Евгений КИСЕЛЕВ: «В теннис Янукович играл упрямо, сжав зубы. Здоровый мужик с лишним весом, которому было уже за 60, бегал по корту, как молодой козлик, удар держал, а во время Майдана оказался слабым и, в конце концов, струсил и сбежал»

«Путин — это чудовищная ошибка Ельцина, тот случай, когда можно сказать: «Это хуже, чем преступление, — это ошибка»

— Евгений Алексеевич, добрый вечер. Рад, что мы встречаемся, — не скрою, я отношусь к вам с большим ува­жением...

— Добрый вечер, я плачу вам взаимностью, Дмитрий.

— Сколько лет вы уже в Киеве?

— Скоро девять.

— Эмигрантом себя ощущаете?

— Моя украинская история — полосатая. Сначала я категорически возражал, когда эмигрантом меня называли, говорил: «Нет, я трудовой мигрант». Тогда мог заниматься журналистикой и в России — страна была тогда чуточку другой. Более того, вспомните весну 2008 года — многие надеялись на так называемую медведевскую оттепель.

— Наивные люди...

---

---

— Увы. Дмитрий Анатольевич говорил тогда красивые слова о том, что свобода лучше, чем несвобода и бла-бла-бла, многие мои коллеги поверили, что сейчас для людей нашей профессии лучшие времена наступят, и в этот момент мне сделали интересное предложение. Тогда запускался ныне почивший в бозе телеканал «ТВі», и меня пригласили в Киев на должность главного редактора этого канала, так что это была действительно трудовая миграция.

Дальше времена в России стали меняться, я начал чувствовать себя там все более и более неуютно, и в какой-то момент принял совершенно сознательное решение и просто перестал там бывать, а потом ФСБ возбудила против меня уголовное дело, и въезд в Россию означал бы, что на границе я буду арестован и отправлен в места не столь отдаленные, — с тех пор я эмигрант в полном смысле этого слова.

— Я совершенно уверен, что вы абсолютно московский человек, а по Москве скучаете?

— Вы знаете, нет. Скучаю по друзьям, которых, к сожалению, могу теперь видеть только где-то в третьих странах, что называется, хотя некоторые из них еще не потеряли рискованности и безбашенности и порой приезжают в Киев, где мы иногда встречаемся. Еще по любимым местам скучаю. Помните анекдот про двух друзей — семьянина и холостяка, где первый уговаривает второго жениться, мотивируя тем, что в старости будет кому подать стакан воды? Холостяк женился, и в момент отхода в мир иной позвал того самого друга и сказал ему шепотом: «А пить-то не хочется...». Вот как-то так...

— Киев — уже ваш город?

— Абсолютно! — мне здесь страшно комфортно, я его люблю, и да, чувствую себя киевлянином.

— Для меня постперестроечная новая свободная Россия — это страна возможностей, одним из олицетворений которой являлись вы и ваша программа на НТВ. Это был замечательный телеканал, с появлением которого все ждали, в частности, воскресенья, чтобы послушать вас, — это был свежий ветер...

— Это было 16 лет назад! — с НТВ я ушел, точнее, меня вынудили уйти, в апреле 2001 года, но это уже в прошлом. За что Господь наказал жену Лота и превратил ее в соляной столб? За то, что обернулась назад. Нельзя, в общем, жить, глядя за спину, — надо смотреть вперед!

— Тем не менее это было прошлое, за которое не стыдно и которым вы можете гордиться. Вы хорошо знали Ельцина, неоднократно брали у него интервью — скажите, пожалуйста, при Ельцине развязать войну с Украиной Россия могла бы?

— Нет. Безусловно, нет.

— Исключено?

— Ис-клю-че-но. Борис Николаевич был, скажем так, противоречивым, но за что-то я бесконечно ему благодарен. Прошло 10 лет, как он ушел из жизни, но я могу сказать, что это был удивительный человек во многих отношениях. Бывший номенклатурщик...

— ...член Политбюро...

— ...который стал стихийным демократом, — он, как новообращенный христианин, поверил в очень многие ценности. Я люблю вспоминать эпизод, когда в 99-м году он публично отчитывал тогдашнего премьер-министра Примакова. «Евгений Максимович, — чеканил Ельцин, — тут на вас жалуются, вы не можете выстроить нормальные отношения с прессой. С меня берите пример! С меня, панимаишь!» — вот это «панимаишь» заменяло ему все крепкие выражения, ведь он никогда не ругался, ни одного дурного слова — неприличного, нецензурного — никто от него не слышал. «Евгений Максимович, панимаишь, — возмущался Ельцин, — меня журналисты и так, и сяк пинали, и зачастую совершенно несправедливо, а я сжимал зубы и терпел, потому что свобода прессы — это величайшая ценность, и мы должны ее беречь!», но, с другой стороны, Борис Николаевич допустил чудовищную ошибку.

— С Чечней?

— Нет, не с Чечней — с Путиным.

— Да, эта ошибка еще хуже...

— На мой взгляд, это тот случай, когда можно сказать: «Это хуже, чем преступление, — это ошибка».

«Могу, конечно, в Москву поехать, но дальше меня отправят в «Лефортово»

— «Это не моя Россия, — недавно признались вы, — это какая-то другая обезумевшая страна, с которой я себя не ассоциирую»...

— Ну, я не о России говорил, а о путинском режиме.

— Что же произошло с российской интеллигенцией, почему ее так развел на мякине украинский вопрос?

— Я бы не стриг всю российскую интеллигенцию под одну гребенку — и во времена, которым нынче 100 лет исполняется, в культовом 1917 году, была интеллигенция растерянная, нерешительная, а была и твердокаменная, которая стояла на определенных ценностных позициях. Перечитайте «Окаянные дни» Бунина, вспомните других россиян. Были те, которые искренне уверовали в большевиков, — всякие «сменовеховцы» (сторонники общественно-политического движения «Смена вех», возникшего в среде русской эмиграции. Сменовеховцы надеялись на перерождение советской власти, призывали интеллигенцию к объединению с новой буржуазией и сотрудничеству с советской властью. — Д. Г.), а были и те, которые говорили: «Пока в России остался хоть один большевик — ноги моей там не будет!».

— Мы же так любили Табакова, Захарова, мы восхищались людьми, которые казались олицетворением всего передового, прогрессивного...

— Господи, ну они же лицедеи! Захаров — человек мятущийся, я с глубоким почтением отношусь к Марку Анатольевичу как к художнику, он снял такие блестящие фильмы, которые до сих пор имеют колоссальное значение.

— И после этих фильмов подписал в поддержку аннексии Крыма письмо...

— Давайте разделим художника и человека.

— Не разделяется что-то...

— Я понимаю...

— Болит и не разделяется...

— История культуры нас этому учит. Возьмите великих русских писателей — Пушкин был бабником, как известно, про Лермонтова говорят, что он имел неоднозначную сексуальную ориентацию, Некрасов, который писал стихи, болея всей душой за народ...

— ...и за русских женщин...

— ...в жизни был богачом, кутилой, игроком, устраивал для своих влиятельных петербуржских гостей пиршества, Достоевский вообще был антисемитом — и далее по списку.

— Но какой писатель!

— Неряшливый на самом деле — часто писал лишь для того, чтобы получить очередной гонорар в толстом литературном журнале. Времени отредактировать текст у него не было, и если непредвзятых литературных критиков, достоевсковедов настоящих спросить, они скажут: «Ну, слушайте...» (разводит руками). Мы Бунина поминали, да?

— Бунин — блестящий!

— Если верить тому, что написал одессит Валентин Катаев в своей книге «Трава забвения», Бунин говорил: «Мне иногда хочется взять и переписать какой-нибудь роман Толстого, как следует поработать над текстом — вот тогда это будет большая литература».

— Вы сегодня в Россию въездной?

— Нет. Могу, конечно, туда поехать, но...

— ...зачем?..

— ...но дальше меня отправят в следственный изолятор в «Лефортово».

— «Заложники» у вас в Москве остались?

— Безусловно.

— Родные?

— Конечно.

— И вы понимаете, что они реально в заложниках?

— Отлично понимаю.

— Тарас Чорновил заявил, что на мес­те убитого Павла Шеремета могли оказаться вы, — что он имел в виду?

— Не знаю — это у него надо спросить.

— Но вы это его заявление читали?

— Нет, впервые от вас слышу.

«Сила Путина в том, что он профессиональный разводчик»

— Вы брали интервью практически у всех первых лиц России и Украины — кто произвел на вас наибольшее впечатление?

— Ну, об отрицательных впечатлениях говорить мне бы не хотелось — это люди ныне живущие, и я не хочу их расстраивать, как, впрочем, и их поклонников: скорее, скажу о тех, кого нет. Виктор Степанович Черномырдин был изумительным человеком! В Украине его больше знали как российского посла — он так долго им оставался, что многие мои коллеги, начинающие украинские журналисты, даже и не в курсе, что он когда-то был премьер-министром России. Давно это было, но один из моих украинских собеседников очень удивился, когда узнал, что Черномырдин был не только премьером, но и создал «Газпром».

— С 85-го года был министром газовой промышленности Советского Союза...

— ...и членом КПСС. Черномырдин — один из «красных директоров», ставших стихийными рыночниками, — именно он в конце 80-х убедил советское руководство...

— ...отправить людей в Австрию учиться...

— ...да, и из этого министерства газовой промышленности сделать концерн.

...Он был чудесный человек и так оригинально общался! — для этого, правда, ему нужно было три-четыре простонародных, непечатных слова использовать. Помню, как он мне говорил: «Евгений, ты видишь, как я здорово разговариваю, когда могу с тобой вот так, без камеры, со всеми этими словами. Я же на буровой вырос, я ж газовик, я ж бурильщик — мне без этих слов, как хромому без костылей!».

Ну и еще мне Ельцин, конечно, запомнился...

— Когда вы в последний раз виделись с Путиным, помните?

— Первый и последний раз в жизни я виделся с ним...

— ...когда НТВ громили?

— Да. Тогда мы попали на прием к Путину в Кремль — напросились, что называется, на разговор: вот это была первая и последняя личная встреча.

— В чем, по-вашему, сила и слабость Путина?

— Сила в том, что он — профессиональный разводчик.

— Не разведчик, а разводчик?

— Разводчик, опер, который умеет подстроиться под собеседника, прикинуться...

— ...другом...

— ...и единомышленником...

— ...и развести...

— Склонить к откровенному разговору, сделать вид, что думает так же, как и ты, а как только Владимир Владимирович во вре­мя того памятного разговора в Кремле почувствовал, что я и мои коллеги, а нас там было больше 10 человек, не вербуемся...

— ...уединился с Сорокиной...

— Нет, со Светланой Сорокиной (российская журналистка, теле- и радиоведущая. — Д. Г.) была отдельная история, не хочу в нее углубляться. Сначала Сорокину он на личный разговор пригласил, выведал у нее настроения публики...

— Когда он почувствовал, что вы не вербуетесь, что сделал?

— Стал очень агрессивен, начал разговаривать жестко, недружелюбно.

— В чем слабость Путина?

— Знаете, слабостей у него много, а главная сегодняшняя заключается в том, что он абсолютно оторвался от реальности, живет в придуманном мире, искренне верит в то, что Трамп будет его лучшим другом, таким вот американским Берлускони. До этого он верил, что Левобережная Украина упадет к его ногам и «воинов-освободителей» будут встречать так же, как в 39-м году Красную Армию на территории Западной Украины.

— Вы неоднократно встречались с Януковичем — какое впечатление он на вас произвел?

— (Задумался). Он хитрый, но неумный.

— Ух ты!

— Вот, знаете, бывает такое сочетание — человек хитер в каком-то простонародном смысле.

— Хотя хитрость — проявление ума, в общем-то...

— Не всегда, бывают люди хитрые, но глупые, а он еще и жадный. И упертый — Янукович чрезвычайно упрямый! В каком-то смысле у него достаточно сильный характер — не случайно его боялись и перед ним прогибались.

— Вас не пугал?

— Нет, абсолютно.

— Вы же в теннис с ним, я помню, играли...

— Да. Во время последнего настоящего пинчуковского форума — «Ялтинской экономической стратегии» — я попросил Януковича об интервью, и он сказал: «Ладно, приезжайте ко мне на дачу». В результате выяснилось, что интервью он давать не хочет, а хочет играть в теннис — ну а почему бы не поиграть? Это тоже любопытно — мне было интересно посмотреть, как человек себя ведет.

Например, он очки не оспаривал. Вроде играл азартно, но когда проигрывал, что называется, не базарил, а заядлые теннисисты очень часто начинают устраивать на корте базар, доказывая свою правоту. Янукович же играл упрямо, сжав зубы. Здоровый мужик, которому за 60, явно с лишним весом, а бегал, как молодой козлик, удар держал, а во время Майдана оказался слабым и, в конце концов, струсил и сбежал.

«Помимо того, что, как говорит Коржаков, я агент КГБ, я был завербован еще и ЦРУ, и Моссадом, и собирался прокопать тоннель от Бомбея до Лондона»

— Те, кто знакомы с украинским и российским истеблишментом, говорят, что в Украине гражданское общество намного сильнее российского, но уровень украинских политиков значительно слабее, — это так?

— Думаю, что это неправда. Гражданское общество, безусловно, в Украине сильнее, хотя в России оно тоже было, другое дело, что разного рода репрессивными законами его целенаправленно уничтожили. Представьте себе, если бы в Украине сегодня ввели закон «Об иностранных агентах», то есть если ты получаешь какие-то гранты от зарубежных организаций, объявляешься иностранным агентом, но почти все украинские общественные, исследовательские организации, разного рода движения, инициативы...

— ...существуют на гранты...

— Конечно, и даже такое обидное словечко есть — «грантоед». В России с помощью таких законов и разного рода репрессий лидеров гражданских неправительственных организаций пытались привлечь к суду по надуманным обвинениям — чего там только не было! Гражданское общество в России просто уничтожено, а что касается политиков, они были, но нынче деградировали.

— Кто же вас в Киеве из политиков впечатлил, были такие?

— В Украине очень много ярких молодых политиков, хотя, конечно, им еще расти и расти.

— Фамилии назвать можете?

— Конкретные сейчас произносить не хочу, но есть много перспективных — например, среди так называемых «Еврооптимистов». Тот же Мустафа Найем, Анна Гопко, Борислав Береза, Георгий Логвинский, Алексей Рябчин, Алена Шкрум.

— В течение жизни вы неоднократно общались с олигархами — и российскими, и украинскими, а чем они отличаются?

— Российские хитрее.

— Вот так...

— Да! И изощреннее.

— И изворотливее?

— И изворотливее.

— Отношения с Фирташем вы поддерживаете?

— Вы знаете, никаких отношений с ним у меня не было. Недолгое время я работал в медиагруппе Дмитрия Фирташа GDF Media Limited — в частности, возглавлял НИС, компанию, которая производит новости для телеканала «Интер». Это было в 2013-м и продолжалось меньше года — в этот конкретный период я два или три раза бывал у Фирташа на совещаниях.

— Сейчас контактов нет?

— Абсолютно — с конца 2013-го я ни разу его не видел и с ним не разговаривал.

— Несколько лет назад на даче у Александра Васильевича Коржакова под Москвой мы выпивали горілку з перцем, видимо, это сподвигло его на откровения, и он мне сказал: «Вот Евгений Киселев... Я его просил ничего плохого про Ельцина не говорить, он меня не послушал, и я его предупредил: «Если так и дальше будет продолжаться, я публично скажу, что ты агент КГБ по кличке Алексеев. Он опять меня не послушал — ну я и сказал!». Вы были завербованы КГБ или нет?

— Вы знаете, я был завербован еще и ЦРУ, и Моссадом, и, кроме того, собирался прокопать тоннель от Бомбея до Лондона. Мне не хотелось бы комментировать высказывания этого господина, о нем все говорит книга «Борис Ельцин: от рассвета до заката», которую он написал. Он был человеком, которому Ельцин бесконечно доверял...

— ...сыном его считал...

— Да, а он написал про него отвратительную книгу, от которой пахнет коммунальной кухней.

— Понял, проехали...

— Нет, не проехали! Дело в том, что именно компания НТВ в 94-96-м годах стала говорить, что в российской политике происходит совершенно недопустимая вещь: нарушается закон, конституция. Человек, не имеющий никаких ни формальных, ни неформальных полномочий, по сути — главный телохранитель...

— Ну, он президентом, по сути, был...

— Вице-президентом, я бы сказал.

— Сидел на кнопке, во всяком случае. Он мне сказал: «Пока Ельцин пил, я управлял Россией»...

— Понимаете, бывший майор Девятого управления КГБ, бывший телохранитель становится человеком более влиятельным, чем премьер-министр или спикер парламента! Мы об этом стали первые говорить публично, что называется, бить в набат — разумеется, нажили себе врага.

— В прошлом году во Львове я встречался с бывшим вице-премьером России Альфредом Кохом, который фактически громил «НТВ». Я ему тогда прямо сказал, что «НТВ» была самой независимой и свободной российской телекомпанией, на что он ответил, что «НТВ» обслуживала интересы Гусинского, который задолжал «Газпрому» миллиард долларов и не хотел возвращать, и разгром телекомпании был связан не с подавлением гласности и свободы слова, а с тем, что Гусинский был должен огромную сумму, — это так?

— Слушайте, ну вы опять заставляете меня делать то, за что Господь покарал жену Лота, — жить, повернувшись головой назад. Это не так, и я объясню почему. Альфред Рейнгольдович Кох — человек вполне либеральных убеждений: в этом можно удостовериться, читая его посты в Facebook, где он принципиально критикует сегодняшний режим...

— ...и умно критикует...

— Да, хотя злые языки говорят, что первопричиной его критического отношения стало то, что он оказался в какой-то момент невостребованным, вытолкнутым этим режимом на обочину. Не знаю, как там на самом деле, но то, что он участвовал, вольно или невольно, в истории с разгромом «НТВ» — это его больное место, и он пытается все время найти себе оправдание. Тогда мы были уверены, что после разгрома «НТВ» начнется уничтожение и других независимых СМИ.

— Так и случилось...

— Да, а что касается кредитных средств, на которые развивался канал «НТВ», то кредиты он получил, заметьте, не у «Газпрома», и речь даже не об «НТВ», а об информационно-медийном холдинге «Медиа-Мост», частью которого канал тогда являлся. Этот бизнес, как и любой другой, развивался на кредитные средства — они были предоставлены иностранными банками под гарантии «Газпрома», а потом без объявления войны, по указке из Кремля, «Газпром» эти гарантии отозвал. Вот, собственно, и все, что произошло.

— Есть люди с того, старого, «НТВ», к кому вы до сих пор относитесь с уважением?

— Безусловно: та же Светлана Сорокина, которую вы вспоминали, — она, конечно, журналистка от Бога, и очень жаль, что сейчас невостребованной осталась. Марианна Максимовская, которая впоследствии очень достойно вела аналитическую программу «Неделя» на канале «РЕН ТВ». Программа выходила больше 10 лет и была отмечена множеством телевизионных наград, но Максимовская вынуждена была ее закрыть, потому что стало очевидным: либо закрывать программу, либо...

— ...подстраиваться...

— Подстраиваться она не хотела и просто ушла из телевизионной журналистики. Список могу продолжить...

«Если когда-нибудь будет процесс, подобный Нюрнбергскому, я буду выступать свидетелем обвинения по делу Добродеева и свидетелем защиты по делу Эрнста»

— Сегодняшняя российская телевизионная пропаганда — это выдающееся, на ваш взгляд, явление? Работают же ребята блестяще...

— Вы знаете, была геббельсовская пропаганда, советская, и рисовать ее как исключительно тупую было бы неправильно, потому что и в советские времена руководили средствами массовой информации неглупые люди.

— По-моему, по сравнению с нынешними они детьми были...

— Нынешние у них многому научились. Некоторые...

— Ну те же Добродеев и Эрнст в промывании мозгов гиганты...

— Знаете, знак равенства между Эрнстом и Добродеевым я бы не ставил — это совершенно разные люди. Добродеев работает с информацией, не скрывает, что он манипулятор, что получает от этого удовольствие, и тащится от того, что профессионально занимается промыванием мозгов, а Константин Львович Эрнст — человек совершенно другого замеса. Его интересует телевидение развлекательного жанра: кино, сериалы, программы, и чтобы заниматься на телевидении тем, что любит, он играет по правилам в области информации и пропаганды. Насколько я знаю, у него есть специально назначенные, или, скажем так, приставленные к нему люди...

— ...смотрящие...

— С одной стороны — смотрящие, а с другой — люди, которые практически автономно этой вот историей с промыванием мозгов занимаются. Знаете, если когда-нибудь будет процесс, подобный Нюрнбергскому, я буду выступать свидетелем обвинения по делу Добродеева и, скорее всего, свидетелем защиты по делу Константина Эрнста.

— Вот даже как?

— Да.

— Что вы думаете о Дмитрии Киселеве, Владимире Соловьеве...

— ...а кто это?..

— ...Романе Бабаяне, Андрее Норкине и прочих телевизионных негодяях?

— А кто это?

— Это негодяи, я считаю...

— Я, если честно, даже не хочу сейчас тратить драгоценное время нашего интервью, чтобы обсуждать этих персонажей.

— Каналу «Дождь» конец?

— Ну...

— Такому, каким мы его любили?

— Послушайте, я думаю, что надо проявить некоторое великодушие по отношению к каналу «Дождь» и вообще ко всем российским оппозиционерам, которые вынуждены жить по навязанным правилам. В Украине несгибаемо-принципиальные критики российской оппозиции часто считают подобное поведение возмутительным...

— ...но пусть сами попробуют там поработать...

— Да, там же уголовная статья есть...

— ...за отрицание — сказав, что Крым украинский, можно получить срок...

— До абсурда доходит! Когда на канале News­ONE я работал, брал интервью у писателя Бориса Акунина (Григория Чхартишвили). Мы старые друзья: вместе учились в Институте стран Азии и Африки при МГУ, он — на японском отделении, а я — на иранском, мы с ним на ты, по-приятельски, разговаривали, и я спросил: «Гриш, контрольный вопрос, который я просто не могу не задать....

— ...Крым чей?»...

— Он ответил: «Конечно, не наш!» — и тут кто-то, а у него есть конкретные имя и фамилия, разразился гневным постом на много-много букв, что Акунин — гнилой российский либерал, который не смог сказать прямо. Послушайте, это же была фигура речи — «не наш», однако нашлись люди, которые усмотрели в этом недостаточную принципиальность и твердокаменность.

«Медведчук попросил Путина надавить на акционеров «Интера», чтобы меня на этом канале не было, и Путин надавил»

— Евгений Алексеевич, почему Ук­ра­и­на, на ваш взгляд, не занимается контр­пропагандой так, как надлежало бы?

— Во-первых, такое ощущение, что денег жалко...

— И исполнителей нет — такое ощущение есть?

— Исполнители есть, но средств жалко. Хорошая контрпропаганда стоит больших денег, а они, видимо, на какие-то другие нужды тратятся.

— Свобода слова в Украине сегодня есть?

— Безусловно!

— Вы говорите все, что хотите, вы в своих высказываниях вольны?

— Ну, абсолютной свободы слова даже в самой демократической стране не существует, потому что есть такая вещь, как...

— ...внутренняя цензура...

— Нет, не внутренняя цензура, просто любой журналист, работающий в каком угодно СМИ, особенно на телевидении, где-нибудь в Америке или в Европе, расскажет вам, как минимум, три фантастические истории о том, как начальство зарубило ему ту или иную тему из-за опасения потерять рекламодателей или просадить рейтинги. Я с этим сталкивался, например, когда в Штатах на канале Си-би-эс с продюсерами знаменитой программы «60 минут» обсуждал, как мне казалось, такую яркую историю телекомпании «НТВ» — мне сказали: «Знаете, история классная, но рейтинг она не наберет».

— Что вы думаете об исчезновении из украинского телеэфира Савика Шустера?

— А он исчез уже окончательно?

— Ну, нет же ни канала, ни Савика...

— Канала нет, я так понимаю, потому, что с экономической точки зрения он оказался неуспешным, а что касается Савика, надеюсь, что он появится, что его таланты и, кстати, заслуги перед украинской журналистикой и свободой прессы в Украине не будут забыты.

— Три года вы работали на телеканале «Интер»...

— Больше.

— А что там не сложилось?

— Отдельная тема для разговора — сейчас не хотел бы в нее углубляться. Разошлись по многим причинам.

— По вашим словам, Петр Порошенко рассказал вам о причастности к вашему увольнению с телеканала «Интер» Владимира Путина...

— Это не только Петр Алексеевич рассказал — это мне подтвердили еще не­сколько человек, в том числе лидер «Оппозиционного блока» Юрий Бойко, один из нынешних акционеров «Интера» Сергей Левочкин, а также один известный чиновник и один политик. Как минимум, пять источников...

— Путин сказал, чтобы вас там не было?

— Конструкция была несколько более сложная. Есть такой Медведчук Виктор Владимирович, который якобы попросил Владимира Владимировича Путина надавить по своим каналам на акционеров «Интера», чтобы меня там не было.

— И Путин надавил?

— Да.

— На довольно продолжительное вре­мя вы из украинского телеэфира пропали — работали на канале News­ONE, а сейчас вас вообще нет нигде. Вы в поиске или что-то уже нашли?

— Сейчас объясню. Дело в том, что с телеканала News­ONE я ушел не один. Я очень комфортно почувствовал себя в команде Алексея Семенова — человека, который запускал канал «112 Украина», делал ребрендинг News­ONE, и мы с ним спелись, сдружились. Сейчас он позвал меня заняться новым проектом — речь идет о перезапуске старейшего украинского частного телеканала «Тонис».

— Когда же вас ждать на экранах?

— Онлайн, чтобы перестали говорить, что я, Матвей Ганапольский и другие журналисты исчезли из эфира, мы уже запус­тились, а нормальное вещание начнется в конце лета — начале осени.

— Программу «ГОРДОН» вы смотрите?

— Не в прямом эфире, но всякий раз, когда знаю, что у вас было какое-то интересное интервью, в записи.

Мне интересно у вас многое, но зацепили две вещи. Во-первых, ваш разговор с Мустафой Найемом. Он проводил некие параллели между своей судьбой и судьбой отца, который был высокопоставленным чиновником в Афганистане советского времени, но что мне в этой истории не понравилось, так это сравнение в некоторых фейсбучных комментариях отца Мустафы Найема с сепаром. Это совершенно неправильно!

Люди, которые пришли к власти в Афганистане в 1978 году в результате Апрельской революции, были идеалистами, романтиками, леваками. Они, безусловно, пользовались поддержкой Советского Союза, они ошибались, но не были никакими сепарами — просто по-своему понимали счастье своей страны. К сожалению, они заблуждались, за что жестоко поплатились, ну а еще меня зацепили высказывания Надежды Савченко по еврейскому воп­росу.

Я категорически не приемлю антисемитизм — ни в каких его формах, считаю, что это вещь абсолютно позорная! Я не беру назад своих слов, которые говорил в поддержку Савченко, когда она сидела в тюрьме, когда защищалась на этом позорном процессе. Она себя вела достойно, была действительно стойким оловянным солдатиком, настоящим офицером, но те высказывания, абсолютно юдофобские, которые, извините, позволила себе в вашем разговоре (а это ведь было не случайно — вы же спрашивали, задавали один, другой, третий, четвертый вопрос)... Она с очень неприглядной стороны раскрылась.

— Вы считаете ее антисемиткой?

— Я считаю, что ее высказывания не делают ей чести, и для меня тема Савченко, к сожалению, закрыта.

— Евгений Алексеевич, последний вопрос: персидским языком вы в совершенстве владеете?

— Не в совершенстве уже — давно его не использовал.

— Вы же в Иране стажировались...

— Когда-то — да.

— И в Афганистане служили...

— Да.

— Даже преподавали персидский в недоброй памяти Высшей школе КГБ...

— Да.

— Если сегодня куда-нибудь вас забросят — в Афганистан или Иран, — вы там выживете? На персидском общаться будете?

— В свое время меня так хорошо этому языку научили, что можно было разбудить среди ночи, ударить по голове палкой, и я все равно начал бы по-персидски говорить. Сейчас при желании могу читать, слушать радио, понимаю телевизионные программы (например, канал BBC в интернете на персидском вещает), но бегло, как когда-то, говорить не могу.

С другой стороны, любой человек, который получил тот объем знаний и прошел ту подготовку, которую прошли мы, студенты Института стран Азии и Африки при МГУ, через три-четыре месяца нахождения в языковой среде легко заговорит на языке, который когда-то выучил.

Записала Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter