Лев ЛЕЩЕНКО: «Жена открывает, но в квартиру не пускает: «Секундочку подожди». Чемодан выносит: «Это шмотки твои. Тебя три дня не было, мне все известно». Я так обрадовался: «Спасибо тебе, какая ты женщина мудрая!». Чемодан взял и ушел»

(Продолжение. Начало в № 44)

«Слава, — сказал я Добрынину, — ты интеллигентный человек, но «Не сыпь мне соль на рану, не говори навзрыд» я не могу спеть»

— Песню вашего друга Вячеслава Добрынина «Не сыпь мне соль на рану» вы все-таки петь не решились. Почему? — хит же убойный...

— Вообще, со Славой что-то непонятное происходит... Недавно по телевидению в программе «Гордон Кихот» о шансоне говорили, но я убежден, что самое главное сказано не было. Вроде бы жанр хороший, да? — но никто же шансону своих детей не учит: все их в консерваторию ведут, блатняк никто не прививает.

— Он и сам привьется...

— Вот именно. Все человека хотят воспитать, поэтому я Славе все время говорю: «Вот ты МГУ по истории ис­кусств окончил, в аспирантуру потом по­ступил...».

— Да?

— Ой, он потрясающий просто энциклопедист, всю музыку знает: и классическую, и эстрадную, — и литературу, и спорт...

— ...но песня «Не сыпь мне соль на рану» хитовая...

---

---

— Сумасшедше хитовая, од­нако от странной фразы «Не сыпь мне соль на рану, не говори навзрыд» я никак отвязаться не мог, «какой взрыд?» — думал, то есть какие-то аргументы привел. «Слава, — сказал, — ты умный интеллигентный человек, но я не могу это спеть, понимаешь?» — он в результате ее сам напел, и песня хитом стала. Я не жалею. Потому что все равно не мое, хотя сейчас уже, спустя время, понимаю: это можно было через иронию какую-то сделать...

— Все равно вы в этом, по-моему, ор­ганичны не были бы...

— Думаю, да — вот что-то меня сдерживало.

— Лев Валерьянович, а что, на ваш взгляд, для певца, вообще для эстрадного исполнителя, главное — голос, тембр, репертуар или что-то другое?

— Конечно, симбиоз или какое-то сочетание многих талантов должно быть, но на первое место я бы все-таки тембр и человеческое обаяние поставил.

— Харизму?

— Ну вот смотрите: Марк Бернес — мало того что невероятный и обаятельный актер был, у него и тембр потрясающий. (Напевает): «Темная ночь...». Бернесовский тембр завораживал, функцию режиссера какого-то выполнял, который вот эту драматургию поставил, да? (Напевает): «И у детской кроватки тайком...». Многие ведь эту песню пели и сейчас петь пытаются...

— ...но тут, внутри, ничего не происходит...

— В отличие от Бернеса точного попадания не было, а как «Я работаю волшебником» он пел! Вот спрашивается, для эстрады голос человеку нужен? Наверное, да, в каком-то диапазоне, но не это главное, а окраска необыкновенная. Наше поколение на тембрах, на узнаваемости выросло: Валентина Толкунова...

— ...Георг Отс, Юрий Гуляев...

---

---

— ...Иосиф Кобзон, Муслим Магомаев, Алла Пугачева, Эдита Пьеха, Ирина Аллегрова...

— ...все разные...

— Все, и сейчас ничего против современной эстрады я не имею, но при всем том, что я музыкант, понять, кто из «Фабрики звезд» поет, не получается. По песням еще их различить получается, а по голосу...

— А вам не кажется, что на современной эстраде вообще засилье бездарности? Сегодня на деньги отца, мужа или любовника, во всяком случае, попытаться звездой стать можно — как профессионала высочайшего класса это вас не коробит?

— Очень коробит, но при этом считаю, что пробиваются, в конце концов, все-таки талантливые, а все, кто за деньги, — они, как пена: одну-две песни спели — и все, с дис­танции сходят.

«Болезнь простить можно, а вот распущенность — ни в коем случае, и интимную жизнь свою достоянием общества делать нельзя»

— Когда вы видите засилье на сцене людей нетрадиционной сексуальной ориентации, вас, стопроцентного мужика, это не задевает?

— Ну, сказать, что я стопроцентный, труд­но (смеется)...

— Нет, как раз очень легко...

---

---

— Как человек толерантный принять это я могу, как человек демократичный, наверное, что-то понять, могу, да? — но поскольку во мне еще и человек консер­вативный сидит, категорически против того, чтобы это афишировалось и как не­что сверхъес­тественное, свойст­венное людям талантливым преподносилось... Простите, может, я чего-то не знаю, но, насколько мне известно, ни Пастернак, ни Прокофьев, ни Набоков, такую серьезную вещь, как «Лолита», написавший, — никто из великих! — этим не занимались.

Знаете, болезнь простить можно, а вот распущенность — ни в коем случае, и главное — интимную жизнь свою достоянием общества делать нельзя. Вот письмо, которое я читаю, любым может быть, да? — между любящими людьми разговор о чем угодно вестись может, а сам ты от полноты чувств, в порыве страсти хоть на шкаф куда-то забираться можешь, но это личное, и демонстрировать его обществу не стоит, такие откровения слышать, когда рядом со мной моя семья сидит, — отец, мать, ребенок, жена, сестра — я не хочу... Ну нельзя — при сестре я стесняюсь...

В доме у нас матом никогда не ругались, откровенно о сексе, о контрацептивах не говорили — стыдно было. Понятно, что все это существует, но зачем же его на публику выносить? — поэтому досадно мне тех видеть, кто публику своими сексуальными предпочтениями эпатируют и на таком хлипком основании что-то строить пытаются, — это зарабатывание денег чистой воды. К примеру, человек, консерваторию окончивший, — я к той теме вновь возвращаюсь, шансон поет и говорит: «Я дирижировать, аранжировать могу». Ну, деньги зарабатываешь — «да» скажи, но не говори, что это твое, что тебе это нравится, что от этого ты кайфуешь, торчишь и вот оно — самое главное, понимаете? Люди зарабатывают, как умеют, — отсюда этот эпатаж.

Понятно, что клубничка всегда интерес подогревает: а что там за дверью делается?..

— ...и искушение в замочную скважину заглянуть велико...

— Ну, кому интересно, допустим, о программе «Спокойной ночи, малыши», которую Оксана Федорова с присущей ей эстетикой ведет, судачить? — другое дело, когда на другой канал переключаешься, а там Ксения Собчак что-нибудь не­фор­мальное выдает.

— Собчак вам не нравится?

— Нравится — как творческий человек. Она популярность и деньги зарабатывает — даже если в этом признаться себе не может.

Она могла бы программу «Мировая музыка» или «Мировой кинематограф» вести. А может, «Мировая эстетика» или, не знаю, фэшн — 100 процентов!

— Ну а папа ее в гробу не переворачивается, как вы считаете?

---

---

— Нет, он, вы знаете, очень умным был человеком. Мама же не переворачивается нигде — она же это принимает.

— Маме нравится...

— Я бы, например, своей дочке сказал: «Слушай, ну фильтруй немножко, нормы до конца не отбрасывай. Все-таки ты женщина красивая... Я, слава богу, что такое красивые женщины, знаю — и поверьте, никогда в жизни на человека, который перед всеми обнажается, не поведусь. Зачем? С таким же успехом услугами каких-нибудь женщин легкого поведения можно воспользоваться.

«В интернете появилось, что Алла Борисовна того, того, того вычеркнула, но и меня, и Иосифа, и Муслима вычеркнуть она уже не может»

— Много лет на советской, а затем на российской эстраде клан Аллы Борисовны Пугачевой существует — плохо это или хорошо и какие у вас в связи с этим личные впечатления? Спрашиваю, потому что знаю: Алла Борисовна вас на запись программы «Песня года» не допускала, и вы сильно обиде­лись...

— Ну, допустить или не допустить меня Алла Борисовна не могла, потому что выбор всегда я делал, а что касается случая, когда она программу «Песня года» готовила... Понимаете, к этому по-философски я отношусь — во-первых, это не программа «Песня года» в том формате...

— ...который публике в советское время полюбился...

---

---

— Да, это частная лавочка была, которую за собой, так сказать, Игорь Яковлевич Крутой закрепил — очень хороший композитор, прелестный организатор и мой товарищ, мой друг, но для раскрутки нового формата, конечно, какой-то легкий скандальчик нужен был, поэтому Пугачева Музой этого фестиваля стала. Алла все время на грани позитив — негатив балансирует, но негатив всегда побеждает, что там говорить... Подчеркиваю: это частная программа, где Игорь автором выступает, а Алла — наемный работник, который ее ведет и как Муза фестиваля какие-то коррективы вносить может.

— Вас эта Муза не раздражает?

— Вы знаете, я — еще раз повторю! — человек толерантный и самодостаточный: абсолютно, вдобавок каждый свою жизнь проживает. Она мне ничего плохого не сделала, а я ей — очень много хорошего. На «Золотом Орфее» ее опекал, где гостем был, а она конкурсанткой, как гость фестиваля, уже лауреат, в Сопот с ней ездил, где «Все могут короли» она пела, мы друзьями были...

— Вы же и пели с ней ког­да-то...

— Первый дуэт у меня с Аллой был — «Я вас люблю уже давно, а вы не знаете...».

— Она еще неизвестной певицей в то время была, а ваше имя уже гремело...

---

---

— Ну да, да, да! Алла всегда говорила: «Ой, ты мне как талисман — появился, и я...», поэтому пусть так, как находит нужным, считает, другое дело, если она публично обо мне что-то наговорила... Это же в интернете появилось, что Алла Борисовна того, того, того вычеркнула, но вычеркнуть нас она не может, потому что у нас своя биография есть.

— Да, из истории советской песни вы­черкнуть вас уже нельзя...

— И меня, и Иосифа Кобзона, и Муслима Магомаева, и многих, и многих, но если я свою авторскую программу делать буду и, скажем, Аллу и кого-то из ее сподвижников не позову, это же не значит, что я их вычеркнул, поэтому относиться к таким вещам философски надо. Причем в том году мне участвовать предлагали, но я сказал: «Мне это неинтересно, эту песню я петь не хочу» — вот и все.

«Для Пугачевой Музом Кузьмин в свое время был, затем Киркоров, сейчас Галкин, но я не думаю, что их союз на каком-то сексе замешан»

— Когда Алла Борисовна в обществе сначала с Киркоровым, а сейчас с Галкиным появляется, вас, человека старой формации, это не коробит?

— Я вот думаю: «Почему мужчины многое себе позволяют?». Сейчас же вообще такая тенденция: седина в голову, бес в ребро.

— А женщина почему не может, да?

---

---

— Вы видите, сколько взрослых мужчин своих жен оставляют, на молодых женятся, вообще другую, не свою жизнь, проживают. Алле тоже нужно... Ну, если мужику Муза нужна, то женщине...

— ...Муз...

— Для нее Музом Кузьмин в свое время был, затем Киркоров, до Филиппа еще...

— ...Челобанов...

— Сейчас Максим Галкин, так сказать, фигурирует — по­нимаете? Ну, я не думаю, что их союз на каком-то сексе замешан, — скорее, это душевный и эмоциональный альянс художников, которые друг за друга держатся, друг друга подпитывают. Я не ханжа, и поэтому... Мне это не­понятно, но если ей нравится, почему нет? Ради бога.

— Много лет вы в Российской академии музыки имени Гнесиных преподаете, у вас известных учениц (почему-то не учеников, а именно учениц!) немало — Марина Хлебникова, Катя Лель, Лада Дэнс, Варвара... Признайтесь, девушки, когда у вас занимались, глазки вам стро­или?

— Вы знаете, в своих учеников по-хорошему я влюбляюсь — ну, мужика полюбить не могу...

— ...и не надо...

---

---

— ...а женщин — сколько угодно, поэтому у меня ученицы, а не ученики. Мне, например, Марина Хлебникова очень нравится, хотя после третьего курса, когда в Гнесинку преподавать Саша Градский пришел и ее к себе взял, я с ней расстался. У меня перебор учеников был, но Марина на меня обиделась, потому что я как бы пространство свое немножко сузил, а как здорово Оля Арефьева работала! Потрясающая исполнительница! — художник, музыкант, пианист, автор стихов, музыки, она мое воображение будоражила. Катя Лель за мной просто по пятам ходила: «Ну возьмите...». Я видел: способная девочка — музыку, стихи пишет, играет прилично, тембр какой-то у нее есть...

— ...а вы добрый...

— Не то слово: «Ну, давай...» — сказал. Лена Тутанова (теперь она Варвара) просто у меня на подпевках работала — как и другие замечательные девочки: одна в Авст­ралии сейчас поет, другая — в Америке, причем обе на хорошем счету. Я в этой атмосфере какой-то для себя интерес находить пытался — не мужской, поверьте, а что-то такое гипотетическое... Как Александр Сергеевич писал: «Ты рождена вос­пламенять воображение поэтов». Я не поэт — только в душе, может, но...

«Я еще в номере ее внимание обратил: у нее вещи все заграничные — и подумал: «Не иначе как шпионка»

— Уже много лет вы собой воплощение женской мечты о надежном мужском плече олицетворяете...

— (Смеется). Это миф, который окружение создает.

— Между тем ваша жена Ирина, с которой вы уже столько лет живете, в браке до сих пор счастлива?

— С Ириной Павловной я более 40 лет прожил, а счастлива ли она? — об этом у нее спросить надо. Я, например, считаю, что мы достаточно мудро, интеллигентно и очень нежно друг с другом сочетаемся, — это самое главное. Да, какие-то сцепления невероятные, когда поругаться можем, у нас бывают, разночтения и разные взгляды на какие-то вещи по жизни тоже, но в серьезных аспектах мы всегда едины.

— Вы же в лифте познакомились?

— Нет (улыбается), это придуманная история — может, и мною тоже. Мы с приятелем, Фима Зуперман такой был, на гастроли в Сочи поехали — отдохнем, дескать, думали, ну и немножко поработаем. Он директором Валеры Ободзинского в свое время был, потом от него ушел и со мной сотрудничать хотел. Фима сказал: «С двумя очаровательными девочками познакомился — в общем, вечером ужинать с ними идем». Он за взрослой приударить решил. «Но у нее подруга есть, — сообщил, — со­всем молодая», и я в гостиничном лифте поднимаюсь, и тут они обе входят. Фима: «О! Привет» — и мне кивнул: «Вот эта». Я вижу, девушка с пляжа, совершенно не крашенная, без претензий одетая, стоит: косичка какая-то, джинсики, маечка, но что-то в ней привлекло.

— Зацепила чем-то?

---

---

— Что-то неведомое в ней было, и вот вечером с ними ужинать я пошел, а меня бурно все принимают — это 76-й год, уже после «Соловьиной рощи», «Дня Победы»...

— Расцвет!

— Ну, Дима Билан...

— ...практически...

— (Смеется). И вот я иду, а мне отовсюду: «О! Кто к нам пришел!». Она на это иронично так смотрит: что за ажиотаж, мол? «Ну, я тут местный мафиози», — шепнул.

— А девушка не в курсе была?

— Кто я, не знала. В конце 71-го, когда только «Белую березу» я спел, еще даже песни «Не плачь, девчонка» не было, она в Будапешт учиться по обмену уехала, и в 76-м, когда уже на пятый курс перешла, на каникулы прилетела. В Союзе за время учебы два или три раза всего была, но в Венгрии советское телевидение не транслировали, и она только Муслима и Иосифа помнила и понятия не имела, что за эти четыре года Лев Лещенко появился, который определенную позицию занял.

— Роман стремительно начался?

— Да, все неожиданно произошло. Мы познакомились, поужинали, на следующий день встретились и вечер с ней провели, а потом Ирина сказала: «Я в Москву уезжаю». — «Что случилось?» — спросил я и услышал: «Мне за границу лететь надо». Ну а я еще в номере ее внимание обратил: у нее вещи все заграничные — и подумал: «Не иначе как шпионка. Что за чудо такое? Может, меня пасут?».

— А то и вербуют... То есть мафиози — с одной стороны, шпионка — с другой...

— В ванную ее руки помыть зашел, а у самого одна мысль: «Что-то советское долж­но же быть?». Нет, все не наше, сигареты какие-то американские... «Что-то тут не так, — подумал, — ерунда какая-то». В общем, Ирина объявила: «Мне за границу лететь нужно». Я удивился: «А что там?». — «Да так, дела...» — отмахнулась.

Она уезжает, и я понимаю, что что-то очень серьезное потерял, — билет беру, в аэропорт мчусь и следом в Москву вылетаю. Выясняется, что ее родители за рубежом работают, поэтому она у приятельницы живет, — я к ним на постой попросился и на три дня поселился.

— Как поселился? Вы же женаты были...

---

---

— Да, но не домой направился, а в квартире ее приятельницы остался. Вечером туда друг этой взрослой женщины приехал... Тогда (это же 100 лет назад происходило) в Узбекистане не президент был, а председатель Президиума Верховного Совета Узбекской ССР (фамилию называть не буду), и мы по-черному три дня гуляли. Я машину свою (она на стоянке была) сразу забрал — и мы по ресторанам поехали. Вожу их, у нас такой бурный роман начинается и все, все, все, а потом она в Будапешт учиться улетает, мне номер телефона оставив. Я ей звоню — дозвониться не могу, через день домой приезжаю, дверь моя жена, певица Алла Абдалова, открывает, но в квартиру не пускает: «Секундочку подожди. Можно?». — «Да», — отвечаю, а сам думаю: «Ну, что там такое?». Она чемодан выносит: «Это, — говорит, — шмотки твои. Тебя три дня не было, мне все известно», а кто-то ей доложил, что я в Москве уже, и она все поняла. Я так обрадовался, что никаких объяс­нений не нужно... «Алла, — сказал, — спасибо тебе, какая ты женщина мудрая!».

— Мудрая, да...

— Чемодан взял и ушел.

— Квартиру оставили...

— Потом, через полгода, она меня вернуться домой просто жить умолила: «Мне тяжело, я одинока» и прочее, прочее... О каких-то отношениях речи не было — я переехал, где-то месяц прожил. Ну, невозможно, знаете, под одной крышей находиться, когда с человеком не общаешься, и я к родителям съехал. Они мне одну комнату освободили, там в течение полугода или года я на диванчике спал... Вечером на кухню приходил, в Будапешт звонил: «Hogy vagy? Mi ujsag?», то есть: «Как дела? Что нового?», и затем: «Девушку из такого-то номера позовите». Она в общежитии жила...

«Свадьбу отпраздновали, спать легли, а в шесть утра вдруг стук в окно. 12-й этаж, что такое? Занавеску отдергиваю — мужчина стоит...»

— Не знаю, насколько это правда, но говорят, что, когда в Будапешт вы каждый вечер звонили, за месяц на 13 тысяч рублей наговорили...

— Да, это правда.

— «Волга» тогда сколько стоила?

---

---

— Около 10 тысяч. В общем, да, где-то 13 с половиной тысяч набежало, и когда счет пришел, матушка моя озверела. «Слушай, — воскликнула, — как это может быть?!», а я каждый вечер звонил, ну иногда через день, причем покоя Ирине не давал. Она никуда пойти не могла: ни на дискотеку, ни еще куда-то, — потому что знала: в 11 часов вечера связь будет. Для меня это час ночи был, а я после работы приходил, на кухне закрывался (показывает, как номер набирает и трубку к уху подносит) и бомбил.

— Кто-то из ваших коллег мне рассказывал, что после первой брачной ночи в шесть утра не­званый гость к вам явился... Очередной миф?

— Нет, это забавная история из серии «нарочно не придумаешь». Я кооперативную квартиру построил, и мы на Ленинских горах поселились. Путем ухищрений всевозможных: папу прописал, что-то еще придумал... Короче, свадьбу я у нас дома справлял, мои и Ирины родители были, никого больше, вечером мы спать легли, а в шесть утра вдруг стук в окно. 12-й этаж... «Что такое? — думаю. — Не померещилось ли?». Занавеску отдергиваю — мужчина стоит: в рубашке, на руке у него пиджак — дело летом было. Я ничего сообразить не могу, но вижу, что он один, не какой-то там зло­умышленник. Открываю, а Ира с головой накрылась... Я: «Секундочку, вы кто?». — «Я Анд­рей, приятель вашей соседки Марины, — отвечает. — Лев Валерьянович, не­ожиданно муж приехал: можно я через вашу квартиру пройду?». — «Мне неловко, — говорю, — что соседка моя мужа обманывает, а я этому потворствую. Ну ладно, проходите, но это в первый и последний раз».

Я даже помню, как его звали... Мы с Ирой посмеялись, туда-сюда, неделя проходит, я с гастролей возвращаюсь и утром: пум, пум, пум! Открываю — уже два человека стоят.

— Да вы что!

— «Ребята, — говорю, — я вас запускаю, но...

— ...совесть имейте...

---

---

— ...имейте в виду», а там от балкона Марины до окна подъезда метр всего, но 12-й этаж.... «Доску положите или еще как-то выкручивайтесь — больше я вас не пущу».

— От Марины уже два воздыхателя шли?

— Да, но, может, они у нее просто бухали...

— Так Марина — молодец!

---

---

— Еще бы! Красивая была девочка — потом в Швецию уехала. Просто она замужем за дипломатом была — дом этот мидовский! — а муж все время уезжал куда-то.

— Страшное дело!..

— Знаете, как в том анекдот­­е, когда муж домой звонит, а трубку какой-то незнакомый мужик поднимает. «А что ты там делаешь?» — спрашивает. Тот хмыкнул: «Да вот я с женой...». — «А если муж придет?». — «Да я и мужа тоже», — отвечает. Муж: «А вот и не придет» (смеется).

«Я по жизни двулюб»

— Спустя столько лет благополучного брака сформулировать, что нужно, чтобы счастливую семью сохранить, вы можете?

— Поменьше дома бывать — это, конечно, шутка, но доля правды в ней есть. Дело в том, что постоянная разлука чувства как-то освежает, хотя в известном романсе Глинки такая фраза есть: «Разлука уносит любовь!» — понимаете?

— Уносит все-таки?

— Я думаю, нет. Если человек с другим какими-то незримыми тесными нитями свя­зан, если по-настоящему любит, он скучать будет, о любимой все время думать. Каждый очередной приезд — это новые ощущения, новые возможности.

— По жизни вы однолюб?

---

---

— Нет, двулюб: у меня первая жена была (сказать, что ее не любил, не могу) и вто­рая, а вообще, как можно говорить, однолюб или нет. Знаете, у Улиц­кой в романе «Искрен­не ваш Шурик» главный герой Шурик говорит: «Я полигамный моногамец» — понимаете? (Смеется). Не думаю, что я полигамный моногамец, во всяком случае, как-то меня на сторону особенно не тянуло.

— Но это лучше, чем моногамный полигамец, прав­да?

— Лучше, да-да-да! (Смеется). Я, в общем, жизнь с женой прожил, но у меня же до этого большой горячий опыт, так сказать, был. С первой супругой я не очень хорошо жил, а потом у меня пространство до женитьбы и между женитьбами было, и я достаточно нагулялся...

— ...и насмотрелся...

— Да и в целом только об одном всег­да мечтал, особенно в первые годы нашего с Ирой брака — каждую свободную минуту домой приехать.

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter