Директор Аллы Пугачевой, Софии Ротару, Владимира Преснякова и Филиппа Киркорова Олег НЕПОМНЯЩИЙ: «Я не могу утверждать, что Алла полюбила Филиппа как женщина мужчину, как Джульетта Ромео, однако какие-то чувства у нее были. Какие — никому не понятно, но им было хорошо, а вот в то, что сейчас ее сердце Галкиным занято, я не верю»
(Продолжение. Начало в № 41)
«Директором Аллы Пугачевой я был 15 лет — с 82-го по 97-й»
— Идем дальше: если с Орбакасом Пугачеву познакомили не вы, то Болдина уж точно вы привели...
— В гостинице «Ритц Карлтон», где мы сейчас беседуем (раньше она «Интурист» называлась), на втором этаже был ресторан, и там отмечал день рождения один из моих приятелей. Аллу пригласили со Стефановичем — ее тогдашним мужем, а среди прочих гостей был Женя Болдин со своей женой Милой, которая потом, после развода, уехала в Италию. Женя всегда был нашим другом — тоже очень хороший человек...
— Интересный мужик был?
— Очень! Добрейший, спокойный...
— ...интеллигент...
— ...таких вообще мало, и вот перед этим праздником Алла из-за чего-то со своим Стефановичем поругалась и пришла одна. Села рядом со мной, а Женя наверху сидел — увидел нас и рукой помахал (как он теперь рассказывает, они давно были знакомы — мол, разыграли меня). Помню, Алла мне говорит: «Хочешь директором у меня работать?».
— В тот вечер?
— Да, а я в ответ: «Алла, нет, мне так хорошо в никулинском цирке главным администратором...» (в училище просто копейки платили, а в цирке — более-менее). «Нет, — говорю, — Алла, но я тебя сейчас кое с кем познакомлю — вот такой у тебя будет директор!» — ну и зову его: «Женя, иди сюда!». Уступаю свое место, он с Аллой садится, и все, они договариваются.
— Он тогда где работал?
— На моей должности в Союзконцерте. Я Ротару возил, он — Лещенко, кого-то еще. Ездили с ансамблями разными, c коллективом Игоря Моисеева, «Березкой»... Я знаю, что это я с Аллой их познакомил, он утверждает теперь, что они уже были знакомы, просто меня разыграли, но какая разница? — главное, что с тех пор...
— ...срослось...
— ...уже неразлучны были. Она развелась со Стефановичем и фактически вышла замуж за Болдина (они еще не расписались), он стал ее директором...
— В каком же году директором Аллы Борисовны стали вы?
— Когда меня пригласил уже Болдин — после второго цирка, на Ленинских горах, где я был помощником Милаева, зятя Брежнева...
— ...мужа Галины Леонидовны...
— Я, кстати, был в эту семью вхож, но история это отдельная, а тогда уже понимал, что Пугачева есть Пугачева.
— Это не цирк!
— Не цирк. После того как Евгений Гинзбург, великолепный режиссер...
— ...который «Новогодние аттракционы» снимал...
— ...провел последний «Аттракцион» в Цирке на Ленинских горах, где выступали Лорентана Берте, Эрос Рамазотти...
— ...Игорь Кио ведущим был...
— ...и Алла пела две последние песни Николаева — «Расскажите, птицы» и «Айсберг», я почему-то понял, что дальше тянуть нельзя: упущу, и мы с Болдиным разговорились. Я спросил: «Женя, понятно, что ты муж, директор, а с коллективом-то кто работает?». Он: «Ну вот иди и им занимайся». Я: «А что? Завтра приду». На следующий день мы с ним встретились...
— ...это 82-й год?
— Да, и с тех пор я стал с Аллой работать.
— Сколько же лет вы были директором Пугачевой?
— Ну, если считать, что директор Володи Преснякова и директор Киркорова — это все, имеющее отношение...
— ...к Алле Борисовне...
— ...то с 82-го по 2000-й.
— 18 лет, а непосредственно Аллы Борисовны по...
— ...97-й.
«Если бы я уехал в Соединенные Штаты, стал бы директором Мадонны или Майкла Джексона — он бы еще жил!»
— 15 лет (и каких!) — немало. Скажите, а что значит работать со звездой такого уровня и такого масштаба?
— Это большое удовольствие прежде всего. По натуре своей я, как и многие, тщеславен...
— ...и хорошо!
— Иначе, может, таким не был, так вот, будучи тщеславным, никогда не забуду лето в Одессе. У нас были гастроли, мы жили в Аркадии в гостинице, Аллу я в отдельном домике поселил, и из всех ресторанных окон...
— ...доносились ее песни...
— «Лето, ах, лето!..» — я шел, и казалось, что все на меня смотрят, будто это сама Пугачева идет! (Смеется). Настолько тщеславие переклинивало, а если б тогда я ушел? Мне кажется, уважаемый Дмитрий Гордон, что если бы я оставил тогда Пугачеву и уехал бы, на минуточку, в Соединенные Штаты Америки, как многие другие...
— ...а были варианты?
— Были, так вот, сегодня я бы разговаривал с вами как бывший директор Мадонны (смеется) или Майкла Джексона — он бы еще жил! Только на этом уровне, серьезно, потому что в СССР я был самым главным директором.
— Ну, круче не было — это точно!
— Что вы — ко мне подходили наши звезды (та же Лайма — потрясающая, которую я обожаю) и спрашивали: «Расскажи, а как?..
— ...что она делает, эта Алла?»...
— Да, и в милых беседах я объяснял, как и почему.
— А вы знали?
— Конечно.
— Знали ее секрет?
— Разумеется.
— В чем же он заключался?
— В ней самой — раз. В ее безумной харизме, развитой — два.
— Развитой — это уже интересно...
— Да-да, ведь правильно некоторые поступают — сами в себе ее развивают, вытягивают, а выходя к зрителю, моментально пускают невидимые нити и захватывают весь зал. Настоящая актриса, чтобы весь зал захватить, должна видеть каждого: три тысячи зрителей, шесть тысяч, 12, в «Олимпийском» — 25, неважно: должна видеть всех и ко всем протянуть эти нити.
— Вроде бы никаких усилий...
— Ну да, но при этом она никогда от зрителей не отворачивается! Когда с Володей Пресняковым мы создали две программы — «Прощание с детством» и «Шоу Владимира Преснякова»...
— ...самые звездные его представления по сей день...
— ...я принимал в них не только продюсерское, но и режиссерское участие: находил танцоров, обеспечивал все необходимое, и однажды Володя попросил (сам подойти к Алле боялся): «Спроси у нее, как? Какие замечания?». Я Алле все передал, и она ответила: «Никаких, за исключением одного — пусть он не поворачивается к зрителю ж...». Я: «Почему? — ведь спиной тоже можно работать», а она: «Спина — это другое». Дело все в том, что, протянув к зрителям нити («У него тоже харизма есть», — Алла сказала), он поворачивается к ним задним местом и нити все обрезает, а когда возвращается, их опять нужно протягивать. Что-то уходит, публике скучно становится...
«Алла обладает сильным экстрасенсорным началом — людей не лечит, но способности у нее есть»
— Итак, внутреннее состояние — раз, харизма — два... Что еще? В чем главный секрет Пугачевой?
— Ну, вы же знаете: она обладает сильным экстрасенсорным началом. Развитием его не занимается, людей не лечит, но способности у нее есть.
— То есть она сверхчувствительна?
— Да, безусловно, и примеров можно привести много. Она, в частности, предугадывает какие-то серьезные вещи, вот как однажды в Корее. Алла с коллективом были приглашены на день рождения Ким Ир Сена, ныне покойного, мы выступили там с концертом, и нас провожали на самолет, который летел из Пхеньяна в Хабаровск (из Хабаровска мы уже на другие собирались гастроли). Сопровождали нас все чины, в том числе сын Ким Ир Сена...
— ...Ким Чен Ир...
— ...и вдруг Алла тихонечко мне говорит: «Пойди-ка вперед, осмотри самолет». Я: «А че?». — «Ну, все там проверь — что-то мне неспокойно». Я поднимаюсь по трапу, там уже двое наших ребят сидят, из ансамбля, а у меня в руках сумка — купил своим первым внукам всякие корейские поделки из риса. Думаю: «Положу-ка ее в отсек для ручной клади», но, когда в этот Ту-154 вошел, в нос мне ударил ужасный запах. Гляжу — стоит бутыль с чопом таким, и из нее голубая струйка сочится и тут же испаряется. Потом оказалось, что это был сероводород: взлетев с этой практически открытой пробкой, мы бы погибли через 15 минут от удушья. Я сказал нашим: «Быстренько возьмите эту бутыль и аккуратно вынесите на улицу». Алла все поняла, и нас перевели на борт личного самолета сына вождя. Что-то она предчувствовала, предвидела...
Второй случай был во Владивостоке. Партийное руководство во всех городах просило обычно, чтобы мы возложили цветы на Могилу Неизвестного Солдата (а там — Неизвестного Матроса, в центре города). Ни я, ни Алла этого театрализованного действа не любили...
— ...фальшь в этом какая-то есть...
— Понятно же: положить цветы...
— ...самой...
— ...это интимная вещь — можно задуматься, поклониться памяти от души, а здесь показуха, но так достали, что Алла согласилась: «Хорошо, только смотри, как бы чего не вышло».
Шли мы медленно, я нес цветы — огромный букет хризантем. Подходим к Вечному огню, отдаю Алле букет, чтобы его возложила, она это делает — и вдруг огонь... гаснет! Бедный мальчик, который почетный караул у него нес, начинает спичками поджигать эту горелку, а Алла мне говорит: «Я тебя предупреждала — не надо этого».
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«Она вольным ветром неслась по стране, переворачивая вверх дном застоявшуюся жизнь провинциальных городов, людские волны выплескивались после концертов на улицы, унося с собой бесконечную игру отражений ее песен и образов, и не имело большого значения, проклинали ее или боготворили в толпе: никто не уходил равнодушным. Знаю, что порой возникало желание спастись от нее бегством, но не было человека, способного уйти посреди концерта или в антракте, как нет людей, способных отвести взгляд от северного сияния или степного смерча. Рыжая ведьма с магическим кристаллом в нежных руках, наделенная способностью слышать беззвучное и видеть невидимое, в сопровождении свиты достигла Дальнего Востока.
Над Владивостоком в безупречной синеве гомонили чайки, и корабли осторожно подходили к пристани, боясь пораниться о чуждую им плоть земли. Прогнозы погоды дышали спокойствием, и когда Алла вскользь обронила при мне фразу: «Завтра будет цунами», — я не без ехидства подумал о том, как она вывернется из ситуации, когда не произойдет ничего.
Будучи уверен, что так оно и получится, на 99 процентов, и великодушно оставляя ей один шанс из 100 на правильность догадки и погрешность метеослужбы, я даже на досуге придумал за нее парочку отговорок. Например, после концерта она вполне могла сказать, что было настоящее цунами аплодисментов — и кто бы ей стал возражать?
На следующий день где-то в Японском море случилось землетрясение, и на Владивосток обрушилось цунами: средь бела дня, при ясном солнышке, 15-метровые волны сносили на своем пути все. Подобные сверхъестественные происшествия вполне можно было счесть знамениями каких-то грядущих перемен, но Алла сама относилась к ним легко и заражала этой легкостью всех вокруг».
— Экстрасенсорные возможности — это третье. Что еще?
— Актерский талант — она потрясающая актриса, и очень жаль, мой друг, что...
— ...кино и театр прошли мимо...
— Больше скажу: удивляет и то, что я, вроде такой харизматичный человек, с природными актерскими данными, так мало снимался — к сожалению.
— Но зато так удачно — к примеру, в картине «Граница. Таежный роман» какая хорошая роль!
— Ладно я, но Алла! Раневская ведь была, Орлова — великие наши актрисы! — и Пугачева могла быть. Без улыбки о Раневской не вспомнишь, без восторга об Орловой не скажешь — ну почему Алла в кино за кадром осталась?
— А вы как считаете?
— Много причин. Сегодня и наша Дума, и ваша Рада — это все шоу-бизнес...
— ...абсолютный...
— ...настоящий, а тогда, если Алла сама к шоу-бизнесу принадлежала, режиссеры — талантливые...
— ...серьезные...
— ...ее не воспринимали: «Да ладно...».
— Мне тем не менее давно-давно она говорила, что Никита Михалков предложил ей роль комической старухи...
— Предложил, однако не снял, а годы идут! Алла сейчас, чтобы такую сыграть роль, в самом соку — это было бы смешно, но алло, откуда у нас комедийные фильмы?
— Где Гайдай, да?
— Вот именно, и кто из сценаристов может нечто подобное написать?
«С Аллой мне было классно, но ее легко против кого-то настроить»
— Талант актрисы понятно, а что еще? Умение работать с авторами, репертуар подбирать?
— Ну, это уже ответвление от основного, а основное я перечислил.
— Иосиф Давыдович Кобзон говорил мне: «Алла, конечно, великая, но той славы, которая была у Магомаева, ни у кого, в том числе у нее не было»...
— Я бы так не сказал.
— Ну хорошо, а если сравнить Магомаева и Пугачеву — чья величина больше?
— Магомаева, мне кажется, нужно с Ротару сравнивать — это голосовые певец и певица.
— Но какой же он был харизматичный!
— А Ротару тоже харизматична! Та, ранняя Ротару? — о чем речь! А какой голос шикарный! «Мой белый город», «Алексей, Алешенька, сынок» — у людей слезы текли...
— А «Лебединая верность»!
— Да даже «Червона рута», «Иване, Иване» — грудной голос, немножко произношение в нос... Муслим, безусловно, был ого-го (вспомните его «Свадьбу» или «Чертово колесо»), но кавказская кровь и темперамент превалировали в нем над харизмой, хотя Магомаев действительно лучший.
— Тем не менее однажды, на юбилее Муслима Магометовича, меня поразило, как Пугачева произносила тост. Такой я ее никогда не видел! — она говорила, как девочка, школьница, и была отчетливо понятна субординация — кто есть кто. У Аллы Борисовны был такой трогательный, волнующий, сбивающийся голос — я даже не представлял, что она на такое способна!
— Ну, естественно, это же юность Аллина — к тому времени Муслим уже был популярным. Когда он садился за рояль и исполнял итальянские песни, Алла еще была малышкой.
— Когда человек такая звезда, как Пугачева, в общении он непрост — да он и не может простым быть, ведь правда? Это всегда характер, мощь, буря...
— Только что об этом я говорил!
— Тяжело было с ней?
— Наоборот, классно, но Аллу легко против кого-то настроить. Ну вот апрельский «Караван историй» — самые лучшие слова мною о ней сказаны...
— ...прекрасное интервью, я читал...
— ...а Филиппу что-то там не понравилось, об этом он сообщил Алле (как мне уже потом рассказали), и все, хотя эту статью, по-моему, она даже не читала. Еще больше меня от себя отдалила, чтобы даже не подходил к ней.
— И вы не подходите?
— А мне без надобности. Будет надобность, подойду, но если нет ее — для чего? Мне не нужно, и я ей не нужен, а когда буду нужен, снимет трубку, скажет об этом, и я приду.
— Трудно, значит, с ней не было?
— Ну, в какие-то, может, моменты...
— Интересно, а хлопанье дверьми, ссоры были? Стаканы в голову вам летели?
— Стаканов не было, но хлопанье было, и порой нелегко приходилось, но это естественно. Господи, да сейчас все так называемые звезды стараются дать Аллу Пугачеву в таблетке, и мне жалко моих коллег: и опытных, и молодых, которые...
— ...вынуждены терпеть...
— ...и свою судьбу с ними связывать. Это же так глупо, так отвратительно и примитивно!
«Как и каждая женщина, Пугачева была глубоко несчастна, но и глубоко счастлива тоже»
— Вы с Пугачевой в удивительное время работали, когда любовь публики была совершенно искренней и бескорыстной, а можете вспомнить самые яркие проявления народной любви к кумиру?
— Ну, вот, например, Сочи, 83-й год. Когда были объявлены концерты Аллы (по-моему, в зале «Фестивальный»), люди, разбившись по сотням, писали на руках номера, и каждая сотня через два-три часа проводила перекличку — на получение двух билетов. Если, не дай Бог, кто-то по каким-то причинам не мог прийти: обгорел, раньше времени улетел — он выпадал, и людей из следующей сотни передвигали.
Ой, Господи, Томск — лютая зима, Донецк — ранняя весна...
— ...Дворцы спорта, наверное?
— Да, и там, и там: выглянешь в гостиничное окно — бесконечно длинная очередь.
— Как говорили советские дикторы, «нескончаемым потоком шли люди»...
— Да-да-да. В мороз, помню, бедные, возле маленькой стеклянной кассы толпились (в Томске же минус 40!), тоже номера писали, выходили куда-то, чтобы попить горячего, и возвращались, чтобы билетики получить...
Или Владивосток опять же: когда Алла в Матросском клубе выступала, после концерта люди стояли вокруг на холмах и ждали певицу. На ниточках привязывали бумажки, деньги, открытки, чтобы она могла дотянуться и оставить на них автограф.
— Пугачева эту сумасшедшую любовь ощущала, понимала, что происходит?
— Конечно!
— Интеллекта и такта не сойти от нее с ума у Аллы Борисовны хватало или проявления звездной болезни все-таки были?
— Нет, с этим у нее все в порядке.
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«В день, когда в Москве, на улице, не дойдя двух шагов до ЖЭКа, умерла ее мама, Зинаида Архиповна, Алла была на гастролях в Куйбышеве, где, как и везде, — многочисленные переклички в очередях и битком набитый зал. Концерт она отменять не стала, но благодаря телефонистке с междугородной станции весь город к вечеру знал о трагедии, и зрители, не сговариваясь, пришли в черном. Алла пела, как всегда, только, исполняя песню «Дочка, мама, ты и я», заплакала прямо на сцене. Что же было у нее, чего бы она не отдала?
Эгоистичное, бескомпромиссное желание обладать чем-либо только для себя сродни одержимости бесами, и через два дня, на похоронах, поклонницы, ежеутренне кричавшие о своей любви, рвались к Алле за автографами.
Они с агрессивной инфантильностью не желали жить собственной жизнью, перенимая ее манеру одеваться, старались быть своевольными, капризными, развязными, неуправляемыми и в результате подражали не ей, а какому-то ими самими созданному фантому с наскоро прицепленной табличкой «Алла Пугачева». Каждая из них втайне мечтала оказаться на ее месте, тайна эта была шита белыми нитками, а простая мысль, что сама Алла оказалась на своем месте только благодаря огромному таланту и трудолюбию, просто не посещала их затуманенные эгоистичными страстями головы».
— Любимая песня Пугачевой, с которой, может, какая-то история связана, у вас есть?
— Ну, одна из самых любимых — «За окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной...
— ...этим летом я встретилась с печалью...
— ...а любовь прошла стороной...»... «До свиданья, лето» она называется, ну и, конечно, очень нравилась «Когда я уйду далеко-далеко, не мучаясь и не тревожась, быть может, вздохнет кто-то очень легко, а кто-то заплачет, быть может...». На третьем месте — «Я вся скроена из окраины...».
— Хорошая песня!
— Душевная. Часто студенты спрашивают у меня, а чем еще Алла Пугачева от других отличается, — с хорошими голосами, фактурами и сильной, быть может, харизмой, — и я отвечаю: репертуаром. Казалось бы, репертуар у многих достойный, но, как правило, они учат других, как нужно, а Алла рассказывает о себе...
— ...от первого лица!..
— «Расскажите, птицы», — просит она... У других иногда ну вроде бы классная песня, но коробит, когда юная девочка или мальчик учит, как жить, как любить, как вести себя — это неправильно.
— Певица, чтобы ее любили, не может не петь о своей несчастливой женской судьбе — я в этом убежден. У Аллы Борисовны таких песен много, а сама она была, на ваш взгляд, счастлива?
— Ну, как и каждая женщина...
— ...была глубоко несчастна...
— ...и глубоко счастлива тоже. О ее женской судьбе практически все песни — «Без меня тебе, любимый мой...», «Ты пришел, такой ненужный, ты пришел, такой незванный...»...
— А «Три счастливых дня» — совершенно, на мой взгляд, гениальная песня!..
— Вот этим она от остальных отличается, и никуда не денешься.
— Вся страна, помню, обсуждала ее романы, это была тема номер один — они на ваших глазах происходили?
— На моих глазах происходило все, но каких-то особых, выдающихся романов, я не видел. Были с мужьями (правда, Стефановича я не застал) — Миколасом, Болдиным, ну и Филиппом), а остальные — это «разговоры-разговоры...
— ...слово к слову тянется...
— ...разговоры стихнут скоро, а любовь останется». (Смеется). Все немножко не так, поэтому я не придаю им никакого значения.
«Мы проезжали закрытые целлофаном колодцы, с деревьев падали огромные яблоки, мимо опустевших дворов бегали лысые собаки и кошки с выпученными глазами — это был дичайший ужас!»
— В 86-м году, когда рванул Чернобыль, Алла Борисовна приехала туда вместе с Владимиром Кузьминым...
— Я первый прибыл, за день до концерта, и остановился в киевской гостинице «Москва», а наутро, когда Алла приехала, мы отправились на «рафиках» в Припять.
Перед этим я по Крещатику прошелся, и стало жутко: люди какие-то хмурые, невеселые (это сентябрь был, четыре месяца после взрыва прошло), и мальчик, который внизу в гостинице дежурил (сейчас это называется «охранник»), рассказал мне, что говорили японцы, которые приезжали со своими дозиметрами и в той же гостинице жили. «Я, — прошептал, — сам слышал, как они сказали: «За 10 лет здесь умрет восемь миллионов человек».
— Слава Богу, японцы ошиблись, но это он вам так настроение перед концертом повысил, да?
— А я ему, по-моему, даже не объяснял, зачем приехал. Единственное, что он посоветовал: «Не подходите к деревьям, не пейте воду...».
— «Пейте красное вино!»...
— У нас у всех оно было. Одежду свою мы потом оставили в номере, переоделись в другую...
— ...а ту сожгли?
— Не помню — наверное, а когда отправились в путь, уже ближе к станции нас едва ли не через каждый километр останавливали и дозиметрами проверяли колеса. Впереди поливали дорогу, мы проезжали закрытые целлофаном и обмотанные шнуром колодцы, с деревьев падали огромные яблоки, мимо опустевших дворов бегали лысые собаки и кошки с выпученными глазами — это был дичайший ужас!
Когда мы попали в закрытую зону, нам объяснили: «Ступайте только по деревянным настилам, положенным на вновь привезенном песке» — они вели к пароходу «Чайковский», где была наша гримерная. Никогда не забуду, как нам принесли картошку с огромными баклажанами — есть было опасно, но мы ели. Мы же были советскими...
На концерте людей была уйма! Нас предупредили, чтобы Алла не брала цветы, и зрители вместо букетов дарили ей большие открытки, на которых были нарисованы натюрморты.
— Как трогательно!
— Вот такая история...
— Тогда, в 86-м году, во время чернобыльского концерта, она спела с Владимиром Кузьминым «Две звезды», выступление показали по Центральному телевидению, и вся страна заговорила о том, что у Пугачевой и Кузьмина роман, — это действительности соответствовало?
— Нет, романа как такового не было. Алла всегда была человеком практичным...
— ...в хорошем смысле этого слова...
— ...да, для творчества, и ее «романы» с Раймондом Паулсом, Кузьминым и Челобановым я называл только периодами, в которых она черпала все необходимое, чтобы идти дальше и притягивать более молодых зрителей, — публика-то стареет...
— Даже скандалы, похоже, были у Пугачевой для творчества — в ленинградской гостинице «Прибалтийская», например. Он, кстати, на ваших разгорелся глазах?
— Конечно, и с моим прямым участием — именно из-за этого я потом в Индию не поехал.
— Это так задумано было — поскандалить или получилось случайно?
— Случайно, и хотя кое-что этому все же предшествовало, придумать такое не мог никто: ни Алла, ни я, ни жизнь.
— Ее же селили всегда в одном люксе?
— Да, в двухэтажном — номер 10000, 10 этаж. Все вышло стихийно, спонтанно... Накануне я к Алле зашел, она сидела у телевизора скучная... Смотрю — в прихожей у нее газеты...
— ...«Правда», небось, «Известия»...
— ...Разумеется. Пролистал их — о ней не пишут. Она: «Че, опять ничего?». Я: «Нет», и тут она (хлопает по колену): «Ну хорошо, нужен скандальчик!», но это еще ничего не значило. Нужен, но где ж его взять? — заранее такое спланировать невозможно. Они еще и с Володей между собой поскандалили... Короче, приехала Алла одна, я Володю отдельно встречал...
— ...Кузьмина? Но его еще быть не могло, вы, наверное, с Болдиным его перепутали...
— Нет, Болдин тут ни при чем.
— Это какой год?
— 84-й... Да, Кузьмина действительно еще не было, а кого же я заранее тогда встречал?
— Вот в чем вопрос!
— Но не Болдина — его уже с ней не было, я работал один... (Пауза). Да как не Кузьмин? Кузьмин! Накануне Алла с ним поругалась и даже в одну машину не села: поехала, как сейчас помню, с Пугачевым —однофамильцем, который ей делал массаж.
Встречал я Володю — да, совершенно верно. Поселил в гостинице — уже не помню, в какой (наверное, где сам жил), а на следующий день приехала Алла. Повез ее сначала к приятелям, а потом она говорит: «Ну а теперь в гостиницу». Кстати, почему я Кузьмина помню — потому что он любил жить в «Астории».
— Хороший вкус!..
— Вот я Алле и отвечаю: «Хорошо, едем в «Асторию», я там сделал номер», а она: «Никакой «Астории» — вези меня в мой люкс в «Прибалтийской», 10000» — и дальше произошла эта история.
«Безумная народная любовь к Пугачевой тут же переросла в безумную ненависть: «Вырвать язык, сослать к черту на кулички, залить глотку горячей смолой!»
— Вы приехали...
— ...а мне говорят: «Номер занят».
— Там жили иностранцы?
— Как бы не так — наш, армянин. Я в шоке: «Как?» — я ведь накануне позвонил, предупредил, что мы, возможно, приедем (не говорил ничего об «Астории», как и в «Астории» не сообщил о «Прибалтийской»). Алла сидит между тем в машине, ждет, когда скажу: «Выходи, будем вселяться». Это было 28 августа 1987 года.
— 87-го все-таки?
— Конечно, я вспомнил... Я, значит, прошу: «Будьте добры, наш номер — 10000», а девушка отвечает: «Вы знаете, он иностранцами занят, и администратор Байкова подписала вам точно такой же — 12000». Я этому значения не придал и из-за задержки не видел, что Алла уже вошла и стоит, слушает наш разговор. «В каком смысле, — воскликнула вдруг, — 12000?! Переведите туда иностранцев, а я в свой номер хочу, потому что туда мне должны звонить».
Почему я запомнил дату — 28 августа? Потому что это за пару дней до 1 сентября было, и грузинские школьники, возвращаясь домой из Финляндии, поселились именно в «Прибалтийской».
— Неплохо!
— Ну да, и вдруг Пугачеву увидели, и пальцами в ее сторону стали тыкать: «Аля! Аля Пугачева!» — чуть ли автограф не просят, а ей не до этого, она уже раздражена, время идет... Девушка убеждает:«Я не могу ничего сделать, пожалуйста, поселитесь в 12000», Алла, уже накаленная: «Я вам еще раз повторяю...», и в это время выходит Байкова — с такой халой на голове (тогда модно было, чтобы как можно больше накручено). «В чем дело? — спрашивает. — Чего вы опять скандалите?».
...Алла там никогда не скандалила, и все! — эта реплика оказалась, как красная тряпка для быка. Она сразу завелась: «Что? Ты кто такая?» — и пошло-поехало... Разразился скандал, тут же милиция подъехала, расследование началось...
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«В разговор вступила Алла — спокойно, не повышая голоса. «Я вас прошу дать именно этот номер — мне туда должны звонить. Может быть, ваш иностранец согласится со мной поменяться?». Девушка как-то тоскливо на нас посмотрела и, обернувшись спиной, протяжно возопила: «Нин Ванна!». В вестибюле возникла женщина с традиционной залаченной халой на голове и врожденным брезгливым выражением лица. Я, естественно, сталкивался с Ниной Ивановной Байковой и до этого — особой нежности друг к другу мы не испытывали, но и до скандала не доходило.
«Ну что — опять эта Пугачева разоряется?». У Аллы глаза сделались светлые-светлые, она побледнела, я даже испугался — не видел ее в такой ярости никогда. «Так, на ваших иностранцев мне наплевать, я требую свой номер! Что-нибудь в этой стране могут для меня сделать? То, что я прошу!». Байкова смотрела на нее с плохо скрываемым удовольствием: скандал был ее родной стихией, тут она чувствовала себя как рыба в воде. «Из-за каприза какой-то певички никого мы переселять не станем — будете жить в том номере, какой вам выделили». Алла, казалось, не верила своим ушам. «Что? Повтори, что ты сказала?». — «Что слышала. Мне платит за тебя государство, а когда будешь сама платить — тогда и качай права!». Это уже было намеренным хамством, и Алла потеряла над собой контроль. «Да ты никто, и звать тебя никак — если бы я сама платила и давала тебе взятки, ты по-другому бы разговаривала». Байкова немедленно отпарировала: «А ты так со мной не говори, а то я на тебя живо управу найду». Алла нашла в себе силы не сорваться на крик и ледяным голосом произнесла: «Я вообще не собиралась с тобой общаться. Пошла вон отсюда!».
— Вы не пытались Пугачеву оттащить, успокоить?
— Это было бесполезно. Потом мы вселились в номер 12000, но приехал майор из отделения милиции, ответственного за «Прибалтийскую» (она была гостиницей «Интуриста»). Весь такой прилизанный, черноволосый, в сапогах, на фашиста похожий — их такими обычно рисуют. В полном смысле слова гестаповец: «Ну что, рассказывайте!». Алла ему: «А мне нечего — пусть вам внизу расскажут».
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«Байкова отказалась с нами разговаривать и даже не пустила к себе в кабинет, а я между тем попросил якобы для каких-то уточнений книгу регистрации и втихаря списал имя и адрес человека, которого вселили в номер 10000 вместо Пугачевой.
Я почти не удивился, когда понял, что он не был иностранцем: его звали Тигран Погосян, и я ему позвонил. Он разговаривал с заметным армянским акцентом: «Да, мне сказали, что на номере бронь, но я платил три цены, и они уступили. У меня был отпуск, жена, дочь, а в чем дело, э?». — «Вас разве не предупредили, что этот номер бронирован Пугачевой?». — «Слушай, никто даже не намекнул — вот люди, э! Да я бы ей его подарил! Слушай, увидишь ее, скажи — есть такой Тигран, и все, что мое, — ее, все, что не мое, — тоже ее! Не забудь!».
Этот по-восточному красочный монолог я выслушал с благодарностью и поклялся страшными клятвами, что непременно все передам Алле».
В общем, много было с этим делом волынки...
— ...но на популярность оно сработало?
— Не совсем, потому что та безумная народная любовь к Пугачевой, о которой вы говорили, тут же переросла в безумную ненависть, и те, кто писал в Министерство культуры, в ЦК благодарности, кто хвалил: «Непревзойденная...
— ...великая...
— ...мы ждем вас, хотим, чтобы приехали на гастроли, только о вас и мечтаем, ваше творчество ценим», моментально свое мнение изменили.
— «Позор!»...
— «Вырвать язык, сослать к черту на кулички, залить глотку горячей смолой, потому что мы, пионеры седьмого отряда, не можем остаться равнодушными»...
— ...и только грузинские школьники заступились...
— Не заступился никто, и факт остается фактом: от любви до ненависти один очень опасный шаг.
«Живя с одним человеком, Алла ему не изменяет. Ей без надобности, на этот период она однолюбка»
— Мне доводилось слышать, что у Аллы Борисовны были высокие покровители в КГБ СССР, а именно первый заместитель председателя КГБ генерал армии Филипп Денисович Бобков — это правда?
— Я тоже такое слышал, но никогда не видел и не представляю, когда она могла этим воспользоваться и для чего ей это было нужно. Может, разве что, когда Женю Болдина не пускали с ней в Афганистан, потому что они расписаны не были, Алла в КГБ обратилась.
— Подтверждений, значит, не находили?
— И не думаю, что ей это было нужно. Ее и так...
— ...вся страна любила...
— ...точно!
— Возвращаясь к Кузьмину: после того чернобыльского концерта вся страна решила, что, как минимум, они любовники, как максимум — муж и жена, а вы говорите, что действительности это не соответствовало...
— Нет.
— Любви, значит, не было и романа тоже?
— Насчет любви я не знаю, внутрь не заглядывал... (Смеется).
— Я тем не менее несколько раз своими глазами видел, как Алла Борисовна на него смотрела...
— Знаете, чем еще Алла от других артистов отличается?
— У нее очень красивые глаза!
— Это внешность, а я сейчас о характере. Она Овен, а общаясь с Овнами, я съел собаку (она, Болдин, мой сын, мои внуки — все Овны) и знаю, что это такое. Овен — это человек, который любит не ближних, а тех, которые подальше: ближних же не замечает в упор, выкручивает вот так. Может, именно поэтому казалось, что Кузьмина она боготворит, хотя она его действительно боготворила — в силу творческого своего начала, в силу того, что так было нужно. Я, в общем, так думаю, это мое мнение.
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«Необходимость подведения итогов витала в воздухе: год, который Алла взяла у Болдина на размышления и творческие эксперименты, подошел к концу. Рано утром, часов в семь, она разбудила меня телефонным звонком и попросила немедленно разыскать Женю и Володю Кузьмина и всем вместе приехать к ней — я сделал все, как она просила.
Алла впустила нас в квартиру, усадила в гостиной и заговорила, предупреждая все вопросы: «Я собрала вас — тебя, Женя, тебя, Володя, и тебя, Олег, свидетеля всех моих радостей и бед, — чтобы напомнить: сегодня истек ровно год, который я просила у Жени. Спасибо тебе, Володя, за все, что ты для меня сделал, — я многому у тебя научилась, ты на многое открыл мне глаза, и, думаю, что мое участие в твоей жизни тоже не прошло бесследно. Я обрела новое лицо, поняла, что мне есть куда расти, что я еще, как говорится, «на базаре» и рано с него уходить. Женя, если ты не веришь, что я перед тобой честна, имеешь право пойти отсюда в загс и подать на развод — я приму это без возражений, но если веришь мне и понимаешь меня, мы можем все оставить по-прежнему». — «Что ты, Аллусик, я верю тебе, я безумно тебя люблю», — только и успел сказать Болдин.
Она остановила его длинным жестом и завершила свой монолог».
Может, потому, что это противно, в щелку я никогда не подсматривал. Зачем? Какая разница, что между ними? Знаю одно (это в характере Овнов и Аллы тоже): живя с одним человеком, она ему не изменяет. Никогда я не видел, чтобы при Болдине она ему изменяла, — так же было и при Миколасе, и при Филиппе. Ей без надобности, на этот период она однолюбка...
«Киркорова Алла никоим образом не принимала: ну, красивый молодой человек, но и типаж не ее, и не Бог весть какой актер»
— Кстати, о Филиппе. Народная молва гласит, что Киркоров очень хотел познакомиться с Аллой Борисовной поближе, но она его к себе не допускала, и тогда вы привели к Пугачевой молодого артиста чуть ли не за руку...
— Не совсем так, но похоже. Филипп же у нее в Театре песни работал...
— ...в конце 80-х...
— ...и без меня, кстати. Все было, будем так говорить, удобоваримо, он уже прочно стоял на ногах, появилось имя...
— ...пошли стадионы...
— Яркая внешность, хороший репертуар, к тому же как бы иностранец — болгарин: все это в его пользу работало.
Из книги Олега Непомнящего «Однажды наступит завтра».
«Сольные концерты Пугачевой в ГКЦЗ «Россия» стали апофеозом успеха программы «Пришла и говорю» — нас всех не покидало чувство, что только ими Москва живет и дышит. Заявки на билеты приходили изо всех мыслимых иностранных посольств и партийных ведомств, я с одинаковым отчаянием читал по утрам и пышные посольские послания, и краткие правительственные депеши, ломая голову, как и кому в первую очередь отказать, поскольку нашей традиционной брони не хватало ни на что. В очередях дрались за каждый билет, и я проводил многие часы в кассах, увещевая людей и призывая сохранять спокойствие.
Среди этого ажиотажа в кассовом вестибюле ко мне подошел эффектный молодой человек и обратился на ломаном русском: «Я из Болгарии, приехал для концерта Пугачевой — помогите попасть!». Это была неслыханная наглость, и я взорвался: «Юноша, у меня нет места даже для болгарского посла, а вы меня просите! Нет билетов, нет, вы понимаете?!».
Каково же было мое изумление, когда я увидел его в антракте, беседующим на чистом русском со своим приятелем. Честно говоря, мне стало ужасно любопытно, как можно достать билет в случаях, когда даже я не могу этого сделать. «А, это вы, болгарин! Как же вы все-таки сюда проникли?». Увидев меня, молодой человек снова перешел на диалект. Я был готов испепелить его взглядом, но он был очень высокого роста, и, как я ни пытался посмотреть на него свысока, у меня ничего не получалось. «Представляете, мне удалось достать билет! Случайно. Совсем случайно. И наш болгарский посол тоже как-то достал. Тоже случайно», — он чувствовал себя совершенно безнаказанным и попросту надо мной измывался, но я вполне дружелюбно ему сказал: «Ну и артист!».
На этом мы и расстались. Помнится, я поделился этим со всеми: ни для кого билетов нет, а для молодого чернявого нахала нашли!».
Позднее Филипп ушел из Театра песни в сольное плавание, но остался горячим поклонником творчества Пугачевой — как и все, кто с ней соприкасался...
— ...его чаша сия не миновала...
— ...да, и как все, он все пытался выяснить, в чем же ее секрет. Спрашивал: «Как у нее получилось? Почему у меня не так?». Я объяснял: «Ты еще молодой, Алла тоже какую-то часть жизни была без имени, у тебя все еще будет».
Она же его никоим образом не принимала: ну, красивый молодой человек...
— ...но не ее типаж...
— И типаж не ее, и не Бог весть какой актер, а потом в Севастополе, когда какой-то праздник был на воде, нас с ним поселили в гостиницу, где разместили других артистов, а Алла жила...
— ...в гостевом домике командующего украинским флотом, наверное...
— Да-да. Филипп меня попросил: «Узнай, может, там что-нибудь рядом с ней имеется». Я и узнал, что есть еще командующий российским флотом, и у него тоже домик. Украинский матросы охраняли, а этот, поскольку никто там не жил, нет — лишь когда командующий приезжал, выставлялась охрана. Я распорядился, нас туда вселили, и Филипп стал канючить: «Давай к Алле пойдем!». Я его охладил: «Филипп, сначала схожу я и узнаю, можно ли».
У нас была бутылка шампанского, и ее я ей и понес. Пришел, там пугачевские музыканты сидели, Левшин, Кальянов, вся эта компания — вечер был после концерта. Алла удивилась: «А ты здесь какими судьбами?». Я: «Мы с Филиппом тут рядышком». — «Да? А что там?». — «Домик командующего российским флотом». Ой, меня же к Алле матросы еще не пускали — пришлось объяснять, что я ее бывший директор, а сейчас работаю с Киркоровым, но я договорился, пропустили.
— Чтобы вы — и не договорились...
— Ну да. Ставлю на стол шампанское, она: «И что ты хочешь?». — «Ничего, — говорю, — просто зашел поздороваться». — «Ну ладно». Я побежал к Филе, все рассказал, он спрашивает: «А как можно ее задобрить, чтобы начать разговор?». Я: «Она любит камбалу» (Алла действительно ее любила). Камбала тогда была во всех морозилках, ничего не стоило вытащить ее, разморозить, посолить и пожарить. Взяли еще ящик шампанского — Филипп его нес, а я шествовал с камбалой на подносе. Первым вошел и сказал: «Вот, Филипп тебе рыбу изжарил». Алла съязвила: «И что, она не отравлена?». Я предложил: «Ну, пусть твои вассалы попробуют». Алла рассмеялась, вошел Филипп с ящиком шампанского — и все, больше я его в тот вечер не видел.
— Сладилось?
— (Улыбается).
«Каждый божий день, начав со 101 розы, Филипп дарил ей 103 розы, 105 — огромные охапки самых лучших цветов!»
— Опять-таки народная молва гласит, что брак Аллы Борисовны с Киркоровым был суперпиар-ходом, что благодаря этому и на ее, и на его концерты пошло еще больше людей, что принесло в результате немалые деньги. Это правда — на ваш взгляд?
— На мой взгляд? Вначале я тоже думал, что это шутка, но потом узнал, что каждый божий день, начав со 101 розы, он дарит ей 103 розы, 105 — огромные охапки самых лучших цветов! В то время достать их было непросто, у какой-то грузинки на Белорусской специально заказывали, и все это приносилось Алле — он или кто-то от него клал букет у дверей, звонил и уходил.
— Вот что значит иностранный артист — советские мужчины так не ухаживают!..
— Это точно, ну и как-то так получилось, что, не веря, не веря... И я не верил — даже когда помолвка была назначена, но когда уже свадьба произошла...
— В Иерусалиме?
— Нет, в Санкт-Петербурге, в присутствии Собчака — лишь после этого мы втроем в Иерусалим улетели.
— Вы же за ними стояли — на всех фотографиях...
— Да-да-да, и тогда-то и понял, что все серьезно: это же церковь!
— Она его тоже, на ваш взгляд, полюбила?
— Как это объяснить?.. (Задумывается).
— «Она его за муки полюбила...
— ...а он ее — за состраданье к ним». Я не могу утверждать, что Алла полюбила Филиппа как женщина мужчину, как Джульетта Ромео, однако какие-то чувства у нее были. Какие — никому не понятно, но им все время было хорошо. Я же с ними везде ездил...
— ...и все видели?
— Да, сидел с ними в ресторанах, где они обедали, и ужинали, слышал их разговоры — вдвоем им было прекрасно. Они думали о будущем, строили тогда дом, покупали все, что для него нужно: и потом, я понимал, что они близки по всем делам. Я же не лез к ним в постель, а чисто визуально определял, поэтому и считал, что все серьезно, и когда случился разрыв, мне было жаль Филиппа, да и ее, в общем-то, тоже. Жалко, что такой брак распался, — хороший был брак.
— Он до сих пор ее любит, как вы считаете?
— Он до сих пор ее поклонник.
— А она?
— А она до сих пор его друг.
— Сердце ее тем не менее, насколько мы видим, другим занято — вы верите в то, что это Максим Галкин?
— Нет, хотя опять могу ошибаться — как в тот раз.
— Она же хорошая, вы сказали, актриса...
— Черт его знает... Она утверждает, что ей с ним хорошо.
— Значит, будем этому верить?
— Ну да.
— Я слышал, вам Галкин не нравится, — почему?
— (Смеется). Откуда вы это узнали? Мне он ничего плохого не сделал, но я не приемлю его творчество и не люблю. Ну и, может, его слишком много на телевидении — нужно немножко меньше.
(Окончание
в следующем номере)