Внук Иосифа Сталина, сын Василия Сталина, театральный режиссер Александр БУРДОНСКИЙ: «Был ли настоящим отцом Сталина Пржевальский? Начнем с того, что знаменитый путешественник голубым был и все его привязанности женщин никоим образом не касались»

(Продолжение. Начало в № 23)

«Могли ли Сталина убить? Почему нет? Как и отца моего могли — я этого не исключаю»

— Вопрос вопросов, который многих думающих людей мучает: своей ли смертью Сталин умер? Мои наиболее осведомленные собеседники, когда я их мнением интересовался, разные версии высказывали: Эдуард Шеварднадзе, например, и Эдвард Радзинский утверждают, что Сталина отравили...

— Да, Эдик ко мне мое мнение выслушать приходил, при этом сам говорил часами. Безумно интересно рассказывал...

— ...про охранников?..

— ...но все неправду. Ну, это неважно — у него свой театр, у Радзинского.

— А вот Сергей Хрущев уверен: нет, на тот свет уйти никто Сталину не помогал...

— Потому что по-другому считать не должен — не может!

— Что же на самом деле там было?

— Знаете, это очень опасно — такие вещи озвучивать, потому что рано или поздно все перед Богом окажемся. Не имея доказательств, обвинять страшно, хотя, если историю государства российского проанализировать, то ведь веками ничего не менялось...

— Абсолютно...

— И принцев, и царей травили, жизни лишали — делали что угодно. Могли ли убить? Почему нет? Как и отца моего могли — я этого не исключаю. Поручиться ни­кто не рискнет, правда? Кро­ме тех, кто знал наверняка.

---

---

— Тем не ме­нее по законам драматургии что вы как режиссер скажете: убили все-таки или нет?

— Думаю, что да. Конечно, да! Французы даже какие-то пьесы на эту тему мне привозили — кстати, довольно интересные. У знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (в 1970 году совершил харакири — Д. Г.) близкий приятель был, ныне крупнейший хирург-онколог в Париже. Его в Москву на какие-то симпозиумы приглашали, но он условие поставил: приедет, если его со мной познакомят. Знакомство состоялось, мы с ним очень мило беседовали, а потом он мне пьесы прислал. Ставить об этом? Нет, за это я не возьмусь никогда. Пройдет время, свой Шекспир найдется, который о Сталине напишет, потому что это того уровня фигура...

— Ответ на этот вопрос в архивах есть, как думаете?

— Кто и за что рискнет поручиться, когда речь о наших архивах идет? — там же, если порыться, такого накопать можно, что многие общепринятые версии событий опрокинет. Тем более что зачастую концы с концами в них ни документально не сходятся, ни хронологически... Ну, я этого не знаю, поэтому зачем полемизировать буду...

— Еще одна очень интересная, на мой взгляд, тема — похороны Сталина, как говорят, множество людских жизней унесшие. Евгений Александрович Евтушенко даже фильм под названием «Похороны Сталина» об этом снял, а вот Сергей Хрущев, опять-таки со слов отца, утверждает, что на самом деле жертв мизерное количество было, а все ужасы, которые описывают, раздуты. Вы похороны вашего деда запомнили?

— Нет, только сидение... В Колонном зале несколько часов я провел, от голода умирая, — потом меня в особняк на Гоголевский бульвар отвезли, там какая-то Нюра чем-то меня накормила, и я тут же назад, в Калинин, — теперь уже Тверь — был отправлен.

«Официально мама никто мне была — по документам как Васильев я проходил, и мамой у меня совершенно другая женщина была записана»

— Деда в гробу вы рассматривали?

— Нет, я не очень понимал, что это гроб, и вообще никогда прежде на похоронах не бывал...

— Хотя почти 12 лет вам уже было...

— И тем не менее... У меня немножко позднее такое познавание жизни получилось, когда в школу попал, очень многих вещей не понимал, до Суворовского училища слов, которые там в изобилии услышал, не знал, и довольно трудно мне приходилось. Потом уже как-то адаптировался, но, повторяю, мы, как тургеневские дети, все-таки жили.

— Вокруг всенародный плач стоял, люди, в Колонный зал заходя, рыдали — я эти кадры видел...

— Так и я все видел и слышал...

— Это ощущение неизбывного горя вам передалось, вам хотя бы за компанию с ними плакать хотелось?

— (Отрицательно мотает головой). Помню я это прекрасно, вернее, чувство не­удобства помню, стыда — мне совестно было, что у всех слезы, а у меня нет.

— А что в эти дни с отцом было?

— Я его мельком видел, а вот сестра очень хорошо это запомнила, потому что все время с ним находилась... Он на Гоголевском был, в особняке, и она там же...

— Как Василий Иосифович себя вел, Надежда рассказывала?

— Пил... Компанию ему какой-то солдат составлял, моряк — первые попавшиеся люди с улицы...

— Он понимал, что ему конец?

— Конечно, и все быстро кончилось. Официально Сталин 5 марта умер, 9 его похоронили, а в конце апреля, после 20, отца уже арестовали, так что, в общем-то, очень короткий был промежуток...

— День, когда узнали, что его взяли, вы помните?

— Я это не сразу узнал — кто мне в Суворовское училище сообщать о таком будет? Они и сами не в курсе были — никто ничего, а потом мама приехала...

— Забрала?

---

---

 Фиг там заберешь! Официально-то она никто мне была — по документам как Васильев я проходил, и мамой у меня совершенно другая женщина была записана...

— Васильев? Страна личные тайны своих вождей оберегала строго...

— Да что вы! Маму, когда она первый раз приехала, ко мне даже не подпустили. Она Ворошилову на­писала, и вот он разрешил...

— Суворовское училище вы окончили?

— Упаси меня Бог! Год от­учился, а на второй нас отравили — все училище, и, естественно, как кур в ощип я попал, 12 месяцев в больнице валялся. Ну а потом Сталин умер, и мама меня забрала, потому что я уйти хотел, уйти, уйти... В результате в Театр Советской Армии попал.

— Разговор о вашем дедушке Иосифе Виссарионовиче продолжая... Скажите, гены этого несомненно великого человека вы в себе ощущаете?

— Ну, величия наследственного не чувствую, преемником или продолжателем его дела себя не считаю, но гены его какие-то... Думаю, что я, так сказать, маленькая тихая овечка...

— Страной управлять не смогли бы?

— Нет, это меня никогда не влекло, а в работе удержу, конечно, не знаю... И орать могу, и людей за собой увлекать — темперамент у меня бешеный. В сутки в отличие от других 24 часа работать могу — видимо, это оттуда (пальцем куда-то за спину показал)...

«Когда меня спрашивают: «Что вы в наследство от Сталина получили?», отвечаю: «Немножко мозгов»

— Я вашего деда великим назвал и убежден: не ошибся. К поступкам его и результатам содеянного им относиться можно по-разному, но...

— ...все понятно — и злодейства тоже великие бывают, правда же?

— Однозначно. И Гитлер не слабой исторической фигурой был...

— ...и крупные какие-то дела совершал, ведь ничего случайного на этом свете не бывает. Даже о том же Гитлере когда говорят... Понимаете, какой-то ракетоноситель есть, который того или иного персонажа на историческую орбиту выносит, просто за собой тащит, верно?

— Абсолютно...

— Не случайно же, в конце концов, в се­редине ХХ века, вплоть до 50-х годов, в Европе такое количество, скажем так, тиранов появилось. Да, все они разными были, но были: и Франко в Испании, и Муссолини в Италии...

— ...и тот же Тито в Югославии...

— Ну конечно.

— Дед был велик?

— Наверное... Наверное... Все-таки, чтобы огромную страну слушаться заставить, чтобы такую махину себе подчинить, сверхволей какой-то обладать надо, сверхсилой. Не думаю опять-таки, что все случайно, — конечно, харизма, как теперь принято говорить, там была, причем совершенно фантастическая, и если бы ее еще на другие цели направить... Хотя допускаю, что это оказалось бы невозможно — слишком сильное противостояние было: мы же ничего этого не знаем, понимаете. Я иногда, когда судить начинаем (не о вас говорю — о себе), думаю: из нашего времени оценки раздавать легко, а на место человека себя поставьте, который к власти приходит, — война 14-го года, революция, Гражданская война, Антанта... Страна в полном раскардаке находится, и вот в один кулак ее собрать и все-таки...

---

---

— ...индустриализировать...

— Да... Ну, не знаю... Для этого, наверное, какую-то невероятную волю надо было иметь, и он ею обладал.

— Критическое отношение к деду, к личности Сталина у вас присутствует?

— Честно признаюсь: я его вообще терпеть не мог, и моя мама даже со мной на эту тему очень конфликтовала...

— А Галина Александровна в него влюблена была?

— Не то чтобы влюблена — она благодарна ему была за жизнь свою, и, наверное, основания на то у нее имелись. Особенно на фоне остальных: Аллилуевы же практически все сидели, об этом тоже следует помнить. С годами я стал не только слушать и что-то читать (книгочей я заядлый, у меня библиотека огромная, которую много лет собирал), но и немножко сам думать, и тогда вопросы у меня появились, однако я либо ответов на них не находил, либо находил, но не те... Поэтому, когда меня спрашивают: «Что вы в наследство от Сталина получили?», отвечаю: «Немножко мозгов».

— В портреты Сталина вы иногда вглядываетесь, что-то общее найти пытаетесь?

— Нет, и разговоров на эту тему, при­знаться, не люблю...

— Вам, тем не менее, говорили, что на Сталина вы похожи?

— Ну да! Бондарчук (не нынешний Федя, а Сергей Федорович) даже на роль Сталина пробовал и сниматься в фильме «Красные колокола» уговаривал. Ну и еще режиссер один — фамилия его из головы вылетела — бешеный гонорар предлагал...

Бондарчук очень мне нравился, я совершенно его обожал и, конечно, к нему на пробы поперся. Меня Анджан гримировал — крупнейший, великий просто художник-гример, но этим все и ограничилось, потому что, когда с мамой предстоящие съемки обсуждать стал, она, закурив, на меня посмотрела и сказала: «Тебе это нужно? Подумай». И как-то мой здравый смысл от этого как от пошлости отшатнулся. Сколько потом таких предложений ни было, отказывался я наотрез и счастлив, что не согласился. Счастлив!

«Русский народ с удовольствием распять тебя может, на кол посадить и плакать потом, понимаете?»

— В 56-м, после ХХ съезда КПСС, реа­билитация незаконно репрессированных началась, из лагерей, из тюрем сот­ни тысяч людей возвращались. Кто-нибудь из них лично вам претензии за Ста­лина предъявлял?

— Мне? Никогда! Однажды у нас в Театре Российской Армии — а вы знаете, какой он немаленький! — слет бывших узников ГУЛАГа проходил... Полный зал, речи какие-то, и вдруг эти пострадавшие от репрессий люди Людмилу Ивановну Касаткину, Нину Афанасьевну Сазонову, наших примадонн перед ними выступить попросили и, если можно, внука Сталина — видимо, знали, что я там работаю. Внутри у меня все сжалось, я решил: «Не пойду ни за что, выслушивать ничего не хочу!», но ко мне — я как раз репетировал — женщина и мужчина подошли: «Александр Васильевич, мы очень вас просим». Не могу передать, как неважно у меня на душе было, но я вышел, а они все меня окружили и сказали: «Трагедию вашей жизни мы понимаем».

— Дорогого стоит...

— Думаю, очень...

— В последние годы в России за не­имением национальной идеи взоры снова к Сталину обратились, разговоры возобновились о том, какой он великий был, как империю собрал, войну выиграл... Как к этому очередному витку возвеличивания роли Сталина в истории России вы относитесь?

— Вы знаете, по-разному. Россия, русский народ — это очень сложный организм, и Сталин его лучше, чем сегодняшние властители, понимал.

— Как никто, думаю...

— Я один фокус давно заметил: его уже столько лет нет на свете, но все эти годы тополиный пух летит. Кто виноват? Сталин, который вы­саживать тополя придумал. Где-то что-то отвалилось — это он сделал, Сталин туда, Сталин сюда... Никакой победы он не добился, вообще в войне ничего не смыслил, на даче сидел и размышлял, как пастуха Кирбабаева посадить, и таких пунктов обвинения еще много, но когда пружина до отказа сжата, маховик в обратную сторону начинает раскручиваться, а русский народ, он ведь с удовольствием распять тебя может, на кол посадить и плакать потом, понимаете?

Одни Сталина во всем обвиняют, другие, наоборот, вспоминать начинают, какой порядок при нем был, — не то, что нынче... Кстати, со всем этим спорить можно, но, думаю, что претензии должны быть к сегодняшним лидерам обращены, а его давно пора в покое оставить, помолчать немножко...

— Жить настоящим...

— Это, мне кажется, всем на пользу пошло бы. Столько ведь есть проблем, но как только какие-то неприятности в стране возникают, как только что-то шататься начинает, я уже заранее знаю: едва ли не в каждой газете о Сталине что-то написано будет и его фотографией проиллюстрировано — с трубкой, без трубки, с женой, с Берией, с кем хотите.

— Вечный громоотвод...

— Для меня это просто признак, и, думаю, это политика такая, не очень умная, но что сделаешь?

«Родство со Сталиным — это все-таки крест, который до гробовой доски ты нести должен»

— Вас, человека много и увлеченно читающего, не могу не спросить: книги Радзинского о Сталине вам нравятся?

— Скажу так: любопытные у Волкогонова были.

— На архивном материале построенные, и это закономерно — он единст­венный из российских историков, кто доступ к библиотеке Сталина и возможность с ней по­работать имел...

— Я с Дмитрием Антоновичем встречался — он поклонником спектаклей моих был, между прочим, на все ходил...

— А книга Владимира Карпова «Генералиссимус» вам как? Фронтовик, Герой Советского Союза, бывший первый секретарь Союза писателей СССР ее написал...

— Ну, знаете, когда он пишет, как Сталин Ахматову обожал, у меня немножко судороги начинаются. Понимаете, надо все-таки...

— ...меру знать...

---

---

— ...хрен с редькой не путать. Это разные вещи, а что касается Радзинского, он, по­вторяю, ко мне приходил... Вроде как с целью расспросить, а сам коротенькую ножку свою на диван поставит и рассказывает. Я сидел, слушал его...

— Оторваться нельзя...

— Да, невозможно. Он человек театра, у него всякие реминисценции есть, такие, как «Театр времен Нерона и Сенеки», в том числе и о Сталине. Это, как я сказал, театр Эдика Радзинского — со своими кулисами, сценой... он себе все придумывает, от каких-то фактов отталкиваясь, это безумно интересно, невероятно захватывающе, но... никакого отношения к действительности не имеет, а мне кажется, что читателям как раз лучше бы документ видеть.

— В интернете, и не только версия гуляет о том, что настоящим отцом Сталина был Пржевальский...

— О Боже!

— Это может правдой быть или нет?

— Начнем с того, что знаменитый путешественник был голубым.

— Вопрос снят, можно не продолжать...

— Я это просто знаю. Конечно, за заднее место его я не держал...

— ...он, как мне Войнович сказал, со своей лошадью, наверное, жил...

— ...тем не менее все его привязанности молодых людей, никоим образом не женщин, касались.

— Дома у Сергея Никитича Хрущева я какие-то вещи, напоминающие ему об отце, видел: шахматы, шкатулку, ковер... У вас на память о Сталине что-то осталось?

— Нет, хотя, знаете, одна вещица имеется — надо бы на Sotheby’s продать... (Улыбается). Есть, как же оно называется, ступа и пест (показывает, как что-то в ступке толчет).

— Иосиф Виссарионович ими лично пользовался?

— Каким-то образом эта штука у мамы моей оказалась — может, она ее бабушке, своей маме, отдала, когда в Кремле жила. Грецкие орехи этим кололи: вот такая безделица осталась — все!

— Орехи сейчас ею колете?

— Нет, она просто стоит, я ее музейщикам из Екатеринбурга подарить обещал — там не Сталина музей, а просто старых вещей...

— Прямое родство со Сталиным боль­ше бед или счастья, удачи вам принесло?

— Ну, это все-таки крест, который до гробовой доски ты нести должен, но если на нем зациклиться, можно жизнь свою искалечить, и примеров тому знаю немало. Скажу так: когда мама с отцом поженились, им только-только по 20 лет исполнилось. Оба они молодые были, здоровые, крепкие, спортивные, и это на моих мозгах в хорошую сторону отразилось, потому что Надя, сестра моя, — царствие ей небесное! — очаровательным человеком была, но, конечно, отношениями родителей пришибленным, а вот мне как-то устоять удалось, и все плохое мимо прошло. Может, и не повезло бы так, не угляди я в восьмилетнем возрасте в Большом театре Галину Сергеевну Уланову — я же никогда о театре не думал, не знал, что это, и вдруг был на спектакль привезен и «Красный мак» Глиэра с Улановой увидел. Меня потом из ложи вывести не могли — я так, вцепившись в нее, рыдал!.. На всю жизнь удивительным этим миром пленен был...

Жизнь все-таки нас не баловала... Детство, прямо скажем, достаточно поганенькое было, и, может, та красота духовная, которая от Улановой исходила, навсегда к искусству меня приковала. Как великие русские поэты пишут, это «тоска по прекрасному» была...

— ...по тому, чего в детстве так не хватало...

— Это мир музыки был, красоты, женщины какой-то прекрасной — Уланова же гением была. Я тогда этого не понимал — чувствовал только, что на сцене какое-то существо вижу, которое оплакать должен. Вот так и вышло: эмоциям отдался и профессию получил, поэтому Галина Сергеевна до гробовой доски для меня богиней осталась — не на дедушек и бабушек, а совсем на других людей я молился...

«Отец очень искалеченным был... Чуть ли не с 12 или 13 лет все эти тетки из прислуги его употребляли, наперебой в койку к себе затащить старались»

— В последнее время о вашем отце не­­сколько художественных фильмов снято...

— Множест­во, и сейчас сно­ва снимают.

— Интерес­но, а каким че­­ловеком Василий Иосифович Сталин был?

— Общие слова повторять не хочу... Если бы мы с вами за рюмкой коньяка, предположим, сидели и разговаривали, я бы в приступе откровеннос­ти, может, что-то и вспомнил — в более расслабленной обстановке в памяти масса мелочей, деталей каких-то всплывает... Сейчас вот, когда он уже мог бы сыном моим быть, я понимаю, что отец одаренным, конечно же, был, рисковым, в чем-то авантюрным... Он мог все: столярничать, слесарничать, машину водить, самолет пилотировать, подводной лодкой управлять — в этом смысле ничего не боялся. У меня много фотографий есть, где он с рубанком или другим инструментом, чего-то мастерит — какой-то человек был (как его зовут, не помню, — может, у Светланы об этом написано?), который его всему обучил.

Да, он мог все, руки золотые были, но в то же время, думаю, отец очень искалеченным был. После смерти Надежды Сергеевны — это то, что он сам мне рассказывал! — его чуть не с 12 или 13 лет все эти тетки из прислуги употребляли, наперебой в койку к себе затащить старались...

— Затащить в каком плане?

— Ну, как в каком? — употребляться, и дядьки, которые к нему приставлены были, тоже на свою сторону перетянуть старались, чтобы авторитет укрепить.

— Одни — в койку, другие — на попойку: непростая жизнь!..

— Да, непростая, и от собственного отца внимания никакого, а чужие люди царских отпрысков визави, скажем так, имея, всегда интриги плетут, какую-то свою ведут игру.

— После смерти матери младший сын Сталина при живом отце фактически сиротой рос...

— Конечно, потому что Аллилуевы — странное семейство, они всегда немножко со своими мухами были (показывает, будто что-то летает)...

---

---

— Что-то болезненное, с неблагополучной наследственностью связанное, там явно присутствовало...

— Потом все они...

— ...сгинули...

— Часть в 30-е годы умерла, в 40-е были арестованы остальные... Вы, конечно же, о громком деле, к которому режиссер Михоэлс и жена Молотова Полина Жемчужина оказались причастны, наслышаны... Они же Крым Израилем сделать хотели...

— Дело Еврейского антифашистского комитета...

— Да, а собирались-то где? На квартире у Аллилуевых.

— Хм, а они тут при чем?

— Ну как? — они с Соломоном Михоэлсом дружили, уважали его, привечали. Кто же думал, что это в такое выльется?

— Смерть Надежды Аллилуевой насильственной была?

— Нет, конечно.

— А к самоубийству психическая не­уравновешенность ее подтолкнула?

— Не думаю. Скорее, там тоже невероятно сильный характер был, потому что все Аллилуевы говорили: «Иосиф-то, Господи... Из него можно веревки было вить, а из Нади веревки не совьешь», и потом... Помните, у Толстого в «Анне Карениной» Анна говорит: «Винт свинтился»? Вот и тут винт свинтился — терпение кончилось... Она понимала, что деться от него некуда...

Кстати, я на премьере американского фильма «Сталин» присутствовал и со снимавшимися там актерами знаком, так вот, Джулия Ормонд поразительно Надежду сыграла — так, как по рассказам Аллилуевых-старших я ее себе представлял. Очень трагично, кстати...

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter