Умнейте! Уже позволено...
Я завидую слонам. Во время недавней катастрофы на юге Азии погибали люди, но ни один слон не погиб - незадолго до цунами все они что-то почувствовали, дружно ушли в джунгли и спаслись. Таланты живых существ разнообразны, надо лишь научиться воспринимать информацию, дарованную другим. Важно понять, что мы существуем в мире, где множество существ знает об окружающей жизни больше и лучше нас. Важно признавать это, вникать в особенности чужих знаний и чувств, не замыкаться в самодовольстве, а постоянно оглядываться и все время учиться. Иначе пропадем.
Существует такая странная болезнь: клаустрофобия. Это когда человек не выносит пребывания в помещении, запертом на все задвижки, откуда нельзя выйти по своей воле. Лучшие музыканты, писатели и актеры, которых я знал, страдали этой душевной болезнью в той или иной форме, потому что в советские годы мучились директивной отъединенностью от остального мира, запретом на сравнение сделанного собою с тем, что делают другие поэты, художники и музыканты. Впрочем, были и те, кто даже извлекал выгоду из чужой и собственной необразованности. Они до сих пор терпеть не могут сравнения с кем-нибудь за пределами своего двора, считая это непатриотичным, и бесконечно долдонят со всех трибун о том, кто нам не указ и кого мы слушать не будем. Это ужасное следствие советских порядков, отрезавших нашу интеллигенцию от человечества.
Еще в начале XX века наши ученые, писатели и поэты бывали в Европе как дома, но за советские годы мы стали почти незаметны в мире. Разве что иногда с притопом вырывался на подмостки один из ансамблей народного танца или успешно гастролировали пианисты со скрипачами. Книги почти не переводились. Постепенно нас делали неинтересными для окружающего мира, а мир заслоняли от нас. Многие привыкли к такой жизни, притерпелись, а кому-то она и понравилась.
В 70-80-е годы я редактировал в Киеве журнал "Всесвiт", публиковавший украинские переводы произведений зарубежных писателей. Журнал не печатал ничего из уже вышедшего по-русски, поэтому нас выписывали в других республиках, пытаясь через украинское окно разглядеть, что происходит вокруг. Но увы! - в Союзе писателей Украины у нас было всего 20 подписчиков. Братья по литературе постепенно привыкли интересоваться прежде всего самими собой и не терпели сравнений. А власть поддерживала и поощряла их в этом.
В бывшей стране информация выдавалась слоями - для начальства побольше и для начальства поменьше, отдельно для партийных и особо для беспартийных. Заглядывать в чужие странички считалось преступлением, неположенные радиостанции глушили, а журналы конфисковывали. Даже романы западных авторов фильтровали через цензурную марлечку, запрещая одни и дозволяя другие. От любопытства людей отучали, запутав все до такой степени, что настоящего положения дел в литературе, политике и остальном не знал никто.
Государство, признававшее собственных граждан либо холопами, либо своими врагами, считало, что говорить правду не надо ни тем, ни другим. Система угробила во имя своих вздорных фантазий миллионы людей, но она же до последнего вздоха не пропускала к нам чужих сквозняков, затыкала все щели в окнах и стенах, боролась с любознательными гражданами и жила в мире, собой же придуманном, не впуская туда ни ветерка. Потому система и задохнулась.
Казалось бы, сегодня окна распахнуты, все можно, - только читайте, умнейте, это уже позволено. Но как неприлично низки тиражи хороших книг, интересных журналов! Жизнь такова, что люди озабочены проблемами физического выживания, забывая о выживании своих душ... И все равно жизненно важно понять, что окружающий мир не примет нас, пока мы не возвратим себе любопытства к его жизни. Выбора нет. Пока мы не будем повседневно интересоваться чужой жизнью, не будут вглядываться и в нашу. Нас годами выталкивали из окружающего мира. Пора возвращаться...