Ирина РОДНИНА: «Я хорошо знала, как физически падают, но в моральный нокдаун меня послали впервые. Умерла мама, был при смерти папа, на руках двое детей, по настоянию бывшего мужа полиция контролирует каждый мой шаг... Были минуты, когда хотелось сесть в машину и на полной скорости — с обрыва»

«Белоусова и Протопопов остались за рубежом потому, что посчастливилось получить от одной дамы наследство»

— Когда ваши предшественники Людмила Белоусова и Олег Протопопов сбежали за рубеж, вы осуждали их?

— Ну, они не сбежали — уехали... Даже не знаю, что вам ответить...

— Это был шок для советской системы, правда? Двукратные олимпийские чемпионы, четырехкратные чемпионы мира...

— Дело в том, что в других видах спорта такое время от времени происходило, но в фигурном катании не было никогда. Просто Олегу в тот момент очень многое не только в нашей стране не нравилось, но и в его жизни. Мне, наверное, сложно понять, какие он чувства испытывал, потому что я никогда не проигрывала, а для многих спортсменов, которые проиграли, это была незаживающая рана.

Я видела знаменитого штангиста Юрия Власова, когда он пытался вернуть себе чемпионский титул, — мы ходили тогда в зал штанги, работали с тяжестями, и его тренер Богдасаров нам помогал. Помню, еще спросила Сурена Петросовича: «Как вы думаете, Власов вернется?» — и услышала: «Нет!». — «Почему?» — удивилась я (мне было, наверное, лет 16-17). «Понимаешь, — сказал он, — спортсмены есть разные. Одни постепенно идут к результату, точно так же, как в жизни, балансируют то выше, то ниже — сегодня на одну-две ступеньки могут упасть, а завтра подняться и к этому, в общем, готовы. Другие стремительно врываются на пьедестал, но если вдруг падают, обратно, как правило, не возвращаются».

Это мне крепко запомнилось, и знаете, когда спустя много лет Власов уже стал народным депутатом СССР, участником Межрегиональной группы, все равно было заметно (во всяком случае, мне), что это в нем не зажило. Так же болезненно реагировали на поражение и другие спортсмены. Лично я на соревнованиях никогда не испытывала страха, но дико боялась до этого: едва начинался новый сезон, теряла покой. Чтобы не прийти с этим ужасом на очередной чемпионат, работала как ненормальная, делала все и даже больше.

— Наверняка до вас доходили слухи, что в новой жизни Белоусова и Протопопов неплохо устроились — выступают в крупнейших ледовых шоу и зарабатывают совершенно другие деньги. Не было мысли остаться по их примеру за рубежом?

С Улановым Роднина каталась недолго. Перед тем как их пара окончательно распалась, поговаривали, будто Алексей специально уронил Ирину, чтобы уйти от нее к фигуристке Людмиле Смирновой, на которой впоследствии и женился

— (Твердо). Никогда — я же знала, как остались они... Должна сказать, что буквально через три дня после этого мы выступали в Вене, и нас, конечно, предупреждали...

— ...чтобы не общались с прессой?

— Это раз, и что журналисты будут наседать, потому как тема горячая, — два. Самое удивительное, что вопросов по Белоусовой и Протопопову практически не было, и я поняла, что на Западе это не сверхсенсационное событие. Начнем с того, что уехали спортсмены, которые уже сошли с арены, люди в возрасте, вдобавок, насколько известно мне, гонорары у них, по большому счету, были копеечные. Да-да, хотя они и двукратные олимпийские чемпионы, но катались за мизерные деньги, а остались, потому что им посчастливилось получить от одной дамы наследство...

— А, так вот оно в чем дело!

— Белоусова и Протопопов всячески это скрывают, а я их секрет совершенно случайно узнала, и, когда где-то сказала о нем, они на меня дико обиделись.

— Наследство хоть большое?

— Думаю, не очень. Оно им досталось на предъявителя — есть такая форма, но все-таки первопричина их поступка — в психологии людей, всю жизнь посвятивших фигурному катанию и проигравших...

Поверьте, я не пытаюсь их осуждать... По молодости вообще относилась к каким-то моментам спокойно: ну проиграла — и проиграла... Азарт появился потом, и хотя работала профессионально, к вершине меня подводили долго — это не случилось в один день...

Постепенно желание победить стало моей мечтой, идеей фикс, ради которой я могла расстаться со всем. Просто Жук очень четко мне объяснил, что срок, который отмерен в спорте, короткий, и остальные радости в жизни можно получить позже — все, кроме этой... Кому-то на достижение высочайших результатов отведено три-четыре года, счастливчикам — целых шесть... У меня этот период оказался несколько больше.

— 12 лет!

— Тем не менее это все равно немного, хотя на подобный успех мало кто может рассчитывать. Сейчас, когда спорт стал более профессиональным, фигуристы взыскательнее относятся не к тому, что показывают, а к тому, сколько их карьера продлится... Ничего не попишешь — это уже стало бизнесом...

— ...и каким бизнесом!

— Естественно, теперь на лишние травмы во имя идеи, из моральных, так сказать, побуждений мало кто из ребят идет.

— По такому льду, как в Медео, кататься уже не заставишь — правда?

— Наверное, нет, хотя тогда было как раз очень смешно и интересно... Вместе с тем любой спортсмен — человек увлекающийся и иногда может всех так удивить...

«Я не из тех, кто ломаются и соглашаются кушать дерьмо, — у меня другие вкусовые предпочтения»

— Выиграв третью Олимпиаду, в зените славы вы перешли на тренерскую работу. Почему новые сотрудники встретили вас, мягко говоря, недружелюбно и первым делом предложили поесть дерьмо, которым, по их словам, сами сыты по горло?

— Тренером, должна заметить, я стала не сразу — до этого год, вернее, 11 месяцев, проработала в ЦК комсомола... У меня изначально, не знаю даже почему, было желание покинуть мир спорта, выйти за этот меловой круг... В команде я мало с кем общалась и дружила, и если бы не тренер (сперва Жук, потом в меньшей степени Татьяна Анатольевна Тарасова) и два моих партнера, была бы очень одиноким человеком.

Все тот же Жук меня научил, что только дурак может дважды наступить на одни и те же грабли, а знаете, чем отличается от других высококлассный спортсмен, да любой, кто успешно занимается бизнесом, политикой, чем угодно и хочет чего-то добиться? Тем, что хотя от ошибок не гарантирован, извлекает из них урок и второй раз уже не промахнется. Мне приходилось от многого отгораживаться, потому что существуют такие моменты...

Одного никак не пойму... Если ревнивца могут иногда оправдать, потому что человеку это чувство неподвластно и им неконтролируемо, то, значит, и к завистнику нужно относиться со снисхождением? Зависть, однако, это абсолютно того же поля ягодка, что и ревность, только вот круг ее куда шире.

Остановись, мгновенье! Александр Зайцев (слева), Ирина Роднина и их тренер Станислав Жук

— Ваши коллеги так и выразились: поешь, мол, теперь дерьма?

— Сказано было примерно так: «Ну что, позвездила? Теперь давай, как мы»...

— Стало обидно?

— Конечно же, нет. Во-первых, я не из тех слабаков, которые ломаются и соглашаются кушать дерьмо, — у меня другие вкусовые предпочтения, а во-вторых, люди, которые мне это сказали, даже не знали, что такое звездить, — они никогда на таком уровне не работали, не летали.

Чем вообще спорт прекрасен? Когда ты стоишь на пьедестале почета (он может быть олимпийским, областным, городским — разным, и не только, собственно говоря, в спорте), у тебя возникает ощущение полета, вырастают крылья... Это чувство не передать словами: однажды его испытав, ты или загораешься и становишься еще упорнее и целеустремленнее, или успокаиваешься — мол, один раз у меня это уже было. Большинство, я точно знаю, не успокаивается, но тому, кто этого не пережил, летавшего понять не дано.

— С вашего позволения, коснусь деликатной темы: правда ли, что партнеры на льду почти всегда становятся любовниками?

— Далеко не всегда, хотя многие пары через это прошли или пытались попробовать. Это естественное желание...

— ...когда то и дело друг друга касаешься?

— Нет, вот как раз когда касаешься... (Улыбается). Дело в том, что для спортсмена, во всяком случае, в фигурном катании, тело — инструмент, и за что меня трогают: за колено, бедро, плечо или спину, — совершенно не важно...

— Важно, как трогают?

— Нет (смеется), главное, чтобы элемент получился и был для меня безопасен.

— Допустим, но каково партнеру?

— Не знаю (смеется) — вот здесь ничего сказать не могу.

— То есть сближение все-таки происходило?

— Все это очень, поверьте, индивидуально, хотя многие действительно поддавались каким-то романтическим порывам и искушению физической близости. Сделав этот шаг, одни пары убеждались, что работа и личная жизнь — вещи несовместимые, но, уже попробовав, перешагнув через это, можно тренироваться дальше. Другие создавали семью или начинали более длительные отношения, третьи распадались — единого, повторяю, рецепта здесь нет.

— В Алексея Уланова — первого своего партнера — вы были влюблены?

— Нет, никогда. Лешка — он очень странный: мы несколько раз с ним сходились и расходились... Когда разбежались впервые, он объяснял: «Понимаешь, я хотел не просто кататься в паре, но и создать семью», а мне было тогда лет 18 — какая семья? Он и сам еще чувств этих не испытал, не понял...

— Может, Уланов был в вас влюблен?

— Тоже нет, потому что умом, думаю, понимал: это не то все... Не исключаю, ему хотелось изменить жизнь, потому что в его родной семье в тот момент было плохо. Лешка же поначалу катался с сестрой, но расстался с ней, чтобы стать партнером другой девочки, а ведь не так-то просто было на такой поступок решиться... Дома это восприняли как трагедию: его мама прибегала на лед, устраивала истерики, а отец тихонько, чтобы дочь и жена не знали, сына поддерживал.

«Я дважды была замужем, но ни разу — за мужем»

— Была, помню, пара Смирнова — Сурайкин: вечно вторые после вас и Уланова. Потом Людмила Смирнова стала женой Уланова...

— Ну и память у вас!

— Правда ли, что однажды Алексей специально вас уронил, чтобы дальше кататься с ней?

— Нет, что вы — исключено... (Пауза). Вообще, когда Жук впервые эту версию высказал, мне было странно от него такое услышать. Любой профессионал, особенно тренер (я в этом потом на собственном опыте убедилась) знает, что подозрения сеять нельзя. Ну как это — не доверять партнеру, когда катаешься в паре? Никто от ошибок не застрахован: и лед не гладкий, и человек может быть уставшим или что-то у него не сложилось, но никогда партнеры друг другу такое не сделают специально или назло, да так и не сыграешь.

— Чувство к Александру Зайцеву с вашей стороны было или вы вышли за него замуж, потому что пришло время выбрать мужчину для жизни?

— Ну, зачем же так грубо и примитивно: выбрать мужчину?.. К Саше было огромное чувство доверия и уважения, и мне показалось, что с ним я буду более защищенной.

— Тем не менее такого, чтобы ах, любовь до головокружения, не было?

— Нет. Может, я еще была к такому «Ах!» не готова...

1971 год, чемпионат мира в Лионе. I место — Ирина Роднина и Алексей Уланов, II место — Людмила Смирнова и Андрей Сурайкин и III место — Алисия Старбук и Кеннет Шелли

— Зайцев, говорят, сильно пил...

— Сашка? Нет, все это очень раздуто и преувеличено — у нас ведь, как вы знаете, пила вся страна. Я, например, ушла из ЦК комсомола потому, что поняла: там надо или играть в эти игры, или спиваться...

— Ну, это святое!..

— То же происходило в ЦК партии, в профсоюзах — как в городских, так и в районных... Точно сказал Путин: «Мы у другого соринку в глазу замечаем, а у себя не видим бревна». То, что другие делают, нас возмущает, а себе все прощаем, хотя примерно то же, если не хуже, сами творим. Не скрою, был у Саши период, когда ему стало скучно.

— Хорошо как сказали: скучно!..

— Ну да, мы же начинаем пить, когда нет дела, которое тебя греет, нет дорогого мужчины или женщины, еще чего-то или кого-то... Это, вообще, трагедия очень многих, но я всегда была и буду на стороне спортсменов, потому что сама это пережила, через это прошла...

Знаете, сильнее допинга, чем спорт, особенно если добился больших результатов, вообще ничего в жизни нет. Сами судите: каждая тренировка, соревнования — это борьба и победа в первую очередь над собой, это смена эмоций, которые ты, как правило, не должен показывать и обязан еще, как тигра, засовывать в клетку. Если же ты вдобавок еще и очень успешный, найти второе такое дело — по накалу, по отдаче, когда можешь и личную жизнь, и учебу забросить и жить только им! — практически невозможно.

— Однажды у Александра Зайцева спросили: «Когда вы почувствовали себя третьим лишним?», и он грустно ответил: «Едва завершили кататься, Ира пришла и сказала: «Я влюбилась». Все так и было?

— К этому моменту мы покинули уже лед давно. Он образно так выразился: несколько лет собрал сразу в одну кастрюлю. Мне, если честно, казалось, что Саша мне станет опорой, ведь мы с ним через такое прошли... Он для меня был очень надежным партнером в спорте, но я не могу сказать, что так было и в жизни: абсолютное понимание на льду в семье таковым не стало...

Очень часто обо мне говорят: лидер, но лидер не тот, кто командует, а тот, кто за собой тянет. Получилось, что на льду я была таким, знаете...

— ...локомотивом...

— ...тягачом, толкачом — всем вместе, и с этим же столкнулась дома...

— Устали?

— Дело не в том даже, что устала, — любая женщина, особенно, как мне кажется, живущая в нашей стране и воспитанная на нашей литературе, мечтает о принце или, по крайней мере, о человеке, которым будет любима. Я же всегда говорю, что дважды была замужем, но ни разу — за мужем: такое вот несоответствие реальности и желаний.

— Каким же, простите, должен быть муж, чтобы вы, лидер, держались в его тени? Это, по-моему, невозможно...

— Глупости — я очень ласковая, нежная, послушная и хочу, чтобы мужчина был прежде всего самим собой. Ни под кого не надо подстраиваться! Чем вот спорт в паре прекрасен? Тем, что можно особенности партнеров соединить. Неправильно одного под другого ломать, пытаться лепить заново...

Мне казалось, что Зайцев это поймет, тем более если у нас нет безумной влюбленности, хотя он-то влюблен был достаточно — это я таких чувств не испытывала (может, потому что еще не совсем оттаяла, вся была в спорте). Вместе с тем я была уверена, что это мужчина, на которого могу рассчитывать... Нет, мне не надо было за него прятаться, но я знала, что спина у меня прикрыта, а когда стала получать не только плевки в лицо, но и стрелы, наступил момент, что (пауза)... В общем, возник вопрос: а надо ли?.. Если он не умеет и не хочет этого делать, если ему так комфортно... Потом, когда начались случаи чисто человеческого предательства, руки у меня уже были развязаны, появилось чувство свободы...

— ???

— Какую свободу имею в виду? Я понимала, что моральных обязательств у меня уже нет, и была, очевидно, готова к любви: ушли спорт, ответственность, запредельные нагрузки...

— ...комсомол, слава Богу, ушел...

— Как бы не так: мне повезло, что там поработала. Благодаря комсомолу у меня получился очень хороший, плавный переход от большого спорта к нормальной жизни — я оказалась в окружении достаточно энергичных и очень амбициозных мужчин: была в отделе единственной женщиной.

— Но какой!

— Это (смеется) другой вопрос. По линии ЦК ВЛКСМ я много ездила и впервые увидела громадную страну, которую раньше знала только по каткам и гостиницам — совершенно не такую, какой себе ее представляла. Меня часто спрашивают: неужели вы раньше ничего не замечали? Да, очень многое из того, что творилось в Союзе, проходило мимо. Когда я вкалывала по восемь часов в день, хотелось лишь одного: между тренировками отоспаться, а ведь еще надо было померить костюмы, найти музыку — ну массу всего сделать, и телевизор мы даже не включали.

Когда все это закончилось, я, бывая в командировках, могла сравнить то, что есть у нас, с тем, что видела в других странах, и вы даже не представляете, как стало обидно за наших людей. Чувствовала себя оскорбленной, даже когда пробивала квартиру родителям.

Оба они фронтовики (мама прошла финскую, всю Отечественную!) и заканчивали войну в Китае, но мне приходилось выбивать им жилье — такие вещи в голове не укладывались. Повторяю, я благодарна комсомолу за то, что очень много за эти 11 месяцев узнала, вот только страной, которую увидела, я бы никогда не гордилась.

«В парном катании я всегда любила поддержки и утверждаю, что это архитектурный вид спорта». После Уланова уже до конца своей спортивной карьеры Роднина каталась с Александром Зайцевым

— Человек, ради которого вы бросили Зайцева, был принцем?

— Знаете... (Пауза). Я Сашу не бросила...

— Оставили?

— И даже не оставила. Дело в том, что к этому моменту мы с ним... вместе уже не жили...

— Отношения исчерпались?

— Мы продолжали существовать в одной квартире, но семьи уже не было.

— Новый возлюбленный оправдал ваши надежды?

— На очень короткий период, тем не менее я очень ему признательна, во-первых, за то, что сама испытала прекрасные чувства и получила их в ответ, а во-вторых, за то, что у меня замечательная дочка. За детей я обоим своим мужьям благодарна.

— Дочь Алена родилась в США?

— Нет, здесь, в России.

— Как символ большой любви?

— Абсолютно.

«Если другим женщинам нужна, чтобы выплакаться, подушка, то мне — руль»

— Теперь, если позволите, цитата из вашего интервью. «У мужа появилась подруга, и когда всеми законными способами он пытался отобрать дочь, были минуты, когда хотелось сесть в машину и на полной скорости — с обрыва». Неужели это правда?

— (Грустно). В общем-то, да. Как ни странно, машина для меня очень многое значит — это мой мир, где и плакать могу, и ругаться, и с собой разговаривать, и на всех кричать. Если другим женщинам, как говорят, чтобы выплакаться, нужна подушка, то мне — руль. У меня было много разных авто: сколько я в них пережила, столько они со мной пережили — и бились, и ломались... Техника, очевидно, дает сбой, когда трещат по швам человеческие отношения, и если моя машина начинала барахлить, значит...

— Вы что же — на полном серьезе хотели... с обрыва?

— (Пауза). Там, где мы жили, была гора, и хотя сейчас я смеюсь, в тех местах у водителей екало сердце, потому что наверх вела абсолютно «Военно-грузинская дорога». Когда же в южной Калифорнии выпадал снег, это была настоящая катастрофа — я столько всего насмотрелась!.. В принципе-то, достаточно один раз чуть-чуть не повернуть руль...

— Неужели вы, сильная, столько всего испытавшая женщина...

— (Перебивает). Нет, это малодушие, конечно, хотя всяко бывало... Знаете, в чем, наверное, моя сила? Я говорю вслух о трудностях, которые пережила, которые уже не причиняют боль, правда, то, что еще не зарубцевалось, никогда никому не открою. Думаю, моменты слабости есть у любого, и стесняться их не надо. Вот говорят, что мужчины не плачут... Еще как плачут, и я уважаю тех, кто может пролить не пьяные слезы.

— По слухам, когда в Америке у вас совершенно разладилась личная жизнь, вы начали тихо в одиночку спиваться...

— Ой, да глупости какие — спиваться! Я говорила вам, что по воскресеньям у нас обязательно были семейные обеды, и бокал вина даже в спорте мне не вредил. Нет, ну сами представьте: дети спят, я одна, у родителей, оставшихся здесь, в Москве, катастрофа. Чокалась со своим отражением в зеркале...

— Это было одиночество?

Ирина Роднина и Александр Зайцев: «Обручальное кольцо — не простое украшенье...»

— Я бы так не сказала: с детьми, да если еще есть работа, женщина никогда не одинока. Это, скорее, была замкнутость, потому что, во-первых, оказавшись во враждебном пространстве, уехать я не могла, а во-вторых...

— ...в родной стране творилось тогда черт-те что...

— Это как раз меня не пугало — напротив, даже больше интересовало в ситуации, когда привязали помимо твоей воли... Конечно, рвалась домой, но отец Алены добился, чтобы суд запретил ей покидать США до 18 лет, а куда же я без нее? В какой-то период Америка казалась мне злобной кошкой, хотя, прожив там много лет, я многое в этой стране люблю. Знаете, кстати, за что я очень ей благодарна? За то, что снова там состоялась — как тренер, как человек. Приехав туда, не зная английского, я быстро во всем разобралась и отказалась от контракта, потому что поняла: мне это невыгодно. Я научилась зарабатывать, распоряжаться деньгами, быть независимой...

— ...плюс ваша пара — фигуристы из Чехии Радка Коваржикова и Рене Новотны — стала чемпионами мира!

— Чисто профессионально мне это далось еще тяжелее, чем собственные победы в спорте, причем начинать пришлось, когда все вокруг рушилось (на коленях я не стояла: этого не было никогда! — но была, так скажем, в падении). Я хорошо знаю, как физически падают: встала, потерла ушибленное место или тебя вынесли со льда и заморозили, но в моральный нокдаун меня послали впервые в жизни, и подниматься предстояло самой.

Умерла мама, был при смерти папа, на руках двое детей, которых по американским законам до 13 лет нельзя оставлять дома одних. Нужно было много работать, чтобы их кормить, одевать, платить за жилье, а по настоянию бывшего мужа полиция следила за ситуацией в доме.

Тогда вот и возникло ощущение абсолютно голой спины, которого у меня практически никогда не было. Кто-то еще на тебя облокачивается, а падать уже некуда: вот из такого состояния выйти — это, скажу честно, больше, чем выиграть золото Олимпиады.

— За эти годы вы сформировали для себя образ идеального мужчины?

— Во-первых, он должен быть состоявшимся, самостоятельным человеком, а во-вторых, для меня важно, чтобы уважали мое прошлое... Меня коробит, когда говорят: «Я хорошо к тебе отношусь не потому, что ты олимпийская чемпионка»... Извините, но я — олимпийская чемпионка...

— ... притом неоднократная!..

— ...отдавшая спорту много здоровья и сил — так как же не принимать это во внимание? Некоторые уверяют: «Мы воспринимаем тебя как человека, а не твои заслуги», но эти заслуги от моих человеческих качеств неотделимы! Я не считаю такие слова похвалой или проявлением особого пиетета и жду, что к моему прошлому будут относиться с уважением, даже если оно сделало в чем-то неудобным мой характер или затруднило мою жизнь.

Не собираюсь оценивать мужчину в зависимости от того, есть у него банковские счета или нет, — хочу просто уважать его деятельность и достижения, даже если он не достиг каких-то безумных высот. В мужчине меня совершенно не прельщает известность и популярность — в том, чтобы все время быть на виду, есть, наверное, какая-то прелесть, но больше все-таки сложностей. Обращаю внимание прежде всего на его «я», его целостность, жизнелюбие и оптимизм, потому что, когда у человека и чувство юмора есть, и потребность путешествовать, и красивое тело, которое он сам формирует, — словом, все вкусности жизни, это обязательно проявляется в любви...

«Я хоть и мягкая, добрая, но если ко мне относились несправедливо, могла и подраться»

— Простите за, может, бестактный вопрос: у вас сейчас есть любимый?

— Я что же (смеется), похожа на одинокую женщину?

— Нисколько, но хочу еще вот что спросить: с Улановым и Зайцевым вы общаетесь, знаете, что с ними, чем они занимаются?

— Леша в Америке, но периодически сюда приезжает, и мы созваниваемся. К сожалению, и у него семья не сложилась — видимо, построить прочный брак только на фигурном катании тяжело. У Лешки очень хороший старший сын — я видела его и Люду несколько раз в Питере, а Саша работал в Штатах, но сейчас живет в основном в Москве — он у нас «многократный» пенсионер.

Александр Зайцев-младший родился, когда Роднина и Зайцев закончили выступать и начался новый этап в их жизни. «К Саше было огромное чувство доверия и уважения. Мне показалось, что с ним я буду более защищенной, но абсолютное понимание на льду в семье таковым не стало»

— Когда встречаетесь с одним и другим, сердце не екает?

— Честно говоря, не с чего екать — чувств давно нет, но взаимное уважение друг к другу осталось. Такие позади годы, и прожиты они по-разному: мы и падали, и ноги сбивали, и ошибок наделали — ой! Мне кажется, мы тепло, по-доброму друг к другу относимся, потому что признаем промашки, уколы, которые некогда себе позволяли, — а как без этого?

Я хоть и мягкая, добрая, но с малых лет жутко обижалась, если ко мне относились несправедливо, — могла и подраться запросто, а так как словами не всегда можно человека достать (у него или спина есть, чтобы спрятаться, или бегемотова кожа), у меня не раз возникало детское желание сделать обидчику больно физически. Наверное, при моем росте и комплекции это смешно, но иногда по-прежнему очень хочется... Теперь между нами этого нет — не потому, что простили, а потому, что прошло время... О чем-то уже вспоминаем со смехом, с юмором, у каждого сейчас другие проблемы, переживания из-за детей.

— Вы сказали: ноги сбивали, — и я, глядя на ваши красивые туфли, вспомнил, как пресса писала, что, надевая новые ботинки, вы натирали кровавые мозоли...

— Ой, это была трагедия, не напоминайте — в плане обуви я ненормальная. Ботинки приходилось менять раз в два года, и пока я их обкатывала, все знали: близко ко мне лучше не подходить — характер резко портился. Минимум неделю меня старались не трогать...

— Травм у вас было много?

— Хватало с лихвой, случались и тяжелые. Хотя повезло — обошлось без таких, которые выбили бы из сезона или остановили бы движение вперед. Был вот одиночник Вова Ковалев, и когда он первый раз выиграл чемпионат мира, мы оказались на встрече с болельщиками. Кто-то задал вопрос: «Ну как — тяжело вам приходится?» — и давай Вова рассказывать, как ему и это непросто, и то, и се... Слушая его, я все время ловила себя на мысли: «А что, разве мне легко? И здесь пришлось зубы сцепить, и там»... Потом одернула себя: «Вроде тяжко, но не настолько, чтобы всем жаловаться». Хотелось спросить Ковалева: «Зачем плакаться? Ты же пережил это, преодолел».

— Все-таки он одиночник, а вы могли поделиться переживаниями с партнером...

— Причина опять-таки в другом.

— В характере?

— Не совсем, а чтобы было понятно, расскажу вам один случай. Как раз у меня начались романтические отношения со вторым будущим супругом, но нас просто загнали в клетку: у меня неприятности на работе, у него... Все мое окружение не воспринимало меня в этом новом, как они считали, романе, хотя мне казалось, что это уже нечто большее. Вдобавок и дома конфликт, и Саша маленький — в общем, катастрофа... Мы с Леней снимали квартиру, и вот выходим однажды в московский замызганный двор, сзади нас хлопает дверь подъезда, и стая ворон с жутким криком поднимается над мусорным ящиком. Над головой серое небо, куда ни ткнись, проблемы, а я говорю: «Ленечка, видишь, птички летают». Он на меня изучающе так посмотрел: «Ириш, это вороны».

Я это, собственно, к чему? Любую ситуацию можно истолковать так или эдак: одному все больно, а другой старается не унывать. Синяки и шишки — это тоже часть нашей профессии, поэтому нужно уметь превозмогать себя, проходить через боль. Кроме того, следует знать, что к травмам и неудачам приводят либо техническая или методическая ошибка тренера, либо твоя несобранность, то есть зачастую ты сам в своих неприятностях виноват и, получив по заслугам, должен это пережить.

— В том, что прямо на льду умер чемпион мира Сергей Гриньков, виновато фигурное катание?

— Нет, конечно, — наверное, не виноват никто. У Сережи было больное сердце: досталось ему по наследству, — просто, пока человек в спорте, за ним по пятам ходят врачи и достаточно серьезно обследуют, а когда он становится профессионалом, должен сам, не скупясь, тратиться на медицину, следить за режимом...

— Мы вспоминали американцев Тай Бабилонию и Рэнди Гарднера: правда ли, что прямо из олимпийского Лейк-Плэсида Гарднер попал в психушку, а его партнерша увлеклась наркотиками и едва не погибла от передозировки?

— Ну нет, психушка — это вообще наше слово. Привыкли: если человек туда загремел, он или диссидент, или совсем не в себе — на нем сразу ставят клеймо, и бедолага становится невыездным. У Рэнди был просто психологический срыв: вследствие очень тяжелой стрессовой ситуации он действительно оказался в больнице. Мы в таких случаях пытаемся выкарабкаться самостоятельно, а американцам помогает психолог, который работает с каждым отдельно, назначает какие-то препараты, лечебные процедуры. Что же касается Бабилонии, то проблемы с наркотиками возникли у нее гораздо позже — в то время они с Гарднером уже выступали в профессиональном шоу. Опять-таки разыгрались чувства: у нее была не очень взаимная любовь.

«Оксана Баюл во многих вещах осталась ребенком: мозги, образование у нее даже не на уровне старшеклассницы»

— Как человек, воспитанный советским обществом и впитавший его устои и моральные нормы, вы никогда не устраивали из своей жизни — тем более личной! — шоу. Как вы относитесь к тому, что периодически устраивает в Соединенных Штатах украинская фигуристка Оксана Баюл? Что думаете о ее скандалах, эпатажных признаниях, экстравагантных поступках?

— Лично мне эту экзальтированную девочку жалко, и я не случайно ее так называю. Оксана росла без семьи, при этом никто из взрослых не взялся подготовить ее к самостоятельной жизни (хотя были все же несколько человек, которые пытались помочь ей, но без особого успеха). Она безумно талантлива, однако во многих вещах осталась ребенком: мозги, образование у нее даже не на уровне старшеклассницы.

— Плюс смещенные ориентиры?

— Конечно. Помню, когда впервые выиграв первенство Европы, она приехала на чемпионат мира, американцы попросили меня помочь с переводом. Тогда Баюл спросили о причинах ее перехода к Змиевской (до этого она готовилась у другого специалиста), и Оксана ответила: «Вы знаете, я была просто голодная, а Галя Змиевская не только тренировала — она еще и кормила».

«Сильнее допинга, чем спорт, особенно если добился больших результатов, вообще ничего в жизни нет». Светлана Хоркина, Ирина Слуцкая, Евгений Плющенко, Ирина Роднина

— Ужас!

— Когда я перевела это американцам, они были в шоке. Почему я называю ее экзальтированной? Потому что она стала часто пользоваться запрещенными приемами, и если в начале это была правда, то уже потом игра на публику, желание подогреть к себе интерес...

— Американцы такие истории любят!..

— Умные — нет!

— А сколько их, умных?

— Не надо иронизировать — ничуть не меньше, чем у нас. Благодаря Задорнову мы стали смотреть на Америку примитивно, но она перед первым встречным не раскрывается. Могу вам сказать, что не один год там проработала, прежде чем меня впервые пригласили в семью на праздник...

У них частная жизнь абсолютно закрыта, и хотя они не двуличные, вполне могут искренне сопереживать, сами откровенничать не станут. Наверное, это правильно, а то у нас как? На кухне друг другу душу открыли, а потом тем, что узнали, в спину ударили. У нас испокон веку анонимки писали, а у них понятия «анонимность» не существует — зато есть лояльность, потому что они давно привыкли доверять своему государству. Если американцы о ком-то говорят или пишут, то не из желания утопить этого человека, а потому что пекутся об интересах страны.

— Ира, скажите, а у нынешних фигуристов лучше техника, выше мастерство, чем у ярчайших представителей вашего поколения?

— Сравнивать в корне неверно, да это и невозможно. Никто не лучше, не хуже: у каждой эпохи свои технические особенности, свое музыкальное сопровождение, свои, в конце концов, правила — где-то раз в 10 лет их меняют, и естественно, появляется другая техника. Да и развитие телевидения вынуждает вносить приличные коррективы...

Владимир Путин, Ирина Роднина и президент Международного союза конькобежцев Оттавио Чинкванте на торжественной церемонии открытия чемпионата мира по фигурному катанию

— Думаю, вы и сегодня не потерялись бы, правда?

— Знаете, мне было очень комфортно в моем времени, и ни на какое другое не претендую. Пусть проявят себя молодые — пришел их час, и путаться у них под ногами, наверное, ни к чему. У нас в фигурном катании была судья-англичанка — необычная женщина, мощная личность. Судила она все: и танцы, и пары, и одиночное катание, — такие универсалы наперечет, — и когда я видела ее в судейской бригаде, чувствовала себя спокойнее, потому что она была объективна. Эту состоятельную даму, которая держала крупнейшие магазины золота и столового серебра на Оксфорд-стрит...

— ...нельзя было купить...

— Дело даже не в том, что кто-то может польститься на деньги, а кто-то нет: каждый человек — это клубок понятий, стремлений, противоречий... Мы тем не менее знали: если она судит танцы, жди переворота, потому что эта женщина была, как мне кажется, великим комбинатором не только в финансах, но и в покере. Вместе с тем в ней ощущалась какая-то основательность, и вдруг она мне сообщает: «Это мои последние соревнования». — «Да вы что?» — удивляюсь. Англичанка вздохнула: «Пришло другое поколение — я это фигурное катание уже не понимаю, а раз так, не могу и судить».

Рано или поздно такие слова должен себе сказать каждый, и меня, например, нынешнее судейство, мягко говоря, озадачивает. Не потому, что оно хуже-лучше, — просто то, что у нас считалось техническими ошибками, теперь называют каким-то высшим коэффициентом сложности.

«Вы думаете, я поесть не люблю? Особенно уважаю шампанское с хорошим украинским салом»

— Когда вы последний раз катались?

— Совсем недавно — канал «Россия» предложил поучаствовать в телепроекте «Танцы на льду». Единственное, о чем я попросила, — подобрать мне партнера. Остановились на кандидатуре Артура Дмитриева: я видела его на соревнованиях, на тренировках, в жизни — очень надежный человек, исключительно.

— А почему вы не захотели кататься с Зайцевым или с Улановым?

— Леша уже не может поднять, Саша тоже, а что за парное катание без поддержек?

— Неужели с тем же Зайцевым выйти на лед уже невозможно?

— Шура очень толстый — надо ему похудеть (хотя Артур тоже не худенький, но зато мощный). Знаете, я ведь тоже понимала, чем рискую, соглашаясь на предложение телевизионщиков. Во-первых, тренировалась на льду, по большому счету, дней 12 до выступления, во-вторых, ботинки опять новые (те, в которых я выступала, пролежали пять лет и обветшали)... Что интересно, ботинки у меня всегда были мягкие, а у тех, что для современных фигуристов шьют, жесткие колодки — на них только с гор спускаться. Тем не менее я пошла на все это, чтобы вновь себя испытать, проверить.

— И как?

— Да нормально. Для начала надо было привести себя в форму, и я это сделала. Каким образом? Полтора месяца каждый день пробегала по 10 километров, перешла на очень ограниченное питание — последний прием пищи не позже пяти вечера, и только салат. Главное, я поняла, что до сих пор могу победить себя.

— Ноги, тело вспомнили то, что умели?

— Что-то вспомнили, что-то нет. Не буду лукавить: тело, конечно, уже не то.

— Вы вот скользили по льду, партнер вас поддерживал, подбрасывал... Это вызывало радость, бурлила кровь?

— Да, ну естественно. В парном катании я всегда любила поддержки, и почему утверждаю, что это архитектурный вид спорта? В отличие от танцоров и одиночников, мы можем выстраивать поддержки и вверх, и в сторону, можем переплетаться по-разному, а не только на уровне живота, как в танцах...

— Легендарный спринтер Валерий Борзов говорил мне, что если бы он сейчас побежал стометровку, у него бы все поотрывалось...

Ирина Роднина и Дмитрий Гордон, Москва

— (Улыбается). Немудрено.

— У вас такого ощущения не было?

— Ну, мы же катались без фанатизма — выполняли лишь то, что могли по своему физическому и техническому состоянию, да и площадка была маленькой (хотя все равно это колоссальный труд).

— Я уж не спрашиваю, как удается вам так хорошо выглядеть, не спрашиваю и о диетах — все уже ясно...

— Диета полезна и для здоровья, особенно когда есть проблемы с почками, желудком, пятым-десятым. Наша советская медицина научила меня не попадаться ей в руки — каждый раз, когда это случалось, я загадывала одно желание: чтобы больше такое не повторилось. Вообще, стараюсь все делать так, чтобы потом не было мучительно больно. Вы думаете, я поесть не люблю? Как бы не так! Особенно уважаю шампанское с хорошим украинским салом...

— ...потом наверняка мороженое...

— Нет, вот к мороженому как раз равнодушна, но есть, как известно, продукты, вызывающие в организме конфликты и революции. Значит, надо от них отказаться, иначе получается (в этом наш советский характер), что сначала мы создаем сложности, а потом их преодолеваем и чувствуем себя героями.

— Вашим характером я восхищаюсь. Скажите, а вы когда-нибудь плакали?

— Конечно.

— И до сих пор это случается?

— Самое ужасное, что я достаточно сентиментальна — заплакать могу даже в кино. Я совершенно не могу видеть боль и кровь, не выношу всяких гадов, любое физическое насилие для меня ужасно. От многого можно плакать в кино: во-первых, никто не видит, во-вторых, это очищает душу, — но вот когда умерла мама, слез не было. Ужасно, ужасно!.. Мне очень больно, что я не смогла приехать, когда она болела, даже на ее похоронах не была. Господи, я так страдала, а глаза были сухие... Есть просто вещи, от которых человек всю жизнь будет плакать, но по-другому...

— По-моему и Россия, и Украина, и другие бывшие республики некогда нашей общей страны были и остаются неблагодарными по отношению к людям, которые составляют гордость этих стран, этих народов. Я не считаю зазорным (напротив — это большая честь!) сказать вам в глаза, что вы великая женщина. Спасибо за то, что вы есть, и дай Бог, чтобы все у вас складывалось хорошо!

— (Растроганно). Благодарю вас за теплые слова (уверена, они искренние), но как женщина не должна ждать благодарности от своего ребенка, так, наверное, и любой человек, который чего-то добился... Мы живем, трудимся, в чем-то себе отказываем и совершаем поступки вовсе не потому, что рассчитываем на чье-то спасибо. Тот, кто этого ждет, никогда ничего не получит, а вот если своей дорогой идешь и занимаешься делом, которое безумно тебе интересно и приносит удовлетворение, если плоды твоего труда многим еще и помогают, как правило, само собой все и складывается.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter