Вдова драматурга Ярослава Стельмаха Людмила: "Славина гибель действительно вылилась в символику, но я не считаю, что своей пьесой он себе что-то напророчил"

Людмила и Ярослав Стельмах были одной из самых ярких, красивых, талантливых супружеских пар. Тандем единомышленников и соратников. Союз влюбленных. Уютный, теплый, гостеприимный дом. Интересная, полнокровная жизнь. Он - лучший украинский современный драматург, сын классика. Она - преподаватель иностранных языков, публицист. "Люся даже неспособного научит так говорить и писать, что вы решите, будто он долго жил за границей", - шутили о ней друзья. Людмила и Ярослав прожили вместе 28 лет, и это был не просто удачный брак. По традиционному сюжету им, наверное, полагалось умереть в один день, настолько они были неделимы. Но 4 августа 2001 года раскололо их навсегда. На Бориспольской трассе старенький "жигуленок", в котором Стельмах ехал к себе на дачу, внезапно потерял управление, врезался в проходящий "Икарус", вылетел на обочину и загорелся... Ярослав ушел в 51 год, в расцвете сил и, простите за тавтологию, в зените славы. Людмила Викторовна не то чтобы не смогла пережить эту трагедию. Она не смогла ее принять и постичь. "Сердце сжимается при виде рассветов и закатов, дождей и первой зелени - он никогда этого больше не увидит. Боже милостивый, как смириться с этим?!". Первое время после его гибели она не прикасалась к фотографиям и документам, не смотрела спектакли по его пьесам и не ходила туда, где они часто бывали вдвоем. Два года, почти не выбираясь из дому, Людмила Стельмах работала над мемуарами. В итоге получилась пронзительная книга с трогательным названием "Мiй кiт за тобою скучив", которая вобрала в себя не только личные ощущения автора, но и воспоминания тех, кто близко знал и любил Ярослава Михайловича. И все-таки, на мой взгляд, прежде всего это книга о любви. Мiй кiт за тобою скучив, У мене новi книжки, У мене новi шпалери, Мiй кiт за тобою скучив. У мене новi шпалери, У мене нове життя, I тiльки одна проблема: Мiй кiт за тобою скучив.

"ВСЕ НЕ МОГЛИ ПОЙТИ В ТЮРЬМУ! КТО-ТО ДОЛЖЕН БЫЛ СПАСАТЬ ЯЗЫК"

- Людмила Викторовна, когда женщина пишет воспоминания о мужчине - будь то муж или не муж, - как правило, именно она оказывается в центре повествования. Вы же как бы ушли в тень, дав возможность высказаться тем, кто близко знал Ярослава Михайловича. Не было соблазна написать книгу только о вас двоих? Все-таки имеете право.

- Нет, соблазна у меня не было. Мне совершенно не хотелось подробно описывать наши личные взаимоотношения со Славой, хотя я их представила. Надеюсь, не очень сусально.

Ярослав - это ведь не только отношения со мной. Это и его отношения с миром, которые были многообразны, с друзьями, его бесконечная любовь к украинской литературе и украинским писателям. Помимо того, что он драматург, он ведь еще и публичная фигура.

Когда все это случилось, вот так ни с того ни с сего, на ровном месте, я вообще плохо понимала, что произошло, - просто впала в состояние ступора. При этом у меня была огромная потребность говорить только о нем, о нем, о нем... В моем доме жили друзья, здесь жила родня... И через три недели после гибели Ярослава я взялась за перо. Знаете, будто Бог это ниспослал!

Я села писать... Часть диктовала, часть - сама, и это не давало мне возможности погрузиться в свое горе. Правда, в тот момент у меня многое вылетело из головы. Например, когда я рассказывала о друзьях и близких, то вместо имен ставила N - не могла вспомнить ни имя, ни фамилию. Тогда я еще не знала, во что это все выльется, и только спустя время поняла, что получается книга.

Я уже написала большую часть, перечитала и вдруг подумала: "Почему-то нет Ярослава...". А потом случайно наткнулась на полку, где стоят книги с дарственными надписями. В памяти тут же всплыли целые куски жизни, и я написала еще несколько глав, после чего поняла, что вот теперь у меня полностью есть Слава.

- Часть книги написана по-русски, часть по-украински. Случайно так получилось?

- Вы знаете, мне было безразлично, на каком языке о нем писать. Только бы говорить... Хотя как это: Слава - и русский язык? Но я помнила о его русских, армянских, грузинских друзьях, которые просто не прочтут по-украински... А о том, чтобы написать две книги, не могло быть и речи. Я над этой сидела два с половиной года!

Кроме того, в этом двуязычии был крючок для нашей публики, среди которой не так уж много читающих по-украински. Я полагала, что, начав читать по-русски, многие уже не остановятся и прочтут все. Мне все-таки очень хотелось, чтобы люди прочли об украинских писателях. Может, потом кому-то захочется и их книги почитать.

- То есть вы ставили перед собой еще и просветительские цели?

- Безусловно. Хотя это не было заранее спланировано и обдумано. Я старалась передать свою любовь и глубочайшее почтение ко всем украинским коллегам Ярослава. Даже к тем советским писателям, в адрес которых сегодня звучит много критики, дескать, они упоминали партию и Ленина. Все не могли пойти в тюрьму! Кто-то должен был спасать язык.

- Ну сегодня, когда для того, чтобы издать книгу, нужны лишь деньги, очень модно быть смелым и отважным.

- А в то время ни одного поэта не издавали, если у него не было вiрша або про Ленiна, або про партiю, або про Батькiвщину. Поэтому писали... А как еще было спасать украинскую литературу? Даже у Михайла Опанасовича (Стельмаха-старшего. - Авт.) есть где-то партия. А Михайло Опанасович - это кладезь, богатство и бриллиантовые россыпи!

Его "Четыре брода" четыре года не печатали - из-за того, что там впервые поднималась тема голодомора. А что такое для писателя, переведенного на 40 языков мира, книга, лежащая в шухляде?! Стельмах весь черный ходил... Только после того, как пришел Загребельный, который стал головою Спiлки, книгу напечатали, и Михайло Опанасович хоть перед смертью подержал ее в руках.

Кстати, я уверена, что именно эта ситуация его и подкосила. Он не болел. Это был крепкий мужчина с хорошей генетикой, за несколько лет потерявший все здоровье.

"НЕ НАПИСАВ НИ ЕДИНОЙ КОМПЛИМЕНТАРНОЙ ВЕЩИ, ЯРОСЛАВ ДОБИЛСЯ РАСПОЛОЖЕНИЯ ВЕЗДЕ. НУ ХИТРЫЙ ХОХОЛ!"

- Вы сказали: "Как это: Слава - и русский язык"? В Москве Стельмаха-младшего не воспринимали как украинского националиста?

- Всем сердцем и душой Слава был человеком национальной идеи, поэтому не вкладывал в понятие "национализм" ничего негативного. А московская творческая интеллигенция, скорее, ценила в нем то, что он не был антисемитом.

В Москве его очень поддерживали. И журнал "Театр", и "Современная драматургия", и "Литгазета". Как ни странно... Там старались создать либеральный образ. Им позволяли. Вообще, Ярослава любили все. В том числе в Министерстве культуры СССР. И когда его не публиковали здесь, то печатали там.

В журнале "Театр" были опубликованы все Славины пьесы. А в этом журнале практически никого из современных драматургов не печатали. До сих пор не понимаю, как ухитрился этот парень, не написав ни единой комплиментарной и прославляющей вещи, добиться везде такого расположения. Ну хитрый хохол! Вот так между капельками прошел! (Cмеется). Зато ему никогда не было стыдно - ни в советские, ни в новые времена. Не за что было оправдываться.

- Он понимал, что, по сути, является единственным большим современным украинским драматургом?

- Он никогда бы такого о себе не сказал, но я ему это говорила неоднократно. И другие ему тоже об этом говорили. Славины пьесы брали все театры, спектакли шли с аншлагами - там было что играть. Думаю, он все понимал...

- У Ярослава Михайловича не существовало комплекса по отношению к отцу?

- У него была безумная любовь к отцу! Это даже странно представить в семейных отношениях - Слава безмерно почитал отца. Но в то же время поначалу страшно переживал: только б не узнали, только б не узнали, что он сын Стельмаха. Я однажды не выдержала: "Що, твiй батько злодiй? Ну то вiзьми псевдонiм. Оце ми одружуємось, i бери моє прiзвище!".

Но это не было комплексом. Просто Ярослав хотел сам войти в литературу. И, надо сказать, при всех интригах и коллизиях в Союзе писателей ни один человек сегодня не скажет, что Стельмаха втащил в литературу отец. К тому же Михайло Опанасович был против того, чтобы Ярослав становился профессиональным писателем, и страшно переживал, что сын ушел с преподавательской должности на творческие хлеба.

- Читаешь вашу книгу и понимаешь, что у мужчины и женщины, проживших вместе 28 лет, было то, что принято называть простым человеческим счастьем. Вы чувствовали себя счастливой?

- "Щастя - як сонце за хмарою. Його й не видно, а воно є". Ну конечно же, я не ходила и не думала: "Ой, какая я счастливая!". Я видела, что у нас хорошая, творческая, веселая, насыщенная жизнь. Я могла звонить подружкам и жаловаться: "Ой, девочки, вы б видели, какой он мне бардак в квартире устроил!". Слава вообще, надо сказать, был великим бардачником.

Моя подруга мне как-то говорит после моих жалоб: "Ну сейчас он придет домой и получит!". А я ей: "Можешь не сомневаться - не скажу ни слова!". Это было бесполезно, да и зачем? Я могла побурчать, но не более того. Нас не устраивали друг в друге какие-то бытовые моменты, но мы никогда не заостряли на них внимания.

А когда к концу жизни, последние лет 10, он вдруг стал заниматься хозяйством, я почти даже этого не заметила! Потом вдруг начала обращать внимание: то Слава, это Слава, все он. Зато первые лет 10 всем занималась я. Причем с удовольствием. Потом меня спрашивали: "Слушай, как делают таких мужей?".

- И как же?

Людмила и Ярослав с внучкой Зоечкой

- Это самое величайшее заблуждение! Мужей не делают. Особенно прямым воспитанием. Мне не нужен был муж, который забивает гвозди. Ярослав зарабатывал приличные деньги, и в конце концов, я могла вызвать кого угодно - слесаря, ремонтника... Я хотела видеть Славу за столом и только за столом. Это был его путь, который он сам выбрал. Потом, между прочим, выяснилось, что он прекрасно умеет забивать гвозди. Правда, узнала я об этом за несколько лет до его гибели.

- Говорят, когда Ярослав Михайлович работал, вы превращались в цербера...

- Да. Пробиться к Славе было невозможно. Даже по телефону. А попробуйте вызвонить Ивана Драча или Ивана Михайловича Дзюбу. Там снимают трубку только жены.

"У МЕНЯ БЫЛ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕРВЫЙ МУЖ. ДА И ВТОРОЙ ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ"

- Какие-то принципиальные расхождения у вас случались?

- Наверное, я и вышла замуж за Ярослава потому, что буквально с момента знакомства у нас на все были совершенно одинаковые взгляды. На общественно-политическую ситуацию, на литературу, на кинематограф, на театр...

Когда мы познакомились, я уже была великой любительницей театра, а он еще нет. Только не подумайте, будто я считаю, что это он из-за меня начал писать пьесы. Я тут совершенно ни при чем. Мы все видели и чувствовали одинаково. Позже я поняла, какое это счастье. Особенно когда в семье люди ссорятся из-за книги, из-за фильма, из-за политики...

Поэтому при таком единодушии мне было легко ему в каких-то бытовых вопросах уступить. Тем более что все потом было по-моему. Естественно, не так: дескать, я сказала - и так будет! Боже упаси, я не хотела иметь такого мужа. Да и Слава вроде бы мягкий-мягкий, но где сядешь, там и слезешь.

Мы были как одно целое, но только после его гибели я осознала смысл высказывания, которое раньше совершенно не воспринимала: "Браки заключаются на небесах".

- Собственно, ваш первый брак тоже нельзя назвать неудачным с традиционной точки зрения.

- Мой первый муж Виктор, отец моего Алеши, - замечательный человек! Я никогда не имела к нему никаких претензий. Бесконечно его люблю, и детей от его второго брака люблю, почти каждую неделю он со своей женой Аней у меня в гостях. Аня как-то спросила: "Я вообще не понимаю, почему вы разошлись? Вы так друг друга понимаете...". А Витя говорит: "Ну не хотела она идти домой! Вечно ее душа куда-то рвалась!".

Недавно о нас была программа у Оли Герасимьюк, где мы втроем присутствовали, в зале сидели наши дети, и, когда шла запись, Оля все время восклицала: "Боже мiй! Боже мiй! Нiхто ж не повiрить! Подумають, що пiдстава. Так не буває!".

Да и второй муж у меня был очень хороший. Но лишь со Славой у меня было полное взаимопонимание, поэтому нам так легко было обходить все житейские заусеницы.

Ярослав был очень ироничным человеком, невероятным охальником, любил всевозможные розыгрыши. Помню, однажды он уехал на один из многочисленных семинаров, а я осталась дома, и ко мне в гости пришли подружки. Вдруг Слава звонит: "Зараз вiрша прочитаю, тобi присвяченого". Я тихо: "Славко менi вiрша присвятив!!!" - и готовлюсь повторять за ним вслух каждую строчку. Декламирую почти торжественно первую: "Здравствуй, старая ворона...". Мы с девочками озадаченно переглядываемся, и я уже несколько растерянно продолжаю за ним:

Как твои дела?
Ты кого там с небосклона
Целый день звала?
Потеряла вороненка?
Ворон твой сбежал?
Что ты каркаешь так громко?
Черт бы тебя взял!
Тишину всю искромсала!
Душу рвешь мою!!!
- Ничего, - она сказала! -
- Это я пою...

Хохот с обеих сторон. Ярослав, довольный произведенным эффектом, добавляет: "Я дзвоню тобi з моїм росiйським другом Вадимом Ковдою. А вiршик це не мiй, а його. Класно?!".

- Людмила Викторовна, у вас была замечательная семья, но общих детей с Ярославом Михайловичем вы так и не завели. Не хотелось?

- Не хо-те-лось. Я Славе, конечно, такого не говорила. Безусловно, это был чистой воды эгоизм с моей стороны. Но он мне не задавал по этому поводу никаких вопросов, так как догадывался, что если бы я хотела, то, наверное, родила бы. Плюс ко всему он прекрасно знал, что в нашем доме главное что? Его творчество, которому все подчинено. Если же появится ребенок, все изменится. Поэтому, не желая обижать друг друга, мы эту тему не затрагивали, и я даже боялась подобных разговоров. Может, жалко, что так получилось...

Но, с другой стороны, Слава как-то обронил, глядя на моего Алешу, с которым у них были настоящие мужские, очень уважительные отношения: "И откуда такие дети берутся? Если появится второй ребенок, мы же его замучаем, потому что постоянно ему в пример будем вытыкивать Алешу".

- Ваш сын живет за границей?

- Сейчас да. Он работал в нашем Институте кибернетики, затем ему предложили контракт. Вначале - два года в Бельгии, затем в Германии, и вот уже шестой год он в Швейцарии. Алеша другого склада мальчик, нежели я, но у нас поразительным образом совпадают мнения и взгляды, и, Боже, какое это счастье!

По-настоящему я это ощутила, когда в Украине начались "оранжевые" события. Сын наблюдал все оттуда и был со мной полностью солидарен. К сожалению, в это время у него начались разногласия с друзьями, особенно с русскими учеными, что очень обидно.

"МОЖЕТ, СЛАВА ИНОГДА ВИДИТ МЕНЯ И ДУМАЕТ: "ОТ ДУРЕПА! ЗНОВ ЩОСЬ НЕ ТЕ ЗРОБИЛА!"?"

- Вы никогда не были типичной мужниной женой, жили своей насыщенной жизнью и чувствовали себя довольно независимой женщиной. Как-то откровенно признались, что вас совершенно не удручали частые отъезды мужа и очень нравилось его провожать.

"Щастя, як сонце за хмарою. Його не видно, а воно є". Люда и Слава

- Да... Я любила провожать Ярослава и любила его встречать. Думаю, ему тоже нравилось, когда я уезжала. Потому что тут наши желания и вкусы не всегда совпадали. Я, к примеру, любила отдыхать в санаториях, а он не очень любил. Я любила за границу ездить, а он не хотел денежки тратить. Так как ездил туда через Союз писателей. Я была марнотраткой, а он более экономный. Но не жадный!

Вы знаете, мне многие говорили о том, что в каждом из нас всегда чувствовалась невероятная свобода. Я никогда не переживала, если мне домой вдруг позвонит мужчина. И когда некоторые мои знакомые интересовались: "А что скажет ваш муж?", я даже не совсем понимала, о чем идет речь. "Мой муж позовет меня к телефону...".

- Неужели за 28 лет не возникало ситуации, когда вы понимали, что Ярослав Михайлович вас ревнует и даже страдает из-за этого?

- Да, было такое. Первые годы страдал. Потом как-то приутих, а ближе к преклонному возрасту у него вдруг начались вспышки ревности, которые вызывали у меня страшный смех.

Как-то я была у соседки. Слышу - хлопнула дверь. Говорю: "Все, Слава пришел, пойду его кормить". Захожу буквально через минуту, а он как напустился на меня: "Де ти ходиш?!". Я растерялась: "Слава! Минуту назад хлопнула дверь, я это слышала". Он продолжает: "Я йшов... Червоне свiтло на кухнi не горить... Я не люблю приходити додому, коли тебе немає". И настроен злиться и ругаться дальше, при том, что прекрасно понимает, где я была.

Вот того, из-за чего действительно можно было устроить сцену ревности, он не знал. А возможно, того, из-за чего я бы могла устроить ему сцену, я не знала. Поэтому у меня никогда не было поводов для ревности. Хотя Ярославу нравились женщины, и каждая из них полагала, что нравится ему. Он был комплиментщиком высшего разряда! Как и многие писатели... Дамы! Будьте осторожны! Помните о неуемном славословии писателей.

- Сейчас, когда боль немного улеглась, вы продолжаете с ним мысленно общаться?

- Постоянно! Что бы я ни делала: организовывала вечера его памяти, Фонд Михаила и Ярослава Стельмахов, работала над книгой, собирала друзей или просто писала театральные рецензии и статьи, все время думаю: "Интересно, как Славик бы к этому отнесся?". Может, он иногда видит меня и думает: "От дурепа! Знов щось не те зробила!"? А может, думает, что я что-то правильно делаю?

Когда он погиб, меня, конечно, поначалу друзья не оставляли дома одну. Со мной все время кто-то ночевал. И помню, сразу после похорон я непрестанно говорила своей подруге: "Боже, мне нужно с ним поговорить! Мне так нужно с ним поговорить!".

И вдруг я влетаю к ней утром (она мне потом сказала, что у меня было абсолютно счастливое лицо) и кричу: "Господи, я с ним поговорила, я с ним наговорилась!".

Мне приснилось, что я распахиваю дверь и Слава стоит на пороге. Розовощекий такой, улыбающийся, как в жизни. Я его втягиваю, обхватываю и говорю: "Господи, произошло такое недоразумение!". Мы начинаем кружиться, смеемся... А потом следующая сцена: сидим на диване, и я ему рассказываю, как приглашала людей на "сороковини" - не только тех, которых я любила, но и тех, которых он бы хотел видеть, - и как вообще все было... Слава слушает, улыбается. Я вдруг спохватываюсь: "Надо же всем рассказать, какое недоразумение произошло!".

То есть это был такой живой разговор! Мне много раз потом снилось, что он возвращается. А однажды во сне я даже очень сильно на него обиделась и сказала себе: "Ну ничего-ничего! Я с тобой разведусь!".

Долгое время после его смерти, когда дверь открывалась сквозняком, мне все время казалось, что заходит Ярослав. Поэтому я стала запираться. Не могла два года ходить ни к кому в гости. К маме выбегала на 15 минут - и сразу назад, будто у меня дома немовля.

Мысленно я продолжаю жить с ним и не представляю себе, как можно иначе. У меня совершенно атрофировалась реакция на мужчин. Я воспринимаю их исключительно как собеседников, как друзей, и, думаю, они меня тоже. Дело даже не в возрасте. Когда от тебя не исходит некий энергетический посыл... Я же помню, как было в молодости... Да не только в молодости... Излучала что-то неуловимое, и мужчина был уже рядом. А сейчас этого нет.

"Я СКАЗАЛА НЕДАШКОВСКОЙ: "РАЯ, НЕ МОРОЧИЛА Б ТЫ ГОЛОВУ!"

- Так получилось, что финал жизни Ярослава Стельмаха инфернальным образом совпал с финалом одной из его пьес, в которой главный герой обливает свои рукописи бензином и сжигает. Есть мнение, что писатель может напророчить себе судьбу. Как Ярослав Михайлович относился к подобным предрассудкам?

- Так же, как и я, - очень скептически. Слава был романтичным, сентиментальным в каком-то смысле и вместе с тем светским человеком, хотя при этом скромным и застенчивым. Но что касается мистики... Когда-то Раечка Недашковская в "Бульваре" высказалась на эту тему: дескать, трагедия Стельмаха была заложена в его книге... Я ей сказала потом: "Ой, Рая, не морочила б ты голову!".

Славина гибель действительно вылилась в символику, но я не считаю, что своей пьесой он себе что-то напророчил. К тому же не могу себя заставить посмотреть последние строчки пьесы. Мне кажется, что герой там не обливает рукописи бензином перед тем, как сжечь, - это чисто режиссерский вымысел. Ну не могу открыть книгу и все!

Очень долго после Славиной смерти я не ходила на его спектакли. Только года через полтора посмотрела в Театре Франко "Кохання в стилi бароко" и проплакала от начала до конца. А когда к его 55-летию была приурочена эта же постановка, я уже смотрела и хохотала. Хотя мои подруги плакали... У меня же ком все время подкатывал к горлу, но я обращала внимание на то, как играют актеры, как реагируют зрители... То есть была уже на земле.

- Приблизительно за год до смерти Ярослава Михайловича вам снились длинные туннели, в которых происходят страшные автомобильные аварии. В тот роковой день не было нехороших предчувствий?

- В том-то и дело, что нет! Конечно, как у каждой жены, когда муж едет куда-то на машине, у меня существовали на этот счет самые обычные опасения. Когда же мне позвонили из милиции и обо всем сообщили, я сказала: "Нет, этого не может быть!". А мне так мягко говорят: "Вы стоите? Присядьте, пожалуйста...". Я им опять: "Нет! Нет! Этого не может быть!".

Поэтому ведь я и была первое время, как каменная, потому что предчувствий не было. Даже заплакать не могла. Просто не понимала, что произошло. И сейчас не понимаю. До сих пор кажется: "Этого не может быть...".

P. S. Недавно в киевском театре "Колесо" состоялась премьера спектакля по пьесе Ярослава Стельмаха "Игра на клавесине". Пьеса, рассказывающая о любви юноши из обеспеченной семьи и девушки, которую эта семья не принимает, во многом автобиографична. "Только у нас все хорошо закончилось..." - грустно улыбается Людмила Викторовна.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter