Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: «Степень моей смелости часто преувеличивают, речь о простой вещи идет — о выборе. Я выбрал то, что Довлатов «счастьем внезапного освобождения речи» называл, — человеку, познавшему это счастье, очень трудно в мычащее состояние вернуться, это все-таки большая радость, когда можешь эмоций не сдерживать и то, что думаешь, не скрывать»

Я не участник рекламных кампаний, не моя это роль, да и ода, мягко говоря, не совсем мой жанр, поэтому расхваливать Дмитрия Гордона и созданные им проекты не стану. Мне кажется, ему это и не нужно — Дима и без того знает, что интервьюер он замечательный.

После нашей беседы я согласился время от времени для нового интернет-издания «Гордон» писать колонки. Почему? Потому что это моя работа, и если у меня есть возможность своими ощущениями, впечатлениями и соображениями делиться там, где цензурных препятствий нет, делаю это с удовольствием. Главное — с моей аудиторией, с моим кругом читателей общаться, а газета и сайт Дмит­рия, его телевизионная программа и книга, которую вы в руках держите, общению такому способствуют.

Интервью, которое вы, воз­­можно, прочесть собираетесь, весной 2014-го, после киевского Майдана, мы записали, когда уже видно было, как Янукович и его приспеш­ники себя повели и как отреагировал на происходящее в Ук­раине Путин. Этого, замечу, еще совсем недавно никто предсказать не мог, вернее, могли, и даже я это делал, но верить в такие «пророчества» совершенно не хотелось.

Мог ли я представить, что между Россией и Украиной война разгорится? Конечно же, нет — предвидеть это невозможно хотя бы оттого было, что фантазии у нас не­достаточно. Человек вообще редко может вообразить себе то, чего он не видел, чего в его личном опыте не бы­ло.

К сожалению, история мало чему учит, а если и учит, это знание чисто теоретический носит характер. Иными словами, если аналоги привести (что, кстати, я и пытался в нашей беседе с Дмитрием Гордоном делать — сразу же после сочинской Олимпиады Олимпийские игры 1936 года в гитлеровской Германии и прибранные к рукам Судеты вспоминал), можно предположить, чем дело обернется, но сознание так устроено, что все фильтрует и худшие варианты принимать отказывается. Даже если настолько четкий исторический аналог есть, даже если исход слишком уж очевиден, тебе все равно кажется: такого на моей памяти не было — значит, и не будет.

Незадолго до интервью Диме на «Эхе Москвы» мой текст под названием «Путин и девочка на коньках» вышел, за который меня в очередной раз шельмовали, но в котором я также об опасности предупреждал и, надо сказать, все-таки надеялся, что ее преувеличиваю. Внутри ощущение было, что военное вторжение в Ук­раину не­воз­можно, что этого не может быть, — это то, что «ум с серд­цем не в ладу», называется: мозги подсказывают, а сердце подсказки всерьез принимать отказывается...

Конечно, я уж точно не рад, что мои слова об аннексии части украинской территории и российской вооруженной агрессии сбылись, но в моем интервью и второе «предсказание» было: «Теперь у Путина всего три судьбы — зимбабвийского Мугабе, очередного корейского Кима либо Милошевича и Каддафи». Сбудется ли? В этом не сомневаюсь — вопрос только в том, скоро или очень скоро...

Все чаще на мысли себя ловлю, что мы в ускоряющемся времени живем, и это не только российско-украинских отношений касается. Мир, очевидно, из точки равновесия вышел, это слишком заметно, и, конечно, предчувствия в этом смысле довольно тревожные. Подумать только: когда мы с Гордоном беседовали, были живы еще Новодворская, Немцов... Да многие были живы и даже здоровы, Савченко и Сенцов не сидели... Вдумайтесь: все это плюс мно­гое другое — за два года произошло. Не за 20. И даже не за 10.

Что дальше? Ну, эти красные лампочки есть, которые в мозгу зажигаются, на ум предупреждения истории приходят — о том, что многие вещи более драматичными могут быть, чем мы можем себе представить. Или хотим представить, но, разумеется, верить в это не хочется, а потому говорить только о тех вещах тянет, которые, как мне кажется, обоюдоострой трагедией закончиться не должны.

При этом я все-таки думаю, что Путин в очень опасную игру играет... Почему я так говорить не боюсь? Ну, уж точно не от переизбытка азарта или геройства, просто представления о приоритетах у каждого свои, и у меня они, скажем так, несколько иные, нежели у тех, кто путинскую политику поддерживает и оправдывает. Я с одной стороны, а «духовные скрепы» как были, так с другой и остаются, хотя, как я уже Дмитрию признался, всех известных представителей российской интеллигенции, поставивших подписи фактически под разрешением на вторжение в чужую страну, стричь под одну гребенку нельзя — есть активисты, есть пошляки (или циники, как угодно), а есть заложники, которые «чести» такой избежать желали бы, но не смогли.

Что же касается меня, степень моей смелости часто преувеличивают, речь о простой вещи идет — о выборе. Я выбрал то, что Довлатов «счастьем внезапного освобождения речи» называл — человеку, познавшему это счастье, в мычащее состояние вернуться очень трудно, это все-таки большая радость, когда можешь эмоций не сдерживать и то, что думаешь, не скрывать. Правду, как известный булгаковский персонаж утверждал, говорить легко и приятно, это приоритет, который настолько мой, что его у меня не отнять. Вот и все, и никакого особенного мужества нет, потому что то, чем за право независимым быть плачу, ничтожно мало по сравнению с той ценой, которую предшественники платили — в позднесоветское время, в сталинское, в ленинское... Люди в худ­шем случае жизнями расплачивались, в лучшем — беднос­­тью, унижениями: моя ситуация, конечно, значительно легче, поэтому то, что делаю, я бы не преувеличивал.

Моему другу, замечательному российскому поэту и эссеисту Льву Рубинштейну, отличная мысль принадлежит: «Главное — не испортить себе некролог», так вот, для тех, кому приличный некролог еще светит, главная задача — его не изгадить. В нашем пенсионном или предпенсионном возрасте это действительно важно, поэтому я с пониманием, хоть и ироническим, к молодым подлецам отношусь — свою подлость в какие-то вещи в будущем они конвертируют, на длинную, так сказать, дистанцию рассчитывая. 25-летний или 35-летний подлец надеется, что ему работу, влияние, славу дадут, но когда глупости или низости человек с приличной репутацией и в вечернем возрасте совершает, для меня это совершенно непостижимо — ну тебе-то уже что, ты что потерял бы, если бы подлость не поддержал? Да, заложников ситуации и положения среди «путинцев» много, но куда больше, мне кажется, тех, кто то ли сознательно, то ли от скудоумия вполне добровольно на мерзости закрывает глаза, и это досадно.

Каждый раз в Украину с гастролями при­езжая, благодарность испытываю за то, как меня принимают, и не­ловкость — за тех, кто от украинского народа отвернулся (хотя в прежние годы тысячу раз братским его называл и с удовольствием на нем зарабатывал), и за себя самого. Ведь это уже для выступающего проблема: если тебя так приветствуют, когда еще ничего не рассказал и не показал, значит, огромная ответственность на тебе лежит — как этих людей не огорчить и сделать так, чтобы не менее тепло они тебя провожали.

Журналисты иногда спрашивают: «Что для вас Украина?». Ответ в двух словах буквально: «Мои друзья», потому что за многие годы я друзьями в Киеве, Харькове, Одессе, Днепропетровске оброс, таким образом, мои связи с этой страной человеческие, а политическая Украина — это совсем другое. Я многократно отказывался и буду отказываться от того, чтобы в ней как политический комментатор работать, именно потому, что, к сожалению, ук­ра­ин­ская политическая элита так, как общение с огром­ным количеством украинцев, меня не радует.

Мне кажется, главная проблема Украины сегодня даже не Путин, а собственная политическая элита: думаю, если (или когда) она наконец мужество, честность, бес­корыс­тие — как интеллектуальное, так и политическое — продемонстрирует, когда корпоративные, олигархические интересы на второй план в сравнении с интересами народа уйдут, никакой Путин помешать Украине по-настоящему победить не сможет, и речь не о военном противостоянии даже, а о том, чтобы из коррупционного периода выйти. Имя человека, символизирующего коррупцию, не так важно: преодоление коррупции гораздо важнее, и Майдан — первая часть этого преодоления, только начало.

Я чрезвычайно украинскому народу симпатизирую, который смог на Майдан выйти и готовность свои права и свободы отстаивать обозначить, но не стоит ему забывать, что, помимо мужества и жертвенности, еще и ежедневные усилия необходимы, а украинским политикам помнить советовал бы, что перед теми, кто погиб и кто сейчас на востоке воюет, они в долгу.

...Ну а долги, как известно, лучше воз­вращать добровольно.