Людмила МАКСАКОВА: "Мне дали номер с видом на революцию"

Лада ЛУЗИНА. «Бульвар» 7 Декабря, 2004 00:00

Революционная тема становится вновь актуальной. Гастроли российского Театра имени Вахтангова, начинающиеся с "Пиковой дамы", поставленной культовым режиссером Петром Фоменко, обещали быть аншлаговыми. Но за несколько дней переполошенная политическими па публика успела вернуть купленные билеты в кассы, испуганные кассиры безропотно их приняли, а нервничающие украинские организаторы даже не стали доказывать зрителям, что они не правы.

В результате зал Театра Франко, расположенный между бурно кипящими Майданом Незалежности и Банковой улицей, был наполовину пуст. Да и я, направляясь туда, признаться, испытывала крайне спорные эмоции. Во-первых, чувствовала себя полной идиоткой, топающей в разгар революции на допотопный ретроужастик. Во-вторых, боялась, что все равно не смогу его смотреть. В-третьих, просто боялась...

Но, как ни странно, спектакль затянул. Выдержанный в серо-белой гамме, очень петербургский и очень зимний, он оказался странно-уютным, как пуховое одеяло, в которое можно спрятаться с головой. Как покрытые морозом окна, на которые ты глядишь изнутри, опираясь на батарею. Быть может, все дело в Пушкине? Таком знакомом и неизменном на фоне непонятного и быстро меняющегося. Режиссер не кастрировал классика инсценировкой, а предложил со сцены легендарную повесть о трех картах, от начала до конца включая все пушкинские эпиграфы: "Пиковая дама означает тайную недоброжелательность. Новейшая гадательная книга".

Роль роковой Тайной Недоброжелательности исполнила Юлия Рутберг (бывшая жена Алексея Кортнева). Постановщик вскрывал тайную недоброжелательность и затаенный трагизм в простых словах, отстранившись от трагедии с помощью тягучей повествовательной интонации. Неудивительно, что Графиня-пик - Людмила Максакова назвала Фоменко своим идеальным режиссером. Столь же ледяная, техничная, переливающаяся множеством четких граней, как и само, словно вычерченное под линейку, полотно спектакля, она изображала уродливую древнюю старуху с холодной иронией примадонны. И одинаково отстраненно сверкала фижмами и ажурными панталонами, не таяла под дикими поцелуями Германна, пытавшегося "сделаться ее любовником", и щеголяла в кружевном покойницком саване.

Такой же Снежной Королевой актриса предстала на следующий день и перед журналистами. Вся в черном, поблескивая длинными серьгами, колье, брошью и бесчисленными кольцами размером с брошь. Правда, о Пушкине на пресс-конференции говорилось мало.

В отличие от Андрея Макаревича, заявившего по приезде в Киев: "Это ваше дело, мне нечего сказать", вахтанговцы, поселившиеся вблизи Майдана в гостинице "Украина", вели себя более активно. "Мне дали номер с видом на революцию", - прокомментировала Максакова. И в первый же день вместо банкета отправилась на Майдан.

"Меня там никто не узнал, - рассказывает Людмила Васильевна, - и мне повязали оранжевую ленточку. Что они говорили, я, конечно, понимала мало, но зато чувствовала атмосферу... Я и сама, как девочка, бегала когда-то по Москве с флажком, поддерживая Ельцина. Тогда нам казалось, вот сейчас все изменится! Но теперь могу сказать: демократия - это не когда вы однажды все выходите на улицу, а когда идете туда каждый раз, если необходимо доказать собственную правоту".

Присутствовавший на той же пресс-конференции бывший киевлянин Сергей Маковецкийпризнался, что два дня непрерывно смотрел телевизор.

В Киеве Сергей Маковецкий два дня неотрывно смотрел телевизор

Однако от попытки прессы зазвать его с выступлением на улицы отказался. "Я не хочу добавлять к вашему празднику момент послевкусия, - начал объяснять Сергей. - Мы уже пережили подобное в 91-м году. И нас в очередной раз обманули. Вообще, революция, взлетая, всегда поднимает пену: и самое хорошее, и самое плохое, что есть в людях. Мое пожелание: сохранять ум, спокойствие и терпение. Вы сейчас слишком многого ждете. Вам кажется: мы пришли на демонстрацию, и давайте нам все и сразу. А сразу, поверьте, бывает только пшик!".

"Театр - это наше прямое дело, и артисты не должны лезть в политику. Политика для меня табу", - лаконично высказался Юрий Яковлев. Легенда Вахтанговского театра, - постаревший, с седым пухом волос, стариковской палочкой и двумя обручальными кольцами на безымянном пальце правой руки - единственный из знаменитостей говорил исключительно о Чехове и "Чайке", которую собирались давать в грядущий вечер. И смотрел на всех с высоты своего возраста и почти двухметрового роста с нежной и ироничной улыбкой вышедшего на пенсию Мефистофеля, совершенно не желающего участвовать в вечных страстях человеческих.

Трудно утверждать, сказалось ли кредо каждого на их игре, но "Чайка" - одна из лучших московских театральных постановок - разбилась в Киеве именно об Яковлева. Как известно, если выпустить на сцену собаку - своей естественностью она переиграет всех артистов. Исходя из этой теории, выпускать на сцену Юрия Васильевича нельзя было под угрозой смерти спектакля.

"Я себе придумал, что Сорин - это человек, на которого все оборачиваются. И как бы начинают задумываться, так ли уж они правы", - охарактеризовал он свою работу. Сказать точнее было нельзя. Стоило его "действительному статскому советнику Сорину" заговорить, молодой революционер от искусства Костя Треплев (Владимир Епифанцев) тут же начал казаться лишь старательным студентом на экзамене по актерскому мастерству. И даже Максакова в роли вечно играющей Аркадиной показалась чересчур нарочитой и деланной.

Условность полезла вдруг из всех щелей, поскольку Яковлев каждой своей фразой доказывал: есть и другой театр. Театр психологического проживания - изнутри, без всяких "над" и "от", когда слово лицедея выковыривает из тебя душу. И после любого крохотного монолога Сорина зал непроизвольно разражался аплодисментами...

Театр - это сама жизнь. А может, наоборот, он должен спасать нас от жизни и "невыносимой реальности", утешать, заставлять забыть? Так или иначе, но последний спектакль вахтанговцев по повести Достоевского "Дядюшкин сон" отключил от сложноподчиненных реалий всех. Безрадостная по причине печального итога "Полная и замечательная история возвышения, славы и торжественного падения Марьи Александровны Москалевой и всего ее дома в Мордасове" оказалась в исполнении Владимира Этуша и Марии Ароновой стопроцентной комедией. А Мария-Мария Аронова-Москалева в извечной роли мамаши, пытающейся просватать дочь за "короля", достигла в ней комической вершины Фаины Раневской в фильме "Золушка" и вполне могла бы претендовать на титул "Человек-оркестр" в юбке.

Поражали ее мгновенные перепады от простодушного удивления к пониманию, от благородного негодования к угрозе, от неприкрытого деспотизма к знойному восторгу "пиарщика", соблазняющего и затягивающего в свои сети наивных глупцов. За 10 минут актриса сыграла все: и жаркую погоду ("Вы едете в Испанию"), и сдержанное мужское достоинство ("Вы должны сказать это так!"), и ответные девичьи колебания, и любовный экстаз (бурей бросается к роялю), и смерть (крышка рояля захлопывается). А в заключение деловитый выдох: "Ну, спровадила одного дурака, теперь поеду за другим!".

Жизнь ныне и без того сложная штука. Зачем же омрачать ее грустным театральным финалом?