Бывший начальник Службы охраны первого президента России Бориса Ельцина Александр КОРЖАКОВ: «Ельцина я уже давно простил. Какие счеты могут быть к человеку с явными признаками если не маразма, то дебилизма?»

Москва, Кремль... — целые поколения атеистов, в чьих сердцах веру в рай вытеснила мечта о коммунизме, возносили свои пылкие молитвы по этому адресу. Десятилетиями гражданам огромной страны внушали, что за седыми зубчатыми стенами сидят небожители — люди особой породы, которые неусыпно пекутся о благе, безопасности и будущем соотечественников. Едва ли не первым этот миф попытался развеять бывший главный телохранитель Ельцина Александр Коржаков. В 1997-м, ровно через год после своего увольнения, он издал скандальную книгу «Борис Ельцин: от рассвета до заката», которая разошлась в России астрономическим двухмиллионным тиражом, была переведена в 15 странах мира и принесла автору гонорар в миллион долларов. Впрочем, тогда Коржаков избегал еще прямых выпадов против президента Российской Федерации, ограничившись обличениями его окружения, именуемого в народе олигафрендами, и семьи. Этот перекос Александр Васильевич исправил через три года, выпустив новую версию книги под названием «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие». ...Будущего первого президента России и будущего бытописателя кремлевских нравов жизнь свела в 1985-м, когда 35-летний Коржаков был майором и о большем вряд ли мечтал. Отлучили его от высочайшего тела через 11 лет уже в звании генерал-лейтенанта... Не исключено, что он и до маршала дослужился бы, если бы не скандал, вспыхнувший в разгар очередной президентской кампании и закончившийся его громкой отставкой. Говорят, еще долго, просыпаясь, Ельцин недоуменно спрашивал: «А где Коржаков?», ведь все эти годы Александр Васильевич был ему ближайшим помощником, наперстником, мамкой и нянькой — только, по словам генерала, горшки не выносил. Созданная им Служба охраны президента (по оценке Никсона, одна из самых сильных спецслужб в мире, даже хваленый КГБ превосходившая в профессионализме) не только берегла первое лицо от чьих бы то ни было посягательств, но и вела оперативно-разыскную работу: выслеживала потенциально опасных граждан, практиковала съемку скрытой камерой, прослушивала телефонные разговоры. Коржакова считали всесильным и всемогущим — он, например, мог направить письмо с рекомендациями премьер-министру, вызвать на ковер зятя Ельцина и многое, многое другое... Наверняка в 96-м опальный генерал надеялся, что связанный с ним крепкой мужской дружбой и сентиментальными воспоминаниями президент одумается и позовет, как это не раз раньше случалось. Раздираемый противоречиями, он написал Борису Николаевичу письмо, но не получил ответа, хлопотал о личной встрече, но в последний момент та была отменена. Вместо этого через четыре месяца Ельцин распорядился уволить его с воинской службы с убийственной формулировкой: «После освобождения Указом Президента Российской Федерации от занимаемой должности генерал-лейтенант Коржаков выступил с рядом клеветнических заявлений в адрес Президента и его семьи, а также допустил разглашение сведений конфиденциального характера, ставших ему известными в связи с выполнением служебных обязанностей». Экс-телохранитель пытался оспорить это решение в Верховном Суде, и хотя процесс против Ельцина проиграл, категорически не приемлет обвинений в клевете и предательстве. «За рубежом людей, имевших доступ к такой информации, берут не под белы ручки, а под особую опеку, — укорял он своего бывшего патрона, — а в обмен на обязательство молчать дают щедрой рукой дачу и хороший оклад. Меня же выгнали без пенсии, без всего... После отставки, даже будучи депутатом Госдумы, я несколько лет не получал зарплаты — ничего не платили, пока не принесу из Кремля справку. В общем, Ельцин нарвался сам...». ...Когда-то нелюбезная пресса окрестила Коржакова паркетным генералом и пугалом российской демократии, но за последние годы от хлестких и несправедливых ярлыков ему удалось отмыться. Журналисты даже переименовали его в Тульский коржик, поскольку Александр Васильевич трижды проходил в Госдуму по Тульскому округу. Сегодня он не только известный политик, но и писатель, киноактер (сыграл в фильме Абдулова «Бременские музыканты» начальника королевской охраны). Кстати, на подходе сейчас новая книга — теперь уже о самом Коржакове, под названием «Стреноженный генерал». Ее герой — человек, который знает о коррупции все, но противостоять ей, увы, не может, поскольку на это нет политической воли первого лица. Знакомая до боли история...

«ЕЛЬЦИН НАСТОЛЬКО УМЕР ВО МНЕ ЗА 11 ЛЕТ, МИНУВШИХ ПОСЛЕ НАШЕГО РАССТАВАНИЯ, ЧТО ФИЗИЧЕСКИЙ ЕГО УХОД НИЧУТЬ МЕНЯ НЕ ВСКОЛЫХНУЛ»

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Добрый день, Александр Васильевич, очень приятно оказаться у вас в гостях, на подмосковной даче...

— Ну, не совсем так: это не дача, а мой дом — единственное место, где я прописан и постоянно живу.

— В любом случае спасибо за приглашение — давно мечтал с вами поговорить, поскольку вопросов накопилось немало. Скажите, на похоронах Ельцина вы побывали?

— Увы — в тот день уехал в командировку. Конечно, ее можно было и отложить, но я все равно не пошел бы.

— Что вы почувствовали, когда узнали, что Ельцина больше нет?

— Как это ни удивительно — ничего. Настолько он умер во мне за 11 лет, минувших после нашего расставания, что физический его уход ничуть меня не всколыхнул.

— У вас, как я понимаю, накопилось по отношению к нему немало обид. Не было желания чисто по-человечески, по-христиански его простить?

— Нет, я об этом даже не думал. (Пауза). Знаете, я его уже давно простил... Какие счеты могут быть к человеку, когда тот не в своем уме, а ведь после 65-ти себе Борис Николаевич практически не принадлежал и даже своими мыслями, кажется, не руководил.

Когда Ельцин был первым секретарем Московского горкома КПСС, частенько, приходя с Политбюро, он очень сильно ругал старейшин: Громыко, Соломенцева, — и иногда у нас возникали по этому поводу дискуссии. Я говорил: «Есть точка зрения, что после 70-ти люди только приобретают мудрость. В Китае, например, тех, кто этого возраста не достиг, вообще в Политбюро не включали — считалось, что лишь человек, доживший до преклонных лет, может думать о стране и народе. Ему уже не нужны ни женщины, ни вино, поэтому мыслит он более широко, масштабно». Ельцин придерживался противоположного мнения: «Нет, это не так. В 70 лет все превращаются в маразматиков, которых совершенно нельзя допускать к руководству державой».

Такие споры происходили у нас неоднократно, и я всякий раз спрашивал: «Какой же, по-вашему, предельный для политика возраст?». Ельцин всегда отвечал одинаково: «65 лет», и настолько себе эту мысль внушил... Как бы там ни было, встретив Бориса Николаевича утром 2 февраля 1996-го, на следующий день после 65-летия, я его не узнал. Передо мной был страшно постаревший и подурневший человек с явными признаками если не маразма, то какого-то дебилизма. Спустя время он смог постепенно встряхнуться, воспрянуть, но, видимо, это было только частичное восстановление. Впоследствии Борис Николаевич был лишь марионеткой в руках Семьи, Чубайса, Юмашева, Березовского и кого хотите еще, но сам уже не руководил.

— Вы написали книгу, которая стала бестселлером и разошлась фантастическим тиражом, — если не возражаете, позволю себе на нее ссылаться и приводить оттуда цитаты. Ну вот, для начала: «На службу охраннику положено выходить подготовленным — со свободным кишечником, с пустым мочевым пузырем... Я мог днями не есть, — пишете вы, — часами стоять на ногах и целый день не пользоваться туалетом». Как человеческий организм выдерживал такое над ним издевательство?

— Помогал тренинг — больше ничего.

— Вы принимали какие-то специальные препараты, лекарства?

— Нет, что вы — просто был молодой, крепкий... Сейчас такие нагрузки мне уже не под силу.

Отличники боевой и политической подготовки. Саша Коржаков — слева

— А если в неподходящий момент требовалось отправить, простите, естественные надобности?

— Для этого есть кафе, рестораны... В крайнем случае можно было вызвать начальника смены, чтобы он подменил.

— Длительная работа в охране первых лиц не отразилась на вашем здоровье, не сделала вас инвалидом?

— В советском государстве, когда год службы засчитывали за полтора, два или три, последствия определяли и с медицинской точки зрения, так вот, имея такую выслугу, люди и жили так же: год за полтора, два, три. К сожалению, я уже потерял многих своих ровесников — немало ушло и тех, кто был моложе. Что интересно, когда пацаном я пришел в органы, 40-летние старшие товарищи казались мне глубокими стариками.

«БРЕЛИ МЫ С ЧЛЕНОМ ПОЛИТБЮРО ПО ДОРОЖКАМ, И ВДРУГ ОН СТАЛ ЗВУЧНО ИСПУСКАТЬ ГАЗЫ, БУДТО Я ДЛЯ НЕГО — ПУСТОЕ МЕСТО. УЖАС, Я БЫЛ ГОТОВ ПРОВАЛИТЬСЯ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ...»

— В книге вы утверждаете, что Борис Николаевич спал четыре-пять часов в сутки и вы волей-неволей тоже — не могли себе больше позволить. Неужели этого времени хватало ему, чтобы отдохнуть и восстановиться?

— Так было в первые месяцы его пребывания на посту первого секретаря Московского горкома, когда своим, так сказать, примером он решил показать окружающим, как надо руководить. Москвичам с их столичным форсом Ельцин хотел утереть нос: мол, хоть и приехал с периферии, но умнее, работоспособнее и это докажет. Действительно, доказывал, но дорогой ценой. Какое-то время он еще мог в подобном режиме пахать, а потом по месяцу и больше лежал в больнице, поскольку сам таких запредельных нагрузок уже не выдерживал. С ним постоянно был врач, потом уже — бригада медиков. Организм можно безнаказанно эксплуатировать на полную катушку лет до 55-ти, но дальше — простите. Есть просто физические резервы, а есть предел...

— Кстати, вам и до Ельцина доводилось охранять vip-персон, вплоть до лидеров государства. Этот период ярко, грубо и зримо описан в ваших воспоминаниях, причем некоторые подробности меня, признаюсь, шокировали...

— В КГБ нам внушали, что охраняемые лица идеальны, что они все время пекутся о благе народа... Оказалось, такие же люди, как все, а некоторые даже хуже. Помню, гулял я с одним уважаемым, долговременным членом Политбюро, брели мы с ним по дорожкам, и вдруг он стал звучно испускать газы, будто я для него — пустое место. Ужас, я был готов провалиться сквозь землю...

— Речь, уточните, о ком?

— Ну, если не указал его фамилию в книге, сейчас тем более не назову. Этого деятеля уже нет в живых.

Александр Коржаков с первой женой Ириной

— Скажите, а как вообще относились партийные вожди к собственным телохранителям?

— Если честно, не все наверху были такие, не все! Юрий Владимирович Андропов, например, был носителем высочайшей культуры. Не то что грубого слова ни разу не произнес — голос ни на кого не повысил.

— Сегодня в России идет некая переоценка личности Андропова, и все чаще ему дают положительные характеристики. Говорят, что это был прогрессивный реформатор и, если бы не его преждевременная смерть, страна могла пойти по совершенно другому пути...

— Согласен, ведь если Китаю это удалось, то чем мы хуже? Просто государству нужно было повернуться к человеку, как у нас говорили (но не делали!), лицом.

— Вы испытывали к Андропову уважение?

— Безмерное. Одно всегда вызывало у меня тревогу: он чересчур доверял своим людям, и многие беззастенчиво этим пользовались. Яркий пример — доктор Архипов, который был специалистом нижайшей квалификации, но Юрий Владимирович вверил себя в его руки, и тот был с ним до конца, до последних минут. Ну хорошо, Андропов скончался, и где оказался Архипов? Его, личного врача Генерального секретаря, никто на работу не взял, даже не предложил трудоустроить. По идее он должен был получить хорошую должность в Четвертом управлении Минздрава (так было заведено), но его тихо убрали и тут же забыли...

— Как же так получилось, что врач столь невыcокого, по вашим словам, уровня стал лейб-медиком руководителя огромной страны?

— Когда-то Андропов с ним просто сдружился, а к людям Юрий Владимирович очень привязывался — таким уж он был. Начальнику Службы охраны КГБ СССР Плеханову, скажем, доверял безоговорочно, его шефу Крючкову — тоже, хотя в последние часы жизни Андропова тот же Плеханов его сдал — по-другому его поступок назвать не могу.

— Это правда, что вы присутствовали при агонии Андропова и что умирал он на ваших глазах?

— В принципе, было ясно, что это конец, но смерть не при мне наступила — позже. Агония могла продолжаться несколько месяцев — никто не имел права на эвтаназию, но приехали Черненко с Плехановым...

— ...при вас?

— При мне... Виктору Иванову, начальнику подразделения охраны Андропова, они приказали сдать ключи от сейфа и все, что положено, а ведь больной был хоть и без сознания, но еще живой. Увы, его выдвиженец Плеханов, обязанный сохранять и охранять Юрия Владимировича до последнего вздоха, оказался одним из тех, кто тут же решил выслужиться перед Черненко.

— Мне приходилось слышать, что Андропов не своей смертью умер, дескать, его кончину приблизили — это так?

«В Андропове только одно вызывало у меня тревогу — он чересчур доверял своим людям, и многие этим пользовались»

— Ситуация несколько странная... У Юрия Владимировича, когда он лежал в ЦКБ, постоянно дежурили три реаниматора, но если два из них настоящие профессионалы, выбрали эту специализацию еще в мединституте и с первого курса готовились вытаскивать больных с того света, то третий был терапевт (может быть, и хороший), который всего лишь соответствующие курсы закончил. Именно в его дежурство Андропов скончался, причем сменщики в один голос твердили, что, если бы там находились, не дали бы ему умереть...

«ИЗ ВСЕЙ ТОЙ ВЕРХУШКИ БРЕЖНЕВ БЫЛ НАИБОЛЕЕ ЧЕЛОВЕЧНЫМ»

— Если уж речь зашла о последних минутах генеральных секретарей, спрошу: это правда, что Брежнев умер во сне и, если бы рядом была, как обычно, его супруга (в те дни отсутствовавшая), «верного ленинца» можно было спасти?

— Так говорили ребята из его охраны. С их слов, Леониду Ильичу не хватило сил, чтобы дотянуться до звонка и вызвать дежурного...

— Вы, Александр Васильевич, и Брежнева охраняли?

— Да, много раз: брали практически во все большие командировки — на подмогу. Начальник его личной охраны Александр Яковлевич Рябенко отлично ко мне относился и очень хотел взять к себе, но мое руководство было категорически против. Будучи хорошим спортсменом, я выступал (и, как правило, удачно!) в нескольких видах, поэтому из моего подразделения отпускать не хотели.

— Какое впечатление производил на вас Брежнев?

— Самое замечательное — из всей той верхушки он был наиболее человечным. К людям, которые его окружали, независимо от того, офицер это, сотрудник, который стоит на посту у ворот, парикмахер, повар или официантка, Леонид Ильич относился душевно, всегда был удивительно дружелюбным.

Вспоминаю, как однажды я поставил на место его парикмахера Толю. В недавно показанном российским Первым каналом сериале «Брежнев» этого персонажа сыграл покойный Краско, но совершенно неправильно (хотя что-то от прототипа там все-таки было — тот тоже всегда себя вел нахально). Это был маленький тщедушный человечек, с утра до вечера пьяный, но, брея Леонида Ильича опасной бритвой, Толя, со своими дрожащими руками, умудрился ни разу в жизни его не порезать.

— Как же такого пьянчугу к высочайшему лицу допустили?

— А он только утром работал — остальное время искал, где бы глотнуть. Однажды в Ливадии вечером я поехал собирать после увольнения опаздывающих ребят. Еду, гляжу по сторонам, и вижу — Толик, — естественно, в доску пьяный. Усадил я его к себе и покатил дальше — за остальными, а он распалился: мол, обойдутся другие, главное — скорее его довезти. «Успокойся, — сказал я ему, — ты не один», а брадобрей давай меня оскорблять. Ну, остановил я машину, вышел и выкинул его на обочину.

Все были уверены, что завтра же меня вызовут на ковер и уволят к чертовой матери, ведь он на всю Ливадию орал, что сотрет Коржакова с лица земли, но на следующий день сам ко мне подошел и сразу: «Саня!» — будто мы с ним друзья закадычные. Понял, что получил заслуженно, тем более при свидетелях...

«Я бы за роль Брежнева дал Шакурову Ленинскую премию»

— В фильме «Брежнев» главного героя блистательно, на мой взгляд, сыграл Шакуров, а какое впечатление произвел этот сериал на вас?

— Мне картина очень понравилась, и особенно игра Шакурова: я дал бы ему за эту роль Ленинскую премию.

— Вы, честно говоря, не производите впечатление дряхлого пенсионера, тем не менее жали руку самому Микояну, хоронили маршала Ворошилова... Как умудрились, когда успели?

— Служил в Кремлевском полку рядовым, поэтому приходилось участвовать в разных мероприятиях, а люди сталинской закалки не брезговали пообщаться с солдатом. Такое уважение было приятно, а Ворошилову, кстати, пришлось рыть могилу и нести потом гроб с его телом.

«К ТЕЛЕФОНУ ПРЯМОЙ СВЯЗИ С ГОРБАЧЕВЫМ ЕЛЬЦИН ЛЕТЕЛ СО ВСЕХ НОГ — БРОСАЛ ВСЕ, ЧЕМ БЫ НИ ЗАНИМАЛСЯ»

— Вернемся к Ельцину. В своей книге вы написали, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот — в чем это выражалось?

— Если ради показухи или в назидание другим нужно было кого-то унизить, или, как у нас сейчас на блатной манер говорят, «опустить», он никого не щадил, несмотря на то что иногда разнос был несправедливым. Ельцин спокойненько мог через человека переступить и не поинтересоваться, какова его дальнейшая судьба, а ведь многие в результате попадали в больницу с инфарктами, даже заканчивали жизнь самоубийством — был и такой случай. Ему это было безразлично — дескать, отработанный материал, и если снимал с должности, то раз и навсегда. За 11 лет нашей совместной работы было только два случая, когда Ельцин беседовал с сотрудником после того, как принял решение о его увольнении.

— Вы о себе?

— Нет, я в число этих счастливцев не попал — во-первых, речь о Баранникове, бывшем министре безопасности. Все-таки Борис Николаевич очень ему симпатизировал и с сожалением его отстранил, когда тот был уличен в злостной коррупции. Я фактически слушал последний их разговор — вынужден был, потому что Баранников мог заявиться с оружием и неправильно себя повести.

— Застрелиться?

— Нет, застрелить!

— Ельцина?

— А почему бы и нет? Он страшно не хотел покидать пост министра безопасности, который придумал, создал «под себя», и вдруг так вляпался на каком-то проходимце Бирштейне...

— «Сиабеко»?

— Да-да, «Сиабеко», Бирштейн, Якубовский — одна была шайка. Это дело мы раскрутили, Ельцин ткнул Баранникова физиономией, а тот уже ничего не мог сделать. На прощание Борис Николаевич решил побеседовать с ним по душам, но экс-министр не смог убедить президента в своей невиновности (я это знаю, потому что, повторяю, все слышал — стоял за приоткрытой на всякий случай дверью).

— Вы были с оружием?

— Тогда с ним не расставался.

Горбачев и Ельцин. «Борис, ты не прав!». — «Я прав всегда!»

Это была одна такая прощальная встреча, а вторая состоялась с Николаем Дмитриевичем Егоровым — главой ельцинской Администрации. Кстати, во многом за счет его энергии и здоровья Борис Николаевич победил на выборах в 96-м. Не благодаря Чубайсу, — не верьте его россказням! — просто СМИ были у этих ребят в руках: вот они себе все заслуги и приписали. На самом деле, избирательную кампанию выиграла Администрация Президента совместно со Службой его безопасности — первая организовала выборы, а вторая чемоданами деньги возила.

— Хм, а я слышал, что коробками из-под ксерокса...

— Это Чубайс доллары себе в них тащил, когда воровал бюджетные средства, а мы все, что вносили на предвыборную кампанию банкиры и предприниматели, доставляли по назначению. Потом уже штаб распределял, кому сколько...

Президентские выборы Ельцин-то выиграл, но у него не оставалось ни грамма сил, чтобы руководить страной, — вот и решил главой Администрации назначить Чубайса. Егоров был, конечно же, поражен таким отношением: он положил здоровье, лишился легкого, заработал рак... Фактически на износ трудился: в задней комнате у него постоянно дежурили врач с медсестрой — делали внутривенные уколы в катетер. Сутками из кабинета не выходил, повсюду мотался...

Егоров очень много для Ельцина сделал, и тот это, естественно, понимал. Сообразив, что поступил нехорошо, несправедливо, он, находясь в Барвихе, вызвал туда Николая Дмитриевича и, заплакав, попросил у него прощения: мол, так получилось, что иначе я не могу, вынужден... В общем, показал свою полную немощь.

— Ельцин, простите, заплакал?

— Да, с ним это часто бывало. Это мне сам Егоров рассказывал — мы до последнего дня с ним дружили (я был у него буквально за три часа до того, как он умер). «Борис Николаевич, — попросил Егоров, — раз так, отпустите по-доброму. Не надо мне помогать, что-то особенное для меня делать...». — «Нет уж, — ответил Ельцин, — просите любую должность, которую считаете для себя подходящей... Кроме председателя правительства». Ну а Коля был у нас мужиком остроумным. «Хорошо, — кивнул, — назначайте министром обороны».

Президент, конечно, сразу же на попятную, а Егоров ему опять: «Да не надо мне ничего, не хочу я в этой команде работать. Отпустите назад, в Краснодарский край — снова пойду на губернаторские выборы. Прошу об одном только: чтобы хоть не мешали». У Ельцина будто гора с плеч: «Все, я дам Чубайсу команду, чтобы вам все обеспечили». Слово свое он «сдержал»: Николая Дмитриевича там задавили. Ярый антикоммунист Чубайс предпочел провести в губернаторы ортодоксального коммуниста, лишь бы не пустить на это место Егорова.

— Не секрет: Ельцина в Москву пригласили Горбачев с Лигачевым, и, судя по всему, Михаила Сергеевича на первых порах Борис Николаевич боготворил...

Борис Ельцин с Джорджем Бушем-старшим. Александр Коржаков справа. США, 1993 г.

— Так на самом деле и было. К телефону прямой связи с Генеральным он летел со всех ног — бросал все, чем бы ни занимался... Ну представьте: за столом идет совещание, мы где-то в сторонке сидим — и вдруг звонок. У него стул падал, так он вскакивал, чтобы бежать к аппарату... Только и слышно было: «Михал Сергеич, Михал Сергеич, Михал Сергеич...». Он даже на вы к нему не обращался, исключительно по имени-отчеству. Как заладит через каждое слово...

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«...Горбачев предложил Ельцину с семьей переехать на служебную дачу, с которой только что съехал сам, и шеф, даже не дождавшись ремонта, сразу же перебрался. Такого еще за всю партийную историю не случалось: обычно хоть косметический ремонт, но полагалось сделать.

Горбачевы уехали. Сняли картины со стен, на обоях остались светлые пятна, торчали гвозди, виднелись пустые дырки. Спешка Ельцина объяснялась просто — он хотел показать, что ничем после Горбачева не брезгует. Думаю, что Борис Николаевич никогда бы до столь высокого поста не дошел, если бы у него не было этого беспрекословного партийного чинопочитания».

— Почему между ними пробежала черная кошка?

— Я не хочу строить догадки — исчерпывающий ответ мог дать только Ельцин, и в своих мемуарах он кое-где этой темы коснулся. Борис Николаевич хотел улучшения сегодня, сейчас, а поскольку такие вещи быстро не делаются, что-то из задуманного не получалось, и виноваты были, как водится, все вокруг. Вроде бы все хорошо, замечательно, но палки в колеса партийная номенклатура ему тем не менее ставила, а он с этим смириться не мог. Ему же и с демократией надо было все и сразу... После провала путча Ельцин обещал людям: «Через год заживете прекрасно. И зарплата у вас будет хорошая, и еды вдоволь — у каждого полный холодильник». Увы, ни одно из его обещаний исполнено не было.

«ЕЛЬЦИН ЛЕЖАЛ В МОКРЫХ БЕЛЫХ ТРУСАХ. МЕНЯ УВИДЕЛ — ЗАПЛАКАЛ: «САША, ПОСМОТРИТЕ, ЧТО СО МНОЙ СДЕЛАЛИ...»

— Когда будущего царя Бориса с треском выгнали с поста первого секретаря Московского горкома партии, его личные охранники должны были, согласно инструкции, от него отмежеваться, занять позицию по другую сторону баррикад. Вы тем не менее поступили как настоящий мужик: остались с ним и возили его на своей «ниве». Почему? Ощущали перспективу или просто сочувствовали опальному боссу?

— Вы немножко форсируете события. С должности первого секретаря Московского горкома его сняли в ноябре 1987 года и лишь в феврале 88-го вывели из состава Политбюро. Черный от горя Ельцин лежал в больнице, а потом ему предложили стать первым заместителем председателя Госстроя СССР, оставив при этом членом ЦК.

Идеолог августовского путча — председатель КГБ СССР Владимир Крючков

— Почетная ссылка?

— Ну что-то вроде того, но когда его вывели из Политбюро, он, естественно, перестал быть охраняемым лицом, то есть формально мы расстались. К нам, помню, приехал Плеханов и приказал: «Сдайте оружие. Пока все по домам, а потом мы вас вызовем».

В этот период у нас остались чисто внеслужебные отношения: позвонить, в гости прийти... Никто еще никого не возил — я вернулся на службу, попросился дежурным. Меня очень устраивал график работы: сутки через трое, потому что я обожал свое Простоквашино (деревня Молоково в 90 километрах от Москвы, родина матери Коржакова и где он сейчас живет. — Авт.). Дома вообще мало бывал: на трое суток сбегал сюда и полностью отключался от дел. С Ельциным между тем мы продолжали общаться. Он приезжал ко мне в гости, когда выходные у нас совпадали (а их у меня при таком графике хватало), я бывал на его госдаче в Успенском...

1 февраля 1988 года у Ельцина был очередной день рождения — вот мы с напарником Виктором Суздалевым (несколько лет назад он погиб — разбился по дороге на дачу) и поехали его поздравить. Кроме подарков и цветов, взяли с собой вина и закуски... Все было душевно: помощник Бориса Николаевича Лева Суханов играл на гитаре, мы пели и загуляли в Госстрое до утра. Естественно, кабинеты «бунтаря» прослушивали, а мы дифирамбы ему пели. Какие? Нет, мы не думали, что когда-нибудь он поднимется, — наоборот, говорили, чтобы держался и не переживал, потому как жизнь продолжается и не так уже все плохо. Его же не в лагерь отправили, не в лефортовскую тюрьму...

— Вас после этого вызвали?

— Через несколько дней спокойненько попросили.

— В смысле, уволили?

— Ну разумеется! Конечно, для меня это была трагедия: с 68-го в органах — 20 лет! — и делать больше ничего не умел. К тому же я был всегда в числе первых — что называется, ходил в отличниках, и вдруг ни с того ни с сего... Мне и в голову не приходило, что за такое можно слететь с работы. Мы же не с врагом народа общались, и когда меня переубеждали, я говорил: «Ребята, он член ЦК, министр...

— ...на минуточку...

— ...почему с ним нельзя посидеть по-мужски? Идите куда подальше, не буду вас слушать».

«Во время путча передо мной стояла одна задача — Ельцина уберечь». Ельцин с Коржаковым (слева)

После увольнения стало проще — устроился в кооператив, и мы стали встречаться еще чаще. Так продолжалось до осени, когда его якобы с моста сбросили. Тогда-то и было принято решение о том, что надо Ельцина охранять, а раз охранять, то, естественно, и возить. Видите, сколько всего случилось...

— Я хорошо помню, как с трибуны Съезда народных депутатов СССР прозвучало, что враги сбросили Ельцина с моста, совершив, так сказать, покушение, но годы спустя люди, тоже входившие в ЦК, уверяли меня, что на самом деле все обстояло не так. Ельцин, дескать, поехал к своей зазнобе, которая работала поварихой на оной из успенских госдач, бросил в окошко ей камешек, но вышла к нему не она, а мужчина, который как раз у нее был. Завязалась якобы драка, а кончилось дело тем, что озверевший мужик бросил некстати объявившегося соперника в лужу, что Борис Николаевич и представил всем как падение с моста. Что же произошло в действительности?

— К сожалению или счастью, никто, кроме Ельцина, пролить на эту историю свет не мог. Что-то докладывал Бакатин, который был тогда министром внутренних дел и занимался этим вопросом, но он тоже мямлил, мямлил... Ни одна версия фактами не подтверждалась. Да, костюм был мокрым и грязным, может, к нему прилипли и водоросли, но никто не исследовал, откуда они: из лужи или из реки.

На следующее утро я приехал на то место, где, по словам Ельцина, его сбросили в воду, и увидел: там уцелеть при падении вряд ли можно, потому что высота моста — метров шесть, а река мелкая — глубина максимум около метра.

— С его-то ростом и весом!..

— Да, причем он рассказывал, что чуть не утонул, пока мешок, в который зло-умышленники его затолкали, с головы стягивал. До дна доставал ногами и выпрыгивал, пытался глотнуть воздуха... Так и скакал, как зайчик, до берега (помните, бег в мешках у нас раньше практиковали?), и только на суше эту дерюгу с себя снял. Попробуй теперь докопайся до истины... Думаю, или его не там сбросили, или все это сказки, плод больного, так сказать, воображения.

— Это правда, что в тот вечер вас разбудила встревоженная Наина Иосифовна: «Саша, мы места себе не находим — Борис Николаевич пропал!»?

— Не Наина, а дочка Таня — она несколько раз звонила. Я быстренько сел в свою «ниву» и рванул в Успенское, где он к тому времени объявился на посту ГАИ.

— Какую картину вы там застали?

— Ну что — лежит человек в мокрых белых трусах... Милиционеры накрыли его бушлатом, поставили рядом обогреватель (он был уже весь синий). Меня увидел — заплакал: «Саша, посмотрите, что со мной сделали...». Я в него сразу стакан самогонки влил — он с удовольствием проглотил, закусил яблоком и снова застыл на лавке. Налил второй стакан, растер тело самогонкой до красноты, надел свои носки из овечьей шерсти и толстенный афганский свитер. У меня бутылка была 0,8 — вся на него ушла: что не на растирку, то внутрь. Три стакана Борис Николаевич махнул только так, поэтому согрелся, повеселел и, в общем-то, не простудился.

«КОГДА ЕЛЬЦИН ХОРОШО ПРИНИМАЛ, И ВПРЯМЬ БЫЛ БЕССТРАШНЫМ»

— Я не могу не спросить у вас о переломном в истории Советского Союза событии — так называемом августовском путче. Мне приходилось не раз слышать, что заговор гэкачепистов был осуществлен с ведома и под руководством Горбачева...

— Михаил Сергеевич эту версию отрицает — говорит, ничего не знал и не предполагал, однако те генералы и высокопоставленные чиновники, которые до и после переворота к нему приезжали, утверждают обратное. Пускай остается на их совести, но, как показывают дальнейшие события, скорее всего, было именно так, как вы говорите.

Вся президентская рать после награждения за защиту Белого дома. 1993 г. Слева — направо: Коржаков, Грачев, Ельцин, Ерин, Голушко

— Все тогда думали, что Ельцина арестуют немедленно, чуть ли не первым, — вы этого ждали?

— Конечно, хотя для нас все оказалось неожиданным. Многие потом недоумевали: «Как же так — почему вы со своей службой не предусмотрели это заранее, не просчитали?». Никто даже представить не мог, что службы как таковой не было — маленький отдел безопасности Председателя Верховного Совета Российской Федерации. В штате народу всего ничего — дай Бог личную охрану Ельцина организовать и того места, где он проживал, ведь мы противостояли всемогущему КГБ СССР.

— В ночь с 18 на 19 августа 1991 года Ельцин пребывал в Казахстане с официальным визитом?

— Да, в Алма-Ате. Возможно, Назарбаев или что-то наверняка знал, или о чем-то догадывался, потому что умышленно затягивал наш отъезд. Застолье, застолье... По расписанию пора улетать, воздушный коридор уже предоставлен — нет, давай еще! Задержались на несколько часов, прибыли очень поздно, поэтому сразу легли спать, а в шесть утра меня разбудил дежурный по приемной: «Александр Васильевич, включайте телевизор — в стране переворот!». Щелкнул кнопкой, а там «Лебединое озеро»... Пока собрался, оделся, навел справки. Побежал к Ельциным, стал их будить...

Конечно, мы ждали, что людям расскажут, в чьих интересах переворот-то. Я знал, как тяжело шли переговоры между республиками, как непросто тянулся ново-огаревский процесс, но в конце концов компромисс был найден. Горбачев практически на все согласился, и через два дня должны были подписать новый союзный договор.

Единственное смущает меня до сих пор: что-то не помню, чтобы к этому подписанию как-то готовились... Обычно пропагандистская шумиха заранее поднимается, газеты артподготовку ведут. Скоро, мол, договор будет подписан, уже прибыл такой-то (Ниязов или кто-то еще — первым приезжает всегда самый дальний), а здесь тишина. Завтра вроде уже подписание, а в планах у нас не указано, где это произойдет: в Ново-Огарево, Кремле или, может, в Доме приемов на Ленинских горах. Никакого движения не было — именно это вызывает у меня сомнения и косвенно подтверждает, что Горбачев знал: церемония не состоится.

— Как человек опытный и искушенный в подковерных играх, что вы почувствовали, когда услыхали о путче? Не было страха?

— Некогда было об этом думать, потому что задача передо мной стояла одна: Ельцина уберечь. Решение охранять его приняли в 88-м, а это был 91-й, то есть я к тому времени три года при нем состоял. Сначала один был, а потом потихонечку-помаленечку... Когда Бориса Николаевича Председателем Верховного Совета России избрали, мы официально смогли набрать в свой отдел охраны людей, вооружить их и хоть какую-то создать видимость защищенности.

— Борис Николаевич испугался?

— Нет, вел себя абсолютно спокойно — складывалось впечатление, что просто еще не соображал, что к чему. Сперва Нурсултан Абишевич потчевал, потом в самолете добавили... Домой уже приехали никакие, а в полседьмого я его разбудил: «Подъем!». — «Какой подъем, какой путч — вы че здесь, ребята, придумали?»...

— Видные в прошлом чекисты в беседах со мной утверждали, что и Горбачев, и Ельцин смертельно боялись силовых структур...

— Горбачев, наверное, да — смертельно, а Ельцин просто старался с ними дружить. У себя в Свердловске он всегда приближал к себе начальников УКГБ и УВД и прикармливал их: на любых пьянках, любых мероприятиях те были рядышком. Вместе с тем и Борис Николаевич, и Михаил Сергеевич не просто боялись органов — ни тот, ни другой методов их работы не представляли, и обоим постоянно казалось, что все там про них знают. Мои коллеги всегда любили (и сейчас любят!) показать, что они всезнающие и всеведущие, а если у тебя рыло в пуху, если ты в чем-то замешан, конечно, будешь трястись и оставаться зависимым. Они же — и один, и второй — не безгрешные были...

— До Ельцина в конце концов дошло, что его могут арестовать?

— А как же — да оно так и было! Потом подтвердилось, что группа «А» была рядышком, в лесу — ждала только команды...

— «А» — в смысле, «Альфа»?

— Ну, «Альфой» ее журналисты потом окрестили, а официально она называлась группа «А» Седьмого управления КГБ СССР.

— Действительно ли представители американского посольства, которое располагалось недалеко от Белого дома, предложили Ельцину укрыться на их территории?

— Я сам вел об этом переговоры: не с послом, но со вторым или третьим лицом неоднократно. У нас, в частности, была четкая договоренность, что на случай штурма Белого дома задние ворота американцев круглосуточно будут открыты. Так продолжалось три дня — если что, можно было спокойно туда перебраться...

— Почему же Ельцин не воспользовался гостеприимством?

— Мы с ним условились: если начнется штурм, есть два пути. Первый — спуститься в подвал Белого дома, где находилось огромное современное бомбоубежище, способное защитить от любой бомбы. Там было вполне реально несколько недель просуществовать, но потом все равно надо было вылезать, выкуриваться. Второй вариант — территория американского посольства, где жить можно было хоть год и на весь мир вещать, что здесь творится (лично мне больше второй вариант импонировал). Ельцину я доложил: так, мол, и так — и услышал в ответ: «Сами решайте».

Когда началась пальба и погибли три парня, на пятом этаже Белого дома было все хорошо слышно. Впечатление, что везде, как на Новый год, взрывались петарды — оружия на руках было уже много. Руцкой хорошо сработал: то, что принадлежало Белому дому, раздали плюс еще и со стороны привезли — непонятно откуда... В общем, палили кому не лень.

Ну вот, я Ельцина разбудил: «Давайте на выход». Он спал в одежде: набросил пиджак — и вперед! Полусонного в машину его посадил, открываем ворота, ребятам команду даю, чтобы разобрали на пути баррикады, и тут Борис встрепенулся: «Куда это мы едем?». — «Как куда? В посольство, к американцам». Он сразу очухался: «Никакого посольства!». — «Тогда в подвал?». — «Идемте».

— Как вы думаете, в нем сработала интуиция?

— Кто его знает... Просто не захотел ехать — и все, хотя у нас с американским послом были прекрасные отношения.

— Ельцин тогда казался этаким мощным русским медведем, рыцарем без страха и упрека...

— Когда хорошо принимал, он и впрямь был бесстрашным.

«Питерские нас одолели. Захватили в стране власть, а кто они, собственно, такие?»

— Кто, интересно, был идеологом путча? Председатель КГБ СССР Крючков?

— Да, безусловно. Это очень умный человек, очень сильный, другое дело, зачем было таким путем поворачивать историю вспять? Строй, который свое отжил, силой вернуть нельзя.

— Это правда, что за несколько дней до путча Ельцин встречался с Крючковым у него на Лубянке и тот, протянув на прощание руку, сказал вам: «Александр Васильевич, очень прошу — берегите Бориса Николаевича»?

— Так и было... Накануне отъезда к Назарбаеву в Казахстан.

— Иезуитом был товарищ Крючков?

— Я не могу так сказать. Слышал, что уволили меня из КГБ якобы по его команде, но не думаю, что он отслеживал, как я с Ельциным выпиваю и как мы с ним в бане паримся. Это были нормальные мужские отношения — ничего особенного... Борис Николаевич ведь меня любил, братом своим называл. Я не спорил, говорил: «Ваше право — вы старше. Назначили братом — пожалуйста, назначили другом — готов». Я же на 19 лет моложе...

Конечно, Крючков все эти вопросы отслеживал, но был еще один интересный момент. Я близко дружил с бывшим патроном по Афганистану Владимиром Степановичем Редкобородым, которого впоследствии, после ареста Плеханова, по моей протекции назначили начальником Девятого управления. С ним я был исключительно откровенным, потому что тех, с кем прошел Афган, считал братьями: там отношениям начальник — подчиненный места нет. Редкобородый же был очень близок с Крючковым, поэтому многие вещи до того, разумеется, доходили.

— Кадры хроники, где Ельцин обращается к москвичам, забравшись на танк, стали символом победы демократии над путчем...

— Это потом их сделали символом, а на самом деле все было прозаически... Около 11-ти (или чуть позже, может, в полдвенадцатого) кто-то, скорее всего, Бурбулис, подбросил идею: мол, пойдемте с народом поговорим. «Пойдемте, пойдемте!» — тянет... Ну, пошли, а там танки стоят невдалеке. «Айда к танкистам!». Ну, подошли, а дальше-то что? Тут и возникла мысль забраться на броню, только как? Я не танкист, Борис Николаевич никогда рядом с этой техникой не стоял. Сообща как-то залезли...

— Когда в очередную годовщину создания ГКЧП по телевизору вы видите себя с Ельциным на танке, какие возникают мысли?

— Горько становится оттого, что люди, которые были вдали от событий, называют путч опереточным. Особенно неприятно слышать это от питерских, которые просто нас одолели. Захватили в стране власть, а кто они, собственно, такие? Ни в 91-м году рядом их не было, ни в 93-м — они выжидали. Как историки говорят: в то время, когда пролетариат проливал свою кровь на баррикадах, буржуазия медленно карабкалась к власти. Здесь напрашиваются прямые аналогии, потому что люди, которые к этой борьбе отношения не имеют, сейчас главные демократы: ордена за заслуги друг другу вешают.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter