А теперь - горбатый!
Мрачнейшая шекспировская трагедия "Ричард III" о горбатом уроде, истреблявшем с маниакальным упорством родных и близких ради короны, поставлена для театра Константина Райкина одним из главных любителей абсурда питерским режиссером Юрием Бутусовым как трагифарс.
С одной стороны, это несколько настораживало, потому что большинство существующих шекспировских фарсов напоминают в лучшем случае пародию на бессмертные творения. С другой же - фарс на сцене позволяет максимально раскрыться как актеру, так и режиссеру. А Константин Аркадьевич никогда не отличался умеренностью в работе. Райкин - настоящий творческий максималист и в этом смысле вряд ли может служить образцом для подражания. Кроме того, фарс - вовсе не развеселая толкотня, когда ходят на головах и заглатывают огненные шашки. Это философский жанр, в который втиснут весь жизненный спектр.
Отпрыск английской королевской династии Йорков герцог Глостер, он же Ричард, вместо того чтобы получать всевозможные удовольствия, только и делает что страдает. Природа, подчас избыточная в своих щедротах, одарила герцога по полной программе: огромный горб, колченогость, сухорукость, малосимпатичный череп... Невоспринимаемый всерьез, вызывающий у окружающих то насмешки, то гадливость, Ричард понимает, что расквитаться с теми, кто красивее его, можно, только захватив власть над ними.
Глостер начинает свое кровавое шествие к заветной цели, идя по головам и не очень-то глядя себе под ноги. Кроме моральных неудобств, это еще и эстетически неприятно - одна нога у него здорово короче другой.
Под ногами горбатого один за другим гибнут родственники и соратники, но он не ведает жалости. "А ведь даже зверь порою знает жалость!" - бросает ему леди Анна. "А я не знаю, - смеется Ричард. - Значит, я не зверь".
В традиционном шекспироведении эту пьесу, написанную по документам исторических хроник и изданную в 1597 году, принято считать историей властолюбивого негодяя, который всех укокошил, но в итоге все равно проиграл. И, дескать, поделом ему. Бутусов же в своей интерпретации, оставив все шекспировские страсти, коллизии и гениальный текст (правда, с несколько осовремененной лексикой), существенно сместил главный акцент.
"Ричард III" - это не история безжалостного мерзавца, а трагедия несчастного ребенка, которого стыдилась родная мать. У герцогини Йоркской было двое прекрасных сыновей и один горбатый! Стыд и позор рода. А ведь увечных детей тоже нужно любить. Может, даже больше, чем благополучных.
Он появился на свет с зубами, напугав всех до смерти, и всю жизнь чувствовал себя лишь "презренной жабой", ублюдком и недоноском. Рядом с ним не было никого, кто был бы хуже его, никого, кто был бы ему равен. Зверская обида вечного аутсайдера.
К слову, сказать, что колченогого монстра окружали исключительно высокоморальные добропорядочные люди, довольно сложно. Не бывает высокоморальных и добропорядочных среди претендентов на корону. Там, где пахнет властью, всегда коварство, козни и интриги. Но даже самых циничных интриганов, как правило, что-то останавливает - им есть что терять. Ричард оказался единственным, кому терять было нечего. Он все потерял еще при рождении.
Безобразный параноик рвется к трону с одной лишь целью - быть любимым. Ведь как только он станет королем, его обязательно полюбят. Свита - из трусости, народ - из простодушия.
А пока он заполняет свою жизнь химерами, чтобы не было так одиноко. Художник постановки Александр Шишкин блестяще воплотил режиссерский замысел, населив сцену жутковатыми существами: то ли птицами, то ли рыбами. Ричард общается с ними, кормит из своего алюминиевого котелка, потрепывает по загривкам, или что там у них... Чудовища вызывают в нем нежность - они такие же.
"Играешь злодея, ищи где он добрый", - сказал кто-то. Здесь не найти доброго. Можно лишь искать, почему он злой.
Пожалуй, пока это лучшая роль Константина Райкина и лучший спектакль возглавляемого им театра. Театра, настаивающего на том, что сцена - это сакральное пространство, а не звездная тусовка. Театра имени его отца, самой профессиональной труппы в Москве, с самыми громкими премьерами, самыми дорогими билетами и самой преданной публикой.
Мятый серый занавес, похожий на гигантский кусок старого картона. Ободранные двери, длиннющая кровать с панцирной сеткой, громадный серый стул и многоярусный стол, на фоне которых нелепый Ричард смотрится еще уродливее, дурацкий престол с крестом за спиной и страшные птицерыбы. Так может выглядеть наркотическое безумие, алкогольный угар, кошмарный сон или шизофренический бред. Жизни в этом вылинявшем сером пространстве нет, потому что там нет любви. "Я не люблю, когда меня не любят! - кричит Ричард. И добавляет: - Меня никто не любит...".
Он обманул родственников, предал соратников, утопил в крови конкурентов, включая малолетних племянников, стал, наконец, королем, а его по-прежнему никто не любит. Мысль об этом страшнее смерти. Это приговор самому себе. Окончательный, обжалованию не подлежит. Некому жаловаться. Его никто не любит.