Евгений КЕМЕРОВСКИЙ: «Будущая жена сидела в «Интуристе» со швейцарским банкиром, мы с ней глазами встретились, и я сказал: «Меня будет знать весь мир, и я тебя никогда не брошу. У тебя есть 10 минут — подумай». Она 10 минут на меня смотрела, потом встала, и мы ушли»
(Продолжение. Начало в № 22)
«Когда устаю, выключаю телефон и на несколько недель уезжаю в горы. Там творю или заново просматриваю, что у меня родилось»
— Долгое время ты за границей жил...
— Три года...
— Ну, немало, а мог бы там насовсем остаться?
— Да нет, вряд ли.
— Русский человек — и все тут?
— Ну, люди в Германии или в Штатах ради детей оставались, которые там в школу, в университеты пошли, но я не смог бы там жить постоянно, мне кажется, хотя я не знаю, Дим, где я живу...
— Между небом и землей...
— Я за последние три месяца в Москве семь дней всего был. Ездил в Германию, в Австрию...
— ...но квартира у тебя где?
— В Москве. Да и в Германии тоже (улыбается).
— В Москве хорошая квартира?
— Хорошая.
— Большая?
— Ну, не скажу так, но в центре живу, в особняке на Сретенке. Не такая и большая квартира у меня, Дим, но я уже к гостиницам привык, просто когда устаю, выключаю телефон и на несколько недель уезжаю в горы. Там творю или заново просматриваю, что у меня родилось...
— «Парня в горы тяни — рискни...».
— Да, а потом возвращаюсь. Весь альбом «Памяти Высоцкого» я в горах написал, и это для меня 30 лет жизни — 30 лет я это писал!
— «Эй, Семеныч...
— ...твои аккорды знали все мы с детства...». Очень сильная песня «Империя» родилась, «По краю памяти пройдусь», «Ветер» — получилась пластинка. «Марш Высоцкому», «Охота на волков» — я не придумывал, я ждал этих песен, а последней как раз «Империя» появилась, и суть вот в чем: был Высоцкий — была империя, умер он — и империя рухнула.
— В концертах на телевидении по-прежнему одну и ту же затертую колоду исполнителей тасуют — о любом празднике сразу можно сказать, кто откроет, кто закроет, кого покажут... Ты живой человек — тонкий, чувствующий, ты автор-исполнитель, наконец, и тебя не может не волновать этот вопрос: «Ну почему же меня не показывают?». Ну что же это такое — может, ты денег не платишь? Может, предложи — и тебя покажут? Или нет?
— Кому? (Хохочет).
— Ну, это уточнить можно...
— Ты знаешь, Дим, я считаю, это неправильно.
— Это гордость в тебе говорит или что?
— Нет, я как раз хотел тот путь пройти, которым шел Высоцкий, хотя он и хулиганом был...
— ...еще и каким!..
— Я, в общем, решил, что пусть вот такая будет судьба. Раньше же я все делал: клипы снимал, показывал, старался, чтобы все эфиры мои были... Ну, вот такие они в России, а помнишь, Шукшин сказал: «Мы не из таких, мы из таковских»? Они — такие, а мы — таковские! Думаю, дело не только во мне — много есть людей интересных, настоящих музыкантов...
— ...которых не показывают...
— Значит, те, кто музыкой занимаются, слабые, и я уверен, что тот, кто идет против музыки, настоящих чувств, поэзии, свое получит — в жизни и от небес. Музыку нельзя запрещать: ее там закроешь, она оттуда вылезет. Не поставишь на радио — в интернет просочится, перекроешь интернет — будет в подворотне звучать, у таксистов. Если песня хорошая, то хоть и вовсе ее не крути — сколько песен сами по себе пробивались...
— Ты, значит, совершенно спокоен?
— Абсолютно! Никого не осуждаю, не хочу даже никаких фамилий в шоу-бизнесе называть. Там простачков нет — все очень сложные люди и все талантливые: каждый по-своему, в своем жанре, но мне всегда будут интересны творцы, а их мало, единицы! Саша Розенбаум, Андрей Макаревич, Сережа Трофимов, Земфира, Ваенга...
«Ваенга и Михайлов угадали золотую середину, когда и волки сыты, и овцы целы»
— Кто для тебя корифеи жанра?
— Ну, Александр Яковлевич, конечно.
— Из ныне живущих, а из прошлого — Высоцкий наверняка?
— Это даже не обсуждается — он наш музыкальный бог, а еще Гриша Лепс — гениальный певец...
— Он тебе нравится?
— Очень, и судьба у Гриши интересная. Если бы эти люди назвали меня своим другом, я сказал бы: «Ребята, я счастлив!».
— Гамбургский счет, таким образом, существует везде, в любом ремесле — правильно?
— Безусловно.
— И все знают, кто на какой ступеньке...
— Разумеется. У нас, если три наши славянские страны взять, 200 миллионов населения — ну, чуть больше или чуть меньше, а артистов не так уж много.
— Звезд много — артистов мало...
— Молодежи талантливой много, но я сейчас о тех, кого творцами можно назвать. Творцов мало, Дим, — да их и в мире-то не с избытком...
— Феномен Ваенги и Михайлова существует?
— Да: они угадали золотую середину — когда и волки сыты, и овцы целы.
— Интуитивно угадали или просчитали?
— Нет, не просчитывали. Лена давно пела — я еще помню, как Чернавский в Москве аранжировки ей делал, у нее другая была фамилия, но и она, и Михайлов честно прошли свой путь: их практически-то и не тянули...
— Остается лишь аплодировать...
— Да, потому что у них красивые песни — своя музыка, свои слова. У Стаса очень много сильных вещей, и когда они с Леной появились, никого из звезд рядом не оказалось. Если мы в те годы выстреливали, то целой обоймой: Агутин, Сташевский, Варум, Наташа Ветлицкая, а Стас раз — и один! Сравнить не с кем — вот на него все и набросились, но, ребята, пацан такой путь прошел, тоже брата потерял — ну хоть бы кто-то похвалил, понимаешь? Какой клип он с Повалий снял: «Отпусти, отпусти, небо плачет...» — нереальная же песня, ну что вы?!
— Вот щедрый ты человек!
— Ну это же музыка, а о музыке можно говорить «нравится» или «не нравится», но ругать нельзя. Это же не ресторанное блюдо, которым ты отравился, поэтому не нравится — не слушай. Я не щедрый, Дима, я просто правильные вещи говорю (улыбается).
«Смысл жизни мужчины, особенно творческого человека, — это любовь к женщине»
— Будучи таким, внутренне наполненным, насыщенным, ты часто влюблялся?
— Несколько раз...
— Всего?
— Некогда мне просто влюбляться.
— До беспамятства было?
— Ну, конечно: в молодости у меня очень красивая была девушка — самая первая любовь. «Где ты? С кем ты? Как ты?»... Вообще, Дима, я считаю, что смысл жизни мужчины, особенно творческого человека, — это любовь к женщине.
— Что с этой девушкой сейчас?
— За границей живет.
— А почему не сложилось?
— С ней? Она не поверила, что я кем-то в этой жизни стану.
— Хм, а без этого никак с тобой быть не хотела?
— Она нереально красива была — наверное, ей нужен был олигарх.
— Нашла?
— Нашла, Дим (улыбается).
— И счастлива?
— Думаю, нет.
Любовь нельзя искать — это необъяснимое чувство. Я о нем так написал: «Надышаться не мог, насладиться не мог, как же долго я ждал, как копил, как берег! Никому ничего я тогда не сказал...». Любовь — это тайна, Дим, и она еще дается не всем. Влюбленность, может, и всем, а настоящую святую любовь еще заслужить надо.
— Это правда, что свою жену ты увел у швейцарского банкира буквально за пять минут и уже на следующий день вы стали жить вместе?
— Нет, неправда — за 10 минут.
— То есть вдвое больше времени понадобилось?
— Да, Дима, да! (Хохочет).
— Как это произошло?
— В ресторане.
— Ты ее случайно увидел?
— Она с ним сидела.
— С настоящим швейцарским банкиром?
— С настоящим, конечно.
— А ты просто ужинал там или пел?
— Нет, я с братом пришел, он был с женой, мы за одним столом оказались — так получилось. Тогда в «Интурист» в Москве сложно было попасть... Мы с ней глазами встретились, и я сказал: «Меня будет знать весь мир, и я тебя никогда не брошу. У тебя есть 10 минут — подумай».
— И она поверила?
— 10 минут на меня смотрела, потом встала, и мы ушли.
— А банкир?
— (Делает удивленный вид). «А?». Ну что с ним станется? Мы встали, вышли — и все.
— Потрясающе!
— Живем 25 лет уже.
— И не надоело?
— Нет, она очень интересная — разная, характерная, красивая... Ну, мы уже взрослые люди, все прошли: и смерть брата, и потерю друзей, родителей похоронили... Мы уже одно целое, Дим.
— Она никогда не пожалела о том, что встала вот так и ушла?
— Не-е-ет. Ну, во-первых, она же со мной растет: у меня очень много друзей влиятельных, у нее подруги интересные — жены олигархов, политиков и так далее, она немножко на другом уровне живет. Все у нее есть, я за эти 25 лет ей ни в одной просьбе не отказал — все, о чем просила, исполнил.
— Она понимает, что ты артист, звезда, постоянно куда-то ездишь?
— Ну как «звезда»? Ко мне еще не пришло то, что у Стаса Михайлова есть или у Лепса, но я к этому иду. Я в творчестве ошибался — это нормально, но сейчас подошел к моменту, когда уже не ошибусь. Тогда я о памяти брата писал — другая была история, да и страна другая, сейчас уже о жизни пишу.
«Если ни одной хорошей песни у меня не родится, умру»
— Лучшее ты уже написал, как считаешь?
— Думаю, да — недавно вот еще альбом «Бабочки», аккустический, появился, и скоро вторая книга выйдет — «Бесконечность». Первая называлась «Счастье».
— Я почему спрашиваю: целый ряд прекрасных авторов знаю, которые как-то сразу все лучшее написали, а потом много лет прошло — и ничего...
— Я тоже 10 лет не выпускался. Была песня «Белая зима» у меня — веселая, быстрая, хит, были «Подожди уходить», «Марш Высоцкому», «Ключи»... Что-то понемногу выдавал, но сегодня понял: только целый пласт нужен, только так выстрелить можно.
— Тем не менее может настать время, когда ни одной хорошей песни у тебя уже не родится?
— Тогда я умру.
— Ну Антонов же не умер...
— А я думаю, он пишет.
— И не показывает?
— Да. Не может такого быть, чтобы перестал писать.
— А что уже можно сочинить лучше, чем он написал?
— Не знаю, и никто не знает, но мне кажется, он в стол пишет. У музыканта выход творческой энергии должен происходить: ну душа же поет, а Антонов — величайший музыкант!
— Сколько детей у тебя?
— Арсений и Сашкин сын Иван — он в Германии живет. Двое сыновей: Иван и Арсений.
— Сколько им лет?
— Арсению 22, а Ване 32 будет.
— Чем они занимаются?
— Старший работает: получил специальность «банковское дело», свой ресторан у него, а младший Высшую школу экономики окончил и рэп пишет: у него уже 60 песен (улыбается). Боксом занимается, тренируется — словом, как и вся молодежь, себя ищет.
— И не исключено, что найдет...
— Блестяще английский знает: он в Америке каждое лето. На английском смотрит фильмы и газеты читает, в интернете разбирается, боевыми искусствами владеет — интересный парень.
— Тебя чем-то напоминает?
— Брата моего — такой же сильный, свое не уступит... Огромное количество энергии иногда на него трачу.
— Твои песни знает?
— Чужие мне показывает: вот, мол, у Лепса новая появилась, еще у кого-то, но и некоторые мои ему нравятся. Когда «Охоту на волков» на «Шансоне года» я спел, он мне песню Высоцкого с таким же названием показал. Я: «Это разное». Очень сложно такую песню родить, Дима, — должна быть идея.
«Я очень много поэзии читаю — Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Бродского, которого обожаю...»
— Многие артисты, твои коллеги, вообще ничего не читают и чувствуют себя отлично. Ты книжки вообще читаешь?
— А как же! Недавно «День опричника» Сорокина прочел, сейчас Льва Гумилева «Древняя Русь и Великая степь» читаю — о наших славянских народах... Главные книги я, безусловно, прочитал, но вот за «Мастера и Маргариту» снова взялся — когда фильм посмотрел. Какие-то вещи, ранее упущенные, для меня заново открываются, — может, что-то раньше отвлекало, а когда читаешь, отвлекать ничего не должно — мозг ведь тоже на творчество работает. Я очень много поэзии читаю — пошел недавно в магазин и все, что видел, скупил: Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Бродского, которого обожаю, — даже в Венецию, на его могилу, ездил. Такой дядька серьезный у нас был!
— Ну и кто же, на твой взгляд, поэт номер один в России — за все века?
— Ну, если Пушкина не брать...
— ...а чего же не брать?
— Потому что Пушкин не поэт — Пушкин наше все! Я всего Александра Сергеевича прочел... Не знаю, каким Божьим даром Господь его наделил и почему так мало времени на Земле дал... Он Абсолют, как воздух (улыбается), а из поэтов кого бы я выделил... Маяковский силен, Пастернак, Бродский, Есенин... Сравнивать их невозможно, они все разные — это как реки, как океаны!
— У тебя очень фактурная внешность, и мне кажется, кинорежиссеры должны в очереди стоять, чтобы тебя снять. Предложений от них никогда не было?
— Было один раз, но я на гастролях — без сцены уже жить не могу. Это моя естественная среда обитания, ты же знаешь: я растворяюсь — только начало концерта и конец помню, все. У меня выступления и по 20 минут, и по два часа, и по семь часов были: это мой способ существования — если не буду петь, я, Дим, умру. Я своим голосом пою... Безусловно, стал лучше петь, чем лет 20 назад, понял, что такое песня...
— Что-то открылось, правда?
— Да, но главное все же мозги, голова, и на то, чтобы это понять, у меня уйма времени ушла. Очень много спорт отнял — дыхание, например. В спорте же по-другому дышать надо, и я по-другому дышать научился, иначе анализировать, мыслить. Эта перестройка, как в стране 20 лет длилась, так и у меня.
— Ну, в стране еще продолжается...
— Не, этим ребятам нужно как-то...
— ...заканчивать?
— Осознать, что жить необходимо так, чтобы в историю войти. Горбачев, к примеру, вошел: он мир жить по-другому заставил, а сегодня в мире очень мало сильных политиков. Тогда Коль был...
— ...Тэтчер, Рейган — тяжеловесы...
— ...а сегодня кто?
— Мелковаты фигуры...
— Им кажется, что, наоборот, Дим, ты знаешь? Вот и тем, кто сейчас, типа, звезды, кажется: «Здорово поем, и песни у нас самые лучшие!», но пройдет время — опять будем Высоцкого слушать, Синатру. У всех этот шанс — остаться в истории — есть, и чтобы им воспользоваться, человек должен по космосу жить. Безусловно, у политиков карма нешуточная: страной управлять — это ого-го! Тут заводом руководить — с ума сойдешь, но шанс в историю войти, повторяю, у них есть.
— Тебе скоро 55 лет — верится?
— Знаешь, самые тяжелые и длинные дни накануне 50-летия у меня были, с 1 по 8 августа — они длились вечность, вся жизнь перед глазами прошла!
— А почему так?
— (Пожимает плечами). Во-первых, брата вспоминаю, каждый год в этот день пою. Понимаю: если не буду петь, мне хуже будет, а пока пою, я живу, и вот эти дни перед юбилеем так долго тянулись, а потом раз — и как-то я это пережил, и в душе ощущение появилось, что мне снова 35, я в бой готов, и никому меня не сломать. По крайней мере, ломать никому не советую...
«Женщинам я всегда говорю: «Вас, красивых, много, а нас, талантливых, мало»
— Ты постоянно в круговерти, а сколько спишь?
— Восемь часов в сутки — всегда. У меня везде цифра 8: родился 8 числа 8 месяца 62-го года, и если дома недоспал, потом посплю — в самолете, в поезде...
— Ты, тем не менее, ощущаешь, что на износ работаешь? Это же не просто вышел и рот под фонограмму открыл...
— Два-три раза в году у меня перерывы бывают: летом я на юг уезжаю, зимой — в горы, и две недели меня никто не может найти. Только жена в курсе, где я.
— Сколько ты проживешь, знаешь?
— Догадываюсь.
— ???
— 88 (улыбается). Или 62.
— Нет, уж лучше 88...
— Я тоже так думаю, но не я же это решаю...
— Многие артисты прошли испытание алкоголем — ты этот «тест» тоже сдавал?
— Иногда и сейчас сдаю, но не потому, что без этого не могу, — это как допинг. Я только коньяк пью — все знают. Три месяца могу не пить, а потом во время концерта 100-150 граммов себе позволить — мне это необходимо, потому что...
— ...себя так заводишь...
— Да. Наркотики не употребляю, вообще никаких, поэтому мне себя как-то в определенное состояние нужно ввести. Очень тяжелый у меня материал, драматический: ты же мои песни слышал, и едва ли не каждый день их повторять надо. Иногда перебираю чуть-чуть, мне потом плохо, и три месяца опять ничего потом не употребляю.
— Стол ты когда-нибудь вел, тамадой был?
— Конечно!
— А любимый тост у тебя есть?
— Тост? (Смеется). Наверное, нет, не мой это конек — тосты произносить, но женщинам я всегда говорю: «Вас, красивых, много, а нас, талантливых, мало. Берегите нас, пора уже нас в Красную книгу вносить». Это мое любимое высказывание, и девчонкам оно нравится.
«Чего мы друг с другом на разных передачах воюем? У них, видите ли, рейтинг, а у нас, Дима, жизнь!»
— Когда напротив меня сидит человек, который в состоянии не только написать песню, но и спеть, я его прошу обычно что-нибудь экспромтом исполнить, к тому же под фонограмму ты никогда не поешь...
— Я хочу, чтобы все люди понимали: настоящее — это когда рождается, и хватит нам уже в придуманную любовь играть! Всем говорю — нам, славянам, да и неславянам тоже: ребят, хоро-о-ош, давайте уже создавать! Политики пусть своим делом занимаются, архитекторы пусть города строят, а где кинорежиссеры, почему такое плохое кино снимается? Ужас, дурдом! Музыканты еще стараются как-то, а телевидению — чуть подобрее бы материал надо показывать — очень много чернухи. Мы где-то между добром и злом балансируем, но мы же всегда своих врагов прощали. Чего мы друг с другом на разных передачах воюем? У них, видите ли, рейтинг, а у нас, Дима, жизнь! Журналисты разную дребедень пишут, но о наших судьбах, о наших близких не думают.
Друзья, давайте жить по-другому немножко! Мы к черте подошли, многое уже прошли. Не надо нам весь мир удивлять, надо самим удивляться — что мы что-то можем! Китай же вот делает — тихо и медленно, я из Европы приехал: то же самое — делают люди. Не так уж много времени у нас осталось, и, думаю, если лет за 20 не справимся — все, Дим, дальше пропасть, поэтому все понять должны, что мы обязаны начать созидать, творить — в любой среде, и надо правильно по телевизору говорить — не гавкать, не искать виноватых, а показывать, кто у нас самый талантливый. Нет? Ну давайте тогда, как цари, заморских гостей приглашать: не умеем дороги строить — пусть они за дело возьмутся. Мы у них чему-то научимся, они у нас — время такое.
Мир требует перемен. Раньше были политические перемены, в результате которых мы к свободе пришли, а теперь должны быть эстетические: красивая одежда, красивые люди, красивые города! Ну а потом новые задачи у общества появятся — я в этом уверен: рождаемость, питание...
— ...экология...
— ...да, а сегодня вот такие задачи, Дим, и надо их выполнить.
Ну а теперь — песня... (Поет):
Разорви мое сердце на тысячи
маленьких бабочек,
Ты увидишь их крылышки:
красные, белые, синие...
Вместо глаз у них светятся
черные камушки,
Все они сплетены одной паутиною.
Загляни в мою душу —
она из зеркального озера,
Там красивые рыбки:
красные, белые, синие...
Я тебя попрошу: относись ко мне
посерьезнее,
Мы с тобой сплетены одной
паутиною.
Мы все сплетены, Дим, одной паутиной!