хорошие звезды, могут очень скоро погаснуть. Не надо их убивать". Всю дорогу, пока мы в Кремль шли, Жириновский кричал на разных людей: "Расстрелять!". На Гафта, на Галю... У него тогда были какие-то антисемитские настроения...

Наконец, входим в зал, где висит табло и что-то мигает, какие-то цифры светятся. Подходит ко мне Лелик Табаков и начинает говорить, что "победа демократии - это такое большое дело. Вся страна наша, все поют гимн переменам"... Но я вижу, что Чубайс и весь их стол понурились: глаза опустили, кто-то схватился за голову, - в это время уже объявляют: "К микрофону приглашается Роман Виктюк". Я только и успел спросить: "Что-то плохо?". Чубайс мне: "Ты что, не видишь?". А что я могу видеть, если ничего в этом не понимаю?

Выхожу к микрофону, а сам думаю: "Господи Боже, мама, помоги!". Цифры мигают, я стою. На меня направлены пушки, свет бьет в глаза страшный - и врать легко, потому что ничего не видишь. Я сказал: "Провинции больше нет, и чем расстояние до города или края больше, тем они ближе. Завтра, например, мы летим во Владивосток, потом в Хабаровск"...

- Интересная сентенция...

- (Смеется). Я "разобрался" с провинцией, объяснил, что столица там, где человек, все это, наконец, выговорил, сошел со сцены и наткнулся на стол Жириновского, который мне закричал: "Гений, браво!". Меня от него будто взрывной волной - ох! - отбросило в сторону Чубайса. "Так что?" - спрашиваю... Он: "Мы проигрываем!", и тут остановилось табло. Я сел, сказал: "Плохо, как плохо!".

...Больше я в Кремль не хожу, знаю: только там появлюсь, опять что-то случится.

"Я УЖЕ В ТЕАТРЕ РАБОТАЛ, КОГДА СТУПКА ЗАДНИЕ НОГИ КОБЫЛЫ ИГРАЛ"

- И все-таки вы на мой вопрос не ответили. Какой спектакль вы бы поставили с украинскими политиками?

- А-а, с украинскими... Вот я и говорю, что Гамлет-Горбачев - это была прекрасная идея. Фаина Георгиевна Раневская, между прочим, должна была играть персонажа с черепом, того, кто выкапывает могилы, и песня, которую бы она постоянно пела, не давала забыть всем этим деятелям, что время быстротечно и все на этом свете заканчивается.

Что бы я поставил сейчас с украинскими политиками? "Ой, не ходи, Грицю, та й на вечорницi" Старицкого.

- Почему?

- Думаю, в этом спектакле идею украинской внешней культуры можно будет довести до невероятной гиперболизации. Там очень много массовых сцен. С ними можно выйти на Майдан, поставить палатки, установить символические знаки...

- Кто будет Грицем?

- Президент - ну кто же еще? А ту, которую он любит, сыграет бывшая пани премьер-министр. Помнишь "Ой, не ходи, Грицю..."? Пьеса заканчивается очень символично... (Оля Кусенко гениально играла в ней главную роль). Думаю, в новой постановке переплетется музыка тех времен...

-...с музыкой Майдана?

- Должно быть все: от песен "Океана Эльзы" до рокота толпы, потому что Вселенной, мне кажется, безразлично, какое у нас на дворе время, тот период или этот, а вот душа украинская всегда остается одинаково прозрачной, искренней и прекрасной.

В какой-то момент я бы остановил действие, вышел на сцену и сказал: "Наши руководители пьесу "Ой, не ходи, Грицю..." до конца еще не дочитали, они не знают, какой у нее финал, но мы обязательно дочитаем ее до последней страницы и, когда вы придете в следующий раз, покажем". Думаю, и зрители далеко не все знают, что там в финале, поэтому каждый придумает свой режиссерский ход.

- Роман Григорьевич, вас называют апологетом нелитературной лексики...

- Боже упаси! (Изумленно). Ты слышал, чтобы я когда-нибудь что-нибудь этакое сказал? Никогда!

- Помилуйте, но я в своей жизни не видел второго человека, который бы столь виртуозно эти слова произносил...

- Какие, например? Нет (с напускным возмущением), ты на меня наговариваешь.

- Напрасно отнекиваетесь - в ваших устах это настоящее искусство...

- Ну, знаешь ли... Отвечу так... Великая Алиса Фрейндлих и впрямь умеет такими долгими периодами эти слова прокручивать, что они у нее, словно песня, словно стих, льются. Та же Лена Образцова делает это грандиозно, и я даже не понимаю, когда они переходят с обычного языка на тот, который ты хочешь мне приписать. Вот Завадский - тот материться не умел, мне даже казалось, что он этих слов не слышал. Когда, например, однажды у меня сорвалось при нем: "Вот, блядь!", он сделал паузу и сказал: "Мне что-то послышалось?". - "Простите, - говорю, - Юрий Александрович, я на "б..." слово сказал". - "Это был Пушкин?". Я замялся... "А, тогда можно. Как ты сказал?". - "Блядь". - "Говори дальше". Умный был человек...

- Напоследок хочу узнать ваше мнение о конфликте, который разгорелся между экс-министром культуры Украины и худруком Киевского театра русской драмы имени Леси Украинки. Режиссер Резникович родился во Львове, как и режиссер Виктюк...

- Более того, во Львове мы одновременно занимались в разных дворцах пионеров: Михаил - в железнодорожном, возле вокзала, а я - в главном. Миша играл Шевченко, и я Шевченко, только у него Тарас Григорьевич был с цепями, а у меня без. Я был Тарас, прикованный сам к себе, внутренне.

- Львовянин Ступка в те годы тоже изображал Кобзаря?

- Ступка? Боже упаси - он тогда еще был ребенком. Я уже в театре работал, а он задние ноги кобылы играл. Богдан обижается, когда я об этом вспоминаю, но я ему сказал, что и Данченко когда-то тоже с этого начинал, и Дальский в Харьковском театре юного зрителя. Что же львовянину задних ног стесняться? Это не так страшно!

"У ТЕРЕШКОВОЙ ЕСТЬ ИДЕЯ: ПРИВЕЗТИ НАС С ОБРАЗЦОВОЙ НА БАЙКОНУР"

- Оксана Билозир тоже львовянка. Что о конфликте между нею и Резниковичем думаете вы - человек, который глубоко знает львовян, театр и театральные дрязги, свидетелем и участником которых сам был не раз?

- Послушай, что я предлагаю... На место, где сейчас ты сидишь, в первом действии я приглашу Оксану, и если увижу в ее глазах выражение, которое знаю и помню по Львову, буду задавать одни вопросы...

- Что же это за выражение?

- Оно возникает, когда душевная нота гармонична и аккорд прекрасен. Оксана чувствовала природу, жизнь, умела любить. Если в ней это осталось, я так поведу разговор, что она не заметит, как все выспрошу. Если же увижу, что Оксана закрыта или, может, не она в этой ситуации главное действующее лицо, а ее используют, вопросы будут другие.

Во втором действии на твоем месте будет сидеть Михаил, причем он не должен знать, что у нас было до этого с Оксаной. Если я увижу в нем энергию борца и мне захочется, чтобы она стала всем очевидна, будут одни вопросы. Если же Миша решит, что он все-таки режиссер и в том механизме, который пришел в движение, не главный, диалог будет другой. Ну а после всего...

-...в третьем действии...

-...мы сели бы вчетвером и сначала вместе посмотрели бы записи моих бесед с Оксаной и Михаилом, а потом бы поговорили. Думаю, вышла бы очень интересная пьеса - интеллектуальная, эмоциональная. Нас, действующих лиц, было бы уже четверо - это был бы квартет.

- А цепи?

- Цепи могли бы лежать рядом - я бы принес Библию. Ты называл бы каждому из нас страничку и какую-то строчку: скажем, пятую сверху или шестую снизу... Каждый бы прочитал в Библии, что должен делать дальше, и стало бы ясно, где была правда, а где был обман.

Поверь, я об этом думаю, потому что люблю и Мишу, и Оксану - она была приятельницей моего двоюродного брата...

- Роман Григорьевич, и напоследок. Насколько мне известно, недавно вы взяли двух девушек и отправились с ними куда-то на Урал, в Челябинск...

- (Смущенно). Было такое! Откуда ты это знаешь?

- Я даже знаю, что одна девушка - Елена Образцова, а вторая - Валентина Терешкова. Что вы там с ними двумя делали?

- Дима, у Терешковой есть идея привезти нас с Леной на Байконур. Она говорит, что когда в космос стартует ракета, там такой воздух, такая энергия, что человек на 30 лет молодеет. В Челябинске у нас была репетиция перед поездкой на Байконур.

- Ну что же, с такими девушками, да еще на Байконуре, и помолодеть не грех. Спасибо за эту беседу, я вас люблю...

- И я тебя тоже. Жду, кстати, встречи с Оксаной и Михаилом. Вот это будет спектакль!..

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter