Петр ПОДГОРОДЕЦКИЙ: «Уже плотно сидя на кокаине, я был приглашен в Кремль, где получил из рук Ельцина орден Почета»

(Продолжение. Начало в № 10-15)

«ЙОСЯ! - СКАЗАЛ КОБЗОНУ САКСОФОНИСТ. - Я С ТОБОЙ РАБОТАЮ 20 ЛЕТ, А ТЫ ЧМОРИШЬ МЕНЯ, КАК ПАЦАНА»

Кончилось мое пребывание у Иосифа Давыдовича трагически для его ансамбля. Дело в том, что Кобзон в те времена был натуральным деспотом. Подозреваю, что происходило это оттого, что он находился в полной «завязке». До этого, говорят, выпивал и был душой-человеком, во всяком случае, по отношению к собственным музыкантам. А любая «завязка», по себе знаю, деформирует психику, и поведение человека приобретает самые причудливые формы.

У Кобзона это выражалось в том, что ему обязательно надо было гнобить кого-то из музыкантов. По поводу и без повода он говорил, что такому-то музыканту место в похоронном оркестре, что играет он, как говно, в общем, эпитетов не жалел. Музыкант покорно выслушивал, опустив глаза, потом Кобзон оттаивал и через некоторое время переходил к другому объекту. Все были знакомы с этими правилами игры, и никому в голову не приходило не то чтобы возражать, но и произносить что-то в свое оправдание. Во всяком случае, до тех пор, пока Иосифу Давыдовичу почему-то не захотелось выбрать козлом отпущения меня.

На заявление, что я, мол, играю, как говно, я вежливо спросил, что если это так, то в каких же целях уважаемый маэстро пригласил меня в свой суперпрофессиональный коллектив, да еще время от времени дает мне возможность сопровождать моей сраной игрой его могучий и волшебный голос? Не ожидавший такого хамства, привыкший к абсолютной покорности и повиновению подчиненных, Кобзон даже не нашелся, что ответить. Вдруг взял и прекратил меня доставать.

Но зернышко упало, Аннушка уже пролила масло... Старикам стало обидно, что их склоняют по поводу и без такового, а молодому удалось лихо отвертеться. И как-то раз, когда Кобзон наехал на саксофониста Яшу Гафта, который играл с ним лет 20 и, казалось бы, принимал правила поведения в ансамбле целиком и полностью, произошло непредвиденное. Яков Самуилович взбрыкнул: «Йося! Я с тобой работаю 20 лет, а ты чморишь меня, как пацана!». После чего сложил свой сакс в футляр и ушел. А маэстро возьми да и вспыли: «Да пошел ты!.. Вали отсюда!».

Эту ситуацию пытались уладить все. Обе стороны понимали, что не правы. Кобзон понимал, что Яша - музыкант замечательный, преданный ему и найти равноценную замену невозможно. Гафт осознавал, что относительно спокойной и сытой жизни придет конец и придется побегать, прежде чем обретешь новую работу. Но ни тот, ни другой на уступки не шли. Извиняться перед Яшей самому Кобзону? «Да кто он такой?».

Гафт же на все просьбы сходить на поклон к Давыдычу и решить дело миром требовал извинений. В общем, так ушел первый музыкант.

Затем настала очередь барабанщика, потом гитариста. В некогда стабильном коллективе началась кадровая текучка, а я понял, что своим необдуманным поступком нажил себе могущественного врага и теперь нужен только малейший повод для того, чтобы уволить меня из ансамбля. Довольно долго я этого повода не давал, решив, что, пока есть возможность, надо заработать как можно больше. А потом случились у нас гастроли на Остров свободы...

«ВЫ ЯВЛЯЕТЕСЬ ЧЛЕНОМ СОЛИДНОГО КОЛЛЕКТИВА, КОТОРОМУ В КОМПАНИИ КЛОУНОВ НЕ МЕСТО»

Поездка на Кубу была приурочена к так называемому «Фестивалю дружбы молодежи СССР - Куба». Проходил он по всей стране, правда, мы в основном бывали в курортных местах от самых неизвестных до Варадеро. Ну а финальные торжества, естественно, были в Гаване. Вместе с нами работало множество других артистов, в том числе питерская команда «Лицедеи».

Я был знаком с Полуниным, Городецким и другими ребятами еще с 1980 года, когда мы работали в Питере. Мы жили вместе в гостинице, и, понятное дело, я еще больше сдружился с «Лицедеями». А они какие на сцене, такие и в жизни. Представьте себе меня вместе с группой клоунов, рассекающим по пляжу с бутылкой рома в руке и огромной сигарой в зубах! В общем, через некоторое время меня вызвал Кобзон и обратился с небольшим, но строгим внушением: «Вот что, Петр! - сказал он. - Вы являетесь членом солидного коллектива, которому в компании клоунов не место. Не годится вам как мальчику...». В общем, я понял, что тучи уже нависли, слышны первые раскаты грома, вот-вот ударит молния. Поэтому действовать мне пришлось быстро и решительно.

«Всякие фестивали типа «Рок против наркотиков» я называю «Пчелы против меда», поскольку рок и наркотики неразрывно связаны»

Решать вопрос по-хорошему - это значит самому писать заявление, пока тебя не уволили. Летели мы в Москву в связи с отсутствием прямых рейсов часов 15. Прилетели часа в три дня, а тут объявление: «В семь вечера у нас шефский концерт в клубе имени Дзержинского на Лубянке». То есть времени в обрез на то, чтобы заехать домой, принять душ, сменить костюм и приехать на работу. Но я нутром понял, что завтра может быть поздно, и успел дома написать заявление о том, что прошу меня уволить по собственному желанию.

Перед концертом захожу в гримерку к Кобзону и кладу перед ним на стол заявление. Он, честно говоря, ситуацию оценил. «Умный, - говорит, - сообразил». Ну а если вовремя сообразил, то ты уходишь спокойно, без всяких сложностей, скандалов и материальных претензий. Вот так в 1987 году я снова стал «свободным агентом», проработав с великим маэстро более двух лет.

История с Кобзоном имела свое продолжение. В те времена, когда Иосифа Давыдовича не пинал только ленивый, Алексеич (журналист и бывший хоккеист Алексей Богомолов. - Прим. ред.) работал первым заместителем Артема Боровика в газете «Совершенно секретно». И он попросил меня рассказать о своей работе у Кобзона, с тем чтобы опубликовать мое интервью в газете. А маэстро не пускали в Америку, не давали ему визу, обвиняли в связях с мафией... Ну мы с Алексеичем сели, поговорили часок, и он сделал довольно большой материал. Тогда я уже снова работал в «Машине времени».

И тут на сборном концерте в ГЦКЗ «Россия», где участвовали и мы, и Кобзон, я одновременно узнаю две вещи: первое - что вышла статья с моим рассказом о работе с Кобзоном, и второе - что Иосиф Давыдович лично приглашает меня прийти к нему в гримерную. Честно говоря, у меня сердце ушло в пятки.

Алексеич - человек добросовестный, вдруг он написал что-то такое, что не понравится мэтру. А впасть в немилость Кобзона я не рекомендовал бы никому. Первые слова Иосифа Давыдовича укрепили меня в самых худших ожиданиях. «Да, Петр, - протянул он, - не ожидал от вас». Тут у меня вообще все опустилось, что может опускаться. Думаю: «Смертный приговор, конец карьере». А он продолжил: «Не ожидал, что в то время, когда люди, которых я считал своими искренними друзьями, от меня отвернулись и поливают дерьмом, вы дадите честное и правдивое интервью».

У меня отлегло. Иосиф Давыдович дал мне свою визитку со всеми телефонами: служебными, домашними, мобильными, автомобильными и дачными и попросил звонить, если что. Тут я понял, что прощен. Позвонил ему я только один раз, через несколько лет, когда моя дочь умирала от рака. Он, конечно, помог, устроил ее в республиканскую детскую больницу, затем в лучший хоспис. Я до сих пор испытываю к нему чувство благодарности и за это, и за все остальное, что он для меня сделал в самые трудные времена моей жизни.

Иосиф Давыдович - фантастический организатор. У него феноменальная память, которой он умело и профессионально пользуется. Надо видеть, как он утром, еще лежа в постели, вызывает своего директора и дает ему задания на день, примерно с полчаса. Директор стоит с блокнотом и ручкой, а Кобзон диктует: «Итак, сегодня 3 ноября. Необходимо от моего имени послать букет цветов (красные розы) такой-то такой-то в день сороковин ее супруга. Поздравить телефонным звонком (пусть меня соединят) такого-то с днем рождения. Забрать два концертных костюма из химчистки. Перенести массаж с 16 на 16.30. Позвонить от моего имени на «Мосфильм» и извиниться за то, что не приму участие в вечере в Доме кино. Соединить меня с Юрием Михайловичем Лужковым - я подтвержу свое участие в мероприятии, которое он организует. Послать такой-то два билета на концерт в «России» с моей визиткой и букетом цветов. Заказать обед в ресторане «Метрополь» на три лица». И далее в том же духе. Без пауз и перерывов, разве что сока глотнет, и все.

Музыкальная память Кобзона не менее феноменальна. Он помнит не только тексты песен, но и любое интонирование, причем независимо от того, на каком языке песня эта поется. Это может быть русский, английский, идиш - проблем не существует.

В свое время нам нужно было быть готовыми сыграть около тысячи песен, но это была лишь часть того, что он знал и мог спеть. Ну мы-то ладно, пользовались нотами, а он без всяких там «талмудов», разложенных на пюпитрах, пел, да еще как!

О его фантастической трудоспособности ходили легенды. Бывало, мы работали по три-четыре концерта вечером, а еще ездили на какой-нибудь благотворительный утренник. Я как-то поинтересовался: «Иосиф Давыдович, у вас связки не устают столько петь?». - «Нет, - ответил он, - вот ноги... ноги устают».

«КОГДА Я НЕ КОЛОЛСЯ, НЕ НЮХАЛ И ДАЖЕ НЕ КУРИЛ, МНЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ ВРУЧАЛ»

Своего музыкального коллектива он не сторонился, но держал определенную дистанцию. Это было вполне понятно, если учесть разницу в положении, социальном, материальном, профессиональном. В те времена он был в фаворе у всех, кто находился у власти, формальной или неформальной.

У Кобзона есть одна замечательная особенность: он не предает своих друзей. Как бы им трудно ни было, в чем бы их ни обвиняли, он всегда приходил им на помощь и не думал отрекаться от них. Он не стесняется общаться с ними, не избегает этого общения, даже если на него ложится какая-то тень. Мне кажется, он настолько выше всего этого, что на все потуги его очернить ему просто насрать. Как он с ними дружил, так и дружит.

«Я был знаком с Полуниным и другими ребятами из «Лицедеев» еще с 1980 года — они какие на сцене, такие и в жизни»

Повторю еще раз, Кобзон уникален, и такого человека у нас в стране нет. По величию его можно сравнить с Фрэнком Синатрой, но, при всем уважении, сравнение будет не в пользу Синатры. Если Синатра мог спеть песен 500, то Иосиф Давыдович, думаю, несколько тысяч. При этом его можно разбудить в любой момент и назвать песню. Он ее споет.

Помнит музыку, помнит слова, помнит, у кого какой проигрыш и какая после какого куплета модуляция и насколько. Иногда я сажусь за рояль и играю «что-нибудь из Кобзона». Слушателей при этом не бывает. Играю один, для себя. Играю и вспоминаю...

Я сам бы с удовольствием не читал эту главу, тем более не писал бы ее, если бы все описанное в ней, во-первых, не было правдой, а во-вторых, не приключилось бы именно со мной или теми, кто был рядом.

Я уже много раз упоминал в тексте магическую формулу «секс, наркотики и рок-н-ролл». Если о третьей ее части пишут все и очень охотно, о первой - отнюдь не все и всегда неправду, то о второй - не пишут вообще. Может, страшатся возмездия за содеянное со стороны Госнаркоконтроля, может быть, не хотят публично признаваться в своей порочной страсти, а скорее всего, просто не хотят прослыть наркоманами. Всякие фестивали типа «Рок против наркотиков» я называю «Пчелы против меда», поскольку рок и наркотики неразрывно связаны и являются своего рода законом жанра. Только каждый понимает этот закон по-своему.

А чистенькими хочется выглядеть всем, особенно с течением времени, когда некогда отвязные кумиры становятся сытенькими буржуа, приближаются к верхам власти и начинают следить за своей репутацией. А репутация развратника, пьяницы и наркомана может лишить любую звезду спонсоров, визитов к мэрам и губернаторам, президентам, а то и олигархам. Тем тоже, как правило, нравятся чистенькие и ухоженные артисты, поющие то, что от них хотят услышать.

Самое интересное, что рок-наркоманов стесняются и иногда сторонятся только в нашей стране. Почему-то западным лидерам не западло общаться с каким-нибудь Джимми Хендриксом или Миком Джаггером. Им и ордена вручали, и почести всякие оказывали. Правда, у нас говорить о таких вещах публично не принято, и отнюдь не все власть предержащие знают, с кем имеют дело.

У меня в жизни был случай, когда я, плотно сидя на кокаине, был приглашен в Кремль в составе «Машины времени» и в Екатерининском зале получил орден Почета из рук президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.

Состоялось это событие 24 июня 1999 года. Формулировка звучала так: «За достижения в развитии музыкального искусства». А потом получил еще и звание заслуженного артиста России! А вот в 1980 году, когда я не кололся, не нюхал и даже не курил, а популярность «Машины» была несравнимо выше, мне никто ничего не вручал, кроме разве что гонораров в 21 рубль за концерт. Чудны дела твои, Господи!

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter