Невестка Никиты Хрущева, вдова его старшего сына Леонида Любовь СИЗЫХ: «На Лубянке со мной даже грубо не разговаривали, только спать не давали. Ну так положено у них — мучили...»

Более 70 лет прошло с того дня, когда старший лейтенант Леонид Хрущев не вернулся с боевого вылета, а следопыты все еще ищут обломки его истребителя Як-7Б в болотах под Жиздрой. И главное — вокруг летчика продолжаются жаркие идеологические бои. Историки и политики, сталинисты и архивисты спорят до хрипоты: предателем, сдавшимся в плен немцам, был Леонид или героем, который погиб, прикрывая собой товарища от атаки фашистского «фокке-вульфа». На эту тему снято несколько документальных фильмов, количество публикаций давно тянет на солидный том, а уж форумов в интернете не сосчитать. В затянувшейся дискуссии не хватает только голоса Любови Илларионовны Сизых — вдовы пропавшего без вести летчика. Эта красивая и сильная женщина поражала мужское воображение и в комиссарской кожанке на крейсере «Червона Україна», и в летном комбинезоне в кабине своего У-2, и даже в зековской телогрейке на лесоповале. Она чудом выжила в сталинских лагерях, не сломалась в казахстанской ссылке, а выйдя на пенсию, вернулась из Караганды в Киев, где родилась в далеком 1912-м. Да, да — ошибки в цифрах нет. В это трудно поверить, но в декабре прошлого года Любовь Илларионовна отметила 100-летний юбилей. Кажется, само Провидение отмерило ей поразительно долгую жизнь, чтобы она дождалась, когда злопыхатели будут повержены и ее мужу Леониду Хрущеву, навеки оставшемуся 26-летним, окончательно и безоговорочно воз­­вратят доброе имя.

«ЛЕНЯ ВЕЗДЕ МЕНЯ ФОТОГРАФИРОВАЛ: НА ЛЕТНОМ ПОЛЕ И В КАБИНЕ САМОЛЕТА, ДАЖЕ НА ВЫПУСКНЫХ ЭКЗАМЕНАХ, ХОТЯ БЫЛ ЧЛЕНОМ ЭКЗАМЕНАЦИОННОЙ КОМИССИИ»

- Любовь Илларионовна, а почему вы Сизых, а не Хрущева? Вас заставили в сталинских лагерях вернуть девичью фамилию?

- Я ее и не меняла никогда. Считаю, что женщина - самостоятельный человек и должна носить свою фамилию, а не мужа. Категорически не хотела становиться Хрущевой... Тем более что это ко многому обязывало. И мой муж Леонид все нормально воспринял. Я убедилась, что поступила правильно, после ареста летом 1943 года. Ну как бы это звучало: «зек Хрущева», «ссыльная Хрущева»?

Любовь Сизых: «Сейчас я спокойно могу вспоминать пережитое, а раньше тяжело было»

- Если верить рассказам, обычно «во­ронок» приезжал за очередной жертвой под покровом ночи...

- ...а за мной - вечером. Я тогда училась в Московском институте военных переводчиков, эвакуированном в Ставрополь (ныне Тольятти). В тот день для студентов проводили какое-то торжество. Меня вызвали из шумного и людного зала, а в коридоре ко мне подошли двое и сказали: «Вы арестованы!». Тут же меня посадили в машину и повезли в Куйбышев, а оттуда в поезд и в Москву на Лубянку.

- Вам позволили собрать что-то из личных вещей?

- В чем была, в том и взяли. Я тогда ходила в стильной, элитной военной форме: портупея, гимнастерка из хорошего сукна, ремень, сапоги, юбочка из лучшего материала. На груди был значок парашютистки, который сразу украли...

- Вам страшно было, когда вас на Лубянку привезли? Или вы верили, что сейчас во всем разберутся?

Леонид Хрущев — курсант Балашовской школы пилотов, 1935 год

- В том, что разберутся, очень сомневалась. Тогда же за ерундовое слово, за любой непочтительный отзыв о советской власти людей на 15 лет отправляли в лагеря. Но я с первых дней была уверена, что выдержу, сколько мне ни дадут: пять лет, 10. Здание Лубянки довольно высокое было, а наверху, на крыше, у них дворик, куда заключенных выводят подышать свежим воздухом. Шагая по кругу, - там запрещалось останавливаться, заговаривать с кем-то - я на каждый шаг повторяла себе: «Я выдержу, выдержу, выдержу!». Мне почему-то казалось, что если выживу, то выйду оттуда здоровой, устроюсь на работу, найду детей и буду их растить.

- Что вам помогло не сломаться, не опуститься, не сойти с ума? Злость, молитвы, поддержка соседок по камере?

- Какие соседки? На Лубянке одиночные камеры... К вере я тогда еще не пришла. Может, силы мне придавали счастливые воспоминания?

С Леонидом Хрущевым в Киеве, 1938 год. На заднем плане — «эмка», на которой Леонид впервые отвез Любу домой. «Оказалось, мы живем рядом, на Шелковичной улице: я — в доме Совнаркома, а Хрущевы — в особняке через дорогу»

С 1934 года, когда Совет народных комиссаров Украины перевели из Харькова в Киев, я работала там в секретариате, а все свободное время отдавала авиации. Окончила летную школу ОСОАВИАХИМ (предшественник ДОСААФа. - Авт.), летала на У-2. Небо - в прямом смысле слова! - соединило нас с Леонидом.

- Когда же вы познакомились?

- В апреле 38-го. В тот день мне нужно было уточнить график учебных полетов. На аэродром аэроклуба - он располагался в районе завода «Большевик» - меня подбросила попутная служебная машина, которая направлялась на дачу председателя Совнаркома Панаса Любченко. Высаживая меня, шофер сказал: «Заберу на обратном пути, только позвоните». И вот, закончив свои дела, я набираю номер дачи, а связи нет - что-то не соединяется и не соединяется. И тут ко мне подходит светловолосый голубоглазый улыбчивый незнакомец в летной форме: «Я могу вас довезти».

Любовь Сизых, конец 30-х

«Кто это?» - секретарю глазами показываю. Она: «Сын Хрущева». Я как-то так плечами пожала: мол, подумаешь. Никиту Сергеевича направили в Киев на смену первому секретарю ЦК Компартии Украины Станиславу Косиору (в мае 1938 арестованному и затем расстрелянному. - Авт.), и его семейство только-только, с месяц назад, переехало следом. Леонид к тому времени окончил летное училище и пришел устраиваться на аэродром на работу.

- И на каком автомобиле он вас прокатил?

- На государственной «эмке» (первый со­ветский легковой автомобиль ГАЗ-М-1. - Авт.),которые тогда в Киеве были наперечет... Спросил только, как ехать. Ока­залось, мы живем рядом, на Шелковичной улице: я - в доме Совнаркома, а Хрущевы - в особнячке через дорогу.

Леонид Хрущев с дочерью Юлой, 1940-й год. «Мы назвали ее красиво и романтически, как нам тогда казалось, — Иоландой. Но бабушка не приняла иностранного имени: «Неужели русских не хватает?»

Вечером у меня было теоретическое занятие в Доме обороны (на месте гостиницы «Днепр». - Авт.). Вываливаемся после него гурьбой: множество мужчин и только две женщины, - а у парадного на улице стоит мой новый знакомый. Я от растерянности уронила перчатку, он ее поднял и пошел с нами по Крещатику. По дороге все спутники разошлись: кто сюда, кто туда, - и в конце концов остались только мы вдвоем... Вот так половину 38-го вместе и ходили, Леня стал ухаживать.

У него, едва ли не у первого в Киеве, появился фотоаппарат, и он меня везде фотографировал: на занятиях, на летном поле и в кабине самолета, даже на выпускных экзаменах, хотя был членом экзаменационной комиссии. Потом дома пленки проявлял, снимки печатал. Как-то Никита Сергеевич вошел к нему в комнату и увидел, что все стены моими портретами увешаны. «А кто это? - спрашивает. - Познакомь меня с ней».

- Как вас приняли в семье Хрущевых?

- Никита Сергеевич сам назначил время смотрин, но задерживался на работе. Несколько раз он перезванивал, извинялся и просил непременно его дождаться.

Любовь Илларионовна с сыном Анатолием от первого брака, 30-е годы

Появился лишь в 11-м часу и, потирая довольно руки: «Ужинать, ужинать!», пригласил нас в огромную столовую. Разносолов на столе не было - обычная гречневая каша. Я давилась ею, а Никита Сергеевич надо мной беззлобно подтрунивал: «Ешьте, Люба, ешьте! Не то мы вам все в котомку соберем и понесете домой». На следующее воскресенье все Хрущевы собрались в Театр имени Франко на спектакль и пригласили меня...

- То есть вашу кандидатуру одобрили. Наверняка хозяйка дома Нина Петровна, окончившая в отличие от не очень образованного мужа гимназию, оценила вашу богатую и грамотную речь...

- С ней специального знакомства не было. Она, правда, вышла в столовую, подошла к серванту, взяла там тарелку и ушла. Ни здрасьте, ни до свидания. Ни Леня, ни Юля, его старшая сестра, ни Никита Сергеевич к столу ее не пригласили. Понимаете, Леонид - сын Хрущева от первого брака: его мать умерла, когда ему не было и двух лет. Отец Леонида очень любил и прощал ему все. А вот у Нины Петровны с пасынком были натянутые отношения... Он начал рано курить, однажды сбежал из дома, школу не окончил - поступил в ФЗУ, фабрично-заводское училище... Словом, в детстве и юности он доставлял мачехе много огорчений и не особенно считался с этим.

Внебрачный сын Леонида Хрущева Юрий от Эсфири Этингер (дочери известного авиаконструктора Наума Этингера)

«Я ДОЛЖНА ВАС БОЯТЬСЯ ИЛИ НЕНАВИДЕТЬ. Я ЖЕ НЕ ИСПЫТЫВАЮ НИ ТОГО, НИ ДРУГОГО»

- А вы своим родителям избранника представили?

- Моя мама умерла, когда мне было семь лет. Во время Гражданской войны, чтобы нас с сестрой прокормить, она стала спекулировать: где-нибудь в селе что-то купит, а потом в Киеве продает. В одной из поездок заразилась тифом. Мы ее даже не хоронили - узнали обо всем через полгода. Я ее очень смутно помню. Сохранились старые фотографии, сделанные, когда они с отцом познакомились: типично немецкая внешность, отложной воротничок. А отец от меня отказался.

- Как?

- Он решительно не воспринимал советской власти. Когда меня приняли в пионеры, еще стерпел, а когда я поступила в комсомол, сказал: «Все, у меня дочери нет». Долгие годы мы с ним не общались, но у меня оставалась сестра лет 16-17-ти. Она и подняла меня, вывела в люди.

Отец смягчился, только когда украинская газета «Коммунист» напечатала статью о моем первом самостоятельном полете с моей фотографией.

Леонид с Любой (внизу) и друзьями в знаменитом московском Доме на Набережной, встреча Нового, 1939 года

Сослуживцы по банку, где отец был мелким служащим, сказали ему: «Слушай, помирись. Это же твоя дочь». Но мы практически не виделись - я была уже при деле, работала, в Москву уезжала.

- Как вы считаете, что стало причиной ареста: донос, немецкие корни?

- Скорее, дружба с женой сотрудника французского посольства. В то время брак с иностранцем сам по себе считался подозрительным, но я-то видела в ней прежде всего дочь генерала. Ее отец руководил оркестром, который участвовал в парадах на Красной площади. Он был крупной фигурой, но потом его тоже посадили и расстреляли.

- Вас на допросах били, пытали?

- Нет. Со мной даже грубо не разговаривали, только спать не давали. Ну так поло­жено у них - мучили. Однажды я им сказала: «Я должна вас бояться или ненавидеть. Я же не испытываю ни того, ни другого».

- Лаврентия Берию не видели?

- Нет, а вот с Виктором Абакумовым, начальником Главного управления контрразведки («СМЕРШ»), раза два-три встречалась. Он, бывало, сядет на краешек стола письменного и начинает: «Ну, Люба, будешь говорить? О чем они (подруга с мужем-французом. - Л. С.) у тебя спрашивали, что ты им рассказывала?». - «Ничего, абсолютно ничего». - «Если будешь упираться, мы тебя посадим в более строгую тюрьму, а там не такие условия, как у нас.

Военизированный 30-километровый переход в честь XVIII съезда ВКП(б), Любовь Сизых танцует лезгинку, 1939 год

Зубки свои все потеряешь». Так кокетливо он со мной разговаривал. (Через восемь лет Абакумов был арестован, обвинен в государственной измене, сионистском заговоре в МГБ и попытках воспрепятствовать разработке «дела врачей». Его подвергли пыткам, после которых он стал инвалидом. С приходом к власти Хрущева бывшего министра госбезопасности не освободили - видимо, у Никиты Сергеевича были личные счеты к Абакумову. Ему вменили в вину «Ленинградское дело» и после закрытого суда расстреляли. - Авт.).

«В МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЕНЯ ОТБИЛ В КОМИССАРИАТ ИСКУССТВ СССР ТЕЛЕГРАММУ: «ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ НАДЕЮСЬ ТЫ ХОЧЕШЬ ТОГО ЖЕ ЧТО ХОЧУ И Я»

- Каких признаний от вас требовали?

- Я же из семьи Хрущева, вот следователи и обвинили меня в шпионаже: якобы сведения, полученные от Никиты Сергеевича, передавала туда, оттуда - сюда. Все допытывались: что вы тогда-то слышали, о чем при вас говорили? Они сами не верили в это. Какие государственные тайны первый секретарь ЦК Компартии Украины мог при мне - а тем более со мной! - обсуждать?

Откровенничала со мной разве что мать Хрущева Ксения Ивановна. Эта простая русская женщина в неизменной ситцевой кофте и белом платочке, которая после смерти невестки растила Леню, души во внуке не чаяла и меня приняла, как родную. Еще в Киеве, если я приходила к Хрущевым и Лени вдруг не оказывалось дома, она вела со мной по-крестьянски неторопливые беседы. А потом мы с Леонидом расписались и переехали в Москву.

Герой Советского Союза адмирал Николай Кузнецов (слева), Любовь Сизых и другие на палубе крейсера «Червона Україна»

- Он красиво сделал вам предложение?

- Эффектно, в своей манере. В декабре 1938 года я от Совнаркома поехала в Москву, где проходила Декада искусств Украины. Леня меня проводил, а 25 декабря, в мой день рождения, отбил в Комиссариат искусств СССР телеграмму: «Поздравляю днем рождения люблю целую надеюсь ты хочешь того же что хочу и я». Руководство украинской делегации всполошилось, ведь в списках делегации фамилии Сизых не было! Помог художественный руководитель капеллы «Думка» Виктор Гонтарь, будущий зять Хрущевых и директор Киевского театра оперы и балета. Он хорошо знал меня по работе и объяснил, кому адресована телеграмма. Сам ее и вручил. А через два дня приехал и виновник переполоха.

Новый, 1939 год мы встретили в Доме Правительства (сейчас его называют Домом на набережной) в четырехкомнатной квартире Никиты Сергеевича, где все было казенным: мебель с инвентаризационными номерами, дорожки, стулья под чехлами... На память о той новогодней ночи у меня сохранилась фотография, за которую Никита Сергеевич - единственный раз в жизни! - меня строго отчитал.

- И что будущему свекру не понравилось?

- Леня решил увековечить нашу веселую компанию под бой курантов. Мы взгромоздились на диване, схватив первое, что попало под руку: кто пепельницу, кто солонку. Я взяла в руки бутылку шампанского - чтобы был ясен повод. Она-то и вызвала гнев Никиты Сергеевича. «Как вы могли,- возмущался он. - А еще комсомольцы! Такое фривольное поведение недопустимо!».

Летом 39-го Леонид поступил в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского и мы перебрались в Москву. Жили в Доме Правительства, пока не получили отдельную трехкомнатную квартиру напротив кинотеатра «Ударник». Я училась в школе летчиков-штурманов в Тушино, по окончании которой была направлена на работу в Бауманский аэроклуб... Разумеется, приезжая в Москву, Никита Сергеевич останавливался в своей квартире, но какое у нас было общение? «Здрасьте», «до свидания»...

Леонид Хрущев с Рубеном Ибаррури — сыном лидера Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури, начало 40-х

- Что, по мнению ваших обвинителей, могло толкнуть вас, активистку, ком­сомолку, спортсменку, на скользкий путь шпионажа? Неужели безденежье?

- Мы ни в чем не нуждались. Тогда же все семьи членов Политбюро жили на полном государственном обеспечении: просто заказывали все необходимое. Управляться по хозяйству помогала приходящая домработница: она готовила и убирала. В доме была прачечная... Для Толи, моего сына от первого брака, прекрасный детский сад с пятидневкой.

- Короче, коммунизм в отдельно взятом доме... А вы знали, что Леонид стал отцом в 18 лет?

- Когда мы приехали в Москву, Леня рассказал об этом и познакомил меня со своим внебрачным сыном Юрой и его матерью. Мы вместе пошли прямо к ним. К тому времени Эля (дочь известного авиаконструктора Этингера. - Авт.) была уже замужем, нянчила второго ребенка.

- Говорят, редкая красавица. Вы не ревновали?

- Нисколько. До войны я принимала ее у себя в Доме Правительства. Она даже вышила две рубашки: своему сыну Юре и моему Толе.

А в январе 1940-го у нас родилась дочь. Мы назвали ее красиво и романтически, как нам тогда казалось, - Иоландой. Но бабушка Ксения Ивановна не приняла иностранного имени: «Неужто русских не хватает?». И мы уступили: пусть малышка будет Юлией, или Юлой, как мы ее прозвали.

«ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОТБЫВАЛА С 43-ГО ГОДА ПО 48-Й В МОРДОВСКИХ ЛЕСАХ, НА ЛЕСОПОВАЛЕ. НА РАБОТУ ШЛИ СЕМЬ ЧЕЛОВЕК, А ВОЗВРАЩАЛИСЬ ШЕСТЬ - ОДНОГО НЕСЛИ ОБЯЗАТЕЛЬНО»

- Ваш молодой муж был нежным, заботливым или суровым, неприступным?

Никита Хрущев с детьми Юлией и Леонидом от первого брака с Ефросиньей Ивановной Писаревой, умершей в 1920 году

- Он был очень обаятельным и добрым. Никого из детей не выделял, разве что дочку на руки брал чаще - все-таки Юлочка была младше. Толя называл его не папой, а Леней, но он нисколько не обижался. Считал, что это звучит по-дружески.

- Все пошло прахом из-за войны. Вы помните 22 июня 1941 года?

- Еще бы! Леня служил тогда в бомбардировочном полку в Подольске под Москвой, на праздники и выходные всегда приезжал домой и обязательно привозил одного-двух приятелей. В питании мы были не ограничены, поэтому могли принимать гостей. Накануне, 21 июня, мы все были в театре. И вот утром, часов в девять, спокойно завтракаем - мы же свободные люди! Вдруг звонок. Леня подходит к телефону, и муж Ирины Сергеевны, сестры Никиты Сергеевича (он был крупным военачальником), говорит: «Леня, война! Киев бомбили». Ребята схватили фуражки и бегом в часть. Я следом - их провожать.

Потом была эвакуация - семьи членов Политбюро отправляли в Куйбышев (ныне Самара. - Авт.). Нина Петровна взяла меня с детьми с собой. Нас разместили в бывшем правительственном здании: она жила в первом парадном, а мы с Ириной Сергеевной во втором.

- А вам никогда не приходило в голову, что ваш арест связан не с Никитой Сергеевичем Хрущевым, а с его сыном Леонидом, который пропал без вести за несколько месяцев до вашего ареста?

- При чем тут Леня? Он храбро воевал с первых дней войны - летал на бомбардировщике, был награжден орденом Красного Знамени.

Никита Сергеевич с внучкой Юлой (дочерью Любови Сизых и Леонида) и правнучкой Ниной, 60-е годы

- Письма с фронта вам писал?

- Я получила только одно. Муж сообщал, что все в порядке, просил переслать ему фотографии и что-то из личных вещей. А в конце июля его самолет был подбит в бою. Леонид сумел его посадить на деревья, но в результате удара получил открытый перелом ноги. После лечения в Барвихе он с палочкой приехал в Куйбышев, где оказались в эвакуации все Хрущевы. О том, как воевал, почти ничего не рассказывал - его мучило то, что он так рано выбыл из строя.

- Именно тогда Леонид Хрущев подружился со Степаном Микояном, тоже летчиком. Молва приписывает им пьяные кутежи, разгульный образ жизни...

- Конечно, это все ерунда!

- Простите, но, по самой распространенной версии, Леонид по пьяному делу стрелял на спор в бутылку на голове моряка. Первый раз попал в горлышко, но этот результат сочли неубедительным и потребовали выстрел повторить. Увы, вторая пуля угодила моряку в голову. За непред­умышленное убийство старшего лейтенанта Леонида Хрущева якобы осудили на восемь лет с отбыванием части срока на фронте...

- Мне об этом ничего не известно. Хотя развлечения такого рода тогда практиковались. Я и сама один раз это видела. Не помню где, но видела.

- А вот младший брат вашего мужа Сергей Хрущев в интервью нашей газете рассказывал, что никакой бутылки-мишени не было. По его версии, Леонид познакомился с балериной из Большого театра и у них случился бурный роман. В пылу страсти он якобы пообещал, что разведется и они поженятся.

Дети Никиты Хрущева: Рада (от второго брака с Ниной Петровной Кухарчук) и Леонид (от первого брака) Фото «РИА Новости»

Барышня вернулась в Москву и начала всем рассказывать, что выходит замуж за сына Хрущева. Леонид якобы испугался, что обо всем узнает Нина Петровна, - ее, по словам Сергея Никитича, он боялся больше, чем немецких «мессершмиттов». Тогда и придумал историю с роковым выстрелом, которую изложил в письме балерине: мол, больше они не смогут видеться...

- Если Сергей так сказал, значит, он знает больше меня (хотя в Куйбышеве Леня жил не с ними, а со мной и детьми). Я никогда ничего об этом не говорила и такой вопрос не поднимала.

- И про балерину, с которой у Леонида был роман, не слышали?

- Ради Бога, я в эти дела не вмешивалась. Может, была, а может, и не было. Дома мы знали Леню как хорошего мужа и заботливого отца. Все у нас в семье было нормально. Во всяком случае, скандалов ему я не устраивала.

- Но он был, как сейчас говорят, ходок, любил за девушками поухаживать?

- Он не особенно ухаживал. Это девушки за ним бегали... Несмотря на то что Леня не был красавцем в расхожем понимании - курносый... Поймите, он рвался на фронт, как многие тогда. Поэтому, не долечившись толком, отправился на курсы - переучиваться с бомбардировщика на истребитель, после которых был направлен в 18-й гвардейский авиаполк. Он успел совершить несколько вылетов...

- Но вокруг его последнего полета до сих пор ходят разные кривотолки. Злые языки утверждают, что Леонид Хрущев, обиженный на суровый приговор суда, сдался в плен и там пошел на сотрудничество с врагом. Затем его якобы по приказу Сталина выкрала спецгруппа Судоплатова и доставила в Москву, где судили и расстреляли за измену родине...

- Какая чушь! Я об этом и говорить не хочу. Мой муж не мог изменить родине, потому что любил ее больше жизни. Он погиб в бою 11 марта 1943 года. Это известие застало меня в Ставрополе (ныне Тольятти), где я училась в институте. Мне позвонили от Никиты Сергеевича, воевавшего под Харьковом. Он сказал: «Сообщите Любе, что Леня погиб». Сразу же - в тот же день, в тот же час...

Никита Сергеевич в кругу семьи. В первом ряду: внучка Юлия, внук Никита и супруга Нина Петровна, во втором ряду: зять Алексей Иванович Аджубей, дочь Юлия, сын Сергей, невестка Галина, дочь Рада, внук Алексей, дочь Елена, 1959 год Фото «РИА Новости»

Добавлю, что Леонида посмертно наградили орденом Отечественной войны. Сталин никогда бы этого не сделал, будь у него малейшие сомнения относительно его гибели.

- Сестра Леонида Рада в своем интервью утверждала, что ее брат стал жертвой типичной гэбистской дезы. Мол, сталинисты не могут простить Хрущеву разоблачение культа личности и сводят с ним счеты, распространяя небылицы о Леониде. А вы допускаете, что Никитой Сергеевичем двигала личная обида за сына?

- Свое мнение об этом я вам уже сказала...

- ...за невестку, которую ни за что посадили?

- Если кто и должен был затаить зло на Сталина, так это «всесоюзный староста» Калинин, министр иностранных дел СССР Молотов. Ведь их жен осудили на куда большие сроки и в лагере обеих держали на черных работах. Тогда же меньше 10 лет редко давали, я же получила только пять. Кстати, когда мне предложили поставить подпись под приговором с пометкой «ПШ» (подозрение в шпионских связях), я подчеркнула текст и написала: «Документов, обличающих меня, нет и быть не может». Хотя это ничего изменить уже не могло.

Заключение отбывала с 43-го года по 48-й в мордовских лесах, на лесоповале. На работу шли семь человек, а возвращались шесть - одного несли обязательно. Люди умирали от истощения. Хуже всего приходилось мужчинам, которые свои пайки обменивали на курево. Их косила такая болезнь - сейчас ее названия даже медицинские работники не знают! - пеллагра.

- Как же вы, хрупкая женщина, это выдержали?

- Я недолго на лесоповале пробыла - очень простыла, ведь ходила на работу в матерчатых ботинках на деревянной по­дошве - они совсем не защищали от сырости. У меня начались приступы малярии, от которых опухало все тело, слабело зрение и уходило сознание. Когда окончательно слегла, меня отправили в больницу в центральном лагере. Я там долго лечилась, а когда пошла на поправку, получила посылку, где, кроме моих личных вещей, были бушлат, сапоги, шапка...

- Кто же вам все это прислал?

- До сих пор не знаю. А еще мне повезло, что прижилась в лагерной больнице: санитаркой работала, потом там же окончила курсы медсестер и заведовала туберкулезным корпусом. Мои условия стали уже, можно сказать, комфортными, даже отдельная комната была. Я часто говорю, что меня жизнь все время кидала то вверх, то вниз, била, а потом поднимала...

«КОГДА СООБЩИЛИ О СМЕРТИ СТАЛИНА, Я ПЛАКАЛА»

- У вас за плечами целый век. Какие-то вехи отложились в памяти?

- Я отчетливо помню день, когда у меня закончился срок. Прихожу за постановлением об освобождении, а мне говорят: «Вы в Москву не поедете». Как, почему? Потому что вышел указ Сталина, что все, освобожденные в те годы по таким-то статьям, отправляются в бессрочную ссылку в Казахстан. Без суда и следствия! Впрочем, и когда меня приговорили к лагерям, никакого суда не было - все решала «тройка».

Еще хорошо помню день, когда сообщили о смерти Сталина. Вы знаете, я плакала.

- Не может быть!

- Сама поражаюсь: у меня же слез вообще нет - высохли, перегорели. Откуда они тут взялись? Понимаете, тогда же сутками напролет передавали грустную музыку - она звучала во всех уголках. И этот минор просто на психику давил, вгонял в тоскливое состояние. И вот я как-то сидела на работе и вдруг поймала себя на том, что плачу.

- То есть на вас общий психоз повлиял?

- Я не говорю, что любила Сталина. Но у меня, вероятно, не хватило сил, чтобы его ненавидеть, нет во мне такого чувства. Я приняла все, что случилось со мной, как исторический факт. Бывают же в истории такие чудовищные повороты.

Вот смерть Берии меня порадовала. От него напрямую зависели мое заключение, моя ссылка. Сталин - верховный руководитель. Он, конечно, издал указ, но не по моей же персоне специально. А уже Лаврентий Палыч этот указ трактовал как хотел и сажал людей без оглядки.

- Когда вы почувствовали, что скоро вашим мучениям придет конец?

- Начну издалека... Раньше в темную разведку (так Любовь Илларионовна называет службу НКВД-КГБ, вербовавшую стукачей. - Авт.) брали таких людей, которые у окружающих не вызывали сомнения. И вот они давай меня обрабатывать: мол, вы же советский человек, женщина. Я, конечно, отказывалась: не в моем характере передавать чужие разговоры. Но, говорю, если кто-то будет готовить взрыв и я об этом узнаю, то сообщу. А они: так мы уже от вас ничего не требуем, хотим только, чтобы вы нам сообщали о каких-то серьезных угрозах. И выцыганили у меня заявление, что я с ними сотрудничать буду. Я не выдержала - написала...

- И на кого вы должны были доносить?

- На мою подругу. Она с двумя старшими братьями приехала в Советский Союз из Шанхая в 37-м году, когда для русских эмигрантов вышло какое-то послабление. Эти ребята из аристократической семьи, окончившие гимназию, мечтали помогать строить социализм, а их всех тут же арестовали. Веру, тогда 17-летнюю девочку, обвинили в том, что она приехала шпионить, и дали ей 10 лет. Естественно, бедняжка не могла принять советскую действительность. Чуть что не так, говорила: «Советское барахло!».

А к нам в село Семиозерка (я там работала в геологической партии) каждую неделю приезжал уполномоченный - проверял, все ли ссыльные на месте. Этот здоровый мужик, украинец, очень невзлюбил мою подругу и решил ее снова посадить. Он все приставал ко мне: «Почему сведений не даешь?». Я отвечала, что ничего не знаю, не слышала никогда, а он: «Ты ее покрываешь». Так вцепился...

Господи, я думала, он и меня посадит, и решила, что жить тогда не буду. А сама лихорадочно искала выход из положения: всячески портила с Верой отношения, чтобы никто не думал, что я с ней дружу, мы стали чуть ли не злейшими врагами. И вот приезжаю как-то на велосипеде в нашу главную контору на станции, а мне говорят: «Уполномоченный умер». - «Как? - не поверила я. - Он же был в полном здравии». - «От аппендицита». Боже мой! Я так обрадовалась, что он уже не будет меня мучить. Тогда и поняла, что скоро освобожусь.

- И в каком году это было?

- В 1955-м. Тут же пришла к новому уполномоченному и положила ему на стол заявление: «Не считайте меня своей сотрудницей». Он: «Любовь, да что вы делаете? В наше время разве можно?». - «Больше я не могу! - говорю. - Делайте со мной что хотите». Это был сотрудник районного управления госбезопасности, а через несколько дней меня вызывают к начальнику областного. Ну все, думаю. А он даже не спросил, почему я отказалась с ними сотрудничать. Говорит: «Расскажите мне о своем деле, как вы попали сюда, и пишите заявление на реабилитацию».

- Вы пробыли восемь месяцев на Лубянке, пять лет в лагере и семь лет в ссылке и все это время не могли не думать о своих детях. Вы знали, где они, что с ними?

- Еще в лагере я получила письмо от Ирины Сергеевны, сестры Никиты Сергеевича (до сих пор удивляюсь ее смелости). Она написала о Юлочке.

Дочка называла бабушку мамой, а Никиту Сергеевича - папой. Только перед поступлением в МГУ ей сообщили правду о родителях, чтобы она правильно заполнила анкету... Позднее мы начали переписываться и с Ниной Петровной. В день рождения Юлки я через стол заказов в Москве всегда посылала ей огромный торт. В 1957 году, когда дочери исполнилось 17 лет, Нина Петровна написала, что я могу приехать с ней встретиться...

Наше первое «свидание» прошло в квартире Ирины Сергеевны. Они с мужем Леню любили и ко мне, в общем-то чужой женщине, очень хорошо отнеслись, все повторяли: «Племяшечка, племяшечка!». Помню, я открыла Юлке дверь и сказала ей: «Как же ты похожа на отца!».

- А кто позаботился о вашем 10-летнем сыне?

- Уезжая на учебу в институт военных переводчиков, я попросила Нину Петровну Юлочку оставить у нее, а сына взяла с собой. Когда меня арестовали, Толя был у институтской преподавательницы, которая отдала его в детский дом. Я все допытывалась у следователей, где сын и что с ним. В ответ слышала: «Все в порядке». Сейчас корю себя: почему я не объявила голодовку, например? Почему какой-то протест не заявила?

Где я только его не искала! Рассылала запросы по не­сколь­ку раз в год, и мне все время отвечали: такого нет! А Толя, оказывается, жил под другой фамилией. Он не терпел гнета над собой и убегал несколько раз из детских домов, пол-Союза объездил. И в какой-то момент, чтоб его не поймали и обратно не вернули, изменил свою фамилию.

- Как же вам удалось его найти?

- Случай помог. Как-то решила своей киевской племяннице Люсе показать Москву - сводить в Кремль, в музеи. Идем в Третьяковскую галерею, и я ей показала окна нашей с Леней квартиры. «В этом доме, - говорю, - я жила по соседству с братом композитора Дунаевского». Девочка просит: зайдем да зайдем... Ну как откажешь ребенку? Звоню. Дверь открыла Лариса Николаевна, жена Зиновия Дунаевского. И вместо «здравствуй» или «как дела?» она сказала: «Любочка, тебя же Толя ищет!» - и заплакала. Оказывается, сын к ним заезжал. Когда мы уехали в эвакуацию, ему было всего восемь лет, а в 1958-м - уже 25... И все это время он помнил наш дом, квартиру и соседей.

Слава Богу, что, пройдя через всю грязь жизни, Толя сохранил душевную чистоту. Он защитил диплом и создал семью хорошую. Собирался дожить до 80-ти, но подвело сердце - умер в 67. Остались невестка и две замечательные внучки, которые мне сейчас очень помогают.

«Я ТОЛЬКО РАЗ С НИКИТОЙ СЕРГЕЕВИЧЕМ ПОСЛЕ  ОСВОБОЖДЕНИЯ ВИДЕЛАСЬ - НА ДНЕ РОЖДЕНИЯ ДОЧКИ ЮЛОЧКИ»

- Похоже, родство с Никитой Сергеевичем Хрущевым принесло вам больше горя, чем счастья?

- Ну почему? Один раз оно мне даже помогло. Когда нас из ссылки освободили, я переехала в Караганду, долго скиталась по съемным углам, сырым подвалам, времянкам. Наконец, мне это так надоело, что я зашла на почту, взяла лист из ученической тетради и написала письмо Хрущеву, где выложила все полностью. Послала телеграммой. А через месяц-другой мне звонят из горисполкома Караганды: «Приходите, выбирайте себе квартиру». Как мне потом жалко было ее оставлять: две комнаты на втором этаже, центральная улица, напротив моей работы.

- Хрущев был тогда при власти?

- Да. Но я не думаю, что он сам занимался моим письмом. Все, кто с Хрущевым работал, знали меня. Скорее всего, о телеграмме доложили Николаю Булганину, председателю Совета Министров СССР, и он уже распорядился.

- Приезжая в Моск­ву, вы видели в глазах Никиты Сергеевича чувство вины за то, что не по­мог, не вытащил?

- Я только раз с ним встретилась после освобождения - на дне рождения дочери Юлочки. К тому времени многие моменты забылись, так что ничего такого особенного я не заметила. Да и сидели мы в разных концах стола.

Понимаете, сейчас я могу спокойно вспоминать пережитое, а тогда было тяжело. В 1958 году Нина Петровна пригласила меня к себе в гости. Никита Сергеевич тогда уже занимал пост первого секретаря ЦК КПСС и жил с семьей в особняке на Ленинских горах, где всем членам правительства построили отдельные дома. Приняли меня замечательно, выделили комнату с отдельной ванной, но утром я сказала: «Нина Петровна, мне пора. У меня путевка в Сочи начинается». Она: «Что вы! Сейчас придут дети с внуками. Никита Сергеевич должен из командировки приехать...». Но я с ужасом представила, как соберется вся большая семья, начнут меня расспрашивать и придется что-то рассказывать. В общем, сбежала от всего этого...

- А почему в сентябре 1971-го на по­хо­роны Хрущева не приехали?

- Не смогла - была нездорова. Я и сама жалею, что не простилась с Никитой Сергеевичем, потому что всегда уважала его.

- У вас вся комната в фотографиях...

- ...плюс два альбома со снимками. Большей частью это работы Леонида. Поразительно, но мне их сохранила Нина Петровна.

- Она думала, что вы вернетесь, или берегла их для Юли?

- Этого я уже не знаю. Не думаю, что для меня. Но надо сказать, что Нина Петровна была очень правильным человеком, добросовестным и честным. Ей и в голову не приходило любезничать, сюсюкать со своими детьми - она держала дистанцию, но ее слушались. Не скажу, что любили, но очень уважали. Дочь Рада (мы с ней довольно часто разговариваем по телефону) даже говорила мне, что у нее с отцом были куда более близкие отношения, чем с матерью. Я считаю: что Нина Петровна была строга, но справедлива и по отношению к Леониду.

Кстати, Юля назвала в честь бабушки старшую дочь, которая сейчас преподает в Колумбийском университете и пишет книгу про своего деда Леонида Никитича.

- Почему вы решили вернуться в Киев - город, где родились, выросли?

- Моя старшая сестра Рената с семьей постоянно жила в Киеве. И брат мой - с ним мы тоже «нашлись». И сын мой Анатолий здесь обосновался: окончил политех, работал на ДВРЗ, жил в Дарнице. Они настаивали: «Приезжай, приезжай, приезжай! Как ты будешь жить там одна на старости лет?». И в 65-м, выйдя на пенсию, я бросила Караганду. Это как-то совершенно спонтанно получилось. Через два года получила эту кооперативную квартиру - она тогда недорого стоила.

- А почему в Москву не хотели ехать?

- Вы знаете, и дочь, и сын, образно говоря, на коленях стояли, чтобы я у кого-то из них жила, но я категорически отказалась: «Ни Юлии, ни Анатолию мешать не хочу. Буду жить одна». Считаю, что поступила умно, потому что дети вообще-то... Короче, если бы я поселилась с ними, наверное, до 100 лет бы не дожила (смеется).

Р. S. «Бульвар Гордона» благодарит за помощь в организации материала Людмилу Пет­ров­ну Кучук.

Р. Р. S. В следующем номере читайте сен­сационное интервью Дмитрия Гордона с сыном Никиты Хрущева Сергеем Ни­ки­ти­чем.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter