Савик ШУСТЕР: «Если не выбросят, сам в окно бросаться не стану. Зачем?»

(Продолжение. Начало в № 2)

«КОЛОМОЙСКОМУ Я СКАЗАЛ, ЧТО ПО ТЕЛЕФОНУ С НИМ ОБЩАТЬСЯ НЕ БУДУ, И ВООБЩЕ, У НАС ПУНКТ КОНТРАКТА ЕСТЬ, ЧТО МЫ ПРАВО ИМЕЕМ НАШИ РАЗГОВОРЫ ЗАПИСЫВАТЬ»

— В пятницу вся страна к телеэкрану на том канале, где Савик Шустер свое шоу ведет, прикипает, и я представляю, какие это затраты энергии вашей, как вы душу из себя вынимаете, чего стоит такую программу вести. Что же такое для вас суббота — день после пятницы? Отходите, спите, просто лежите пластом?

— Это потерянный день — реально потерянный, потому что поздно вечером приходишь и все, что было, через себя пропускать начинаешь, какие-то ошибки, которые совершил, обнаруживаешь, и рефлексируешь, рефлексируешь... Я полагаю, что есть коллеги, которые не заморачиваются: им легче: ну, отскочило — и отскочило, а у меня характер такой. Жак Леба трагическим литовцем меня называл: я все через себя пропускаю, поэтому суббота для меня — мучение.

— Насчет литовца... Помню, как-то в Киев по случаю годовщины «Интера» Боря Моисеев приехал, мы на банкет с ним пришли, вас там встретили, и Боря воскликнул: «Савик, мы же с тобой литовцы!»...

— (Смеется).

— Он тоже ведь оттуда и тоже трагический литовец — по-своему, но расскажите, что с вашей программой не­давно произошло? Она же должна была на канале «1+1» выходить, конт­ракт был подписан, тем не менее там не выходит — почему?

— Это классный вопрос, Дима!.. Помните, как Ларри Кинг спросил у Владимира Путина: «Что произошло с подводной лодкой «Курск»?». — «Она утонула», — ответил Путин.

— «Шустер LIVE» на «1+1» не выходит...

— Да, не выходит. Что произошло? С высокой долей вероятности (свечку где-то я не держал, но делать кое-какие выводы могу) вам скажу: это очередная программа после заслушивания дела Мосийчука в парламенте, когда его практически на ходу неприкосновенности с нарушением регламента лишили, была. Мы многих фигурантов, в том числе Ляшко, пригласили: ну, это естественно, он лидер партии... Не все с тем, как это сделано было, были согласны, тут смотря что важнее: если дух закона, то все ок, а если буква закона, то нет, и, конечно, в адрес генерального прокурора должна была достаточно мощная критика прозвучать (когда в студии Ляшко, всегда пафос присутствует). Думаю, Коломойскому позвонили и что-то ему сказали — что-то типа «если будет это, не будет этого» или, на­оборот, «будет то-то и то-то», на таком уровне...

— ...и он дрогнул?

— Дрогнул.

— Даже такой сильный человек, как Игорь Ва­лерь­евич?

— Ну, значит, не очень сильным он оказался — вот потому и говорю вам, что олигархи слабые.

— Что-нибудь лично он вам объяснял?

— Нет.

— Но разговоры у вас были...

— ...конечно...

— ...после этого?

— А, после? Нет.

— Трубку не снимает?

— Я ему не звонил, но генеральный директор нашего канала Павел Елизаров звонил (у нас же контрактные отношения есть), и он не отвечает, трубку не берет. Я, кстати, вообще Коломойскому сказал, что по телефону с ним общаться не буду, — мало того, у нас пункт контракта есть, что мы право имеем наши разговоры записывать.

— Потрясающе!

— Да, и на основании разговора, если в мою работу он вмешивается, контракт может быть разорван автоматически.

— Потому и не снимает он трубку...

— (Смеется). Не-е-ет, контракта-то уже нет.

«КОЛОМОЙСКИЙ СКАЗАЛ: «У МЕНЯ «КВАРТАЛ-95» — ЛУЧШАЯ САТИРИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА — ЕСТЬ, И Я ЛУЧШЕЕ ТОК-ШОУ ХОЧУ: МНЕ ВСЕ ЛУЧШЕЕ НУЖНО!»

— Хм, а вы понимали, когда документ этот подписывали, что с Коломойским, возможно, осложнения будут?

— Смотрите, вот у нас первая встреча. Это, кстати, внезапно произошло: в эфир на «1+1» 4 сентября, если не ошибаюсь, мы вышли, значит, 1-го или 2-го беседовали. Первый мой вопрос (вот правда, я ведь уже опытом научен!) ему был: «Зачем это вам?». Он: «У меня «Квартал-95» — лучшая сатирическая программа — есть, и я лучшее ток-шоу хочу: мне все луч­шее нужно!».

— Замечательно!

— Я тоже так сказал, для меня этот аргумент работает. «А что взамен вы дадите?» — спросил он. Я: «Стопроцентную объективность» (ну, это я погорячился не­множко, потому что я только стремление к стопроцентной объективности могу гарантировать, но уже не важно). Он ответил: «Все, подходит». Я подытожил: «Вы не вмешиваетесь, я стремлюсь — и работаем». Это очень важно, потому что если такой контракт у нас есть, значит, что-то мы зарабатываем...

---

---

— ...а содержать такую студию...

— ...ну конечно, за что-то надо, и потом, мы договорились, что программа на двух каналах выходить будет — на «1+1» и 3S.tv. Мы понимали, что нам все равно 3S.tv нужен — на случай, если что-то в один «прекрасный» момент произойдет.

— Исключительные условия!

— Да, поэтому реально я очень рад был — тому, что такая история у нас получилась.

— Это правда, что с ныне действующим президентом отношения у вас сложные, даже в конф­ликт перешедшие?

— Я считаю, что да.

— Из-за чего это получилось?

— Из-за того, что он не совсем европейским, а даже более азиатским человеком, чем я думал, оказался. Европейские люди открытые, у них ценности есть, они критики не боятся и не желают, чтобы только хорошо о них говорили, потому что не считают, что они трупы. А когда человек хочет, чтобы о нем только хорошо говорили, и убежден, что все, что он делает, делает правильно, во имя Украины, в условиях войны, которую так и не провозгласил, ког­да вообще никакой критики не терпит, он уже не европейский — вот на этом основании у нас и конфликт.

— Петр Алексеевич мог, на ваш взгляд, обидеться на вас за то, что в вашей программе много раз Юлия Тимошенко была и редко был он?

— Слушайте, Юля Тимошенко два года у нас не была, пока в Харькове сидела.

— Логично: вы упущенное таким об­ра­зом наверстываете...

— (Улыбается). Вот представьте себе: у нас советское время, Щаранский в Израиль уезжает, и журналисту говорят: «Почему ты об этом рассказываешь, зачем ты Щаранского, скотина, пиаришь?». Юлия Владимировна заслужила! Я сейчас не буду какие-то качества ее оценивать, Лазаренко, хороший он или плохой, вспоминать, взвешивать все, что она сделала... Тимошенко отсидела, и с точки зрения...

— ...гуманистической...

— ...нужно дать человеку слово, чтобы выговориться, а заодно посмотреть, изменился ли он...

— Журналисту, во всяком случае, это должно быть интересно...

— Конечно!

— А если бы Лазаренко здесь оказался, он частым гостем у вас был бы?

— Я думаю, да. Дима, ну вот представьте: Багдад, гостиница, все западные журналисты собрались, утро, завтракаем. У всех одна задача — Саддама Хусейна найти и с ним интервью сделать, пока ЦРУ его не убило.

— Понимаю...

— Мы с ЦРУ конкурируем, потому что они его взять хотят, а мы — проинтервьюировать, чтобы он свое что-то сказал...

— Все правильно, — это и есть свобода слова!

— Именно.

— Я вас цитирую: «Власть готова платить, чтобы в эфир мы не выходили»...

— (Кивает). Угу.

— И сейчас готова или уже нет?

— Они понимают, что это невозможно, и это реально невозможно, к тому же они скупые.

— Да, это беда...

— Они не заплатят — лучше налоговую пришлют, какое-нибудь уголовное дело придумают, дискредитировать начнут. Слишком скупые, чтобы платить...

— ...а скупой платит дважды...

— Да, но, понимаете, какая это скупость? Сели, посовещались, решили: давайте реформы делать! Хорошо, давайте, но эти реформы вот к этому, этому и этому приводят, вот эти денежные потоки исчезают, а как так?

— Значит, это плохие реформы!..

— ...совсем никуда не годятся, и потом, вон тот олигарх может этим воспользоваться, а почему он, а не я? Не-е-е, надо потоки перенаправить. Эта скупость в политике недопустима, ее там быть не должно, поэтому я не верю, что нам деньги дадут, — скорее, уголовное дело возбудят (улыбается).

«ВСЕ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ, — РЕПУТАЦИЯ И ДОМ В ИТАЛИИ»

— Деньги, чтобы в программе поучаствовать, услышанными быть, политики вам когда-нибудь предлагали? Если да, то какие и каков «потолок»?

— Дим, нет, мне лично не предлагали. Более того, когда в 2010 году местные выборы мы освещали, сделали это открыто: ребята, за ваше время в эфире платите, и ведущим я не был, Дарка Чепак вела, а я как эксперт подхватывал, потому что это предвыборной пропагандой считалось.

Понимаете, у меня к этому одно всегда отношение. Ну вот возьму я у политиков деньги, они придут, а как я в эфире им помогать буду, и сам не знаю. Они же не только участвовать хотят, но и 90 процентов поддержки получить...

— ...и хорошо выглядеть...

— ...но гарантировать это я не могу: это нереально!

...Даже если бы полмиллиона, допус­тим, я заработал — что с того? Я продаю... «Продаю» — хреновый глагол, но я его произнесу... Я исключительно свою репутацию продаю — больше ничего у меня нет!..

— ...а она бесценна...

— Да, и это действительно все, что у меня есть, — репутация и дом в Италии.

— Ну, репутация — не так уж и мало, правда?

— Немало, но надо очень бережно к ней относиться, потому что потерять можно...

— ...в один момент...

— Да, кризис 29-го года в одну секунду наступить может — и надо в окно выбрасываться. Вот была репутация — и все, нет, а что в таком случае предпринимать? Если она у тебя исчезает, ни мемуары не напишешь (не на что будет бестселлер издать), ни программу не сделаешь, и приезжать и спрашивать, что ты об этом или о том думаешь, люди к тебе не будут. Нет репутации — до свидания!

---

---

— Прямые угрозы в ваш адрес когда-нибудь поступали? Много ведь выпусков было, когда гости говорили в эфире такое, от чего другим было плохо. Эти другие — они реагировали?

— Дайте вспомнить...

— Ну, я, в частности, слышал, в субботу вы телефон отключаете — ни с кем разговаривать не хотите...

— (Улыбается). Слушайте, отключаю, но потому, что в субботу себя мне достаточно, мне собеседник не нужен. Вы говорите, угрозы... Какие? Застрелим, убьем, голову отрежем? Такого не было. Иногда у Пети Маги в письмах что-то подобное появляется, но это такое...

— ...несерьезное...

— ...ну, как когда.

— Один провластный политик мне не­­­давно сказал: «Вот увидишь, въезд в Ук­раину Шустеру перекроем — больше он сюда не приедет». А вот такие угрозы были?

— Были.

— И они реальны?

— Ну, никто ведь в глаза мне это не скажет, да? — но когда в разгар Майдана в середине января 14-го я сюда из Италии воз­вращался, реально была возможность меня не впустить, и якобы Янукович с этим уже согласился, и якобы Сергей Левочкин его переубедил: мол, лишний международный скандал будет — зачем это надо?

«ДОЧЬ УПРЕКАЕТ, ЧТО НОГИ У НЕЕ, КАК У МЕНЯ, — НОГИ ФУТБОЛИСТА»

— Другой вариант рассмотрим: если не Украина, допустим, в Россию вам хода нет, в Среднюю Азию, Закавказье — тоже, в Молдову — не знаю, но нет, наверное, с Беларусью давно все понятно... Что же тогда, если не Украина?

— Свое что-то. Интернет...

— ...которым можно и в Италии заниматься, правильно?

— Ну да.

— А вы думали о том, что завтра, не дай Бог, здесь полностью кислород перекрыть могут?

— Ну, из-за рубежа вещать будем. Конечно, об этом я думаю...

— В окно, однако, если осложнения вдруг начнутся, бросаться не станете?

— Нет: если не выбросят, если не повесят — нет. Зачем? У меня дети, я их люблю, хочу наблюдать за тем, как они развиваются, а развиваются они прекрасно, мне это приятно. Сын вот недавно работу в Лондоне получил...

---

---

— Кем он работает?

— Финансистом.

— А дочь?

— В области стиля — в организации Ferragamo во Флоренции.

— Дети на вас похожи?

— Все говорят, что да. Ну, дочь, конечно, упрекает, что у нее ноги, как у меня, что менее привлекательной ее делает. Она очень красивая девочка, но ноги у нее футболиста.

— Савик, а кто акционеры студии — их фамилии обнародовать можно?

— Не знаю, что наши юристы мне скажут, но я вообще никаких препятствий не вижу — в этом смысле очень открытый я человек.

Давайте объясню вам сперва, как это произошло, а потом назову, кто это. С «Интера» я ушел, потому что возникла проблема Онопенко показать, который с открытым письмом к президенту Ющенко обратился. Жванию показать, у которого гражданство отбирали, тоже не удавалось, и я понял: с вами, ребята, не по пути, поскольку если я не могу в программу Онопенко или Жванию пригласить...

— ...зачем тогда все?..

— ...да, и одновременно к выводу я при­шел, что что-то свое создавать надо. Не канал, конечно (тогда такой мысли у меня не было), но студию — с тем, что когда в очередной раз тебя выкидывать будут, ты можешь куда угодно уже с готовой декорацией, студией и штатом переходить, тебе не надо контракт на канале подписывать, служащим быть, чтобы они тебе строили что-то, а потом оттуда тебя выбрасывали. Виктор Самойленко, который тогда собственником платформы «Поверхность» был, с Мохаммадом Захуром меня познакомил, который в тот момент свои заводы на Востоке продал, деньги в «Поверхность» уже вложил и переговоры с Самойленко вел. Витя нас свел, я сказал Захуру, что хочу свою студию сделать, и он ответил: «Ок, давай». Мы договорились: у него 75 процентов, у меня 25, он деньги вносит, я...

— ...интеллект...

— ...не только — еще и связи. Я людей из Парижа привез, команду собрал, которая на Киностудии Довженко студию построила...

— ...фантастическую!

— О да!

— Москвичи приезжали — не понимали, где же они находятся...

— Да, а потом конфликт случился: я же всех особенностей отношений между Захуром и Самойленко не знал. Внезапно SavikShusterStudio на Самойленко в суд подает, мне журналисты звонят: «А зачем ты с ним судишься?», а я понятия не имею. Еду к Захуру, спрашиваю: «Что такое? — хоть бы в известность поставили, а то коллеги интересуются, а я не в курсе». Ну, если уж от моего имени судитесь, по меньшей мере, об этом я знать должен... На сле­дующий день просыпаюсь — SavikShusterStudio уже нет, есть ISTIL Studios, а я к чертовой матери выброшен, потому что акционерного соглашения нет — ничего, ноль! Ну и сейчас на ваш вопрос отвечать начинаю. В тот момент ко мне Коля Рудьковский, Валера Писаренко, другие молодые люди обратились: «Как тебе помочь?». Я: «Ребята, надо некий состав акционеров собрать, пул, и просто взять и новую студию создать — другого выхода не вижу». Валера Писаренко тогда в БЮТе был, Коля Рудьковский...

---

---

— ...в Социалистической партии...

— ...Виктор Пилипишин — с Литвином (или нет, уже не помню), плюс Сергей Тигипко, который в политику возвращался. Мы как-то с ним встретились, он посоветоваться хотел, как ему в средствах массовой информации выглядеть, и я предложил: «Слушайте, вместо того чтобы я вашим советником стал, станьте моим акционером — это правильнее будет». Павел Елизаров с Николаем Рудьковским работал, замминистра транспорта и связи у него был. Вообще-то, это человек из бизнеса, и мы с ним вдвоем сейчас и остались.

Сегодня Валеры Писаренко среди акционеров уже нет и нет, насколько я понимаю (ну, Дим, я же человек, за всеми юридическими делами очень «следящий»), Сергея Тигипко. Вот вам и состав, и история, но эти люди такие все разные, что точно на содержание программы не влияли. Единственное, что я сказал, когда все вместе уже встретились: «Если гонения будут, то, конечно же, позицию я за вас займу — по-любому», и когда Пилипишина гонять начали, разумеется, это в прямом эфире мы показали — не то чтобы заступались, а слово ему дали. Если на человека власть наступает, почему высказаться ему не дать? — и даже не в том дело, акционер он или не акционер.

«УКРАИНСКИЕ ПОЛИТИКИ ЧЕГО-ТО  СЕБЕ ПРИДУМАЛИ — И В ЭТО ПОВЕРИЛИ, НО ВЫ НА ЖИЗНЬ, НА ДЕЙСТ­ВИТЕЛЬНОСТЬ ПОСМОТРИТЕ — ОНА ДРУГАЯ, И В РАМКИ ВАШЕГО ПОНИМАНИЯ ЕЕ ЗАГОНЯТЬ НЕ НУЖНО»

— Я много лет вашу программу смотрю, но знаете, что в глаза бросается? Очень низкий уровень политической культуры людей, которые дискуссию у вас ведут. Вы сами-то видите, что он лучшего желать оставляет?

— Да, но я вам один пример приведу. Буквально на днях мы программу, посвященную так называемому безвизовому пакету (конфискация, суперконфискация, арест...) делали. Участвовали в ней многие, но там Касько, зам генерального прокурора, был, и Власенко (бютовец, но не в этом дело — адвокат). Это, замечу, мой 11-й год работы в Украине... Дима, я впервые конф­ликт государственных людей наблюдал, я взапой это слушал — так было приятно! Да, друг с другом они не согласны, но в интересах государства, гражданина, человека что-то изложить, доказать, решить в конечном счете пытаются.

11 лет прошло! Ну что? — могу сказать, это тоже результат. Уверен, что следующее поколение, которое из гражданского общества придет (ну вы же сами практически из гражданского общества), общаться именно так будет.

— Когда разговоры украинских политиков вы слышите — в большинстве своем недообразованных, неподготовленных, недалеких, ощущения бесполезности, беспросветности какой-то у вас не возникает? Тоска не одолевает?

— Не-а. Понимаете, у меня другое появляется чувство — именно чувство — тревоги, но не потому, что они образованные или не образованные, такие или сякие, а потому что смотреть правде в глаза не терпят. Они себе чего-то придумали — и в это поверили, но, ребята, вы на жизнь, на дейст­вительность посмотрите — она другая, и в рамки вашего понимания ее загонять не нужно: вот это меня пугает. Ребята, таким способом вы Украину не сохраните — это точно, и это очень меня беспокоит, потому что судьба Украины на судьбу Европы сильно влияет. Я себя всегда патриотом Европы считал, и даже когда в Канаде первый футбольный клуб создавал, «Европа» его назвал. Для меня, как Володя Буковский всегда говорил, камни там дышат, я глубоко европейский человек и понимаю, что наш континент столько зла наплодил, что, наконец, покаяться хотелось бы и...

— ... с чистого листа начать...

— Да, и я отчет себе отдаю, что Украина огромную роль в этом играет, огромнейшую, и когда вижу, что люди не понимают, что в стране происходит, думают, что Ук­ра­ина должна жить так, как они нужным считают, у меня тревога внутри появляется, что не сохранится страна, другой будет — если в этом духе они продолжать станут.

— Я для себя спикеров вашей программы определил, на которых всегда смотреть интересно и которых всегда интересно слушать, — это Леонид Кравчук, Дмитрий Табачник, Юлия Тимошенко и Анна Герман. Что бы они ни говорили, какую бы политическую силу ни представляли, за ними интеллект, глубокое понимание сути вещей и умение свою мысль до аудитории донести, а кто из политиков больше всего интересен вам?

— Ну, если с вашего списка начать, то Леонид Макарович Кравчук точно, Юлия Тимошенко — да, Дмитрий Табачник, если партийную линию он не тащит, и то же самое с Анной Герман — если линию Януковича она не озвучивает.

Сейчас у меня чисто человеческая симпатия к тем, кто из гражданского общества в политику постепенно двигаются, — например, к Добродомову...

— ...что, кстати, и видно: отношения не скроешь...

— Да, потому что этот человек для страны добра реально желает...

— Ну, у него и фамилия такая: добра для дома...

— Вот он, Даниил Пасько, Виталий Шабунин, Андрей Длигач — это молодое поколение мне нравится, даже если они не во всем друг с другом согласны. У них просто драйв есть, желание, они понимают: только если Украина развивается, им хорошо будет — поодиночке развиваться не выйдет. Еще Семен Семенченко мне симпатичен, потому что он говорит то, что думает. Да, политического опыта у него нет, но это у нас в стране не редкость...

— Ляшко как трибун хорош?

— (Задумался). Как трибун...

— ...в смысле, как актер?

— Как актер — ничего. Но не лучше ведь Рейгана?

— Ну, безусловно. И Жириновского не лучше...

— Вот видите... С точки зрения политической он многое понимает, но, знаете, то, как ты людям себя представляешь, тоже меняться должно — ты не должен все время одинаковым быть, особенно если страна твоя каждый день меняется. Жириновский такой же, потому что Россия такая же, а тут Украина меняется, и если все время одну и ту же роль ты играешь, это надоедает. По разным причинам, в том числе потому, что люди в смысл больше, чем раньше, начинают вникать, а ты смысла им не не­сешь — только слова. И вилы...

«ВИКТОР ФЕДОРОВИЧ ЯНУКОВИЧ — МЕЛКИЙ ПОЛИТИК, ОБМАНЩИК И ВРУН — ОН ОБМАНУЛ НАС ЖЕСТОКО»

— Вы исключительно харизматичны, и, когда на экране, за вами я наблюдаю, часто на мысли себя ловлю, что на лице у вас плохо скрываемое пренебрежение, раздражение по отношению к некоторым говорящим лицам появля­ет­ся. Скажите, пожалуйста, есть ли политики, которые вам просто физически неприятны, до отвращения?

— Сразу на такой вопрос не ответишь... Дима, нет — вот поверьте.

— Виктор Федорович Янукович интересным был собеседником?

— Виктор Федорович Янукович — обманщик и врун...

— ...и, как мне Черновецкий сказал, кидала...

— Ну, меня-то он не кидал: у меня же с ним бизнеса не было, но человек, который в «Межигорье» нас приглашает, этот свой охотничий домик показывает, демонстрирует, как вверх-вниз по пенькам бегает, в бассейне плавает, и уверяет, что дальше там ничего нет... Слушайте, ребята, я что, должен президенту Украины не верить, говорить: «Да пошел ты...»? Большинство народа его избрало, он гарант Конституции, а тогда уже не только Конституции...

— ...а полный гарант...

— ...и он нас обманул!

— В охотничий домик привел...

— ...и обманул жестоко! Когда после революции я «Межигорье» увидел, первое, что почувствовал, — это унижение за самого себя, поэтому я считаю, что это мелкий политик, врун, и таким он, я думаю, по отношению и к Путину, и к Европе, и ко всем остальным был — всем лгал, бутафорский охотничий домик показывал...

— Красавец...

— Ну, вот и все — и как он закончил?

— «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...», но от себя, мне кажется, уйти не удалось. Савик, а один на один с Януковичем вы общались? Вот так, чтобы без камер, по-простому?

— Да.

— О своих отсидках, о том, как в карты играл, о первом заработанном миллионе он вам рассказывал? Может, под караоке вам пел?

— Нет, и, кстати, страшная вещь — никто из политиков мне не пел! Думаю, что они, в конце концов, мне не доверяют (улыбается).

Знаете, в чем, я думаю, меня убедить Янукович хотел? В том, что он богатый человек, которому ничего не надо и который сделал себя сам. Про Донбасс долго рассказывал: «Мы сырую сталь, металл продаем — это глупо, добавочной стоимости нет, надо подшипниками торговать». Я возразить попытался: «Ну, это не великая стратегия развития государства...».

Потом у нас как-то встреча была... Я это вам рассказываю, потому что после того, как он вот так всех унизил и обманул, считаю, что право на все имею. Как-то у него в кабинете в преддверии его визита в Париж — к Саркози сидим (тот президентом Франции еще был). «Что супруге его подарить?» — он спросил, а я же супругу знаю. Я: «Дарить ничего не надо. Супругам президентов подарки не делают — вы с государственным визитом не к ней, а к президенту Франции едете!». Тут в кабинет человек заходит и ювелирные изделия ук­ра­инских мастеров показывать начинает. Ну, красиво, богато... Я снова: «Извините, вы президент и вам решать, но разве это не­об­ходимо? Супруга Саркози — женщина известная, можете на ее фотографии посмотреть, они везде есть...

---

---

— ...взглянуть приятно...

— ...но я не знаю, стоит ли ювелирные украшения ей преподносить. Вот если бы украинский сувенир — ок». Мать моей женщины, например, великолепные ук­ра­ин­ские куклы производит — такое я бы еще понял, но украшения от президента...

— Не послушал он вас?

— Не знаю...

«ПРИМАКОВ ТОСТ ЗА МЕНЯ ПРОИЗНЕС, А Я ПОЧТИ НА КОЛЕНЯХ У ТЕРЕШКОВОЙ СИЖУ ИЛИ ОНА У МЕНЯ — НУ, НЕВАЖНО... ПРОХОДЯ МИМО ПУТИНА, СКАЗАЛ: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ». РУКИ ДРУГ ДРУГУ ПОЖАЛИ — И ВСЕ»

— С Путиным когда-нибудь вы общались?

— Один раз.

— При каких, если не секрет, обстоятельствах?

— Это 75-летие Евгения Примакова было.

— Вы ведь о нем фильм делали...

— ...да, «8 ½ Евгения Примакова».

— Хорошая, кстати, картина...

— ...и это же интересно, да?

— Человек легендарный!

— И вот как жизнь повернула: он же ко мне поначалу, как к врагу, относился, потому что Афганистан, «Радио Свобода», и вдруг мы пересеклись. Может, через Чазова Ев­гения Ивановича — ну, в общем, сошлись дороги, немножко плотнее стали общаться, и когда Арафат погиб, мы с ним про­грамму на «НТВ» сделали, потому что он хорошо его знал...

Накануне его юбилея я предложил: «Давайте «8 ½ Евгения Примакова» снимем». Он: «А почему восемь с половиной?». — «Ну, это как у Феллини». — «Но я же председателем правительства России по­боль­ше был...». — «Неважно — сколько и где вы были, никакого значения не имеет». Мы это сделали, он меня на день рождения пригласил, а там большой зал был, и знаете, за какой столик меня посадили...

— С Путиным?

— Нет, с космонавтами. Рядом Валентина Терешкова сидела (она все про Гагарина мне рассказала — прекрасный был вечер!), а центральный стол для Владимира Путина был накрыт. Он с небольшим опозданием приехал и, в принципе, как мне люди из охраны шепнули, должен был полчаса, максимум 45 минут пробыть, но остался надольше, и в какой-то момент Евгений Максимович тост за меня про­из­нес...

— ...на своем юбилее?

— Да.

— Потрясающе!

— Сказал: «В этом зале есть человек, который великий подарок мне преподнес, объективный фильм о труднейшем периоде после дефолта сделал».

— Класс!

— И бокал за меня поднял, а я с космонавтами, почти на коленях у Валентины Терешковой, сижу...

— ...между прочим!..

— ...или она у меня — ну, неважно. Встаю, к этому столу, естественно, спускаюсь, и Владимир Владимирович там сидит. Я, в общем-то, к Примакову шел, а не к нему — это так, тоже между прочим, но, проходя мимо, Путина поприветствовал: «Здравствуйте, господин президент». Руки друг другу пожали — и все.

— На этом общение закончилось...

— ...да, дальше только косвенное было — через Суркова.

— Если бы сегодня возможность с Путиным интервью сделать у вас появилась, вы бы ею воспользовались?

— Конечно. Не то слово! Вы что? Это мечта!

— Это правда, что у вас с Лукашенко доверительные отношения и он очень вас любит?

— Доверительные — нет, а ­любит он меня или нет, это вопрос к нему. Мы просто очень хорошо друг друга понимаем (улыбается).

— Интересный он человек?

— Ну, разумеется. Президентами неинтересные не становятся — тем более на такой срок.

Слушайте, Беларусь и Казахстан — очень специфические государства, это, я думаю, республика имени Лукашенко и республика имени Назарбаева, но что с ними будет потом, не знает никто.

— И будут ли они...

— ...вообще существовать, но все равно эти люди уже в истории — от этого никуда не уйти.

— Какой вопрос Жириновскому пос­ле футбольного матча вы задали, вслед­ствие чего он сбился, микрофон в траву бросил, развернулся и восвояси ушел?

— (Смеется). «Зачем вы в мужскую раздевалку поперлись?».

— Двусмысленный вопрос...

— Очень, и он единственный, кто это понял, то есть понял я (и это некорректный вопрос, соглашусь), и понял он — вся остальная страна не поняла ничего!

— А вы знали, что говорят о том, будто он гей?

— Ну так потому вопрос таким образом и задал. Я же не сказал «в раздевалку», я сказал «в мужскую раздевалку» — если бы «Зачем вы в раздевалку поперлись?» — спросил, все нормально было бы, но когда подчеркнул, в какую именно...

— Обиду он на вас после этого затаил?

— Думаю, нет.

«ПУТИН РЕШИЛ, ЧТО Я — «АЛЬ-КАИДА», НО ПЛЕВАТЬ. Я ВСЕМ УЖЕ БЫЛ — АГЕНТОМ ВАТИКАНА, ЦРУ, МОССАДА...»

— Ясно, а что за исторический эфир во время операции по освобождению захваченных террористами во время просмотра мюзикла «Норд-Ост» заложников был, после которого Кремль дал вам понять, что больше на «НТВ» вы не выйдете?

— Более того, Владимир Владимирович Путин решил, что я — «Аль-Каида». Я в тот момент за информационный эфир на «НТВ» отвечал, и попытаюсь правдиво вам сейчас все рассказать...

Это очень важный момент — и в моей жизни, и вообще в жизни страны, и даже во взаимоотношениях Украины и России. Случился «Норд-Ост», в четверг спецвыпуск «Свободы слова» мы сделали, в принципе, все было сказано и рассказано. Я в прямом эфире всю ночь шел: мы же понимали, что, когда такая история страшная, 500 человек в заложниках, а с ними люди с поясами со взрывчаткой, шахиды, должны страну ус­по­каивать... В четверг, значит, мы хорошую программу выпустили — все объясняющую, и в пятницу вопрос возник: выходим в эфир или нет? Я генеральному директору «НТВ» Борису Йордану, американцу, говорю: «Вообще-то, я такой надобности не вижу, потому что все вроде сказали, а с другой стороны, если в наше обычное время не выйдем, телезрители вопросом начнут задаваться: «Что случилось?»...

— ...успокоить уже не получится...

— ...поэтому лучше давайте выйдем, хотя что обсуждать, я, честно говоря, не знаю». Одновременно возле Кремля демонстрация родственников и близких идет, которые просят условия террористов принять (Чечню освободить и так далее), и я предложил: «Единственное, что сделать мы можем, — это кого-то оттуда пригласить: типа Марка Розовского, режиссера, у которого среди заложников дочь, и представителей оперативного штаба по освобождению заложников — Юрия Лужкова и других». Ок, звоним в штаб, и на программу приехать они соглашаются: важность момента все понимают. Естественно, Марк и другие родственники заложников обсудить, как это решить — политически или не политически, тоже согласны.

Итак, они едут. Наша программа в 19.40, после новостей (программы «Сегодня») выходила, но в 19.05 мне звонят и сообщают, что кортеж штаба развернулся и едет обратно, и у меня, таким образом, одна сторона остается. Я в недоумении: «Что же делать?». Новости уже в эфире, и выход только такой: программу мы отменяем, и Таня Миткова, которая семичасовой выпуск тогда вела, что-нибудь объяснит, но не будет ли паники и что Таня может сказать? Кортеж не доехал? Но почему — все ведь объявлено, анонсировано... В итоге решаем в эфир выйти, и вот выступление у микрофона Марка Розовского — фантастическое...

— ...личный фактор — понятно...

— ...да, и как я могу прерывать человека, у которого в заложниках дочь?

— А что он такого сказал?

— Он сказал: «Почему евреи Кобзон, Немцов и Рошаль идут к террористам и с ними общаются, а неевреи этого не делают?».

После программы звонит мне Сурков: «От тебя этого не ожидали — Владимир Владимирович в шоке». Ну, чего-то страшного сказано не было, но все было понятно, трубку он положил... Естественно, и руководству «НТВ», думаю, позвонили, там серьезная разборка была, и Борис Йордан мне сказал: «А знаешь, что? Вот ты сейчас ночью дежурить будешь — за информационную службу отвечаешь», а я заместителем главного редактора был, так что это было нормально.

Я знал, но не до конца, что у нашего продюсера контакт с человеком в «Альфе», которая операцию проводила, есть, что у «НТВ» оплачиваемый человек внутри группы захвата был. Он сообщил им, во сколько штурм начнется, но я в курсе не был. Единственное, что коллегам сказал: «Ребята, раз нам известно, что штурм будет, и, видимо, поэтому кортеж развернулся, прямой эфир в момент начала операции не включаем никоим образом».

Итак, все готовы: на крышах операторы, по периметру театра мы есть, но прямой эфир я запретил, а потом Михаил Лесин, уже покойный, который министром по делам печати, телерадиовещания и СМИ тогда был, гневно ругался: мол, мы в эфир вышли, чтобы просигнализировать террористам, что операция начинается. (Крутит у виска пальцем). Я говорю... А что я говорю? Я вообще ничего ему не говорил — просто послать его мог, и все, ведь даже если хронологически посмотреть, прямой эфир мы начали, когда операция внутри практически завершена была, в шесть с чем-то — это же можно проверить, но они все вокруг меня такой «ореол» создали, что террористам я помогал, и Владимир Владимирович поверил.

Кстати, а что, соб­ст­венно, мы показали? Как этих людей, задушенных газом, вытаскивали, в автобусы бросали, и рядом вообще никакой инфраструктуры помощи не было: у нас же по периметру камеры были, и все это мы засняли... Как эти головы в окно падали, как заложники в автобусах задыхались, как бесчеловечно спецназовцы к ним отнеслись: им пофигу было, и этот вот пофигизм по отношению к человеческой жизни на экраны попал.

— Ну, вы враг просто...

— Террористам я точно не помогал, хотя ярлык «Аль-Каида», конечно же, мне приклеили. Ну и ладно, плевать — я всем уже был: агентом Ватикана, ЦРУ, Моссада, но с Кремлем конфликт был неразрешимый.

«Я НЕ РАЗВЕДЧИК — Я ХОККЕИСТ»

— По поводу агентов... Внук Вячеслава Молотова депутат Госдумы политолог Вячеслав Никонов в эфире телеканала «Россия» недавно заявил, что во время афганской войны, являясь кадровым агентом ЦРУ, Шустер в Афганистане антисоветской агитацией занимался...

— Так это мне Крючков — тогдашний председатель КГБ — написал: ничего нового внук Молотова не озвучил.

— Ну, они к одному, по-мо­ему, ведомству принадлежат, но признайтесь, в Афганистане вас вербовать пытались?

— Кто?

— Чьи-либо разведки?

— Нет, что вы? У меня два соприкосновения с разведками было — одно, косвенное, с ЦРУ, а другое, тоже косвенное, с «Аль-Каидой», которая тогда только рождалась. Сижу я у полевого командира Абдул Хака в Пешаваре, пьем в его офисе чай, разговариваем, он мне про те дела, про эти рассказывает: стратегия, тактика, туды-сюды.

— Вводит, в общем, в курс дела...

— Ну, журналисту же понимать нужно: кто, где, как, что, и вот приходит к нему кто-то из помощников, на ухо что-то шепчет, и он мне: «Ты знаешь, у меня ЦРУ, пойду с ними пообщаюсь» (смеется). Я пить чай продолжаю и его жду — час, полтора... Ну, я же вам говорил: время у них — понятие очень абстрактное. Он возвратился, я спросил: «Ну?». Он возмущенно: «Они е...нутые! — они мне рассказывают, какие мосты взрывать, потому что они, как они мне сказали, с сателлита могут сигарету «Мальборо» от сигареты «Кент» отличить».

---

---

— Интересно! В то время...

— Да. «Но я, — говорит, — им объясняю, что это взрывать нельзя: жизнь-то продолжается, по мостам люди ходят...». Словом, начал на ЦРУ нести, что нифига они не понимают, — это мое первое соприкосновение со спецслужбами было, а ребята из «Аль-Каиды» меня просто в плен взяли, и я вынужден был с ними объясняться в неволе.

— Вы гражданином сразу двух стран, Канады и Италии, являетесь — может, еще и поэтому поговаривают, что сразу на несколько разведок работаете...

— Нет, подождите. Многие хоккеисты в итальянском чемпионате гражданами Канады и Италии являются, поэтому я не разведчик — я хоккеист (улыбается).

— На скольких языках вы говорите?

— На русском — это мы сейчас подтвердили...

— ...на литовском...

— ...причем без акцента, и хотя словарный дефицит есть, если бы в Литве две недели прожил, его бы не стало...

— За своего сошли бы... На английском?

— Да. На итальянском...

— Это четвертый язык. Дальше?

— Французский.

— Свободно?

— Говорю и читаю, писать — нет.

— С французским, значит, уже пять. Еще?

— Ну, я не могу вам сказать, что идиш прекрасно знаю, но я его знаю...

— ...в Израиле-то жили...

— ...не-е-ет, это от бабушки.

— Идиш — шесть...

— Бабушка из нижней Литвы была, а я ее акцент не понимал — это как неаполитанский диалект...

— Иврит, наверное, семь?

— Иврит, плюс немножко арабский...

— ...даже арабский?

— Да, но мало очень, я бы его не считал.

— Значит, не восемь — семь с половиной...

— ...точнее, семь и одна треть. Немецкий еще — вот уже восемь.

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter