Невестка писателя Михаила СТЕЛЬМАХА Людмила: «Сталинская премия спасла Михайлу Панасовичу жизнь — уже готовился его арест, как вдруг пришло сообщение о присвоении премии. У него был очень нелегкий писательский путь — он все время чувствовал себя под дамокловым мечом»

У меня дома хранится теперь уже раритет — книжечка «Гуси-лебеди летят» Михаила Стельмаха, выпущенная издательством «Радянська школа» тиражом 250 тысяч экземпляров. На русском языке... Украинского классика обильно переводили на все языки советских республик, и на русском, естественно, издавали так, как ни на каком другом. Но в отличие от многих графоманов советской поры Михаил Афанасьевич очень проигрывал в переводах. Судить о Стельмахе по переводам — все равно что судить о человеке по рентгеновскому снимку.Он был поэтом в прозе, одним из наиболее самобытных, ярких, органичных и талантливых украинских писателей, хранителем и носителем живого языка.

«Я i досi завжди з хвилюванням входжу в передосiнню золотисту втому полiв, я i досi не можу спокiйно дивитися на останнi, сизi вiд негоди, вiтряки, на цi добрi душi українського степу, що вiками вписували в сторiнки хмар i неба нелегкий лiтопис хлiборобської долi. Менi iнодi здається, що я теж схожий на вiтряка, який основою, хрестовиною тримається чорної, репаної землi, а крилами жадає неба...» («Гуси-лебедi летять»).

Михаил Стельмах родился в деревне Дьяковцы Литинского района Винницкой области в бедной крестьянской семье. После школы поступил в Винницкий педагогический техникум, затем на литфакультет Винницкого пединститута, став первым из односельчан, кто получил высшее образование. В 1961 году свою Ленинскую премию он отдаст на строительство школы в родных Дьяковцах. 10 тысяч советских рублей писатель привез в мешке - дело было еще до денежной реформы.

С 1933-го по 1939-й учительствовал в селах Киевщины, с первого дня войны - артиллерист в рядах Красной Армии. После двух тяжелых ранений и лечения вернулся на фронт военным корреспондентом. Тогда же вышел первый сборник его стихов.

Несмотря на все странности, опасности и сложности того времени, у Михаила Стельмаха сложилась завидная творческая судьба. Немыслимые по нынешним временам тиражи, экранизации, несколько крупных премий - Сталинская, Ленинская, Шевченковская, высокие звания и должности - академик АН УССР, депутат Верховного Совета СССР и УССР, заместитель председателя Совета Национальностей, Герой Соцтруда...

С матерью Анной Демьяновной в родных Дьяковцах. Михаил Стельмах стал первым из своих односельчан, кто получил высшее образование

Нынче все это быльем поросло, тиражи приказали долго жить, изменилась литературная иерархия, герои и культурные ценности, художественного направления «социалистический реализм», в котором работали советские авторы, больше не существует в природе. Но остался язык Стельмаха. Когда от писателя остается язык - это и есть его главная посмертная премия. От многих в этом мире остается только тире между датами.

Сегодня о Михаиле Афанасьевиче вспоминает его невестка, вдова выдающегося украинского драматурга Ярослава Стельмаха, педагог, переводчик, публицист Людмила Стельмах.

«Я СКАЗАЛА СЛАВЕ: «СЛУХАЙ, ТВIЙ БАТЬКО - МОДЕРНIСТ!»

- Людмила Викторовна, еще в бытность ученицей советской школы я воспринимала Михаила Стельмаха как фигуру совершенно отдельную. При том, что он был человеком своего времени, в нем не чувствовалось того верноподданничества, которое сочилось буквально из каждой строки у многих других авторов. Была ему, «певцу родной земли», как тогда говорили, присуща какая-то врожденная интеллигентность. С одной стороны - человек системы, с другой - человек культуры...

- Михаила Стельмаха я открыла для себя не сразу. Мое становление происходило в хрущевскую оттепель - мы тогда запоем читали Мыколу Винграновского, Ивана Драча, Лину Костенко... Поэтому у меня была некая неоправданная, непростительная снисходительность к писателям старой школы. Это я чуть позже поняла, что нельзя Тычину воспринимать только как автора «Буржуїв за буржуями» (имеется в виду стихотворение «Партiя веде». - Ю. П.). Когда я прочла его «Сонячнi кларнети», только тогда осознала, какой тонкий символист и удивительнейший поэт Павло Григорович.

В общем, Стельмах, к моему стыду, выпал из поля моего внимания. И тут я прочла «Чотири броди»...

Людмила Стельмах: «Михаил Панасович свое честное, порядочное дело тихо совершал»

Была просто ошеломлена этим божественным языком! В те времена українська мова вытеснялась на манiвцi, живой язык изгонялся, подменялся канцелярским и формализованным, потоком шли постановления «про нацiоналiстичнiсть української мови», исконные украинские слова уничтожались и вместо них навязывались близкие по звучанию к русским. Это была подлая, хорошо продуманная государственная политика русификации, проводившаяся где-то с 1928 года.

И когда мне открылся невероятно живой, настоящий, богатый язык Михаила Панасовича, я поняла: не могут все писатели сидеть в тюрьмах и быть диссидентами! Кто-то должен спасать язык. Мне рассказывали и академики, и школьные учителя, что они в свое время учили отрывки из Стельмаха наизусть, просто для себя, для души.

Конечно, у него в романах был и кусочек партии, и кусочек Ленина... Без этого нельзя было тогда. Все понимали, что если, к примеру, не дать вначале вiршик про Ленина, то не выйдет весь сборник. Если не упомянуть про партию, не будет опубликован весь роман. Это был вынужденный компромисс, но, идя на уступки власти, многие украинские писатели помогли сохранить язык.

- Как вы познакомились с Михаилом Афанасьевичем?

- Слава нас познакомил (старший сын писателя Ярослав Стельмах. - Ю. П.). Это было в Ирпене, в доме Михаила Панасовича, - там була його схованка, там он работал.

Поскольку я никогда не испытывала пиетета перед знаменитостями - это не в моей натуре, то встретились мы спокойно и не бросились друг к другу в объятия. Он был тихий, как голубь, очень мягкий... Но по мере нашего дальнейшего общения я открыла этого человека с совершенно необычной для себя стороны: меня потрясла его энциклопедичность! Це хлопчик, якого батько носив до школи на плечах, бо вiн не мав чобiт. И вдруг такая всесторонняя образованность и - я не преувеличиваю - энциклопедичность!

- Что именно вас так поразило?

Михаил Стельмах, литературовед и публицист Иван Дзюба и поэт, переводчик, литературовед Иван Светличный

- Он блестяще знал историю и культуру мировую, историю и культуру украинскую, а когда мы заговорили с ним о фильмах Бергмана, о «новом романе» Натали Саррот (французская писательница, уроженка Иваново-Вознесенска Наталья Черняк, родоначальница «нового романа». - Ю. П.), я сказала Славе: «Слухай, твiй батько - модернiст!». Мало того что Михайло Панасович все это знал, он еще все это чувствовал.

- При этом большую часть времени проводил в своем доме в Ирпене...

- Мы просыпались в 11, спускались вниз, а он уже с шести утра, в костюме со звездой Героя Соцтруда сидел за столом и работал. Михаил Панасович очень много работал и значительную часть жизни занимал высокие должности, но при этом был человеком чрезвычайно скромным и к должностям никогда особо не стремился. Даже избегал.

- У Михаила Стельмаха действительно репутация человека достойного, тем более непонятна его подпись под «Письмом группы советских писателей в редакцию газеты «Правда» 31 августа 1973 года о Солженицыне и Сахарове». Чего он боялся в 1973 году, будучи уже Героем Соцтруда, лауреатом Сталинской и Ленинской премий?

- О том, что он подписал это письмо, я узнала от него. Михайло Панасович очень горестно нам об этом сказал в Ирпене: «Дiти, я мусив пiдписати». Он не стал себя оправдывать и был немногословен: «Я мусив». Я очень хорошо понимала, в какой стране живу, и у меня, внутренней оппозиционерки, не появилось к нему из-за этого антипатии, не возникло чего-то негативного в наших отношениях: его мучила совесть.

А уже после его смерти я стала узнавать от людей, что тому он помог получить квартиру, того (например, писателя Юрия Чекерисова) поддержал... Из знаменитой работы Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация?» я узнала, что Михайло Панасович в свое время заступился за молодых писателей во Львове, к которым вдруг стали приходить с обысками... Художница Людмила Семыкина, с которой я делала однажды программу, рассказала мне, что Стельмах выступал в защиту художников... Я, его невестка, об этом не знала.

Михаил Стельмах, Олесь Гончар, Михаил Шолохов и Расул Гамзатов на IV съезде писателей СССР, 1967 год Фото «ИТАР-ТАСС»

Он обладал замечательной чертой характера - был щедрым, но все делал тихо. Избегал публичности, шумихи, суеты... Кто-то из писателей пытался после смерти Михайла Панасовича вернуть нам взятые у него деньги в долг... Но мы ни в коем случае их не брали, потому что понимали: если уж он давал писателю деньги, то безвозмездно. В общем, он свое честное, порядочное дело тихо совершал.

«У НАС В ДЯКIВЦЯХ ДУЖЕ ПОЛЮБЛЯЛИ ЗРАНКУ ШАМПАНСЬКЕ»

- А каким он был в быту?

- Невероятно деликатным. Мы очень тесно общались, много времени с ним проводили, и за всю жизнь он мне сделал два малюсеньких замечания.

Однажды я обкапывала яблони. Из меня тот еще сельхозработник, но я знала, что диаметр обкопанного круга должен совпадать с диаметром кроны. И вот он подошел и тихо сказал: «Людмило, ви там викопали крiп i петрушку». Их часто сеяли под яблонями, а мне - что трава, что укроп с петрушкой...

А второе его замечание касалось мейсенского сервиза. (Мейсен - марка немецкого фарфора, получившая название от одноименного саксонского города, где впервые в Европе стали изготавливать фарфор. - Ю. П.). После обеда или ужина на даче что-то осталось на тарелочке, и я поставила ее в холодильник. Михайло Панасович подошел и тихо сказал: «Людмило, таку порцеляну не ставлять в холодильник».

- Надо же какой-то рачительный хозяин! В саду он сам работал?

- Ему помогали, конечно, но он сам занимался селекцией, у него были потрясающие груши, он очень любил это все... Происхождение, корни...

Лауреаты Ленинской премии после вручения: Александр Твардовский, поэт Александр Прокофьев, музыкант Святослав Рихтер, народная артистка СССР Вера Пашенная, Михаил Стельмах, 1961 год

Из книги Людмилы Стельмах: «Мiй кiт за тобою скучив».

«Згадую Iрпiнь. Вночi прокинулися вiд страшної зливи, блискавок i грому. Втрьох вибiгли на закриту засклену веранду. Михайло Панасович вiдкорковує пляшку шампанського. Ми сидимо i дивимося на блискавки, i я вiдчуваю, який щасливий Славко бiля тата. А зранку за снiданням Михайло Панасович знов вiдкорковував пляшку шампанського i лукаво: «У нас в Дякiвцях дуже полюбляли зранку шампанське».

Якось вiн, як завжди, схилив голiвоньку набiк, дивлячись трохи спiдлоба, але не вовкувато - лагiдно, сказав: «Чи не переглянете ви, Людмило, оцi сторiнки?». Уважно прочитавши, показую: «Ось тут на однiй сторiнцi три рази «губи, як вишнi». Вiн схопив сторiнки i, виходячи: «Ну, може, ви вмiєте краще...». Отакої, за моє жито - мене ж бито. Але, ясна рiч, в книжцi вже не було так багато «вишневих губ».

- У Михаила Афанасьевича довольно типичная биография для советского писателя. Крестьянское происхождение, учеба, преподавание, фронт... Затем литературное признание, всевозможные звания и премии. Но есть один момент, который можно считать уникальным для того времени. Имея Сталинскую и Ленинскую премии, являясь депутатом Верховного Совета СССР и УССР, Стельмах не был членом партии и до конца своих дней так в нее и не вступил.

- Начнем с того, что Сталинская премия вообще спасла ему жизнь. Уже готовился его арест, как вдруг пришло сообщение о присвоении премии. А вот как ему удалось избежать партии, я не знаю. Чтоб он был очень хитер - так нет, ему это слово не подходит. Он был мудр. Но советская власть этой его беспартийностью все равно воспользовалась.

Поскольку Михайло Панасович ездил в составе многочисленных делегаций по всему миру, его демонстрировали как образец демократии и свободы выбора в СССР: «Вот, пожалуйста, беспартийный Стельмах, выдающийся писатель, академик, депутат...». Мне не известны подробности его уклонения от партии, но Слава тоже уклонился.

Президиум I-го Всесоюзного съезда журналистов в московском Колонном зале Дома союзов: Михаил Стельмах, Никита Хрущев, председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ворошилов, первый заместитель председателя Совета Министров СССР Анастас Микоян, 1959 год. «Михаил Панасович значительную часть жизни занимал высокие должности, но при этом был человеком чрезвычайно скромным и к должностям никогда особо не стремился»

«ПРИЕЗЖАЛ ЧЕРНЫЙ ВОРОНОК ЗА ВАМИ. НО Я СКАЗАЛА, ЧТО ВЫ УЕХАЛИ И ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ ЖИВЕТЕ»

- Насколько я знаю, Михаил Афанасьевич не очень хотел, чтобы его сын шел по писательской стезе...

- У Михаила Панасовича был очень нелегкий писательский путь, он все время чувствовал себя под дамокловым мечом... Собственно, как и многие другие писатели тех лет.

Например, был такой случай. Он тогда учительствовал в селе, и у него уже появились первые стихи, на которые обратил внимание Максим Рыльский. Однажды Михайло поздно вечером возвращался домой, и вдруг ухнул филин. А это считается очень плохой народной приметой. Он остановился и домой не пошел. Долго бродил, заблудился в плавнях, промок, никак не мог оттуда выбраться, потом разозлился на себя, что верит в какие-то предрассудки, и наконец к шести утра таки добрался до хаты. А бiля хвiртки стоит хозяйка, у которой он снимал угол, и говорит: «Приезжал черный воронок за вами. Но я сказала, что вы уехали и больше здесь не живете».

Или такой случай. У него еще до войны был друг Синица. Стельмаха вызвали в НКВД и говорят - дескать, ваш друг написал про вас то-то и то-то... А он глянул и увидел, что это не почерк Синицы. «А что вы можете сказать о своем друге?»... Михайло, конечно, сказал только все самое лучшее, но Синицу все равно арестовали, он отсидел... Уже после оттепели стал профессором психологии, Михайло Панасович большое участие принимал в его судьбе, и до самой смерти Синицы они дружили.

Я привела только два случая, но было много всего, и я не обо всем знаю. Плюс жизнь в литературных кругах тоже была непростой. Бесконечные персоналки, обвинения в национализме... Поэтому он как отец опасался за судьбу сына, хотя уже и наступили другие времена. Но разве только в сталинское время нелегко приходилось писателям? А в хрущевское? А в брежневское?

- Того же Пастернака именно оттепель и убила, а не сталинские репрессии...

- Да, «как гордимся мы, современники, - писал Галич, - что он умер в своей постели»... А как травили украинских писателей! Ну и потом, сперва непонятно ведь было, есть у сына талант, нет...

Михаил Афанасьевич со старшим сыном Ярославом. «У Славы был другой талант, другой язык, другой юмор, он был дитя своего времени, но гены пальцем не придавишь»

- Как он, кстати, относился к творчеству Ярослава?

- Поначалу, когда соседи сообщали ему: «По радио сейчас Славин детский рассказ!», он в сердцах вообще выключал радио. И только когда прочитал повесть Ярослава «Голодний, злий i дуже небезпечний» про зайку Люську, то заметил: «Дитяча лiтература отримала ще одну хорошу книжку».

Он был очень скуп на комплименты, но однажды сказал о сыне на всю страну... Михайло Панасович давал интервью в программе «Время», и я впервые услышала, как он говорит по-русски. (Смеется). Речь была, конечно, грамотной, но произношение...

- Вы с ним только по-украински разговаривали?

- Ми з ним жодного слова росiйського один одному не сказали, я нiколи не чула вiд нього росiйської мови. Так вот, когда его спросили в интервью о его пьесах, идут ли они в театрах, он ответил: «Пьесы - это, скорее, по части моего старшего сына Ярослава».

- Ярослав Михайлович был человеком городской культуры, и в литературном отношении они совершенно разные с отцом...

- У Славы был другой талант, другой язык, другой юмор, он был дитя своего времени, но гены пальцем не придавишь.

Вообще, писательских сынков, которые шли в литературу, не любили, но Славу обожали все! У него была безупречная репутация, и никто ни разу даже не заикнулся о том, что Ярослава Стельмаха в литературу протолкнул отец. Михайло Панасович всегда вел себя предельно тактично.

Например, когда рассматривался вопрос о приеме Ярослава в числе других молодых писателей в Союз, то Михайло Панасович не явился на заседание как член президиума, потому что ему было неловко голосовать за собственного сына. Понимаете, какая деликатность!

- Последний роман Михаила Стельмаха «Чотири броди», который сегодня считается его завещанием, четыре года не выпускала цензура, и именно эта, такая важная для него книга, укоротила ему жизнь.

«Жизнь в литературных кругах была непростой. Бесконечные персоналки, обвинения в национализме...». Украинские советские писатели и поэты: Юрий Збанацкий, Михаил Стельмах, Виталий Коротич, Василий Козаченко, Павло Загребельный, Олесь Гончар, Николай Зарудный, Платон Воронько, 1979 год

- «Чотири броди» - чотири годи» - так жартували письменники...

Он, в принципе, здоровым был человеком, я никогда не видела его в постели. У него был небольшой диабет, но он обходился без инсулиновых инъекций, пил какие-то таблеточки, ограничивал себя в сладком, и все. И вот когда роман положили под сукно, Михайло Панасович сразу сильно сдал. Никогда не жаловался, но буквально черный ходил по своему ирпенскому саду, меряя его шагами. Это ведь настоящая трагедия для писателя, когда не выходит книга, в которую столько вложено.

Из книги Людмилы Стельмах «Мiй кiт за тобою скучив».

«Людська рiка пливла по Iнститутськiй - прощатися з Михайлом Стельмахом, аж поки не поступило розпорядження «зверху» - зупинити церемонiю (було це в одному з примiщень тодiшнього Кабiнету Мiнiстрiв). А поминальний обiд вiдбувся у Верховнiй Радi, в Марiїнському палацi. Крiм посадовцiв-урядовцiв найвищого рангу i членiв сiм`ї, ще було допущено i скiлькох-то там письменникiв - усе згiдно протоколу. «Одговорив» офiцiоз, ну вже можна i письменникам. От один з них (поет) розводиться щось про те, яке значення мав М. О. для свого регiону. Тобто розумiй, що вiн (поет) - для Всесвiту, а Стельмах - для регiону (а слiвце яке поетичне - «регiон»). А останнiм сказав Ярослав i про Стельмаха як явище української культури, i згадав батьковi муки протягом останнiх чотирьох рокiв. I гiрко пiдкреслено додав: «Чи не тодi почалася його страшна хвороба?!». Тиша запала мертва. Зважайте на те, якi це були роки.

По обiдi письменники оточили Загребельного (начальство ж!), а вiн, дивлячись трохи згори вниз (високий був на зрiст), з ледь прихованим докором сказав: «Отак мусить виступати письменник, - помовчав, пiдняв палець вгору iз притиском додав: - Письменник!».

«МИХАИЛ СТЕЛЬМАХ ПЕРВЫМ ИЗ УКРАИНСКИХ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ КОСНУЛСЯ ТЕМЫ ГОЛОДОМОРА»

- И все-таки роман увидел свет и даже был удостоен Государственной Шевченковской премии.

- Слава Богу, он успел подержать свою книгу в руках. А спас этот роман Павло Загребельный, который, став председателем Союза писателей, привселюдно возмутился на съезде: «Що ж це робиться? У нас до сих пiр не виданий роман класика!».

- Насколько я знаю, от Стельмаха требовали убрать из книги моменты, касающиеся голода 30-х годов...

- Требовали убрать всего несколько страниц, а он - ни в какую. Этот роман для него столько значил, что совесть не позволяла ему убрать эти страницы. Йому це все, як кажуть, болiло... Но звонили постоянно - из ЦК, из видавництва «Укрпис», из других мест...

Шла середина 70-х, и даже заикаться на эту тему было нельзя. А еще раньше только за одно упоминание о голоде могли и посадить, и расстрелять. Вот почему многие люди моего поколения, и я в том числе, ничего об этом долгое время не знали.

- То есть вы узнали от Михаила Афанасьевича?

- В его книге о голоде говорилось немного, причем не так страшно и обличающе, как пишут сейчас, но он был первым из украинских писателей, кто об этом заговорил. И вот тогда уже я начала расспрашивать о Голодоморе повсюду...

- Что вам рассказывали?

- Киевский писатель Семен Журахович рассказал, как на площади Сталина, ныне Европейской, стоял столб с громадным репродуктором, откуда доносилось что-то вроде: «У колгоспi - хлiба, у колгоспi - сала!»... А мимо ходил грузовой трамвай вниз на Подол, куда сгружали тела умерших от голода и вывозили...

Детский писатель Ефим Чеповецкий еще пионерчиком запомнил, как в череде садиков, тянущихся от площади Богдана Хмельницкого до фуникулера, лежали люди, ели газеты и умирали... Это те немногие, которым удалось вырваться из сел, оцепленных солдатами и милицией.

Еще говорят, что голод был не искусственным! Тогда зачем нужно было украинские села оцеплять? Из-за того, что они были отрезаны от города, не все в городах понимали, что происходит.

Одна писательница рассказывала, как они студентами с агитбригадами ездили по деревням и просто переступали через трупы... Русский писатель и публицист Лобач-Жученко, правнук Марко Вовчок, живший неподалеку от Киевского вокзала в Москве, со слезами на глазах вспоминал, как в его парадном умирали те, кому удалось вырваться из оцепления.

Это все я узнавала, когда тема голода находилась под запретом. Мы со Славой ездили по селам, записывали на магнитофон воспоминания очевидцев, у меня до сих пор хранятся эти записи.

- Вы собирались их публиковать?

- Нет, это не было Славиной темой, не было моей темой... Мы интересовались для себя, чтобы знать. Потому что стыдно об этом не знать! И когда в дни памяти жертв Голодомора я не вижу свечечек в окнах, мне так стыдно за украинцев! Стыдно, что сейчас, когда все уже известно, какая-то часть населения позволяет себе повторять циничный аргумент, что голод был не искусственным, что это не преступление против украинского народа. Дескать, в России тоже был голод...

- Но ведь был же.

- Голод в России бушевал в местах, где купно проживали украинцы, - Поволжье и Кубань. Сталин не мог справиться с украинцами - восстания продолжались вплоть до 1936 года. Ведь изымали не только все до последнего зерна, но и постоянно шарудили пiд солом`яними стрiхами - вилучали зброю. С украинским селянством ничего нельзя было поделать, оно все время сопротивлялось, и это главная причина Голодомора!

Конечно, татар Сталин мог выселить в 24 часа, чеченцев - в 24 часа, это маленькие народы. Евреев перед смертью Сталина собирались куда-то переселять из Украины, не знаю куда. А куда ты переселишь всю Украину? Ее можно только уничтожить. И я настаиваю, что Михаил Стельмах первым из украинских советских писателей коснулся темы Голодомора. Как мог тогда.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter