Фотограф и волонтер Виктория ИВЛЕВА: «Навоевавшись в Украине, мы отправились дальше по миру, в Сирию, оставив несчастных людей с обезображенным, искалеченным войной сознанием, разрушенные дома и трупы»

Виктория Ивлева — обладатель «Золотого глаза» World Press Photo за репортаж из чернобыльского реактора, номинант премии имени Андрея Сахарова, лауреат премии «Свободная пресса Восточной Европы». Работала в горячих точках во время развала Советского Союза, много снимала в странах Африки. Одна из тех немногих российских журналистов, которые открыто поддерживают Украину.

Летом по­за­прошлого года Ивлева занялась волонтерством — вместе с харьковскими активистами вывозила с оккупированной территории людей, доставляла медикаменты и продукты. Продолжает эту деятельность и сейчас. В киевском издательстве «Дух i лiтера» вышла ее книга «Ман­дрiв­ка, или Путешествие фейсбучного червя по Украине» о поездке через всю страну накануне войны. Фотожурналист задумала издать ее в России. За два месяца собрала необходимую сумму на краудфандинговой платформе. А теперь взялась за реализацию нового фотографического проекта, связанного с Украиной, о чем и рассказала в интервью корреспонденту интернет-издания «ГОРДОН».

«ДЛЯ МЕНЯ ОСОБАЯ БОЛЬ, ЧТО В МАССЕ СВОЕЙ РОССИЯНЕ ВОЙНУ В УКРАИНЕ НЕ ЧУВСТВУЮТ»

— Побывав на той стороне, в оккупированных районах, пообщавшись с людьми, вы верите, что Донбасс еще вернется в Украину, или противоречия между нами непреодолимы?

— Если бы не российский фактор, эти территории от Украины никогда бы и не ушли. Все закончилось бы достаточно быстро: замес у вас после четверти века жизни в тихой и спокойной стране совсем другой, злобы не было.

Я никогда не пыталась представить себя на месте человека, для которого люди не существуют, который прикрывает свою ненависть к окружающим, свой страх и одиночество словом «геополитика» и при этом испытывает тотальную жажду власти. Но если попытаться представить себя на его месте — наверное, тогда я бы на всякий случай держала Донбасс на привязи. Его ведь в любой момент можно вернуть назад Украине, а можно, если что, опять травить людей рассказами о бандеровцах и киевской хунте. То, что рано или поздно проект «Новороссия» будет предан, стало ясно очень давно — еще когда президент моей страны предложил им внезапно перенести референдум на более поздний срок. И вот результат: навоевавшись у вас, мы отправились дальше по миру, в Сирию, оставив изуродованную украинскую землю, несчастных людей с обезображенным, искалеченным войной сознанием, разрушенные дома и трупы.

Для меня особая боль, что в массе своей россияне войну в Украине не чувствуют. Она идет не на нашей территории, нет марширующих колонн, и даже гробы зачастую привозят скрытно, по ночам. Наше безгласное общество в свое время проглотило войну в Чечне, хотя и люди, и пресса тогда были другими, а вот как-то не встали мы против: 100 человек вышло на Пушкинскую площадь, когда началась вторая чеченская кампания. 100 человек! Против украинской войны вроде попытались выступить — да уж поздно было, воздух поменялся, мнение людей перестало хоть что-то значить, да и омерзительная, зашкаливающая по злобе и вранью пропаганда сделала свое дело, расколов российское общество.

Сейчас, с началом похода в Сирию, риторика вроде поменялась, слово «хунта» куда-то делось из просветительской обоймы российского телевидения, хотя у вас все те же люди у власти... И вроде как-то об этой подлючей войне начинают немного забывать, нет такой боли, какая должна быть, нет понимания, что мы причинили немыслимые страдания соседней мирной стране, которая нам никогда ничего дурного не сделала.

— Люди в России не хотят помнить или не могут, потому что их все время отвлекает и переключает на другие темы пропаганда?

— Ничто не мешает помнить о том, что идет эта война. Даже когда есть ежедневная жизнь с личными проблемами. Если ты, конечно, хочешь об этом помнить, если тебе стыдно за свою страну и содеянное ею. А в общем Россию охватила социальная апатия, летаргия, в которую наше общество достаточно глубоко погрузилось и продолжает погружаться. У вас есть замечательный лозунг: «Не будь байдужим!». У нас, увы, полная противоположность: будь равнодушным, пусть тебя ничего не интересует, не обращай внимания, за тебя все решат, ты, главное, знай, что твоя страна великая, всегда и во всем права, а сейчас она окружена врагами, которые и виноваты во всем. И люди становятся равнодушными даже к таким вещам, как собственное горе.

Я увидела совершенно из ряда вон выходящий сюжет на телеканале «Дождь», как открывали мемориальную доску 25-летнему парню из села Озерки Алтайского края. Парень сгорел заживо в танке на Донбассе, то есть погиб страшной смертью. Меня поразили присутствовавшие люди своим спокойствием. Было ощущение, что родители совсем не переживают гибель сына, никаких эмоций, словно зомби. Я смотрела на эту маму с поминальным пирожком — ей кто-то позвонил, она тут же как ни в чем не бывало начала говорить по телефону. Папа от слова «фашисты» затрясся больше, чем от рассказа о смерти сына. Ужасающе, что для отца мифические фашисты и бандеровцы, эта доска на доме, были важнее, чем его погибший ребенок. И я поймала себя на мысли, что мне их не жалко.

Я не имею права осуждать этих людей, но, думаю, имею право осуждать тех, кто задурил сгоревшему в танке парню голову так, что тот попер из своего прекрасного Алтайского края воевать в чужую страну. За пять тысяч километров! И ради чего? Чтобы президент моей страны дольше продержал власть?

— А вы уже ощутили на себе действие репрессивного механизма российского государства?

— Так или иначе, заметно или незаметно, его ощущает на себе каждый, кто живет в России. Воздух очень тяжелый становится. Дышать трудно. Если говорить обо мне лично, то я далеко не самый известный человек среди тех, кто против войны. Я стараюсь держаться в рамках закона, считая, что одно из главных правил жизни в бесправной стране — соблюдение законов. Мне пока только на Facebook какие-то гадости пишут постоянно.

Например, недавно я написала маленький пост об истории с изгнанием из псковского парламента депутата Льва Шлосберга. Сотни комментариев получила, и среди них такой: «А у вас нет мысли, что его выперли потому, что считают предателем своей страны?». Я ответила, что только б... трусы и тупицы могут считать Шлосберга предателем, а через полвека будут извиняться перед его потомками.

И вот ответ одного из комментаторов (процитирую дословно): «Вас, почтенная матрона, давно идентифицировал как мерзкую опухоль! Вы под личиной сердобольной бабули скрываете тотальную ненависть к России и каждое свое действие направляете на уничижение моей страны, на ее ослабление, выливаете ушаты грязи и помоев. Любой гавнюк, вредящий своей стране, — это просто гавнюк, какими бы «высокими» помыслами он ни руководствовался, когда пакостил... В его поступках нет ни чести, ни совести, а лишь желание угодить врагам России и навредить русскому народу. Не желаю Вам ни здоровья, ни успехов!.. Адью, крысиная нора!».

Вот такое патриотическое мнение у человека, который даже ругательное слово «говнюк» пишет с ошибкой. И ведь что интересно — какое бы ни было мнение у меня, я никому не говорю, мол, а не уехать бы вам в Науру! Я понимаю, что в моей стране есть разные люди, но все равно это наша страна и мы все должны тут уживаться. И я никуда ехать не собираюсь, придется им всем меня потерпеть.

«ОБЫЧНО С НЕНАВИСТЬЮ ГОВОРЯТ О БЕЖЕНЦАХ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ САМИ НЕДАВНО ПЕРЕЕХАЛИ В ЗАПАДНУЮ ЕВРОПУ ИЗ ВОСТОЧНОЙ»

— Когда начались бомбардировки в Сирии, появились прогнозы о том, что Россия не потянет две войны и западные санкции и скоро развалится. Насколько реалистичен такой сценарий?

— Не надо забывать одну вещь: мы привыкли и умеем жить бедно, как и все бывшие жители СССР. Когда людям скажут (и уже говорят), что за Россию надо пострадать, большинство пострадает. По терпению и умению жить бедно мы чемпионы среди европейских стран. Понятно, что определяющим фактором была и будет жизнь в Москве, а здесь санкции и кризис станут заметны позже, чем в других местах, хотя уже начали применяться непопулярные меры. Например, раньше подмосковные льготники могли в Москве бесплатно ездить в общественном транспорте. Теперь не могут. Но они это схавали — значит, их все устраивает.

Московские льготы пока сохраняются. Но сокращается финансирование социальных сфер. В здравоохранении это называется непонятным словом «оптимизация», а на самом деле происходит развал медицины. А ведь именно на медицину государство должно направлять деньги, а не на войну. Но оно распоряжается бюджетом на свое усмотрение, доказывая нам постоянно, что по-другому жить мы не можем, мы особенные, все могут жить честно, а мы — нет, новые придут к власти и тоже будут воровать, поэтому уж лучше те, что есть, — они-то уж наворовались. Все эти мантры помогают дурить народ и держать власть. И все забывают, что игра на кондовом патриотизме и имперстве никого до добра не доводила. И нас не доведет.

— Недавно вы побывали в лагере беженцев на сербско-венгерской границе. Украинские беженцы и сирийские — их что-то объединяет?

— Всех беженцев объединяет одно: перемена участи и жизни не по собственной воле. Мне кажется, что вообще в жизни нет худшей доли, чем стать беженцем. Ведь от всей прошлой жизни остаются только воспоминания. И больше уже никогда не будет, допустим, твоего садика возле дома, каких-нибудь гардин, всю жизнь висевших на окнах, вазочки, которую 100 лет назад купила бабушка... Как будто и не было. И не ты сам пожелал, чтобы так получилось. Тебя заставили брести по пыльной дороге с котомкой в руках в полную неизвестность. За эти страдания надо очень много прощать беженцам — они ведь часто ведут себя неадекватно. Подсознательно считают, что все виновны в их страданиях и все им обязаны. А остальные думают, что они ни при чем: не они же выгнали людей из дома. Поэтому люди войны и люди мира зачастую понимают друг друга с большим трудом.

Невозможно всех жалеть одинаково. Беженцы и перемещенные люди из Украины для меня гораздо большая боль, чем сирийцы, — это ведь все совсем родное и близкое. Но это когда говоришь абстрактно. А когда оказываешься среди страдающих людей, то думаешь в основном только о том, как хоть кому-то помочь — словом ли, делом ли. Конечно, люди, бежавшие от войны на Донбассе, оказались в более выгодном положении: им не надо было преодолевать тысячи километров, они были или в своей стране, или в России — стране с очень близкой культурой и языком. А сирийцы попали совсем в другую цивилизацию. Представьте на минуту, что вы после недельного изнуряющего пути, после переправы на контрабандистских лодках через море оказываетесь без денег в странах, язык, культура и обычаи которых вам совершенно незнакомы. И вы точно так же пойдете воровать кукурузу и яблоки в чье-то поле, потому что вам надо кормить детей, и вы будете писать под деревом, потому что надо где-то писать. Мне было удивительно видеть, как эти люди следили за собой, старались сохранить приличный вид даже в таких ужасных обстоятельствах.

— И в России, и в ЕС многие считают, что сирийские беженцы — угроза для благополучия европейских стран...

— Если из человека прет имперство, все вокруг будут врагами. Агрессия здорово зависит от степени ксенофобии. Интересно, что обычно с ненавистью говорят о беженцах люди, которые сами недавно переехали в страны Западной Европы из России, Украины и других стран Восточной Европы. И начинается: они сядут на шею, все сожрут, будут членами ИГИЛ, будут гадить в лифтах, строить мечети, носить хиджабы и прочее. Как будто все беженцы одинаковые. Но люди не могут быть на одно лицо — я точно знаю, что это невозможно: я большой кусок жизни прожила в СССР — в стране, где пытались сделать всех одинаковыми. И понимаю, что это совсем не так.

Сколько было беженцев после Второй мировой войны, несравнимое количество по сравнению с нынешним. Все они интегрированы в общество на своих новых родинах, и сейчас будет так же.

«МЫ СТОЯЛИ, ОБНЯВШИСЬ, ПОД ПАЛЬМАМИ, СРЕДИ НЕ ЗНАЮЩИХ ВОЙНЫ ИНОСТРАНЦЕВ, НА ФОНЕ ТАКОГО СТРАННОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ — И ПЛАКАЛИ, И Я ДУМАЛА, КАКИЕ ПОДОНКИ ТЕ, КТО ПЫТАЕТСЯ ВСЕ ВРЕМЯ ВБИТЬ МЕЖДУ НАМИ КЛИН»

— Вы обычно приезжаете в Украину, чтобы съездить на Донбасс, отвезти гуманитарную помощь, пообщаться с людьми. Чем-то особенным запомнилась последняя поездка?

— Я была в зоне АТО в июле. Мы ездили на стыковые территории в районе Дебальцево — это контролируемая Украиной территория, но на тот момент постоянно обстреливаемая. Были в селе Луганка около Светлодарска и в самом Светлодарске, развозили гуманитарку — частично полученную от разных организаций, частично купленную на деньги, которые мы с моим товарищем волонтером Женей Каплиным собираем через свои страницы на Facebook.

В Луганку продукты завозят редко и мало — туда боятся ехать, да и через блокпосты не всегда легко проезжать: в селе стоят военные, танки закопаны в огородах. Кому приятно, что рядом с домом стоит такое орудие? Ясно ведь, что или по нему, или оно начнет стрелять.

В Светлодарске врачам и учителям почти год — уже год! — не платят зарплату. Я понимаю, что в войне мы виноваты, моя страна и мое правительство, но разве можно людей, которые фактически на передовой живут, оставлять без государственной поддержки? Украинские депутаты туда не ездят, передают этот Светлодарск из одного подчинения в другое, местные жители уже и сами не знают, кто их депутат и есть ли вообще такой. Печально все это видеть.

В Луганке совершенно случайно разговорилась с молодой женщиной Юлей, зашла к ней во двор. Она показала подвал, где ночует с мужем и двумя детьми уже несколько месяцев, танк в маскировочной сетке прямо на огороде. Сказала, что хочет уехать к родному брату, да только денег на переезд нет. Было понятно, что в любой момент эта подвальная жизнь может закончиться совсем не весело. Оказалось, брат живет под Череповцом (это Вологодская область России) и готов их принять. И вот как опять все тут сплетается: простая крестьянская семья с русскими корнями, прожившая всю жизнь на Донбассе, спасается в России от войны, устроенной с российской помощью.

Мы и начали с Женей небольшую операцию по вывозу Юли, ее мужа Леши и двоих детей. Поехали еще Юлины дядя и тетя, а вот мама, родом с Вологодчины, решила остаться. Я, говорит, в Украине больше лет прожила, чем в России, здесь и умру. Я написала пост на Facebook, видео выложила, на котором Юля рассказывает об этом подвальном житье, и мои подписчики собрали деньги на дорогу мгновенно, буквально за несколько дней. Провожать Юлю собралось полдеревни. Плакали, обнимались — словно на фронт или на тот свет провожали. А дальше получилась такая замечательная смычка этой крестьянской семьи и нас, пятерых интеллигентов, непосредственно участвовавших в операции Луганка — Череповец.

Вот как это было: Женя Каплин, окончивший Харьковский университет (социолог), и я, выпускница МГУ, привезли Юлю с семьей в хостел организации «Станция «Харьков» (руководитель станции Ева Гукалова — дизайнер). Там семья провела два дня, а я уехала по своим делам в Киев. Женя довез их до границы, которую семья перешла пешком, а со стороны Белгорода их уже поджидала Наташа Чернышова (Белгородский университет, факультет журналистики), которая завезла семью на вокзал. Самый быстрый и дешевый путь лежал через Санкт-Петербург.

Там на платформе Юлю ждала еще одна журналистка, Галя Артеменко. Она устроила им пятичасовую пешеходную экскурсию по летнему прекрасному Петербургу перед следующим поездом. В конце прогулки, уже не чуя ног, они забрели в Елисеевский магазин на Невском. Это фантастической красоты старинный гастроном, очень дорогой, посередине — пальма, вокруг столики стоят, сидят иностранцы, наслаждаются. Человеку с обычными деньгами в Елисеевском особо делать нечего. Юля, совершенно обалдев от Петербурга и вообще от всего увиденного, стояла посреди магазина под пальмой и крутила головой в разные стороны. В очередной раз повернувшись, она увидела меня — я прилетела в город проведать родителей, а с Артеменко мы просто заранее договорились встретиться в Елисее. Это было уже выше сил, все заревели. И стояли, обнявшись, под этими пальмами, среди не знающих войны иностранцев, на фоне такого странного благополучия — и плакали. И я думала, какие подонки те, кто пытается все время вбить между нами клин — между народами, между интеллигентами и крестьянами, вообще между живыми нормальными людьми.

«ВСЕ ВРЕМЯ ДУМАЮ, СКОЛЬКО ЕЩЕ БОЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ И ДЕТЕЙ МЫ МОГЛИ БЫ ВЫТАЩИТЬ С НЕКОНТРОЛИРУЕМЫХ ТЕРРИТОРИЙ, ЕСЛИ БЫ МЕНЯ ТАМ НЕ ВЗЯЛИ В ПЛЕН»

— В этом же селе, где жила Юля, мы познакомились с Дашенькой. Она жила с бабушкой и папой и была так напугана постоянной стрельбой, что вообще практически никуда из подвала не выходила, у нее синели губы и чуть ли не приступы какие-то начинались. Не знаю, сколько времени я провела в разговорах с бабушкой по телефону, чтобы уговорить ее отпустить девочку с папой в Харьков. Но все-таки удалось уговорить. В Харькове волшебный доктор Роман Марабян помог положить девочку в больницу немножко подлечиться. И так было радостно знать, что она пришла в себя. Они вернулись с папой в Луганку — не удалось нам уговорить их переехать в более безопасное место, увы. Сейчас, слава Богу, не стреляют, думаю, с ними все хорошо.

Я очень люблю такие истории, когда ты лично берешь и делаешь то немногое, что можешь, для других людей. С одной стороны, это капля в море, с другой — чья-то жизнь. Только все время думаю, сколько еще больных людей и детей мы могли бы вытащить с неконтролируемых территорий, если бы меня там не взяли в плен в марте, развернув обратно автобус с женщинами и детьми, которых мы вывозили.

— С вами, надеюсь, хорошо обращались?

— Меня не били, не крыли матом. Только незаконно продержали четыре часа, обыскали, обокрали и отпустили. Видимо, им дали задание меня не трогать, но забрать все электронные и бумажные носители. Были у меня такие комментаторы на Facebook, которые говорили: «Подумаешь, четыре часа — это не плен». Но ведь это ты потом знаешь, что всего четыре, а когда там находишься — полная неизвестность. Есть только вооруженные люди в пятнистой форме, и никакой связи с остальным миром.

Был веселый момент. Один упырек, который меня держал, открыл мою записную книжку и стал читать, шевеля губами, мои журналистские записи. Это было ужасно противно, вот сам факт, что кто-то роется в твоих вещах, как в своих, а ты особо и сказать ничего не можешь. В общем, листает он книжку и вдруг говорит: «О, вы тут про оружие пишете». Я удивилась — отродясь ни про какое оружие не писала. А он важно так читает: «Правда — мое единственное оружие!». Мне так стало смешно, потому что это надпись на здании аэропорта в Грозном, якобы Кадыров-старший так говорил. А я недавно была в Грозном в командировке, записывала рассказы людей, переживших войну, ну и это записала.

Потом меня вывели за блокпост, покривлялись немного, поизображали, что видят, как украинские снайперы через бетонные надолбы крадутся, — это уже просто фарс какой-то был. Потом говорят: «Идите». Когда спросила, где мои вещи, они ответили, что сожгли их. Я повернулась и пошла в сторону Украины. Не все, что они могли и должны были украсть, они украли. Удалось сохранить жесткий диск с огромным количеством моих проектов и фотографий — видать, силы небесные все-таки на моей стороне были.

Плен этот, увы, сильно подорвал мою деятельность по вывозу людей из зоны боевых действий на неконтролируемых территориях. Я все время думаю, сколько можно было бы еще вывезти из войны людей. Но теперь я не могу этим заниматься. В этом смысле они победили. Если считать победой удержание в зоне военных действий людей, желавших от войны уехать. Но это уже зависит от жизненных приоритетов. Думаю, что человеческая жизнь там далеко не главный приоритет. В общем, почти как у правительства моей страны, которое сжигает продукты, вместо того чтобы накормить голодных.

«В РОССИИ НЕ ПОНИМАЮТ МАСШТАБОВ ВОЛОНТЕРСТВА В УКРАИНЕ, ПРЕДАННОСТИ ЛЮДЕЙ, ИХ СОЛИДАРНОСТИ»

— Вы все принимаете близко к сердцу?

— Я не умею по-другому. На все бурно реагирую. Это и плохо, и хорошо одновременно. Но жить так интересно, так любопытно. Как же без реакции?

— Еще не устали от волонтерской суеты постоянных переездов, не хочется все бросить?

— Волонтерство — великая вещь. Не существует большего счастья, чем осознание того, что ты спас людей, взял и помог. Наверное, это можно назвать тщеславием. Но одно дело — вывезти детей из-под обстрелов, а другое — из тщеславия начать войну.

В России не понимают масштабов волонтерства в Украине, преданности людей, их солидарности. Волонтеры — особые люди, которым в радость служить другим и своей стране. Счастлива, что я в их рядах.

В последние месяцы, правда, случился небольшой перерыв — занималась модным ныне краудфандингом, собирала деньги на издание своей книжки «Ман­дрiв­ка, или Путешествие фейсбучного червя по Украине» в России. Это мое путешествие через всю Украину от Донецка до Ивано-Франковска — практически день в день — накануне войны, между аннексией Крыма и захватом Славянска. В самом конце прошлого года книжка вышла в Киеве в издательстве «Дух и Лiтера». Большая часть тиража раскуплена — вот я и решила, что пора ее в России напечатать. Вернее, даже считаю крайне важным издать ее именно в России.

— И как успехи?

— Стопроцентный сбор — но это приличная работа по подготовке и распространению, много сил ушло.

— У вас есть не волонтерские, а именно журналистские планы, связанные с Украиной?

— Есть, чему я рада. Подробно рассказывать сейчас не хочу — боюсь, естественно, сглазить. Но это большой фотопроект о немыслимых страданиях от войны и о рождении новой нации. Он так и называется «Рождение Украины». Снимать буду, если все сложится удачно, по всей стране, во всех областных центрах и в Крыму. Крым для меня всегда Украина.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter