Если так красивы женихи и невесты, откуда берутся отвратительные мужья и жены?

Виталий КОРОТИЧ

Часто вспоминаю, как в последние годы советской власти, когда цензура вроде бы ослабела и партия расползалась, как мокрая бумага, мои киевские и московские приятели наперебой рассказывали о замечательных своих замыслах, убитых властью, и о том, как и что они написали бы, если бы не такая-растакая большевистская цензура.

О том, что цензуры больше нет, я по служебному положению узнал одним из первых — журнальную верстку уже не надо было посылать цензорам для того, чтобы те ее пришлепнули фиолетовой печатью, разрешавшей выпуск номера в свет. Тут же я уселся к телефону и начал названивать приятелям, причем начал с тех, кто жаловался особенно слезно. «Тащите, — призвал я, — приносите самое заветное, то, что злые сатрапы не давали публиковать!».

Мои недавние собеседники хмыкали, откашливались, и постепенно выяснилось, что ни у кого из них в столах ничего «этакого» не имеется. В общем, разговоры вскорости поутихли, и, насколько знаю, до сих пор из письменных столов велеречивой нашей писательской братии не вывалилось ничего, соизмеримого с уровнем ее многократно изложенных в речах и письменных декларациях замыслов и творческих переживаний. Как формулировали древние: «Гора родила мышь». Впрочем, гора быстро выветрившихся словес не родила, как вы знаете, даже книжных мышат...

Это очень серьезно, и тема уходит за пределы литературы. Послесоветский украинский театр и национальная кинопродукция, судя по всему, тоже не вошли в немедленный период расцвета, который так долго тормозили большевики. От устно пересказывавшихся замыслов до конкретных страниц, спектаклей и фильмов дистанция оказалась огромного размера, который еще не преодолен. Перестали жаловаться на проклятое прошлое ученые, конструкторы и еще многие из тех, кто также освоил в недавнем прошлом искусство политического объяснения творческих и жизненных не­удач.

Времена меняются, и все меньше желающих слушать жалобы с наскучившей прежней аргументацией. В массовой газете я прочел интервью одной эстрадной звезды: «Не понимаю, когда мужчина сидит на завалинке, пишет стихи и говорит, что он непризнанный гений. Если у тебя нет денег, не надо искать никаких оправданий и говорить, что мир жесток. Нужно идти и работать — на двух работах, на трех...». Впрочем, тут же, попутно, нарастает другой, очень важный, вопрос — о качестве осуществления замыслов.

В книге известного украинского критика я прочел ругательную статью о режиссере Романе Виктюке — критику не нравятся новые работы бывшего львовянина. В той же книге помещена статья о великом Сергее Параджанове, которого критик считает образцом творца, полного ярких замыслов. Но тут-то и скрыт парадокс. Виктюк, прошедший все слои цензурных запретов и выкарабкавшийся из-под них, в послесоветские годы получил шанс реализовать свои замыслы — одни он воплотил лучше, а другие — хуже. Параджанов оказался, к сожалению, на уровне замыслов в основном невоплощенных, и его гениальные «Тiнi забутих предкiв» остались прологом к несостоявшейся великой судьбе. Он оставил после себя странички неснятых сценариев, проекты режиссерских прозрений, но гигантское расстояние между замыслом и воплощением будет вечно напоминать о его творческой трагедии — не только о том, что он сделал, но и о том, чего сделать не дали.

Об этом и речь. О расстоянии между замыслом, замечательными намерениями и тем, как они воплощались. На бытовом уровне это можно свести к вечной загадке: если так красивы женихи и невесты, откуда берутся отвратительные мужья и жены? Но это, кажется, уже другая история, хотя и она — о дистанции между замыслом и воплощением...