Вдова известного футболиста и тренера киевского "Динамо" Анатолия Пузача Людмила: "Чувство юмора не покидало Толю до самой смерти. "Когда я скончаюсь, - шутил он, - напишите: "Больной умер, потому что не было санитарки, которая бы убрала за ним судно"

19 марта ушел из жизни известный футболист, заслуженный тренер Украины Анатолий Кириллович Пузач, ставший олицетворением верности киевскому "Динамо". Он много лет был преданным помощником, правой рукой легендарного Валерия Васильевича Лобановского, когда тот возглавлял команду. А в сентябре 1990 года, после отъезда Лобановского в Кувейт, Анатолий Пузач по рекомендации мэтра сменил его на главном тренерском посту. То время было очень тяжелым для именитого клуба, но Анатолий Кириллович смог в 13-й раз привести его к победе в союзном чемпионате. Именно с ним "Динамо" добыло свое последнее золото чемпионов СССР. В киевское "Динамо" воспитанник футбольной школы Бердичева 23-летний нападающий Анатолий Пузач, который впоследствии будет назван одним из самых результативных украинских форвардов, попал в ноябре 64-го. Здесь стал четырехкратным чемпионом Советского Союза (в 1966, 1967, 1968 и 1971), обладателем Кубка СССР (в 1966). Всего в чемпионатах провел 215 матчей, забил 49 голов, а в 16 матчах еврокубков - 7. Играл за сборную Союза. Участник чемпионата мира в Мексике в 1970 году. На поле был бойцом, трудягой. Отличался мобильностью, прыгучестью, отлично играл головой. Бесстрашно вступал в единоборства. Его партнерами тогда были знаменитые Андрей Биба, Йожеф Сабо, Леонид Островский, Федор Медвидь, Виктор Серебряников, Виталий Хмельницкий, Вадим Соснихин, Владимир Щегольков, Василий Турянчик, Анатолий Бышовец, а тренерами - Виктор Маслов и Александр Севидов. В 72-м году в жестком столкновении на поле Анатолий Пузач получил тяжелую травму, поставившую крест на его карьере футболиста. Вскоре он становится бессменным вторым тренером киевского "Динамо", а в 2000 году по состоянию здоровья оставляет и тренерскую работу. Последние годы Анатолий Кириллович мужественно переносил один недуг за другим. Вместе с ним "проживали" его болезни жена Людмила Сергеевна, дочка Оксана, сын Алеша, родственники, друзья, поклонники. До самого последнего часа все верили, что 64-летний Анатолий Кириллович встанет на ноги. Но судьба распорядилась иначе...

"ПЕРВУЮ БРАЧНУЮ НОЧЬ МЫ ПРОВЕЛИ В БЕСЕДКЕ, ВТОРУЮ - В МАШИНЕ. А ПОТОМ СВАДЬБА ПРОДОЛЖАЛАСЬ БЕЗ ЖЕНИХА"

- До сих пор не могу поверить, что Толи больше нет. Умом понимаю, а смириться не получается. Все как во сне... Когда он болел, мучился, было ужасно тяжело, но сейчас еще тяжелее.

Дома не могу находиться, приезжаю только старую кошку кормить, ей уже 19: она там осталась одна. Толя кошек не очень баловал вниманием, а Люсю, когда никто не видел, гладил. Но если я внезапно заходила, сразу прогонял. А овчарку, которая у нас была, он любил. Сын в армии с ней служил. Там собака прыгнула с четырехметровой лестницы и перебила себе лапы. Ее в Киев на операцию привозили, металлические штифты вживили. Толя выгуливал ее в парке, бегал с ней кроссы. В последние годы у собаки началось отторжение этих имплантатов. Она года два страдала от боли, все время падала, пришлось ее усыпить...

Боже, что же произошло? Я, когда не сплю, плачу. И почему-то все время вижу, как Толя в гробу лежит. Не похожий на себя, только волосы остались прежними и брови. Под глазами - огромные мешки: почки уже отказали. У него от болезней рот совсем маленький стал: мышцы, видно, плохо работали. Когда кушал, обливался немного, потому что губы почти не размыкались. И язык опухший был. Вот так болезнь уничтожила человека - здорового, крепкого.

Он очень хороший был, все его любили. Когда мы переехали на новую квартиру, соседи, с которыми мы раньше жили, позвонили и сказали: "Вас нет, и у нас тут жизнь умерла". Потому что Толя устраивал разные празднества. Мы открывали все двери, в коридоре ставили столы, веселились. На последний Новый год решили переодеться в карнавальные костюмы: кто -цыганки, кто - принца. Было интересно, что придумает Толя. Он появился в футбольных майке и трусах, с мячом в руке, а мы в своих накидках парились.

Пузач был очень хорошим футболистом, настоящим бойцом и трудягой

Любил, когда приходили гости. Если день рождения или какая-нибудь семейная дата совпадали со сборами или игрой, торжество переносилось. Обычно гости уже собирались расходиться, а Толя их удерживал, и все опять садились за стол. Душа компании... Если его не было, значит, и праздника тоже. Песни любил - "Цвiте терен", "Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом". Знал почти весь репертуар Утесова и Кобзона...

Рассказывал, как пел в школе со сцены: "За фабричной заставой, где закаты в дыму, жил парнишка кудрявый, лет 17 ему". Ни костюма, ни обуви - в папиных пиджаке и брюках, подвязанных веревочкой, в маминых ботах резиновых, на каблучках...

С Оксаной (дочерью. - М. Н.) чудесно танцевали - она поддавалась его движениям, а обо мне говорил, что не чувствую музыку, но я не обижалась. Мои друзья всегда Толей восторгались. Говорили, что такие семейные отношения, как у нас, редко встречаются.

Познакомились мы довольно курьезно. Я киевлянка, окончила школу, поступила в строительный институт, год проучилась. Летом нас отправили в трудовой лагерь на практику. Туда с нашим однокурсником приехал его друг Гена, оказавшийся "братом футболиста киевского "Динамо" Анатолия Пузача". Но мне это ни о чем не говорило...

Помню, 2 августа 68-го иду я по проспекту Победы, а из парадного выходит Гена Пузач. Говорю: "Привет! Как дела?", слышу в ответ: "Привет! Нормально". И понимаю, что это не Гена, а его брат-футболист, с которым они оказались очень похожи...

Растерялась, зашла в подъезд и думаю: "Боже! Как стыдно!". Навстречу Гена: "Чего ты тут стоишь?". Когда объяснила, что произошло, рассмеялся, мы вышли из парадного, и он познакомил меня с Толей.

Футболист понравился с первого взгляда. До него я ни с кем серьезно не встречалась, была девушкой строгих правил, а тут прямо все внутри заколотилось. Меня поразили его красивые черные глаза. Он был загоревший, носил красное - рубашки, футболки.

Когда Оксана поступала в институт физкультуры, одна девочка ей сказала: "Я на тебя смотрела и думала: где видела такие глаза? А потом прочитала твою фамилию в списке поступивших и поняла, чья ты дочь!".

Толе я тоже сразу приглянулась - блондинка с большими зелеными очами. Он признавался: "Когда я увидел тебя в первый раз, подумал: ага, если она еще и такая, какой представляю себе жену, уже от себя не отпущу!".

Ему почему-то хотелось жениться на сироте, чтобы помогать ей во всем. Но мой папа был электриком, а мама - аппаратчицей на заводе. Кстати, и у Толи простые родители: отец - рабочий, мама - домохозяйка.

Стали мы встречаться в дни, когда он был свободен от игр. В сентябре нас, студентов, послали в колхоз Переяслав-Хмельницкого района. Я не знала, куда точно, адрес ему не оставила. Он узнал его у моих родителей...

Поселили нас в каком-то бараке, сбили нары, постелили солому. Как-то спрашивают: "Кто здесь Полякова (это моя девичья фамилия)? К ней приехали!". А я поварихой была, как раз рыбу чистила - выхожу в тельняшке, косыночке. Смотрю - Толя! В руках арбуз, как мяч, держит.

Ранней весной пришел свататься. Я открыла калитку - он с букетом красных роз. Целует меня, а цветы не отдает. Я удивилась, а он к моей маме (отца не было) и сразу: "Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться!". Мама растерялась: "Ой, у Люды нет приданого". Толя говорит: "Мне нужно не ее приданое, а она сама!". На следующий день мы подали заявление в загс.

Через год справили свадьбу во дворе моих родителей, столы выставили на свежий воздух. Народу было полно. У Толи была двухкомнатная квартира, но там гости заночевали. Так что нам, молодоженам, притулиться было негде. Первую брачную ночь провели в беседке у соседа, вторую - в машине. А потом он уехал на сборы. Свадьба продолжалась, но уже без жениха.

"КРИЧУ В МУКАХ И СЛЫШУ - АКУШЕРКА ГОВОРИТ: "ДЕВОЧКА!", А У МЕНЯ В ГОЛОВЕ: "ЧТО ДЕЛАТЬ? Я ЖЕ ПАЦАНА ОБЕЩАЛА..."

- Вот так и стали жить: я училась в институте, он играл. Должна была рожать, врачи говорили, что по всем приметам будет мальчик. Когда он меня в роддом провожал, заявила: "Сына тебе подарю!". Кричу в муках и слышу, акушерка говорит: "Ой, девочка!". И у меня в голове: "Что теперь делать? Я же пацана обещала, а тут вдруг девка". Сообщила мужу, а он: "Какая разница? Это ж наш ребенок!".

Поклонниц у Анатолия Пузача было много, но девушку он выбрал себе одну на всю жизнь

Хотела назвать дочь Дашей, но он настоял на имени Оксана. Когда везли малышку из роддома, Толя за рулем сидел, а ее, плачущую, держал Гена и недоумевал: "Почему она такая красная и некрасивая?". Толик возразил: "Красавица!". Дома положил нашу кроху на кровать, лег рядом, целует и восхищается: "Ой, какая красивая!". Мы ему: "Еще нельзя целовать, она же новорожденная". А он: "Дочка ведь моя - выйдите из спальни, пожалуйста, не мешайте".

Сына родила через неделю после защиты диплома. Утром в 20 минут шестого на свет появился мальчик, мы с акушеркой, принимавшей у меня и дочь, обрадовались. Она позвонила мужу, а Толя подумал, что его разыгрывают: "Сейчас приеду в больницу и сам все узнаю".

После института надо было четыре года отработать. Толя на сборах, я Оксану - в садик, Алешу - в ясли, сама - на службу. И все - пешком, детей носила на руках. Намоталась...

Толя своим именем почти никогда не пользовался. Оксаночке не было годика, когда я хотела устроить ее в ясли, которые были ближе к моей работе, чтобы везде успевать. Мне сказали, мест нет. Как-то опаздывала, пыталась сократить путь и перелезть через забор, но не смогла. Милиционер меня подсадил и отругал: "Мамаша, как вам не стыдно - с ребенком, а так бегаете!".

Пожаловалась Толику: "Прямо не знаю, что делать", он с братом пошел в ясли, где мне отказали, вернулся: "Завтра неси документы". Стало немного легче.

На работе мало кто знал, что муж у меня - известный футболист. И в школе, где учились Оксана и Алеша, не догадывались, что их папа - знаменитый Анатолий Пузач, который своей игрой множил славу киевского "Динамо" и выступал за сборную СССР. Как-то в поликлинике одна медсестра сказала: "Знакомая фамилия Пузач. Есть такой футболист. Не ваш ли родственник?". Я в ответ: "Это мой муж". - "Да вы что, не может быть!".

Толик, выходя на улицу, надевал кепку, очки, чтобы болельщики его не узнали. Не выносил, когда к нему подходили и начинали давать разные советы, - сразу уходил. Интервью не любил - его на телевидение часто приглашали, но он отказывался. Поклонницы у него, конечно, имелись, даже из Бердичева, где он начинал играть, приезжали. Но он был до того честный человек, что можно было не сомневаться в его верности.

Программу, которую ему давали на отпуск, выполнял добросовестно. Ездил бегать кроссы в Пущу-Водицу, брал нас с собой. Я вдоль трассы везла коляску с маленькой Оксаной, а он тренировался сколько нужно.

Про свое бедное детство рассказывал. Его отец одно время заведовал столовой - доверял всем, широкой души был человек. Комиссия обнаружила недостачу тарелок, кастрюль. Ему сказали: судить будем или заплати. Пришлось продать все, что дома было, к тому же каждый месяц высчитывали часть зарплаты. Очень тяжело им пришлось, все время - супчик из картошки и воды, где немножко масла плавало.

Мама дала ему хлебные карточки, а он шел вдоль реки, камешки в воду бросал и случайно выкинул эти карточки. Вернулся домой ни с чем, мать стала кричать и волосы на себе рвать: "Чем теперь кормить семью?". - "Я так испугался, - вспоминал Толя, - что на всю жизнь запомнил этот случай".

В детстве болел - ему даже хотели удалить почку. Не разрешали бегать - мама бутсы прятала, а он все равно с ребятами гонял тряпичный мячик или банку. Бабки посоветовали: "Пусть пьет парное молоко, сметанку кушает". И он ходил к тетке, у которой была корова, трижды в день за кружкой свежего молока.

А больше ничего нельзя было - ни жареного, ни острого, ни мяса. На Пасху или Рождество все ели колбаску, а он в кровати отворачивался к стене, чтобы не видеть. Хозяйственным слыл. Когда поправился и уже можно было не ограничивать себя в еде, съедал не все - прятал в чемоданчик. А через неделю, когда вкусностей уже не было, извлекал запасы и всех угощал...

"ТЫ НА "СТАРИКОВ" НЕ РАВНЯЙСЯ: ОНИ ЗАРЖАВЕЛИ, - ГОВОРИЛ ВИКТОР МАСЛОВ. - А ТЫ ЕЩЕ МОЛОДОЙ, ДОЛЖЕН БЕГАТЬ ЖЕРЕБЦОМ!"

- Во Львове взяли его в армейский клуб. Привели в комнату, где футболисты резались в карты. Он поздоровался, на него - ноль внимания. Лег на кровать, которую ему показали. "Смотрю в потолок, - вспоминал, - и слышу, как один из картежников пренебрежительно цедит: "Деревню уже сюда привозят, всякую шваль". А я думаю: "Ничего, добьюсь, что стану лучше тебя". И таки стал.

Пригласили Толю в киевское "Динамо". А там уже уходило целое поколение футболистов: Виктор Серебряников, Владимир Щегольков, Леонид Островский, Андрей Биба, Йожеф Сабо, Вадим Соснихин... Не знаю, прилично это рассказывать или нет... Виктор Маслов, главный тренер, ему говорит: "Ты на "стариков" не смотри, на них не равняйся: они уже заржавели. А ты еще молодой и должен бегать жеребцом. Так что давай!".

Анатолий Кириллович был очень хорошим семьянином и превыше всего ставил дом. С женой, дочкой и внучками

Маслов ставил его в основной состав, и сплетни ходили, что Толя - его зять... А у главного и дочери-то не было. Толя смеялся.

Как-то ждали его после матча. В доме сделали генеральную уборку, я приготовила его любимые блюда. Три часа ночи, четыре. Говорю детям: "Ложитесь", но они не хотят. Если наши выигрывали - Толик возвращался, улыбаясь, а проигрывали - настроение совсем другое: "Чего не спите? Делать вам больше нечего!".

Любил есть только горячее - прямо со сковородки. Уже через минуту заявлял: "Холодное не буду". Суп должен был кипеть, чай - тоже. А ел с таким аппетитом, что уже сытые внучки просили: "Бабушка, дай нам то, что дедушка кушает".

Перед Оксаниным выпускным смотрели мы с ней журнал "Америка". Там были снимки красивых девушек в нарядных платьях, и одно нам очень понравилось. Мы перед поездкой за границу папе это фото показали, я спрятала 100 долларов в бутсы "Адидас" и попросила: "Не красней, когда сумки будут проверять, а то сразу поймут - дело нечисто".

Обошел он там много магазинов и привез дочке роскошное малиновое платье, перчатки гипюровые к нему подобрал, босоножки. Оксана рассказывала, что когда появилась на балу в этом наряде, мальчишки умоляли ее: "Не уходи, постой возле нас".

На выпускной дочери Толя прилетел из Ялты, где проходили сборы, но уже утром должен был вернуться. Пришли мы домой после праздника, ждем Оксану, солнце восходит, а ее все нет. Мы начали беспокоиться с каждой минутой все больше - никогда я не видела, чтобы Толя так перенервничал из-за дочери, да и я наплакалась. Но все обошлось, напрасно волновались...

"ОПЕРАЦИЮ ДЕЛАЛИ, ПО СУТИ, БЕЗ НАРКОЗА... ВРАЧ ГОВОРИЛ ТОЛЕ: "КРИЧИ. Я ЗНАЮ, ЧТО БОЛЬНО"

- Это в 72-м случилось (Оксане было три годика): "динамовцы" играли с "Зарей", я включила телевизор в комнате на полную громкость, а сама на кухне готовила ужин, чтобы горячий был, когда он придет после матча. Прислушивалась к комментатору, но момент, когда его вынесли с поля, - на 36-й минуте - упустила...

Жду, что вот-вот Толя должен появиться. Звонок в дверь. Открываю - Сережа Доценко, наш сосед, протягивает мне спортивную сумку: "Анатолий травму получил, ему бровь разбили". - "Где он?". - "В больнице".

Утром я нагрузила сумку едой - он же голодный, с вечера, наверное, не кушал! - и отправилась к Толе с Алешей на руках и маленькой Оксаной. Со мной поехал и врач "Динамо" Берковский. Заходим в палату - Боже! - Толя лежит весь забинтованный. В борьбе за верховой мяч защитник попал ему головой в лицо - один глаз красный, брови разбиты, на них наложено несколько швов. И плюс ко всему - сотрясение мозга, осколочные переломы. Поэтому необходимую операцию отложили на пару недель и делали ее, по сути, без наркоза - по живому. Пять переломов! Осколки вытаскивали спицами. "Я так кричал! - рассказывал Толя. - А врач говорил: "Кричи! Я знаю, что больно". После той травмы муж признался: "Я больше не смогу играть наверху, буду бояться". А у него такая прыгучесть была!

Когда в 73-м в "Динамо" пришел Валерий Лобановский и взял Толю тренером, муж стал больше бывать дома. Сначала тренировал дубль и до игры у него полдня было свободных - мы вставали в четыре утра и ехали на рыбалку или по грибы. К трем возвращались, и он отправлялся на стадион.

А в 90-м Лобановский перед Эмиратами уговорил Толю стать главным тренером "Динамо". Хотя муж признавался: "Я могу работать на этой должности, ведь я - хороший практик. Но именно работать, а не руководить". Считал себя мягкотелым, но ребята перед тем, как идти к Лобановскому с какими-то проблемами, заходили к нему...

Союз развалился. Первый чемпионат независимой Украины "Динамо" уступило симферопольской "Таврии". Толя написал заявление об уходе. Его приглашали в Россию, в Узбекистан, но он никуда не хотел забираться далеко. Говорил: "Как это так - я уеду, а вы здесь останетесь?". Он был хорошим семьянином, превыше всего ставил дом.

- Тогда мы жили тяжело - все сбережения сгорели, как у многих. Толик подрабатывал комиссаром на матчах, я часто ездила вместе с ним.

Лобановский ему постоянно звонил. Приехал в Киев перед Кувейтом. Мы с мужем были у Васильевича на даче. Он снова уговаривал Толю отправиться с ним. А Толя ни в какую: не могу, мол, бросить семью, и все. Тут еще первая внучка родилась, хлопот прибавилось.

Первое слово, которое произнесла третья внучка Лизочка, было "деда"

Лобановский ко мне обратился: "Люда, поговори хоть ты с ним". Я мужу: "Может, передумаешь?". А он: "Тебе что, денег мало? Ты что, бедствуешь?". - "Нет", - отвечаю. "Тогда буду дома сидеть". Его слово было - закон.

А потом Валерий Васильевич окончательно вернулся в "Динамо" и никого другого, кроме Толи, своим помощником видеть не хотел. Помню, получил муж первую премию 600 долларов. Говорит: "Давай поможем твоей сестре и моему брату - дадим им по 100 долларов". Так и сделали. А мне купили полушубок за 700 гривен.

В 2000-м динамовцы в Израиле были на сборах. Там у него поднялась температура - 38,9, пролежал три дня. Лобановский попросил: "Кириллыч, хватит болеть, надо работать". И он болезнь переносил на ногах.

В Киеве Толе стало совсем плохо. Врачи точного диагноза не поставили, но посоветовали отдохнуть в какой-нибудь теплой стране (как раз был конец сезона). И мы с ним впервые за нашу совместную жизнь полетели вдвоем в Арабские Эмираты - на две недели. А до этого он все время отговаривался: "Я дома столько времени не был, зачем куда-то поеду?".

Уже на второй день после отпуска у него поднялась температура. Думали, легкое недомогание. В апреле он попал в госпиталь, врачи его обследовали и обнаружили проблему с легкими: слипаются альвеолы. Сказали: "Ничего страшного, с этим диагнозом можно жить".

Свое 60-летие 3 июня 2001 года он отметил на больничной койке. Поздравлять приезжали Валерий Лобановский, Григорий и Игорь Суркисы, кто-то из Федерации футбола Украины. И все - на работу он уже не вышел...

Выписали из клиники. Летом мы поехали на дачу, а у него все время подкашивались ноги. Ходит, ходит - упадет. Сделает еще несколько шагов - снова падение. А он был такой крепкий! Ребята, с которыми Толя играл через теннисную сетку в "дыр-дыр", говорили восхищенно: "Кириллыч, какие у вас ноги накачанные! Представляем, какими они были, когда вы играли".

В октябре 2001-го "Динамо" отправило его в Германию на обследование (я была вместе с ним), полностью все оплатило. И там врачи окончательно поставили диагноз: нарушение всей мышечной системы. Когда человек без тренировки набегается, у него ноги болят, но у здорового все приходит в норму, а у моего Толи уже не восстанавливалось. Прописали ему гормональные таблетки. Он стал их принимать и сразу набрал 20 килограммов. Но ничего не помогало...

Стало барахлить сердце. Пульс доходил до 130 ударов в минуту. В январе следующего года его положили в кардиологию - лежал неподвижный, я три месяца была при нем. Места в палате было мало - на ночь я ставила рядом с кроватью стулья и располагалась головой к его ногам. Так мы и спали "валетом". Тут же стоял холодильник, который громыхал всю ночь.

Из окна были видны купола Покровского монастыря - я смотрела на них и читала молитвенник. Написала на бумажке "Отче наш" и просила его хоть по утрам молиться. Но записка так и лежала у него в карманчике. Читала ему Библию и видела - спит. Он больше верил в свои силы и таблетки.

До последнего дня надеялся, что выздоровеет, хотя понимал, что болезнь неизлечима, много знал о ней. Всегда спорил с врачом: "Вы неправильно меня лечите! Те таблетки, что вы прописали, надо отменить и назначить другие. Чувствую: мне стало хуже".

В том году умерла моя мама, а потом и его мама (ей было 88). Цирроз печени на 54-м году жизни свел в могилу Толиного брата Гену. А отец скончался в 63 года, почти 30 лет назад, от сердечной недостаточности. "У всех Пузачей больное сердце", - сокрушался Толя. Не стало Валерия Лобановского. Ни на одних похоронах Толя не был. Когда умирали его товарищи по команде - Федор Медвидь, Виктор Банников, - он говорил: "Что-что снаряды рядом рвутся".

...В дом его занесли на носилках. Но он не падал духом - лежа, делал упражнения, массаж, хотя организм вообще нельзя было тревожить. И постепенно с палочкой стал ходить. На очередном обследовании в госпитале врачи сбежались, чтобы на него посмотреть, - никто не верил, что Толя поднимется. Мы прошлись по всем этажам, со всеми поздоровались. Думали, самое страшное позади...

"КОГДА ЛОБАНОВСКИЙ УМЕР, ГРИГОРИЙ СПЕКТОР СКАЗАЛ ТОЛЕ: "МНЕ ВАСИЛЬИЧ ПРИСНИЛСЯ - ЗОВЕТ НАС К СЕБЕ"

- В 2002 году у Толи началась катаракта, и ему прооперировали глаз. Потом был острый аппендицит, после удаления которого он пролежал в госпитале месяц - никак не заживало. К тому же в левой руке стала собираться гнойная жидкость (диагноз - бурсит), три раза ему ее резали...

Передвигался уже Анатолий на инвалидной коляске, но продолжал бороться с болезнями, обрушившимися на него. Обед готовил, посуду мыл, на даче поливал цветы - все делал, что было в его силах. И конечно, футбол, это - святое. Тарелку с едой поставит перед собой, следит по телевизору за игрой "Динамо" и комментирует: "Ну почему тренер этого игрока поставил? Он же никуда не годится". Словно услышав Толино пожелание, нерадивого футболиста как раз и меняли.

Последнее фото Пузача. Вопреки всем прогнозам близкие надеялись, что 64-летний Анатолий Кириллович встанет на ноги

Все лето 2004 года мы были на даче, вернулись домой в октябре. Под утро Толя проснулся: "Люда, что-то мне плохо с сердцем. Дай валидол". Я вызвала "скорую". Три часа бригада с ним возилась, делала уколы, ставила капельницу. Потом отвезли в реанимацию - обширный инфаркт...

На третий день мне разрешили его навестить. Захожу - вокруг кровати всевозможная аппаратура. Подушки кислородные. Куча лекарств. Не убрано. А он весь мокрый в постели лежит. "Боже, Толя! Что случилось?" - спрашиваю. А он говорит: "Утром мы могли с тобой уже не встретиться - всю ночь меня спасали". Рассказал, что захотелось ему в туалет, попросил врача позвать нянечку с судном. Тот посетовал, что никого нет, и сам подал утку, но выносить ее не захотел. Чувство юмора не оставило Толю и в эту минуту: "Когда я скончаюсь, напишите: "Больной умер, потому что не было санитарки, которая бы убрала за ним судно".

"Потом мне стало еще хуже, - рассказывал муж. - Чувствую, теряю сознание, могу умереть. И тут вспомнил, что Оксана вот-вот должна родить третью девочку. "Нет, - говорю себе, - я буду жить, пока не увижу еще одну внучку!".

Опять я с ним в палате лежала - мне поставили кушетку на проходе. Еще не отапливалось, я и сама заболела, поднялась температура. Лежала в ледяной постели, мерзла. Толя почти не шевелился, и у меня - еле-еле душа в теле.

Через месяц его выписали: больше инфарктников в госпитале не держат. У него стали воспаляться суставы правой руки. Я сама ему и уколы делала, и шприцем гнойную жидкость откачивала. Это очень мучительно, но он был такой терпеливый, передать не могу!

Как у него рука болела! До чего же он страдал по ночам! Днем молча сидел, а в темноте стонал. Повернуться же сам не мог. Это было ужасно! Давление то падало, то поднималось, пульс частил. Потом простудил горло, начал кашлять - с каждым днем все хуже и хуже...

Ему звонили из "Динамо", хотели проведать: "Кириллыч, мы зайдем". А он: "Зачем - полюбоваться, какой я сижу в коляске страшный? Не надо на меня смотреть! И не звоните - что я могу вам сказать? О болезни своей буду рассказывать? Она вам неинтересна". Но Владимир Веремеев все равно звонил, сопереживал. А Григорий Спектор к тому же постоянно приезжал - домой и в госпиталь. Когда Лобановский умер, сказал Толе: "Мне Васильич приснился - зовет нас к себе". Через год и Спектор скончался...

...В тот день я готовила на кухне, Толя смотрел футбол. Позвал меня: "Дай скорее валидол". Я, в который уже раз, вызвала "скорую" (нас, наверное, все бригады знали). В госпиталь его увезли в тяжелом состоянии, мне заведующий отделением реанимации сказал: "Почки уже отказали, сердце работает только за счет лекарств. Отключаем капельницы и приборы - оно останавливается".

В час ночи Толя позвонил по мобильному телефону: "Привезешь мне сок и воду". Утром приношу все это, а заведующий ругает: "Вашему мужу вообще нельзя ни грамма жидкости!". Захожу в палату, Толя спрашивает: "Я что тебя просил привезти? Где сок? Воды тоже не вижу". Говорил в манере Лобановского...

Пять минут в палате постояла - ноги у него были ледяные, синие уже, но все равно я верила, что Толя выздоровеет. И он верил - никогда не было разговоров о смерти.

Перед уходом сказала ему, как обычно, "пока", а потом почему-то подошла и поцеловала. Оксана тоже перед тем, как с мужем на пару дней уехать, поцеловала папу...

На другой день я встала рано, приготовила обед внучкам и ждала, когда приедет Алеша, чтобы отправиться в больницу. Вдруг звонок в дверь - открываю, а сын стоит на пороге с женой. Взглянула я на них и сразу все поняла...

...Теперь обязательно везу на могилу цветы, печенье, его любимые конфеты "Раковые шейки". А один раз за мной заехали, я в спешке села в машину и только на кладбище вспомнила, что ничего не взяла с собой. В ту же ночь мне приснилось, что Толя укоряет: "Почему ты с пустыми руками?". - "Пошли, - говорю во сне, - я куплю то, что хочешь". Будто сели в трамвай, едем. Надо выходить, смотрю - а его нет. Спрашиваю водителя: "Вы не видели мужчину, который был со мной?". - "Так он уже давно вышел"...

И на 40-й день, когда поминали Толю, он мне тоже приснился. Подхожу к какому-то замку, двери закрыты, возле них толпятся люди. "Что вы здесь делаете?" - спрашиваю. "Мы хотим проведать Анатолия Кирилловича". Тут двери открываются, мы заходим. И стоит мой Толя не такой, каким был во время болезни, а здоровый, цветущий, красивый. Уже без палочки (поставил ее в сторонке). Я так обрадовалась! Вижу - мама его недалеко. "А она что здесь делает?". - "Мама тоже пришла. А мне, - говорит, - здесь так хорошо" - и улыбается.

Сделал несколько шагов, слегка споткнулся. Я его поддержала. "Ты знаешь, - говорю, - столько людей пришло тебя проведать, а мне нечем их угостить. Может, схожу в магазин?". - "Хорошо", - согласился. И проводил меня до дверей...

Проснулась, улыбаюсь - на душе легко, значит, Толе там хорошо, все плохое, что он пережил, осталось здесь. А я теперь помогаю дочери растить двухлетнюю внучку Лизоньку. Ради нее он однажды выжил, петь ее учил. И первое слово, которое она произнесла, было "деда".

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter