Юрий РЫБЧИНСКИЙ: «Поэт-эпоха Евтушенко ушел, но я знаю, что он вернется. Дай Бог, поскорее»
Согласно последней воле Евгения Александровича его похоронят в подмосковном писательском поселке Переделкино 11 апреля. О Евтушенко вспоминает патриарх украинской песенной поэзии.
В один из последних мартовских дней я зашел в книжный магазин на Большой Васильковской и купил толстую книгу из серии ЖЗЛ, посвященную жизни и творчеству Евгения Евтушенко.
На следующий день появилось сообщение, что Евгений Александрович умер. И все поверили. И стали бурно обсуждать это событие. А я не поверил. И никогда не поверю, потому что лично для меня такие поэты, как Евтушенко, причислены к лику бессмертных. У таких поэтов не бывает могил, их нельзя как талант зарыть в землю.

И, даже если когда-нибудь я встречу Евтушенко на том свете, я буду уверен, что он здесь временно в очередной творческой командировке. Или прилетел повидаться с Пастернаком, Вознесенским, Окуджавой и Ахмадулиной. Все они собратья по перу, друзья и соперники тоже по-своему бессмертны, поскольку никогда не погаснет свеча на столе, зажженная Борисом Леонидовичем, и никогда не перестанет гулять по Москве одухотворенный Беллой сероглазый дождь, и последний полночный троллейбус Булата всегда будет кружить, подбирая одиноких людей, и аэропорт Вознесенского всегда будет реальнее Внуково, Борисполя и Орли.
Жил как хотел, где хотел и с кем хотел
Я имел счастье много лет знать Евгения Александровича лично и могу засвидетельствовать, что он действительно был больше, чем поэт. И даже больше, чем Россия. Большую и лучшую часть своей жизни в стране железного Феликса и железного занавеса Евтушенко жил, пользуясь безвизовым режимом. Жил как хотел, где хотел и с кем хотел. Всех и все любил.
По жизнелюбию и любвеобильности превзошел даже Пушкина. Любил и воспел станцию Зима, любил и воспел Париж, любил и воспел Америку, Кубу, Африку, Иисуса Христа, Кеннеди, Мартина Лютера Кинга и никому не известную Нюшку, и диспетчера света Изю Кратера. Поставил поэтический памятник Бабьему Яру и Братской ГЭС, Казанскому университету и собственной маме, воспетой в поэме «Мама и электронная бомба».
Был высоким, долговязым, похожим на вечно юного Дон Кихота, оседлавшего не Росинанта и даже не Пегаса, а весь шар земной. Главное, был первым русским поэтом, ставшим поэтом всемирным, переведенным на все мыслимые и немыслимые языки. Как Дон Кихот, сражался с ветряными мельницами и, как Геракл, — с чудовищами. Был наивен, как и многие из нас, верил в социализм с человеческим лицом, в Кастро и в Че, в революцию, ненавидел Сталина и его наследников. И главное, был не только Человеком Слова, то есть истинным Поэтом, но и Человеком Поступка.
В 68-м году направил письмо Брежневу, протестуя против советских танков в Праге. Потом заявил открытый протест и по поводу выдворения Солженицына, и по поводу войны в Афганистане. И против войны в Чечне. Недаром ему Пазолини предлагал сыграть Христа. Пазолини — впрочем, как и Рязанов, — понимал, что Евтушенко больше, чем поэт — он великий актер, а Христос был великим поэтом.
Лучше Евтушенко стихи не читал никто. Я имею в виду заразительность его чтения. Аудиторию он завораживает своим голосом, своей интонацией. Много и часто говорили и писали о самовлюбленности Евгения Александровича. Да, было, чего греха таить, но его самовлюбленность в тысячи раз меньше, чем его же влюбленность во всех женщин, во все языки и наречия, во все страны и города, во все человечество. И это было не игрой, а внутренней потребностью, любовной наркоманией. И как критики ни лечили его от этой болезни, он, слава богу, так и не излечился.
«Запомни: пиши о том, на чем спотыкаешься, о том, что болит»
Я познакомился с великим всемирным поэтом в Киеве в далеком 1961 году, когда он приехал в Киев и выступал в Октябрьском дворце. После его выступления я проник за кулисы и дал Евгению Александровичу школьную тетрадь с ученическими стихами. Учился я тогда в 9-м классе. Евгений Александрович взял тетрадь и назначил мне на следующий день встречу в гостинице «Украина». Волнуясь, я пришел к нему в номер, где меня встретила его красивая жена Галя. Потом появился и сам поэт и долго разбирал мои опусы, очень точно указывая на ошибки, на красивости. И в то же время сказал, что ему нравятся мои стихи:
В бой!
В бой — спокойнее.
Покой?
Покой — покойникам.
Спросил, в каком вузе я учусь. Я сказал, что в 9-м классе. «Галя! — крикнул Евтушенко. — Мы ошиблись. Мы, читая его стихи, думали, что ему лет 20, а ему всего 16». — «15», — покраснев, поправил я. Евтушенко увидел, что я смущаюсь, и обнял меня: «15! Для 15 неплохо...». Потом с веселой искринкой в глазах искоса глянул на меня и сказал: «Не обижайся, старик, но я в 15 писал лучше» — и попросил меня рассказать о себе. После чего дал московский телефон. «Будешь в Москве — звони и приходи. Думаю, из тебя выйдет толк: только запомни: пиши о том, на чем спотыкаешься, о том, что болит, не придумывай того, чего нет. Поэзия — везде и во всем, нужно только глаз и слух воспитать».
В течение жизни я много раз встречался с Евтушенко в Москве, в Киеве, в Юрмале, часто звонил и советовался с ним по телефону. Он стал моим Учителем не только в школе поэзии. Я учился у него гражданскому мужеству, той откровенности и искренности, на которую способны лишь великие поэты.
Помню, в один из приездов Евгения Александровича в Киев, после его триумфального концерта, мы ужинали у меня дома на Шота Руставели. Компанию нам составили Виталий Коротич, Дима Гордон и Эдуард Ханок. Болтали обо всем: о поэзии, о политике, о женщинах, травили анекдоты. Потом я провожал Евтушенко в гостиницу. По дороге он меня расспрашивал о том, каких поэтов я люблю. Я назвал Федерико Гарсиа Лорку, Превера, Пастернака, Цветаеву и Мандельштама, а также Дмитрия Кедрина. Кедрину Евтушенко удивился и спросил: «А Заболоцкий?». — «И Заболоцкого — тоже люблю. И Есенина... Да разве всех назовешь?».
Евгений Александрович остановился и спросил: «Юра, ты Бродского забыл». — «Нет, не забыл. Просто он не мой поэт». — «Гениально сказано! — засмеялся Евтушенко. — В первый раз слышу, что кто-то называет Бродского не своим поэтом!». — «Извините, но я имел в виду не совсем мой поэт». — «Не извиняйся, старик, слово — не воробей, ты лучше скажи, а кого ты считаешь лучшим русским поэтом ХХ века?». Это был вопрос на засыпку, кого бы я ни назвал в эту минуту: Пастернака, Блока или Вознесенского, — я невольно бы обидел своего кумира. И я ответил так: «Евгений Александрович, я учился говорить правду у вас. Кто лучший русский поэт ХХ века, я не знаю, я не Сталин, чтобы назначать кого-то самым лучшим, как это случилось с Маяковским, но я вам могу сказать, кто мой самый любимый русский поэт ХХ века, надеюсь, вы не обидитесь. Это вы!».
Я не врал, не лукавил и был рад увидеть такие счастливые голубые глаза Евтушенко, словно я вручил ему долгожданную Нобелевскую премию. Из всех моих песен он больше всего любил «Белую ворону» в исполнении Валерия Леонтьева и «Свободу» в исполнении Тамары Гвердцители. И не случайно, наверное, Евтушенко, при всей зависимости от жен, друзей, редакторов, цензоров, был, пожалуй, самым свободным поэтом не только в нашей стране, но и в мире.
Свободно говорил то, что думал, свободно любил, свободно шагал по земному шару, свободно обличал тех, кто наверху.
Вам, кто юлит,
Усердствуя,
И врет на собраньях
Всласть,
Не важно, что
Власть — советская,
А важно вам то,
Что — власть.
В 1991 году впервые благодаря инициативе первого президента независимой Украины Леонида Кравчука решено было на международном уровне отметить трагическую годовщину массовых расстрелов в Бабьем Яру. Меня ввели в комиссию по подготовке. Я внес предложение пригласить Евтушенко, американского актера, который сыграл главную роль в «Скрипаче на крыше», израильского актера и Богдана Ступку, чтобы на четырех языках в Бабьем Яру прозвучало великое стихотворение, стихотворение-поступок «Бабий Яр». Со мной согласились, и я перевел тогда на украинский для Ступки это стихотворение. А на заключительном концерте звучала гениальная оратория Шостаковича на эти стихи Евгения Александровича.
Кончилась эпоха социализма с человеческим лицом, пришла эпоха капитализма с нечеловеческими мордами
Последний раз я видел Евтушенко в Юрмале на «Новой волне», в рамках которой состоялся авторский концерт Евгения Александровича. Концерт был прекрасный и ужасный одновременно. Прекрасный, потому что звучали в авторском неповторимом исполнении стихи Евтушенко. Ужасным, потому что в зале сидел на 80 процентов сытый московский бомонд, нувориши, воры в законе, женщины в бриллиантах... Более антипоэтической публики я не видел никогда.
С эстрады «Дзинтари» Евтушенко читал стихи, словно метал бисер перед свиньями. Кончилась эпоха социализма с человеческим лицом, пришла эпоха капитализма с нечеловеческими мордами. А я сидел, ненавидя всю эту понтовитую шоблу, и вспоминал Политехнический, Дворец спорта в 60-70-е годы, когда в огромном зале не было где яблоку упасть и где, как лампочки, горели глаза у молодежи во время выступления Евтушенко. А Бессмертный Евгений, опьяненный своей поэзией, с упоением читал одно стихотворение за другим. Читал перед мертвой аудиторией, перед историческими трупами, чьи жизни давно находились в офшорах, а тела были татуированы той эпохой, которой не нужна поэзия, не нужна музыка, эпохой мертвых людей с большими деньгами.
Последний раз я разговаривал с Евтушенко по телефону. Он оказался в больнице в Санкт-Петербурге. Предстояла операция. Ноги, которыми он несколько раз обошел шар земной, требовали хирургического вмешательства. Рядом со мной тогда был Дима Гордон, и мы оба пожелали Евгению Александровичу скорейшего выздоровления. А вскоре я узнал, что Евтушенко стал инвалидом, ему ампутировали ногу. Так, перешагнув через десятилетия одной ногой, он остался в том времени, которое можно назвать не только гагаринским, но и евтушенковским.
В течение многих десятилетий власть пыталась ампутировать его душу — душу эпохи, которая началась с оттепели и с первых стихов Евтушенко и продолжилась, несмотря ни на что, до тех пор, пока культ поэзии не сменился культом доллара и евро. Эпоха, олицетворением которой был Евгений Евтушенко, окончилась, но не умерла, поскольку эпохи не умирают. Ушла, но время от времени возвращается эпоха Средневековья. Точно так же уходит и возвращается эпоха Ренессанса. Поэт-эпоха Евтушенко ушел, но я знаю, что он вернется. Дай Бог, поскорее.

Глава Закарпатской облгосадминистрации Геннадий МОСКАЛЬ: «За сдачу власти Януковичу Ющенко, Балога и Ульянченко получили миллиард долларов на троих»
Экс-глава Донецкой и Луганской СБУ генерал Александр ПЕТРУЛЕВИЧ: «Без санкции сына Януковича по кличке Саша-стоматолог на должность в СБУ не назначался никто»
Дмитрий ГОРДОН: «Не представляю себе, чтобы во время Великой Отечественной Шульженко, Бернес или Утесов ездили в Мюнхен, Гамбург или Франкфурт давать концерты, и точно так же не представляю, чтобы Сталин закупал уголь в оккупированном немцами Донбассе»
Политолог Станислав БЕЛКОВСКИЙ: «В 2016 году Путин окончательно понял, что схватил Бога за бороду, и осознал себя величайшим правителем мира. Барак Обама, ЦРУ и нобелевский лауреат Пол Кругман заявляют в один голос, что чуть ли не Путин Трампа во главе Штатов поставил, — можете представить ощущение человека, родившегося на питерской окраине, который неожиданно привел к власти президента США?»
Самому интересно, чем все это кончится
Двое из ларца: самые известные близнецы
Дом, милый дом. Кличко и Панеттьер показали новый особняк
Знаменитые актеры, которых не приняли в вуз
Родом из детства: звезды тогда и сейчас
Делу время, потехе час. Хобби звезд







Звезда "50 оттенков серого" показала грудь
Без комплексов. Lady Gaga показала белье
Дочь Джони Деппа ощущает себя лесбиянкой
Наталья Королева выставила грудь напоказ
18-летняя сестра Ким Кардашьян показала новую силиконовую грудь
Садальский о Василие Уткине: Где же твои принципы, Вася?
Пугачева будет судиться с Ирсон Кудиковой за долги
Джейн Биркин помирилась с Hermès
Тесть и теща Владимира Кличко не поделили деньги