Родной брат Остапа Вишни писатель Василий ЧЕЧВЯНСКИЙ: «Через Остапа я попал в окружение врагов Советской власти — таким же врагом был и мой брат, осужденный за фашистскую контрреволюционную деятельность...»

55 лет назад Остап Вишня впервые узнал, что 10 лет «от звонка до звонка» отсидел в лагере из-за показаний, в том числе своего близкого друга. Вопрос в том, было ли ему известно о показаниях родного брата? Павлик Морозов являлся культовой фигурой не только в советской литературе, но и в жизни. Когда сын доносит на отца, брат — на брата, это ли не лучшее доказательство того, что «дело большевиков правое»? Листаю страницы архивных дел эпохи «большого террора», где коварство преследователей и боль жертв не уступают по силе древнегреческим трагедиям, если не превосходят их. «Вопрос: За совершение каких преступлений вы были осуждены? Ответ: Никаких преступлений я не совершал. Осужден я был как участник контрреволюционной организации и организатор покушения на бывшего секретаря ЦК КП(б)У Постышева... В результате психического и физического воздействия на меня со стороны следователя я вынужден был оговорить себя и других. Когда я ни в чем не признавался, мои показания не записывали. А когда я «сдался», мне предложили писать показания. И, таким образом, почти все показания я написал собственноручно». (Из протокола допроса свидетеля Губенко Павла Михайловича, известного под литературным псевдонимом Остап Вишня, от 7 июня 1955 года).

«ЗАМЫШЛЯЛОСЬ БРОСИТЬ ГРАНАТУ НА ПРАВИТЕЛЬСТВЕННУЮ ТРИБУНУ»

Первое дело на Остапа Вишню НКВД завел в 1933 году. Когда он сдался, его предупредили: не надо слишком фантазировать. У НКВД хватало своих сюжетов. Павлу Михайловичу Губенко приносили списки с фамилиями тех, кого надо вставить в собственные показания, и он их вставлял. Но кто вправе судить людей, которых ломают пытками?

Спустя 22 года, когда началась реабилитация репрессированных сталинским режимом, Вишню пригласил на беседу (официально она называлась «допросом») помощник военного прокурора Киевского военного округа полковник юстиции Кондратьев. Ему было поручено разобраться с несколькими делами, и он собирал свидетельства оставшихся в живых.

Секретарь заполнил анкету: «Губенко Павел Михайлович, постоянное место жительства: Киев, ул. Красноармейская, 6, кв. 6, место службы: Союз советских писателей Украины, в Советской Армии не служил, беспартийный, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», судим в 1934 году по ст. 54-8 и 58-11 Коллегией ОГПУ».

Первое дело на Остапа Вишню завели еще в 1933 году. На допросах писателю приносили списки с фамилиями тех, кого надо вставить в собственные показания. И он их вставлял...

Следователь поинтересовался, что писатель думает о своем коллеге Олесе Досвитном (Александре Федоровиче Скрипале-Мищенко). Остап Вишня знал, что тот - активный революционер, чудом избежал расстрела во время Первой мировой войны за революционную пропаганду среди солдат. Член компартии с 1919 года, Досвитный был арестован в декабре 1933-го за несколько дней до него, но Остапу даже не приходило в голову, что их дела взаимосвязаны.

Объясняется это просто. На допросах в НКВД арестованному говорили: «Следствие располагает сведениями, что вы...», и дальше оглашался «преступный замысел». Арестованный не имел права спросить, откуда эта чушь, называемая сведениями. Добившись своими методами подтверждения «преступлений», следователь объявлял дело законченным и передавал на рассмотрение «тройки».

Остап Вишня ответил Кондратьеву: «С Досвитным вплоть до ареста я работал в оргкомитете Союза советских писателей Украины. С ним я жил в одном доме, и мы посещали друг друга».

Это роскошное по тем коммунальным временам с отдельными квартирами здание выстроили в Харькове, тогдашней украинской столице, специально для новой когорты советских писателей. За изогнутый фасад в виде буквы «С» и профессиональную принадлежность жильцов престижному дому дали название «Слово». И за слово же почти всех жильцов репрессировали.

Остап Вишня добавил, что Досвитный был замкнутым человеком, особенно не любил говорить о себе, но это совсем не мешало им вместе ходить на охоту. «С Досвитным я дружил и проникнут был к нему большим уважением».

После реабилитации жертв репрессий КГБ еще долго, вплоть до 90-х, не открывал свои «совершенно секретные» архивы. Достойно удивления, что в 1955 году полковник юстиции Кондратьев зачитал Остапу Вишне несколько абзацев из подготовленной к этой беседе справки:

«Досвитный на допросе по его делу показал, что он имел разговор с Озерским (член коллегии Наркомпроса УССР. - Авт.) и Пилипенко (редактор газеты «Селянская правда», где Остап Вишня работал секретарем редакции. - Авт.) об активизации террора против руководителей КП(б)У и правительства Украины. Во время этой беседы было решено ввести в состав террористической тройки вас, Слюсаренко (имелся в виду писатель Слисаренко. - Авт.) и Досвитного и поручить ей совершение террористического акта над Постышевым.

Далее Досвитный показал, что вы были назначены руководителем этой тройки и в его квартире неоднократно обсуждали план терростического акта над Постышевым. Причем, как показал Досвитный, стрелять должны были вы, а при неудаче стрелять после вас должны были Досвитный и Слюсаренко...

Досвитный также показал, что вы вначале предлагали совершить террористический акт над Постышевым в день празднования годовщины Октябрьской революции. Замышлялось бросить гранату на правительственную трибуну. Все эти показания Досвитного подтверждаете?».

Со страниц допроса Остапа Вишни почти физически слышно, как он поражен и как оторопело отвечает на вопрос о человеке, которого только что называл своим уважаемым другом: «Нет, не подтверждаю. Это выдумка... Если Досвитный так показал на допросе, то он оговорил не только меня, но и себя».

«ШПИК ТОКУЕТ ПОД ОКНАМИ. Я ВСЕГДА ПОД НАДЕЖНОЙ ОПЕКОЙ»

По приговору «тройки» писателя Олеся Досвитного (между прочим, автора сценария к одному из первых советских кинофильмов, еще немому, под глубоко символичным названием «Провокатор») расстреляли.

Спустя три года та же участь постигла родного брата Остапа Вишни - писателя Василия Чечвянского. В их семье было «всего» 17 детей. Как в шутку говорил Вишня о родителях, «ибо умели они молиться милосердному».

Настоящая фамилия Василия Михайловича, как и Остапа Вишни, - Губенко. Чечвянский - литературный псевдоним по месту рождения: хутор Чечва близ села Грунь. Павел был на полтора года младше и, прежде чем стать знаменитым Остапом Вишней, подписывался псевдонимом Грунский. Два брата-журналиста жили в Харькове, публиковали свои фельетоны в газетах, работали в журнале «Червоний перець».

Уголовник Федя Зубов и «враг народа» Остап Вишня (Павел Губенко) в Ухтпечлаге, середина 30-х

Братья-погодки были совсем непохожи: Василий - черноволосый, в мать, Павел - рыжеватый, в отца. Зато оба - шутники, острословы.

После начальной сельской школы обоих отдали в бесплатное фельдшерское училище при киевском госпитале, но революция развела их по разные стороны баррикад. Василий прошел Гражданскую войну красноармейцем, служил в Первой конной армии. А глаз он потерял не в боях, а позже, из-за нелепой случайности (рассказывали, будто какой-то не вполне нормальный поклонник напал на него). Павла же в Гражданскую швыряло с волны на волну. В 1921-м ему чудом удалось избежать большевистского расстрела за службу в войсках УНР и сотрудничество в эсеровской прессе.

С середины 20-х годов братья снова пошли «ноздря в ноздрю». Словно для того, чтобы не обижать их, судьба обоих одарила литературными талантами. Остап Вишня издал несколько десятков книг, и слава его, особенно среди соотечественников, не имела равных. Василий Чечвянский выпустил 17 книжек, которые были переведены на несколько иностранных языков. В 1990 году, после полувекового перерыва, в библиотеке «Огонька», которым руководил Виталий Коротич, вышел сборник Василия Чечвянского на русском. Переводчик Анатолий Санжаровский, вернувший читателям этого замечательного автора, назвал его украинским Михаилом Зощенко.

Когда в 1933-м Остапа Вишню арестовали, Василия Чечвянского перестали публиковать. Что-то из написанного им печатали под своими именами или псевдонимами приятели, а гонорар отдавали автору. Но семья, в которой уже было двое детей, все равно бедствовала. Вскоре была разгромлена и редакция «Червоного перця». Чтобы прокормиться, Василий взялся за переводы.

К нему приставили постоянных «топтунов». Он говорил жене: «Выглянь, шпик токует под окнами. Теперь я и под машину не могу угодить. Я всегда под надежной опекой!».

В 1936 году Евгений Петров и Илья Ильф, всегда на случай внезапного ареста возивший с собой две пары сменного белья, рискнули обратиться к Василию Михайловичу с предложением перевести свои знаменитые произведения на украинский язык. Они даже съездили к нему в Харьков. Возможно, дело и сладилось бы, но 2 ноября того же года «топтунов» отозвали на другие объекты, а Чечвянского арестовали.

Из протокола допроса Чечвянского-Губенко Василия Михайловича от 10 мая 1937 года:

«Вопрос: На предыдущих допросах вы показали о вредительской деятельности организации в области украинской художественной литературы. Дайте подробные показания по существу этой деятельности.

Ответ: Писатели-юмористы: я, Чечвянский, Ковтун-Вухналь отстаивали своеобразную теорию «о невозможности смеяться в советских условиях». С момента закрытия журнала «Червоний перець», то есть с января 1935 года, работа Ковтуна-Вухналя, Гедзь-Савицкого и моя в области сатиры и юмора носила случайный характер, но мы вели систематически, упорно и злобно агитацию о «зажиме», «о невозможности смеяться»...

В 1936 году я переключился на узкоспецифический жанр литературного фельетона и это использовал для агитации, что вот, мол, писать могу пародию и эпиграмму, напишу удачную и смешную, а вот о веселой жизни в колхозе не напишешь, потому что ее нет и писать не о чем...

Во вредительской деятельности в области художественной литературы принимали участие: Рыльский, я - Чечвянский, Волкович и другие. На протяжении двух-трех лет значительная часть украинских писателей, являясь участниками организации, не дали ни одного ценного художественного произведения. Но так как им необходимо было иметь материальную базу, то решили перейти исключительно на переводную работу... Широко использовались средства литературного фонда Союза писателей».

ОТ РАССТРЕЛЯННЫХ «СВИДЕТЕЛЕЙ» ОСТАВАЛИСЬ ЛИШЬ ПОДПИСАННЫЕ ИМИ ПРОТОКОЛЫ

Война в Испании. Германия и Япония наращивают военный потенциал. Троцкий из Мексики дразнит разоблачительными статьями. Сталин пытается натравить большинство населения на «врагов народа». Эхо громкого политического процесса о Троцкистско-Зиновьевском центре расходится по стране, достигая самых глухих уголков. Машина НКВД получила разнарядку на широкую кампанию по раскрытию «заговоров», в которых одновременно отрабатывались шпионские, антисоветские, контрреволюционные, троцкистские мотивы.

Остап Вишня и Максим Рыльский на охоте. В свое время НКВД шил Рыльскому «руководящую роль в национал-фашистской организации», компромат, собранный на него в 1936-1937 годах, тянул на расстрел, тем не менее Максим Фадеевич уцелел и остался единственным живым поэтом из украинской плеяды «неоклассиков»

Из протокола допроса Савицкого-Гедзя Алексея Васильевича, сотрудника журнала «Червоний перець» от 22 декабря 1936 года:

«Основные установки исходили из Киева, но особенно активную роль также играл и Чечвянский, который оказывал большое влияние на Рыльского, так как он являлся очень активным фашистом, непримиримым врагом Советской власти. Чечвянский жил на квартире Рыльского в 1936 году на правах члена семьи. Рыльский постоянно находился под фашистским контрреволюционным влиянием Чечвянского - брата осужденного одного из руководителей и создателей боевой фашистской организации - Остапа Вишни».

Из протоколов допросов Чечвянского-Губенко Василия Михайловича от 20 декабря 1936 года:

«Я, не желая скрывать от следствия никого из участников подполья, должен показать, что в городе Киеве, так же, как в Харькове, существует подпольная контрреволюционная фашистская организация, в состав которой входят следующие лица: Рыльский, Михальчук, Волкович, Щербатинский... Прежде всего они полностью ориентировались на германский фашизм. Беседы сопровождались восхвалением Гитлера и его различных мероприятий...

Припоминаю, что летом 1936 года Рыльский у себя на квартире до опубликования приговора по делу Зиновьева и других говорил мне, что готовилось покушение на Сталина, кто его об этом информировал, мне неизвестно...

Руководящая роль в национал-фашистской организации принадлежала Максиму Рыльскому, другие члены руководства организации мне неизвестны.

Рыльский непосредственно был связан с Бажаном, Семенко, грузинскими националистами через поэта Симона Чиковани и с русскими переводчиками, фашистами Зинькевичем, Шлейманом-Коробаном, Поступальским и другими».

Это был «высший пилотаж» - пройтись бреднем так широко, чтобы выйти на «крупную рыбу» за пределами своей территории и обеспечить «работой» коллег-чекистов в других республиках.

Следственный черторой засасывал в свою воронку писателей разного ранга. Судя по всему, дело о «фашистской организации в Киеве и Харькове» преследовало, кроме всех прочих, и цель представить ее «главарем» Максима Рыльского, за пять лет до этого уже отсидевшего почти год в Лукьяновской тюрьме. После отсидки Максим Фадеевич остался единственным живым поэтом из плеяды «неоклассиков». Компромат, собранный на него в 36-37-м годах, тянул на расстрел. Но его не тронули в отличие от тех, кого заставили клеветать.

Из знаменитых людей того времени, кроме Рыльского, в протоколах допросов фигурируют (правда, эпизодически) Бажан, Смолич и актер Амвросий Бучма. Кто-то на самом верху решал, кого - в расход, а кому достаточно «крючка», с которого тот не сорвется. Тем более что от расстрелянных «свидетелей» оставались только подписанные ими протоколы. Сами они уже не могли их опровергнуть.

«ОСМЕЯТЬ ПОД ВИДОМ ДИФЕРАМБЫ...»

Писатели были легкой добычей НКВД. А легче всего доставались ему юмористы и сатирики. «Вредительство» доказывалось их собственными произведениями.

Из протокола допроса Чечвянского-Губенко Василия Михайловича от 27 января 1937 года:

«Вопрос: Расскажите, какую практическую контрреволюционную работу вы лично проводили?

Ответ: В течение длительного времени с 1927 по 1935 год я работал в журнале «Червоний перець». Редакция являлась местом сборищ участников фашистской организации. Мною и другими ее участниками журнал был использован для контрреволюционной пропаганды. В журнале «Червоний перець» печатались контрреволюционные статьи, фельетоны, пасквили.

Вторая супруга Остапа Вишни актриса Варвара Маслюченко добровольно отправилась за мужем в ссылку на север России

Вопрос: Какие лично вами были помещены материалы антисоветского содержания?

Ответ: Контрреволюционную сущность моих фельетонов, заметок, тем для рисунков можно охарактеризовать так: стремление к искажению советской действительности, стремление к обобщению тех или иных фактов и явлений отрицательного порядка, высмеивание политики Советской власти и порядков.

Для иллюстрации привожу следующие факты: мною был написан фельетон «Переливание крови», в котором я пытался дискредитировать вождей советского правительства. Этот фельетон вошел в один из сборников моих произведений того же названия, но сборник не вышел из печати, а был конфискован».

Из протокола допроса Волковича Анатолия Сергеевича, литератора, переводчика, выпускника историко-филологического факультета Киевского университета, от 13 июля 1937 года:

«Вопрос: Какие конечные цели организации?

Ответ: ...Свержение Советской власти и установление буржуазного режима.... Сыграл большую роль журнал «Червоний перець»... В рассказах журнала была насыщена тенденцией перегнуть палку в левую сторону, скарикатурить, осмеять под видом чуть ли диферамбы политику партии в области индустриализации и коллективизации».

Можно ли поверить, чтобы высокообразованный человек, потомственный дворянин, переводчик Гейне, говорил на таком диком языке? «Тройка» поверила.

«МНЕ, НАДЯ, ШЬЮТ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОШИБКИ... БЬЮТ КАЖДЫЙ ДЕНЬ»

Остап Вишня отбывал свой срок уже почти три года, но на него по-прежнему собирали компромат. Особую ценность представляли показания его родного брата. Тем более что все знали об их привязанности друг к другу.

Из протокола допроса Чечвянского-Губенко Василия Михайловича от 27 января 1937 года:

«Вопрос: Изложите детально, когда, кем и при каких обстоятельствах вы были вовлечены в контрреволюционную деятельность?

Ответ: ...С 1924 года я занимался литературной деятельностью и по приезде в Харьков поступил на работу штатного литературного работника журнала «Червоний перець» и секретаря редакции. Через своего брата Остапа Вишню я с первых же шагов своей литературной деятельности попал в окружение врагов Советской власти... Таким же врагом Советской власти был и мой брат, ныне осужденный за фашистскую контрреволюционную деятельность...

Вопрос: Следствие располагает данными, что участники организации вели подготовку к террористическим актам. Предлагаю дать правдивый ответ.

С любимым спаниелем. После смерти писателя пес сильно затосковал и сбежал из дома

Ответ: Мне известно, что после самоубийства Хвылевого мой брат Вишня проявлял террористические стремления против руководителей партии на Украине - Косиора и Постышева. Он «обосновывал» свои террористические стремления тем, что обвинял в самоубийстве Хвылевого - Косиора и Постышева...

Вопрос: Вы лично также были сторонником террористических актов как метода борьбы?

Ответ: Я считал, что террористическими актами нельзя достигнуть цели, то есть свержения Советской власти, а поэтому террор, по моему мнению, был бесцельным. Я считал, что только в результате интервенции возможно свержение Советской власти».

В литературе описано свидание жены Василия Михайловича с арестованным мужем. Неведомыми путями ей удалось добиться пропуска. Может быть, некую роль сыграло ее прошлое: она, как и муж, воевала в Первой конной армии. А может, личное знакомство с женой Горького. Увидев мужа, Надежда Михайловна ужаснулась: он был весь в синяках. Спросила: «За что они тебя так?». - «Мне, Надя, шьют литературные ошибки... Бьют каждый день». Он не мог признаться даже ей, какие протоколы ему приходится подписывать.

15 июля 1937 года Василия Михайловича Чечвянского-Губенко расстреляли. Восемь лет лагерей получила его супруга, «жена врага народа», Надежда Михайловна.

Знаменитый карикатурист Борис Ефимов нарисовал плакат «Ежовые рукавицы». Главный герой плаката - Николай Ежов, нарком внутренних дел СССР с сентября 1936-го по ноябрь 1938 года, брал в свои колючие рукавицы многоголовую змею, символизировавшую троцкистов и бухаринцев. Разжал Ежов свои «рукавицы», попав в опалу, но до этого, как он написал в покаянном письме Сталину, «погромил врагов здорово».

Место Ежова занял Берия. Свою деятельность он начал с кадровой «чистки», чтобы освободиться от людей предшественника. Из органов были уволены и осуждены некоторые из следователей, организовавших массовый террор, в том числе в Украине.

Впрочем, еще при Ежове время от времени проводились «чистки» рядов. Трудно сказать, чем на самом деле провинился перед сотоварищами некто Владимир Юринец, до ареста преподаватель киевских вузов и по совместительству внештатный сексот НКВД.

Из протоколов допроса Юринца Владимира Александровича от 22, 23 и 24 июля 1937 года:

«Я должен сообщить следствию, что вся моя работа в органах ГПУ НКВД - это была почти сплошная провокация с моей стороны. Очень часто меня толкали на провокации сотрудники, с которыми я был связан...

В октябре 1934 года со мной в Харькове связался специально приехавший из Киева сотрудник ГПУ Пустовойтов. Вызывал он меня ежедневно в течение пяти-шести дней. Я террористической организации найти не мог и уверял Пустовойтова, что быть ее не может в Харькове, так как правительство к этому времени было уже в Киеве. Мне было брошено обвинение, что я дезинформирую. Меня довели до того, что я что-то написал о террористах, что именно, сейчас не помню...

В течение нескольких лет я постоянно бывал пьян. Пил, чтобы не думать начиная с утра. Донесения сплошь вымышленные, писались под винными парами, и на следующий день содержание их сглаживалось из памяти. Достаточно мне было случайно встретить кого-либо из знакомых, чтобы донести о его якобы контрреволюционной и террористической деятельности».

МАРЬЯНА ЕВТУШЕНКО, ВНУЧКА ОСТАПА ВИШНИ: «ДУМАЮ, МОЙ ДЕД ПОНЯЛ БЫ И ПРОСТИЛ БРАТА»

Марьяна Леонидовна Евтушенко - внучка Остапа Вишни. Ее бабушка - актриса харьковского театра Варвара Маслюченко - стала второй женой писателя. Подобно декабристкам она некоторое время сопровождала мужа в ссылке. Это был тем более смелый поступок, что для жен «врагов народа» и их детей сталинский режим тоже предусмотрел репрессии.

- Марьяна Леонидовна, после ознакомления с материалами архивного дела Василия Чечвянского, родного брата Остапа Вишни, остались некоторые вопросы. Однако сначала хочу уточнить степень вашего родства со знаменитым писателем.

- Я неродная внучка Остапа Вишни. У них с моей бабушкой Варварой Маслюченко не было совместных детей. Павел Михайлович Губенко (Остап Вишня) женился на Варваре Михайловне с восьмимесячной дочкой на руках, Марией. Это была моя мама. Вообще, их союз не был официально зарегистрирован в загсе. В те годы в моде были гражданские браки.

- Но ведь были и родные дети. Вы их знали?

- Да, особенно тесно общалась с Вячеком - Вячеславом Павловичем Губенко, сыном от первой жены. Он окончил военно-медицинскую академию в Ленинграде, дослужился до звания майора, работал в Киевском госпитале завотделением, ведущим хирургом-травматологом.

С внуками Павлушей и Марьяной

Сотрудники до сих пор помнят уникальные хирургические способности Вячеслава Михайловича, хотя уже четыре года, как его нет в живых. Он и Варвара Михайловна покоятся на Байковом кладбище в одной могиле. В Киеве живет его вдова Леся Елисеевна, а дочь Марина сейчас в Америке.

- Получается, что Вячеслав Михайлович работал в том самом госпитале, где в фельдшерской школе учились его отец Остап Вишня и дядя Василий Чечвянский?

- Да, их отец Михаил Губенко послал в фельдшерскую школу обоих старших сыновей, сначала Василия, потом Павлушу, из-за того, что там давали бесплатное образование и содержание на весь период обучения. А многодетная семья Губенко была бедна и не могла вывести в люди всех 17 детей на собственные средства.

- Кстати, о семье родоначальников семьи Губенко. В одной из мемуарных книжек я прочла такое свидетельство уроженца села Жигайловка Тростянецкого района Сергея Васильевича Шевченко: «Слобода Жигайлiвка, в якiй я народився, мала населення близько трьох тисяч чоловiк... В пiдгiрнiй мiсцевостi колись знаходився маєток помiщицi Ольги Василiвни Губенко, бабусi Остапа Вишнi. Споруди було зруйновано в серединi 29-х рокiв». А в деле Василия Чечвянского, да и во всех биографиях Остапа Вишни, говорится, что они «из крестьян». Может быть, братья скрывали свое истинное происхождение?

- Первый раз об этом слышу. Насколько я знаю, семья не была из родовитых. Мама Павла Михайловича работала горничной в панской усадьбе. А отец был кем-то вроде управляющего или приказчика.

Моя бабушка Варвара Михайловна, наверное, когда-нибудь да проговорилась бы, что у мужа есть панские корни. Вряд ли бы она стала скрывать. В более поздние времена за это уже не расстреливали. Думаю, что рассказ очевидца - это легенда. Возможно, в селе приписывали Губенкам родство с барыней-однофамилицей.

Одно известно точно: Михаил Губенко обладал врожденным чувством юмора. Оно перешло и к старшим сыновьям, и к сыну Остапа Вишни Вячеславу. Он хотя никогда не изменял своей медицине и к литературе не имел никакого отношения, но юмор у него был поистине искрометный, хотя, правда, часто грустный, а порой из того разряда, который называют черным. Умел очень точно и даже иронично охарактеризовать кого-нибудь.

- Если не ошибаюсь, у вашего знаменитого деда был еще один сын?

- Да. Однажды в дом к Павлу Михайловичу пришел военный человек, очень на него похожий, с виду лет 30-ти. Они целый час просидели с дедушкой в его кабинете. А когда вышли, дедушка объявил: «Варюша! Тiльки ти не падай - це мiй син Юрiй». Это был Юрий Сикорский, 1917 года рождения, сын Павла Михайловича от любимой девушки, с которой его развела Гражданская война. Впоследствии она вышла замуж за некоего Сикорского, который усыновил Юрия. До того дня, когда он появился в доме, Павел Михайлович даже не предполагал о его существовании.

- Марьяна Леонидовна, как вы думаете, знал ли Остап Вишня, какие показания дал на него следователям его родной брат Василий Чечвянский?

- Думаю, что не знал. Вряд ли Павлу Михайловичу в Ухтпечлаге рассказывали о показаниях брата. В 1937 году, когда Остап Вишня отбывал срок, его дело было пересмотрено и был вынесен новый приговор. 10 лет лагерей заменили расстрелом.

- Было ли это связано с показаниями Чечвянского? Может, к пересмотру дела Остапа Вишни и ужесточению его наказания как раз и клонило следствие, заставляя Василия подписывать протоколы допросов?

- 37-й год - это уже разгар антитроцкистской кампании. Кроме того, в разгар «большого террора» лагеря надо было «почистить» для новых заключенных.

- И все-таки Остапу Вишне в отличие от брата удалось избежать расстрела.

- Да, это удивительная история. Как раз в то время, когда поступил новый приговор, был арестован и расстрелян прежний начальник лагеря. Сам лагерь, наверное, расформировали, а Павла Михайловича отослали в другой. В это время остановилась навигация, и заключенные под конвоем пошли по этапу пешком. Поэтому прибыли к месту назначения с опозданием, когда и там сменилось руководство. То ли в документах произошла какая-то неразбериха, то ли приказ о расстреле потеряли, Павел Михайлович и сам этого не знал. Во всяком случае, новое начальство ничего о новом приговоре ему не говорило.

- А как ваш дед объяснял то, что сразу после отсидки он вошел в такой фавор у властей?

- Да никак не объяснял. Просто в тот момент он оказался нужен. Его использовали по полной программе. Бесконечно посылали на какие-то выступления, затаскали, извините за выражение, по каким-то встречам с трудящимися. Он нужен был в качестве праздничной открытки с надписью: «Смотрите, как мы любим наших письменникiв».

- Как думаете, какой была бы реакция Остапа Вишни, если бы он узнал о тех показаниях брата, которые едва не стоили ему жизни?

- Его ведь тоже заставляли оговаривать себя и других. Думаю, он понял бы и простил брата.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter