Василий АКСЕНОВ: "Из СССР меня вышвырнули, а до этого угрожали. Вполне конкретно - обещали убить"

Василий Павлович Аксенов родился в 1932 году в Казани. Его родители были репрессированы. Многие хорошо помнят "Крутой маршрут" - роман матери Аксенова Евгении Гинзбург о сталинских лагерях. Кстати, в Театре "Современник" до сих пор идет одноименный спектакль в постановке Галины Волчек. Когда Василию пришло время выбирать профессию, родители посоветовали: "Иди-ка в медицинский - в лагере врачу легче выжить". По окончании 1-го Ленинградского медицинского института Василий Павлович несколько лет проработал по специальности, однако после того как в свет вышли его первые романы "Коллеги" и "Звездный билет", решил полностью посвятить себя литературе. В молодости - бунтарь, ярый джазмен, стиляга и антисоветчик, а ныне - доктор гуманитарных наук, член Пен-клуба и Американской авторской лиги, профессор русской литературы в различных университетах США, историк, он больше всего не любит рассказывать о том, как его лишили советского гражданства и как они с женой вынужденно покинули родину на 10 долгих лет.

"ОКЕАНОЛОГ ИЗ ВЛАДИВОСТОКА КУПИЛ ЗА РУБЕЖОМ "ОСТРОВ КРЫМ", В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО ЕГО ПОСАДИЛИ НА ТРИ ГОДА"

- Василий Павлович, об этом уже много написано, но я не могу не спросить: что вас заставило эмигрировать?

- Я никогда не был эмигрантом. Меня просто вышвырнули из СССР. А до этого угрожали, причем не так, как многим, а вполне конкретно - убить обещали.

- Эти гонения были вызваны вашей причастностью к изданию альманаха "Метрополь", вокруг которого в конце 70-х разгорелся скандал?

- Дело не только в "Метрополе"... Альманах стал серьезной вехой для всех его участников: для Беллы Ахмадулиной, Андрея Битова, Фазиля Искандера, Виктора Ерофеева, - однако они в стране удержались. И ладно бы я там оказался главным зачинщиком - нет, я был лишь одним из его создателей. Но с репутацией неблагонадежного мои романы "Ожог" и "Остров Крым" выходили исключительно в самиздате и были запрещены цензурой. А тут еще мои произведения начали появляться за рубежом, альманах издали в Штатах. В 1979 году меня исключили из Союза писателей и Союза кинематографистов. А 22 июля 1980 года мы с женой уехали в США. Вскоре нас лишили советского гражданства. Вернулись через 10 лет.

- Когда покидали родину, с чем труднее всего было расстаться в СССР?

- Со средой московской интеллигенции. И главное - была ностальгия по уходящему времени.

- Тогда ностальгия, а сегодня что вас особо волнует?

- Исключительно писанина. Между прочим, я графоман и жить не могу без писательства. Когда закончил "Кесарево свечение" (для меня это оказался итоговый роман ХХ столетия), постановил: "Все, хватит. И так навалял - будь здоров. Пора завязывать". Так что вы думаете? Даже не заметил, как через несколько месяцев засел за "Вольтерьянцев".

- Это правда, что в 80-е годы за хранение вашего "Острова Крым" давали три года?

- Правда. Я лично знаком с океанологом из Владивостока, который за рубежом купил в русской лавке этот роман, на него стукнули, в квартире устроили шмон. В результате человека посадили именно на три года. Не так давно мне рассказали, что после одной из пресс-конференций в Киеве меня назвали русским агентом. Уверен, когда вернусь из Севастополя в Россию, меня объявят уже украинским агентом. А все потому, что я совершал утренние пробежки по крымским дорожкам в футболке с надписью: "Ukraine".

- Пресса не раз сообщала о попытках экранизировать ваш роман "Остров Крым". Мы когда-нибудь увидим хоть одну из версий?

- В работу действительно были запущены аж пять проектов. Каждый из них доходил до какой-то критической отметки, а затем увядал и разваливался. Судя по всему, камнем преткновения стали финансы. Хочешь не хочешь, но, учитывая специфику романа, фильм получится дорогой. В съемках нам здорово могли бы помочь два флота, базирующиеся в Севастополе, - украинский и российский, увы... Приглашать надо серьезных актеров, а вы знаете, какие у них сегодня гонорары. Ежели рассчитывать на коммерческий успех на Западе, необходимо участие зарубежных звезд, а это суммы и вовсе запредельные. И все-таки я надеюсь на лучшее. Сценарий экранизации написал так, словно заново роман переписал. Мне даже кажется, он получился лучше первоисточника, хотя я совершенно не настаиваю, чтобы в основе фильма лежало именно мое сочинение.

Фото Василия БАТАНОВА

- Кто режиссеры несостоявшихся проектов?

- Один из них - классик российского кинематографа Владимир Наумов, который в свое время в соавторстве с Аловым снял "Бег", "Скверный анекдот". Были и другие, не самые плохие варианты. Но найти режиссера легче, чем деньги...

- В свое время автор знаменитых "Окопов Сталинграда" Виктор Некрасов рассказывал, что западные издатели требовали от литераторов, покинувших СССР, писать исключительно о прошлом страны Советов. Мол, наше мнение об их образе жизни никому там не интересно. Вы с таким отношением сталкивались?

- Постоянно! У них выработалось некое странное клише: дескать, все русские грубы, неотесанны, недоделаны. На Западе совершенно не интересуются культурой современной России, представления о русской литературе остались на уровне "Братьев Карамазовых" и "Войны и мира" - по таким сюжетам они в охотку снимают свое кино. Правда, сегодня этот перечень пополнился за счет "русской мафии". Здесь обязательно показывают страсти-мордасти, резню, как кто-то кого-то придушил, стакан сожрал, вдали - фоном! - бренчат бубенцы. Все русские мафиози пьяные, страшные, цепями обвешанные и думают об одном - кого бы зверски зарезать. На Западе таких элементарных вещей, как превращение полуострова Крым в остров, не понимают. Поэтому нужно хорошо подумать, стоит ли нам со своей культурой пробиваться в их мир или лучше туда не соваться.

- Сколько лет вы преподавали в американском университете?

- 24 года. Приехал в 80-м и сразу же начал работать. Университет - моя главная удача на Западе и лучшая часть американской эпопеи. Я всегда начинал учебный год с колоссальным наслаждением. Каждый семестр передо мной усаживалась новая группа студентов. По грубым подсчетам, через мой класс за это время прошло три тысячи молодых американцев - совсем не мало.

- Какие дисциплины преподавали?

- В Америке с меня никто ничего не требовал. Я сам придумывал темы, сам их менял. Одна называлась "Современный роман. Упругость жанра", другая - "Гоголиана". Для младших курсов ввел курс под названием "Образы утопии в русской культуре начала ХХ века".

"РУССКИЕ ОЧЕНЬ БЛИЗКИ К НЕГРАМ"

- Вы, когда начинали писать на английском, в совершенстве владели языком?

- На английском я написал ровно один роман - "Желток яйца". В этом плане все сложилось стихийно. Понятное дело, в университете приходилось разговаривать только на английском. С целью самоусовершенствования начал сам для себя записывать в отдельный альбомчик некие воображаемые диалоги, затем словесные изображения. И вдруг с удивлением обнаружил, что получилось нечто вроде законченного конспектика. Вошел в раж и... написал роман. Для прочтения давал его местным друзьям. Они поправляли, редактировали. Я что-то принимал, от чего-то категорически отказывался. В результате вышла англоязычная книга.

- Многие писатели, вернувшись из эмиграции, с трудом привыкают к российской действительности. Как проходил этот процесс у вас?

- Я вернулся и неплохо себя чувствую. Правда, в Москве работать невозможно - постоянно звонит телефон, осаждают журналисты, поэтому приходится частенько летать во Францию, в Биарриц. Там нет отвлекающих факторов. Сажусь и пишу, на полную катушку тружусь. У меня уютный садик, океан метрах в 600 от дома, если по прямой.

Что касается других эмигрантских писателей, они действительно со скрипом привыкают к родине. К примеру, чех Ежеф Шковерецкий (настоятельно советую вам его прочесть) - один из беглецов 1969 года, живет в Торонто. Так вот, он до сих пор не может переступить через себя и вернуться домой. Хотя, с другой стороны, этот вопрос сейчас не стоит столь остро, как раньше. Какая разница, где живешь, куда возвращаешься? То, что с нами сейчас происходит, не эмиграция - миграция. Многие едут за рубеж в поисках работы, мужа, и окружающие ничего предательского в этих обычных человеческих поступках и желаниях не усматривают.

- Какое у вас гражданство?

- У меня их два - российское и американское. Во Франции 11 лет жил вообще без всякого гражданства. С собой была лишь грин-карта и проездные документы. Бюрократия есть везде, но во Франции она развита особо сильно. Неслабые чиновники обитают в Америке, и все равно они не столь лютые, как на Лазурном побережье.

В нашей группе профессоров служил чернокожий историк Роджер, в прошлом член правительства. Как-то я не выдержал: "Роджер, ты здесь всех знаешь. Будь другом, устрой мне американское гражданство". - "Ноу проблем". Вскоре меня вызвали в комиссию по визам и в торжественной обстановке вручили сертификат о том, что я являюсь гражданином Америки. Проходит ровно неделя, раздается звонок из агентства: "У нас приятная новость. Мы решили дать вам американское гражданство (это они наконец-то удосужились рассмотреть мои многострадальные документы)". Я и объяснил популярно, что гражданство мое уже несколько дней как существует. Так что следующее по счету они вправе отдать любому жаждущему.

- В Америке не угасло ваше давнишнее увлечение джазом?

- Нет, конечно. Джаз - это мои рассказы. Саксофонист Леша Козлов, мой старинный друг, на полном серьезе утверждает, что русские очень близки к неграм. И впрямь, мы с ними практически в одно и то же время получили свободу от гнета и крепостного права, с помощью импровизации всегда стремились к свободе. Джаз - это колоссальный творческий толчок для моего поколения. Недаром в романе "Москва-ква-ква" я описал первых джазменов, их фанаток. Это мое прошлое. Звуки и ритмы джаза, которые мы тогда вылавливали из загрязненного эфира, как бы втолковывали и обещали: "Ребята, не надо готовиться к лагерям. Готовьтесь к другой, нормальной, нетюремной жизни".

"СЫН НА ВСЕ ВОПРОСЫ В КАРТИНЕ "МОСКОВСКАЯ САГА" ОТВЕЧАЛ ТРЕХЭТАЖНЫМ МАТОМ"

- Недавно по телевидению с успехом прошла экранизация вашей "Московской саги". Вам картина понравилась?

- Для тех, кто не читал роман, это кино хорошее, для тех, кто читал (а я к ним тоже отношусь), - плохое. Там упущено огромное количество романных возможностей. Но во всех промахах присутствует моя вина. Когда начались съемки, я преподавал в Америке и был крайне занят. Если бы всерьез занялся сценарием "Саги", не написал бы ни "Сладостного стиля", ни "Кесарева свечения". Надо было выбирать: либо отдать права, либо писать сценарий самостоятельно. Я выбрал первое. Права у меня купили, причем заплатили очень мало. (Смеется).

Каюсь, наведываясь в Москву, я редко заходил на съемки. Пока однажды не заметил, что они, оказывается, снимают вообще без сценария. Заподозрив неладное, поинтересовался: "А где, собственно, рукопись?". Тут же на площадке начался обычный хипеш: "Где сценарий? Кто его видел последним? Так вот же она пришла, эта женщина. Сейчас допишет пару диалогов для новой сцены". Мой сын Алексей - он работал в картине арт-директором - на все вопросы насчет съемочного периода отвечал исключительно трехэтажным матом.

- Это правда, что вы сами написали музыку к фильму, а композитор Журбин ее переиначил?

- Специально ничего я не придумывал - так, напевал что-то для себя... И написал на листочке: "В ритме вальса-бостона". Журбин не обратил на пометочку внимания и создал свою народную штучку. Говорят, получился хит.

- А какова судьба экранизации по вашему рассказу "Жаль, что вас не было с нами".

- Картину собрался снимать Евгений Гришковец. Шуму в прессе наделали немало, но ничего не вышло. Между прочим, я к таким вещам привык. Сегодня частенько наведываюсь в Россию. Гляжу - один с наполеоновскими планами приходит, другой, третий... А затем они куда-то бесследно исчезают. Не ловить же мне их по всей Руси великой, правда? Из категории неуловимых режиссеров оказался и Женя Гришковец. Приехал в гости вместе с другом-олигархом. Дескать, познакомьтесь, он нас будет субсидировать, ну и так далее. Я согласился: "Дерзайте, ребята". После чего они, как и другие, растворились в неизвестном направлении.

- В прошлом году вы были председателем жюри известной литературной премии "Букер". Правда, что остальные члены ареопага "прокатили" предложенного вами номинанта?

- Отечественные литераторы долгое время демонстративно не принимали меня за своего: дескать, уехал на Запад, живет там на всем готовом, имеет открытый счет в банке. Мне, если честно, не привыкать - Аксенова всегда опустить старались: мол, исписался, потерял чувство слова... В свое время мои товарищи пробовали выдвинуть меня на всевозможные писательские премии, так их заявки даже не рассматривали. И все равно я чувствую себя в России комфортно. Тут все до боли знакомо, даже интриги. А "Букер", полученный мной пару лет назад, символизировал возвращение блудного деда на родину. Мое дальнейшее участие в его жюри - некое алаверды за признание своим.

Так вот, за прошлое лето я прочитал 68 романов, выдвинутых на соискание этой премии. В большинстве своем номинанты оказались слабые, и только "Каблуков" Анатолия Наймана потряс меня до глубины души. Члены жюри вступили в нечто вроде сговора против меня - назвать это заговором как-то слишком. В результате я проиграл со счетом 4:1.

"Каблукова" дружно потопили и дали первую премию Денису Гуцко за роман "Без пути-следа". Этот Гуцко мне активно не понравился, хотя первая треть романа написана неплохо. Дальше идет сплошное разжижение. Он вроде бы вывел свою крепкую формулу, а затем начал ее разбавлять. Причем не "Боржоми", а водой без газа. Название вполне соответствует действительности - нет у этого бестолкового произведения ни пути, ни следа в литературе. И язык какой-то не наш. Я лишь потом понял, что автор - некий репатриант, сам русский, но выходец из Грузии.

Говорят, он имеет военный опыт, но я его вещи про Афган не читал. Возможно, они лучше...

"ВЫСОЦКИЙ ОБСУЖДАЛ СО МНОЙ ВАРИАНТЫ СВОЕЙ ЭМИГРАЦИИ"

- Вы были дружны с Венедиктом Ерофеевым... Отношение к нему и сегодня, через много лет после его ухода, противоречивое.

- Веничка Ерофеев - человек величайшего таланта, но, к сожалению, несостоявшейся писательской судьбы. Он был одарен от Бога и при этом целенаправленно себя сжигал. В нем тикал механизм, заведенный на самоуничтожение. Он никак не мог остановиться, продолжал жизнь своего героя. О Ерофееве трудно говорить как о классике, поскольку все Веничкино наследие умещается в книгу с палец толщиной. Это несерьезно. Хотя его вещи талантливы и здорово подхвачены людьми пьющими. Произведения вдохновляли таких граждан на новые подвиги. А я тогда тоже был человеком здорово злоупотребляющим, тем не менее без ложной скромности скажу: к главным работам Ерофеева подтолкнула моя повесть "Затоваренная бочкотара".

- Что можете сказать по поводу Сергея Довлатова?

- У Сережи, увы, тот же случай. Веничка, он ведь никогда никого в жизни материально не обеспечивал, не поддерживал, жил только для себя. А Сереге надо было содержать две семьи. В Америке он работал на радио "Свобода", постоянно что-то писал. Потенциально мог стать грандиозным писателем. Когда я прочел довлатовский "Заповедник", понял: этот человек в одном шаге от написания большущего романа. К сожалению, сделать такой шаг он не успел.

Сергей был у меня за полгода до смерти. Собралась компания, все выпивали. Но не по-русски, по-европейски - немного вина. А Сергей ни разу даже не пригубил вина. Шепнул тихонько на ушко: "Врач предупредил - если в течение полугода хоть раз развяжу, сам себя убью на месте". Так оно и получилось. Сейчас в России стало модно носиться с его рассказами. А когда Сергей жил на родине, никто его не знал, не печатал. Почему - непонятно: в свет выходили куда более жесткие вещи. Судя по всему, у какого-то чиновника в голове отключилась определенная кнопка. А вот в Америке, неожиданно для всех и даже для себя, он вдруг стал известным.

У Довлатова была американская переводчица, вхожая в журнал "Нью-Йоркер". Напечататься там - все равно что в СССР получить Героя Соцтруда. И в этом издании один за другим стали выходить его рассказы. Он быстро приобрел известность, ему выплачивали большие гонорары. Судя по всему, стиль Сергея точно совпал с минималистическим трэндом в американской литературе. Иными словами, это было то, что в России когда-то писал Михаил Зощенко. Им нравилась довлатовская недоговоренность, острый, ненавязчивый юмор.

Я его очень любил и никогда не видел пьяным. В моей памяти Сережа остался большим питерским интеллигентом, преданным литературе. Без нее его не существовало. Он был беременен колоссальным романом, четко двигался к нему навстречу. Но эта ужасная история прервала движение. Я не понимаю сегодняшнего истерического раздувания его имени в России. Из Довлатова лепят топорный, халтурноватый монумент. Кому и зачем это нужно?

- Вы были дружны и с Владимиром Высоцким. Как думаете, почему он не эмигрировал?

- Володя не стал эмигрантом лишь потому, что умер раньше времени. Ему надоели бесконечные унижения, собственная однобокая слава, когда, с одной стороны, народ кричит о своей любви, а с другой - ему запрещено самое элементарное - выпустить афишу концерта. Со мной Володя всерьез обсуждал варианты своей эмиграции. У Высоцкого была идея фикс - создать в Нью-Йорке Культурный центр и русский клуб.

- Вы обмолвились, как в эмиграции зарабатывал Довлатов. А сами могли бы прожить в чужой стране исключительно литературным трудом?

- Это сложный вопрос. Помню, Лимонов, когда он еще в Америке жил, хвастался: дескать, все здесь заделались учителями, бизнесменами, один я правильный - живу исключительно на гонорары. Правда, Эдичка не уточнил, сколько человек находилось у него на иждивении. Думаю, ни одного. Скорее всего, ему самому кто-то помогал. А мне всю жизнь приходилось поддерживать близких, поэтому я активно преподавал в университете. Но один, безусловно, прожил бы и на гонорары.

- По вашему мнению, какая литература пользуется сейчас особым спросом в России?

- В начале 90-х казалось, что люди больше никогда и ни за что не будут читать ничего достойного. Слава Богу, сегодня крен пошел в сторону настоящей прозы. Само собой, по продаже лидирует коммерческая литература. Так ведь и для серьезных произведений все равно остается место. Сужу хотя бы по своим книгам - тех же "Вольтерьянцев" продано 70 тысяч. Это нормально.

- Детективы Устиновой, Донцовой, Марининой, Дашковой покупаете?

- Поймите, я не ханжа, просто не люблю детективы. Даже Акунина не в состоянии осилить, хоть он отлично пишет. Читал "Турецкий гамбит" и ловил себя на том, что по ходу сочиняю собственный сюжет. Но моя нелюбовь к этому жанру ни о чем не говорит. К примеру, моя жена, большая поклонница классической литературы, философских трактатов, детективы читает запоем. Говорит, это действует умиротворяюще. Кстати, она далеко не первая так утверждает. Значит, Устинова, Маринина и Дашкова - писатели-терапевты. Детективы успокаивают, а серьезная литература будоражит.

- Раньше вы везде и повсюду ездили со своей супругой Майей Афанасьевной. Почему сейчас она не с вами?

- Да потому, что она немолодой уже человек. К тому же собачка наша породы тибетский спаниель тоже находится не в самом юном возрасте. Если ехать всем вместе, значит, опять тащить за собой несчастного пса. А он и так вечно с нами по всем странам и континентам разъезжает. К примеру, 15 раз пересек Атлантику. В самолетах к нему обязательно цепляются стюардессы, дескать, пес тяжелый, на два килограмма больше нормы. Предлагают засунуть его в багаж. Ну уж нет, дудки. В таком случае лучше я один буду от вас, журналистов, отстреливаться!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter