Репортаж с петлей на шее

Виталий КОРОТИЧ 10 Января, 2007 00:00

Когда я учился в третьем классе киевской школы N 92, нам объявили, что можно будет поглядеть, как на площади Калинина (когда-то она звалась Думской, затем - площадью Октябрьской революции, позже - Майданом Незалежности) будут вешать немцев. Немцев судили в Доме офицеров, все знали, что их будут казнить, но мало кому было известно о публичности казни.

Война исказила представления о справедливости, речь для всех прежде всего шла о мести - за Бабий Яр, киевские развалины и еще за много несчастий, о которых писали в газетах и рассказывали по радио. Осужденных называли немцами, никто не обсуждал их партийности, близости к Гитлеру или воинских званий. В своей знаменитой статье из газеты "Правда" Илья Эренбург призывал: "Убей немца!" - вот их и повели на смерть. Это было первое убийство, увиденное мной, и я крепко его запомнил. Немцев казнили долго и неумело. Один из них сорвался с виселицы, его вздергивали еще раз, толпа аплодировала. Понимание таких зрелищ приходит через годы. Я помню, что дома ни о чем не рассказывал, молчал и в школе, а сегодня с осознанным ужасом вспоминаю увиденное тогда. Я впервые наблюдал смерть в лицах, конкретную, а не ту, что за годы войны стала безадресной. Слишком многих убивали бомбами с неба или снарядами, прилетавшими неизвестно откуда, а здесь казнили, глядя в лицо. Это запомнилось, и от этого вдруг стало страшно на всю последующую жизнь.

Позже я стал врачом, повидал немало мертвых и умирающих, но так и не привык к зрелищу уходящей жизни. Я только раз был на охоте, и когда увидел, как на земле билась и кричала подстреленная мной утка, навсегда отдал свое ружье другу. Впрочем, охота - дело личное, вкусовое. Но не дай Бог привыкнуть к убийству подзаконному, поверить, что государство получает право не только на установление справедливости, но и на месть и со смаком ее осуществляет. Казнь никого не запугивает и ничего не исправляет. Преступник, посаженный в клетку пожизненно, гниет и страдает в ней куда дольше, чем осужденный на эшафоте. Театральность казни не просто безнравственна. Она превращает преступников в мучеников, увековечивает их в памяти, делает незабываемыми.

Саддама Хусейна казнили под Новый год, и тут же его казнь стала зрелищем, аттракционом, вызвав к старику в черном пальто на эшафоте куда больше сочувствия, чем он, возможно, заслуживал. Недавний диктатор ушел под записанное на мобильный телефон улюлюканье и на следующий день был похоронен в родовом склепе, который, конечно, станет местом поклонения. Уже стал.

Бесспорно, это событие беспрецедентно: и по безжалостности, и по бессовестности. Так же, как всемогущий Саддам недавно убирал своих противников, сейчас убрали его. Не думаю, что по приказам Хусейна убили больше невинных людей, чем по приказам Ленина, Сталина, Мао или многих прославленных полководцев, которым ставят памятники на площадях. Победителей не судят. Но проигравшего иракского диктатора судили и повесили. Видеозапись казни не имеет отношения ни к правосудию, ни к журналистике, ни к искусству. Как снятая на пленку случка мужчины и женщины является порнухой, а не любовным фильмом - так же и заснятая казнь Саддама Хусейна стала, по моему мнению, аморальным зрелищем, а не демонстрацией правосудия.

С недавних пор модно присутствовать при рождении детей, а в некоторых странах позволено наблюдать исполнение смертных приговоров. Жизнь и смерть человека стали публичны с начала до конца, обрамлены самоуправной режиссурой и транслируются по телевидению. Вам это нравится?

Италия только что предложила ввести всемирный мораторий на смертную казнь, но с этим непросто, хотя в прошлом году исполнилось 160 лет с того дня, как Венесуэла стала первой в мире державой, изъявшей смертные приговоры из своих кодексов. Сегодня 175 стран пошли по этому пути, другие 75 (Украина в их числе) не приводят в исполнение высшую меру. Чуть более двух десятков государств продолжают казнить, причем в США убивают разнообразно: при помощи расстрела, на электрическом стуле, виселице или смертельной инъекцией. В Иране только в 2002 году отменили побивание осужденных камнями и теперь вздергивают их на стрелах подъемных кранов.

В Китае иногда расстреливают на стадионах - чтобы другим было неповадно. Во всех упомянутых государствах и еще в нескольких смерть перестала быть событием интимным, обыденность смертельных спектаклей пришла в кино и литературу. Я брал видеокассеты с записями казней в бостонской университетской фильмотеке для показа студентам, и те не ахали, а оценивали увиденное с точки зрения зрителей реалити-шоу. Привыкли. Главным сюжетом большинства голливудских фильмов, виденных ими (от которых и на наших экранах не продохнуть), являются усилия некоего борца за справедливость, который убивает врагов направо и налево, не прибегая к помощи ни государства, ни его уголовного кодекса. Трупы складываются в кучи, счет их идет на сотни, причем, словно в видеозабаве, никто не выясняет подробных причин экзекуции.

Еще раз поглядите на то, как убивали Саддама Хусейна. Человеческая жизнь необыкновенно подешевела, в каждом телевизоре с утра до вечера шевелятся человеческие трагедии, зачастую демонстрируемые с садизмом, не всегда понятным. К примеру, не могу объяснить, зачем после падения самолета или взрыва шахты у нас день за днем показывать извлечение трупов и похоронные процессии, рыдающих вдов и осиротевших детей. Мы опускаем телекамеру до замочной скважины, до уровня человека, который снял на мобильник казнь Саддама Хусейна и затем торговал записью. Не случайно представитель американских оккупационных сил резко отмежевался от этого шоу. Всему есть предел. При всех моих претензиях к заморской пропаганде могу напомнить, что ни одного из тысяч погибших во взорванных нью-йоркских небоскребах ни один телеэкран не увидел. Ни одного из трех тысяч американских солдат, убитых в Иране, мы не видели. На этом свете осталось очень немного таинств, смерть - одно из них.

Издавна только врач и священник, да еще иногда палач, получали право присутствовать при уходе человека из жизни. Если эту норму нарушали, общество, как правило, обрекалось на недолговечность или одичание. Человек не создан для убийства или для любования убийством. Еще в IV веке римский писатель Вегетиус заметил, что многие легионеры чаще били врагов своими мечами плашмя, чем стремились проткнуть их насквозь. Так же бывало в древней Элладе. Конечно же, все это неоднозначно - описаны гладиаторские бои и немало других случаев общественной кровожадности. Так что у нас есть четкий выбор из нескольких путей, протоптанных сегодня в разные стороны. По которому двинемся?