Советник президента Украины Михаил РАДУЦКИЙ: «Один из людей, которые на меня сейчас льют грязь, — тот, кого я дважды с того света вернул»

(Продолжение. Начало в № 38, 39)

«Если едем куда-то на рыбалку, со мной люди отказываются ночевать в одной палатке или номере, потому что телефон звонит постоянно»

— За эти годы только ленивый не потоптался по и. о. министра Ульяне Супрун, но она продолжает оставаться исполняющей обязанности министра. Что ты о ней думаешь?

— Это человек с яйцами в хорошем смыс­ле этого слова. Она оказалась в отличие от Квиташвили человеком, который видит цель и не видит препятствий. Ей надо отдать должное: закон о фингарантиях Квиташвили не смог пробить через Верховную Раду, а она смогла. А этот закон — основной для трансформации медицины. Я никогда в жизни не позволю себе сказать о человеке чего-то незаслуженно. При всяких личностных отношениях нельзя говорить...

— А отношения сложные?

— Ну... Я считал, что нет.

— А она считала иначе (смеются).

— Клиника «Борис» первая из частных клиник поддержала медицинскую реформу. Мы первые среди частных клиник начали подписывать декларации с пациентами.

— Почему ты пригрозил тюрьмой Супрун?

---

---

— Я не грозил. Так же, как и Супрун не называла меня расистом, — это журналисты выхватили из контекста. Аудит, о котором я говорил, — это аудит материально-технической базы. Еще раз говорю: у Супрун есть какие-то системные недоработки, и мы их видим. Есть положительные вещи — мы их ценим и благодарны за это. Есть вещи, которые нам непонятны. Мне непонятно, почему, если мы должны были летом 2019 года запустить пилот по вторичной помощи, мы его відтермінували. Потому что деньги со вторички ушли на первичку (там недосчитались). О чем это говорит? Что не был проведен аудит материально-технической базы и не смогли правильно посчитать, сколько нужно денег...

— То есть Супрун — это не полный отстой?

— Однозначно! Я и про экс-министра здравоохранения Раису Богатыреву не могу сказать, что она полный отстой.

— Неполный (смеется). Есть транснациональные структуры, которые и руководят миром. Речь о военно-промышленном комплексе и фармацевтических компаниях...

— Мы сейчас о рептилоидах, чтобы я понимал? (Улыбается).

— Насколько сильна в Украине фармацевтическая мафия?

— Хороший вопрос. Давай сначала о том, в чем фармпромышленность сильна вбелую. Украинская фарма дает два с половиной процента ВВП. Эти компании заслуживают внимательного отношения государства? Это 145 заводов в Украине, которые сертифицированы и работают по стандартам GDP (вероятно, речь идет о стандартах GMP. — «ГОРДОН»). Это самый жесткий стандарт в фармпромышленности.

— И на них работает много людей...

— На этих заводах работают люди с абсолютно белой зарплатой от 15 тысяч гривен в месяц.

— Бюджетообразующие предприятия.

— Да. Они могут давать не два с половиной процента ВВП, а семь процентов, если будут созданы равные условия для всех. Мафией их назвать очень сложно. Мафия — это те люди, которые стоят между государством и фармпроизводителями...

— Есть и такие?

— Есть, конечно! Это не только украинская, это общемировая беда. Это бешеный рынок. В Америке фарма занимает третье место по обороту денег после оружия и наркотиков. Есть некоторые известные личности, которые напрямую или опосредованно владеют 26 процентами мировой фармы. Мы понимаем, с кем собираемся бороться? (Улыбается).

— Мы даже знаем, что это за личности, но на них не переходим (смеются).

— Что сегодня просит украинская фарма? Не преференций. Они просят принять такие же законодательные инициативы, как в Европейском союзе. Это даст им возможность выйти еще и на европейские рынки. Ты спрашивал, где взять бюджет на медицину. Здесь! Это мощнейшие заводы.

— Знаешь, что я хочу? Не привозить лекарства из-за границы, как сейчас это делаю...

— А получать качественные здесь.

— Да. А я получаю большое количество подделок...

— И, заметь, это не украинские препараты.

— Но я-то покупаю их здесь.

— Я имею в виду, что их производят не в Украине, а, например, в Индии.

— Мне рассказывали, что когда при­ехали проверять заводы в Индии...

— А этих заводов не существует, да?

— Не нашли заводов!

— Это, кстати, представители СБУ ездили и не нашли заводов.

— При Януковиче, между прочим. А нашли людей в чистом поле, которые сидят и что-то бодяжат...

— (Проверяет телефон).

— Не президент пишет?

— Нет-нет (смеется).

«Вместо таблетки мел кладут — есть такие случаи»

— Я вообще имею право получать нормальные лекарства, платя за них нормальные деньги?

— Да. Что для этого надо сделать? Президент еще во время избирательной кампании сказал одну фразу: необходимо избежать двойного сертифицирования для производителей фармпрепаратов. Что имеется в виду? Если американский завод что-то отправляет в Украину и у него есть американский сертификат FDA (Food and Drug Administration, управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. — «ГОРДОН»), — ну что Украина должна проверять?!

То же касается европейских, австралийских или швейцарских производителей. Мы должны это признавать. Но есть одно но. Дело в том, что американцы — очень циничные ребята (и мне это очень нравится): им все равно, какие лекарства, условно говоря, идут в Украину или Конго, но на внутреннем рынке лекарства должны быть суперхорошие. Поэтому есть два вида сертификатов FDA: inside USA и outside USA. Так как партия идет в Украину, то там уже совершенно другая сертификация, совершенно другое качество. Поэтому правительство Гройсмана приняло пилотный проект QR-кодирования. Мы говорим: никакого двойного сертифицирования быть не должно, но, господа, сюда завозите, пожалуйста, те лекарства, которые разрешены на ваших внутренних рынках. И тогда эта проблема исчезнет!

— Мне рассказывали, что, например, привозят американскую сыворотку, где-то ее бодяжат один к трем...

— Ну... Сыворотку не могут...

— Условно. И мы получаем в итоге не лекарство...

— Так не делают. Это очень сложно. Просто вместо таблетки мел кладут — такие случаи есть. Поэтому мы говорим, что украинские предприятия должны быть сертифицированы по европейским стандартам, мы должны взять европейские законы о регуляции фармпромышленности, адаптировать их для Украины и принять в Верховной Раде. Все, точка.

— Возможно ли, Миша, цены на лекарства снизить на 15-20 процентов?

— Можно и больше. Например, разрешить больничные упаковки. Упаковка стоит денег. Во всем мире (кроме Украины), если аптека закупает лекарства, то покупает, например, тысячу таблеток... Помнишь, как в Америке? Ты приходишь в аптеку, даешь рецепт, провизор отсыпает тебе в баночку, сколько нужно... Вот одно удешевление. То же самое с лечением (ведь стоимость лекарства — это составная часть стоимости лечения). Например, «Борис» в день колет 100 ампул анальгина, а покупает в упаковках по 10 ампул!

Второе. Сделать все-таки ограничение по торговым наценкам (оно вроде бы и есть, но не особо исполняется). Увеличить количество рецептурных форм, чтобы снизить уровень самолечения. Плюс к этому, когда лекарство продается по рецепту, на него уже нет смысла завышать цену.

Третий вариант. Ввести такое понятие, как фармуслуга, когда за каждый рецепт аптечная сеть будет получать, скажем, де­вять гривен. Это работает в Польше, Германии... То есть мы говорим: ребята, на те лекарства, которые по программе «Доступні ліки» отпускаете, не делайте вообще никакую наценку, — мы вам заплатим девять гривен за фармуслугу. Это тоже все удешевляет. Даже наведение порядка с рекламой фармпрепаратов тоже удешевит лекарства.

«Мы, частники, между собой почти никогда не ссорились и не воевали, потому что были загнаны в одну позицию»

— Купит ли тебя фармацевтическая мафия?

— Меня — нет.

— Почему?

— А я все знаю изнутри — слишком дорого придется платить (смеется). Обычно покупают тех, кому легко навешать на уши. Кроме того, если бизнес поверит, что началась игра по белым правилам, то им не надо будет никого покупать. Два с половиной процента ВВП — это же бешеный оборот! А может стать семь процентов! Президент Зеленский на встрече с одним из уходящих чиновников спросил, сколько мы покупаем украинских лекарств? Было сказано: 35 процентов от общего количества закупок. Президент задал один вопрос: почему не 70 процентов? Ответа не последовало. Понятно, что есть какие-то высокотехнологические лекарства, которые производятся лидерами отрасли, и Украина пока не может их делать. И не надо — надо покупать на Западе. Но когда, образно говоря, ибупрофен, который производится в Украине, мы начинаем покупать у Индии.

— Коррупционная схема...

— Вот и ответ.

— Скажи, пожалуйста, почему тебя так отчаянно мочат в прессе в последнее время? Кто заказчики и исполнители?

---

---

— Никогда не искал заказчиков, потому что считаю это неправильным. Пройдя выборы, партия «Слуга народа» и президент... Уж так, как Владимира Александровича поливали грязью, мой случай — просто детский лепет...

— Обидно тебе?

— Очень обидно. Один из людей, которые на меня льют грязь, — тот, кого я дважды с того света вернул...

— Это кто?

— Неважно. Ему Бог судья.

— Почему же? Интересно.

— Это не очень известный человек. Не тот, о ком ты подумал.

— И он льет грязь?

— Статьи пишет, видео записывает...

— За то, что ты его спас?

— Один раз, когда у него был инфаркт, его в больнице откачали. Второй раз, когда у него нашли онкологию, я лично договаривался в Израиле, чтобы его без денег про­оперировали, пролечили... Поэтому я отношусь к этому философски. Хотя семья, конечно, страдает (ты знаешь реакцию Милы на эти истории)... Зачем? Я думаю, что есть два объяснения. Ревность...

— Она же зависть. Ревность, плавно переходящая в зависть (смеется).

— Да-да. Но в этом случае все-таки ревность, а не зависть. Вторая часть — это страх. А вдруг я приду... Я прихожу с 26-летним опытом менеджмента в сфере здравоохранения, причем не где-то в Африке, а в Украине... И это, конечно, страшно. Не потому, что у меня образование врача или я очень хороший врач. У меня нет образования врача, но во время работы в КГГА я был страшен, потому что знал, где, как и какая схема работает.

— Чему тебя научило управление «Борисом» как человека?

— Не выключать 24 часа в сутки телефон. Ну это недостаток.

— Ужас!

— Да! Если едем куда-то на рыбалку, со мной люди отказываются ночевать в одной палатке или номере, потому что телефон звонит постоянно. «Нас бьют, а мы летаем» — это про «Борис», особенно в первые 10 лет. Нас пинали ногами, над нами смеялись. Потом было неверие. Потом издевательства. Государственные врачи почему-то нас считают конкурентами, вечно накручивают пациентов. Мы, частники, между собой почти никогда не ссорились и не воевали, потому что были загнаны в одну позицию. Хотя, возможно, это меня научило, что нужно переступать через неудачи и делать свое дело.

— Не надоедало, когда телефон звонил и днем, и ночью?

— Надоедало. Мне говорят: «Да не бери ты трубку!». Но одно дело, когда ты не взял трубку, а тебе звонили, чтобы позвать выпить пива или попросить кого-то в институт устроить, — ну ничего не произошло... А когда тебе звонят по поводу здоровья — и ты не взял трубку, то становишься человеком, который лично в тяжелую минуту отказал в помощи. Надоедает, но другого выхода нет.

«Мы понимали, что «Борису» осталось 20-25 минут. Что такое «Борис» против пяти автобусов спецназа?»

— С олигархами часто приходилось общаться, будучи президентом «Бориса»?

— Всегда.

— Как это выглядело?

— Они тоже болеют. Кровь у всех красного цвета...

— Голубой нет? (Улыбается).

— Не видел, во всяком случае. Когда им плохо, они ведут себя лучше, чем простой обыватель. А когда им хорошо, с ними тяжело.

— С кем из олигархов интереснее всего было общаться?

— Мне было интереснее всего общаться с Ходорковским.

— С Ходорковским?

— Да. С Михаилом Борисовичем. С моим полным тезкой. Я его все равно считаю олигархом, хоть он сейчас и оппозиционный политик...

— Где вы с ним общались?

— В Киеве. Он приезжал во время Майдана...

— Болел?

— Дим, об этом не буду говорить. Но он был во время Майдана в Киеве, причем раза три прилетал.

— Много ли чужих медицинских и политических тайн ты знаешь?

— Да. Но я их никогда не расскажу (смеются). В отличие от тебя (ты только обещаешь в мемуарах про меня написать, но не пишешь по сегодняшний день)...

— Еще рано.

— Да, но ты уже про всех написал. Уже начинаю вспоминать анекдот про Петьку и Василия Ивановича, который оперу писал...

— Наше интервью — первый шаг к тому, чтобы я написал о тебе в мемуарах. Я накапливаю материал! (Смеются).

— Могу тебе сказать, что, зная эти вещи, я совершенно иначе отношусь к людям. То, что о них говорят, и то, что есть на самом деле, очень часто — совершенно разные вещи.

— Ты же многих видел в критические моменты.

— Да. И я могу сказать одно: они другие. Медийная картинка и то, какие они в жизни, — это разные люди. Не все, конечно, но большинство.

— В «Борис» во время второго Майдана привезли Дмитрия Булатова...

— Не только Булатова.

— У Булатова яркая история...

— Ухо действительно было отрезано, если ты об этом.

— Было отрезано?

— Как, каким методом, кто это делал — я не знаю и знать не хочу.

— Оно было отрезано или надрезано?

— Отрезано. Часть уха была реально отрезана. Во-первых, ухо — это хрящи... Это не проблема. Во-вторых, в каком объеме это было — не мой разговор. Позови Булатова на интервью — он расскажет.

— Правда ли, что во время Майдана у тебя в клинике одновременно находились и Порошенко, и Кличко...

— Тягнибок, Яценюк, Зорян и Шкиряк вдвоем были, Петр Алексеевич, Виталий Владимирович...

— Что они у тебя делали?

— Они по очереди приходили к пострадавшим. К тому же у меня находились и тогдашний глава представительства ЕС в Украине Ян Томбинский, и послы «Большой семерки», включая США. Посол США (или консул, уже не помню) вообще находился на этаже реанимации, стоял у дверей, чтобы туда никто не зашел. Что они делали?

Например, когда вывозили Булатова в Литву, приехал и Петр Алексеевич, и Виталий Владимирович, и Тягнибок. Тягнибок успокаивал толпу на улице, потому что пошел слух, что «Беркут» собирается захватывать больницу (рядом действительно стояло четыре автобуса с «Беркутом) и пришла одна из сотен Майдана, окружили «Борис», чтобы не пускать силовиков... И вот Тягнибок с этими людьми общался, а Порошенко, Кличко и Томбинский в это время вывозили Булатова.

— Правда ли, что вместо Булатова собирались вывезти Кличко?

— Это была идея Виталика. Он предложил: «Давайте мы выведем Булатова через один выход, а для «Беркута» меня вывезем через центральный вход». Когда они поймут, мол, будет уже поздно. Я говорю: «Виталий Владимирович, есть одна проблемка. С вашим 49-м размером никто не подумает, что это Булатов» (смеется).

— Какие самые страшные минуты во время Майдана?

— Когда пришла Фролова, кажется, зам генпрокурора Виктора Пшонки...

— Не помню.

— Она пришла забирать, по-моему, Игоря Луценко (точно не помню), и с ней при­ехал спецназ. Мы понимали, что «Борису» осталось 20-25 минут. Что такое «Борис» против пяти автобусов спецназа? От «Бориса» бы ничего не осталось. И в этот момент сыграло то, что у меня в кабинете сидело шесть послов, включая Томбинского.

Заходит она и говорит: «Я пришла забирать такого-то». — «Я, — говорю, — против вас ничего не могу сделать...». В этот момент забегает Томбинский и говорит: «Там «Беркут» стоит...». Я ей сказал: «Пока мы будем человека готовить, зайдите ко мне в кабинет, кофе выпейте...». Она в соболиной шубе, эта прическа двухэтажная — классика прокуратуры... В общем, открываю дверь в кабинет — она увидела послов. Потом вышла, я так понимаю, набрала Пшонку. Что он ей сказал, я не знаю, но через две минуты уехала она, а потом и «Беркут». Было страшно.

— Так и не поела конфеток.

— Да.

«Борис» продан, это — одно из обещаний президенту Зеленскому»

— Кому продан «Борис» и за сколько?

— «Борис» продан компании «Добробут», чьим владельцем на сегодняшний день является компания «Сатумко Лимитед», которая на 99 процентов принадлежит американскому фонду Harrison Capital.

— Красиво. За сколько продан?

— Не могу сказать. Есть партнерское соглашение, что мы не оглашаем стоимость продажи. Но «Борис» продан, и это — одно из обещаний президенту Зеленскому, что если я иду в команду, то продаю бизнес.

— Когда-то я писал слоганы для «Бориса», помнишь? «Борис» — умри достойно!». (Смеются). Что же я теперь буду делать?!

— Ну... Будешь писать слоганы для «Добробута».

— «Добробут» — это хороший уровень?

---

---

— Конечно.

— Лучше «Бориса»?

— Ну нет. Любая синергия — это развитие. Во-вторых, что для меня очень важно, они не собираются уничтожать имя «Борис».

— Надеюсь, не обижу тебя, сказав, что все эти годы, пока ты руководил «Борисом», ты считал каждую копейку, не нажил денег, жил очень скромно, отказывал себе во всем. Люди, наверное, не поверят, но это правда. Ты живешь в маленьком 200-метровом домике далеко от Киева...

— И я доволен. Я благодарен Богу, что живу в этом доме.

— И тем не менее многие, наверное, думали, что хозяин «Бориса» — это ах! Ты вкладывал деньги в оборудование...

— Да.

«Уйти от Милы — это нужно идиотом быть»

— Сейчас, после продажи «Бориса», ты наконец заработал?

— Да. Но, во-первых, Дим, для Украины я точно не бедный человек. Я благодарен Богу за то, что имею. У меня есть машина, у меня есть маленький, но мой дом, да, не в Конча-Заспе, не рядом с Петром Алексе­евичем (не знаю, плохо это или хорошо)...

— Не надо этих намеков!

— В отличие от тебя (не хотел обидеть соседством). Я здоров, жена здорова, сын здоров — мне хватит. Я могу позволить себе отдохнуть за пределами Украины. Я точно не жалуюсь на жизнь. Хотелось бы большего? Знаешь, большие деньги — это большие проблемы. Я доволен тем, что имею. Я действительно некоторые вещи себе не мог позволить, потому что передо мной всегда стояла дилемма: вложить в «Борис» или позволить себе что-то сверху? Я выбирал «Борис». Наверное, не зря.

— Где и когда ты познакомился со своей прекрасной женой Милой?

— В медучилище. Причем мы из одного двора. Начиная с седьмого класса ее родители всегда ставили меня ей в пример: «Вот ты валяешься, а мальчик из девятого дома уже на велосипеде на базар поехал» (смеются). Она, кстати, одноклассница твоей первой жены Наташи. А познакомились мы уже в училище. Я встречался с несколькими девушками из ее группы, а на Миле остановился.

— Сколько вы уже вместе?

— С 1988 года.

— 31 год. Уйти никогда не хотелось?

— Не то что не хотелось, я даже об этом никогда не думал! Ну как?! Уйти от Милы — это нужно идиотом быть!

— Брошу камешек в твой огород. Говорят, что «Борисом» руководила Мила, а ты был свадебным генералом. Это так?

— Это правда (смеются).

— Мила владеет всем циклом?

— Она, как и я, положила всю жизнь на «Борис». Знаешь, продажа стала для Милы вообще трагедией... Это как у матери ребенка забрать... Она очень тяжело это перенесла.

— Ты подарок купил ей после продажи?

— Нет еще. Надо, кстати, быстренько это сделать, а то скоро нужно будет это в декларацию вносить (улыбается). Ты прав!

— Чем ты будешь заниматься, понятно. Что будет делать Мила?

— Она остается работать...

— В «Добробуті»?

— В «Борисе»! Они ей предложили контракт, Мила сейчас думает. Но, если честно, для «Бориса» и «Добробута» будет очень хорошо, если она останется.

— То есть она остается там же и будет заниматься той же работой?

— Думаю, да. А иначе зачем ее оставлять?

«Цунами меня прибило к пальме, а наверху сидела тайка и плакала. Я ей помог слезть, а она меня вывела из джунглей»

— В твоей жизни был трагический прецедент (дай бог, чтобы единственный): это безумный случай в Таиланде, когда вы с Милой попали в цунами...

— Это была ситуация, когда за полторы минуты исчезает все и ты начинаешь понимать, что ты в жизни никто и звать тебя никак.

— Какой это был год?

— 2004-й...

— Это под Новый год было?

— Да. Мы собирались поехать на мой день рождения, но из-за «оранжевой революции» решили перенести поездку. Я, конечно, как ты, в оранжевом шарфике на сцене не стоял...

— Не надо завидовать! (Улыбается).

— В той ситуации ты мне должен бы завидовать: я-то в шарфике не стоял!

— Я искренне стоял!

— Я знаю. Ты все делаешь искренне.

— Знаешь, это было прекрасное время!

— Ты мне напомнил старую рекламу: «Хопер Инвест» — отличная компания. (Хором): От других. (Смеются). Так вот, поехали в Таиланд. Это была рождественская ночь...

— Это было в Пхукете?

— Нет, Кхуалак — перешеек между Пхукетом и материком. Там находится резиденция короля (внук короля погиб во время цунами). Это была самая фешенебельная гостиница Таиланда, только построенная...

— И не было никакого предупреждения?

— Дело в том, что в Таиланде 300 лет не было цунами, поэтому не было системы оповещения, все цунами, которые образовывались, ударялись о Суматру и дальше не шли. Это цунами было настолько сильным, что Суматру практически перелетело. Мы собирались на пляж с друзьями...

— Вы поехали с друзьями?

— Да, они погибли. Мы позавтракали и пошли на пляж... Ну а дальше волна.

— Какие ощущения помнишь?

— Треск. Как будто старый паркет подрывают. Поворачиваемся — что-то непонятное. А потом увидели эту стену. Стена из воды, людей, мебели... Вот такой вал идет на тебя. Мозги выключились, единственное, что стучало в голове, — Максим остается один.

— Что было дальше?

— Меня закинуло в один номер, Милу — в другой.

— В номер?

— Ну там такие бунгало были... Я понял, что номер полностью заполняется водой, и стал искать на ощупь дверной проем, думал, что выплыву наверх... С третьего раза получилось, и меня водоворотом понесло...

— Сколько это длилось?

— Для меня целую вечность, но я так понимаю, что не больше трех-пяти минут.

— Где ты очнулся?

— Если по прямой, то недалеко. А если не по прямой, то километрах в 15 от гостиницы.

— 15?!

— Это не по прямой, Дим. Это если выйти из леса на дорогу, а потом по дороге вернуться в гостиницу. В джунглях меня мусором прибило к пальме, а наверху сидела тайка и плакала. Я ей помог слезть, а она меня вывела из джунглей.

— Ты говорил, что тебе в поисках «чудом выжившей жены пришлось перевернуть около 700 трупов».

— Да.

— Так и было?

— Да.

— Как ты нашел Милу?

— Да никак. Я пришел в отель, на ступеньках сидели ребята... Кого-то из них я узнал, спрашиваю: «Вы мою жену не видели?». Меня кто-то спрашивает: «А вы моего мужа не видели?». Это была Мила. Но я сначала не понял, что это она. А она не поняла, что это я.

— Ее тоже так несло?

— Нет. Ее забросило в номер и, как потом объяснили продводники, в любом заполняемом сосуде остается воздушный пузырь. Она попала в этот пузырь, и ей хватило воздуха дождаться, пока вода начала отходить. Потом тайцы, которые прятались на крыше, вытащили ее оттуда.

— Сколько друзей с вами было?

— Двое. Они погибли.

— Вы отправляли их в Киев?

— Нет. Их нашли через три месяца.

— Три месяца?!

— Идентификация же проводилась, Дим. Мы отправляли патологоанатомов из Киева... Их вещи пришли через месяц. Все до копейки, что было в сейфе, золотые часы — все передали через посольство Украины в Киев. А их нашли еще через два месяца.

— Что ты понял после этого?

— Я думал, что все в жизни делал хорошо, раз Бог меня оставил... А когда пошел к раввину и спросил: «Ребе, я, наверное, все делал достаточно неплохо, раз Бог меня оставил?». Он говорит: «Нет, если бы ты все сделал хорошо, тебя бы Бог не оставил. Значит, ты что-то еще не сделал. Мы остаемся здесь, пока должны что-то сделать».

— Вы как-то отпраздновали свое спасение?

— Нет. Праздновать после стольких погибших... У нас в гостинице из 800 человек осталось 80 выживших (всего в результате цунами, образовавшегося в результате землетрясения магнитудой 9,3 в Индийском океане, погибли от 225 до 300 тысяч человек. — «ГОРДОН»).

— Когда вы смогли вернуться в Киев?

— Мы прилетели своим рейсом. Опять же за счет моего аферизма (я же по характеру аферист). На следующий день нас привезли в Пхукет в аэропорт. Оттуда на военных «Геркулесах» пострадавших вывозили на материк, в Бангкок. Я смотрю: последний «Геркулес» на сегодня, больше не будет. И тут заметил высоченного генерала, я подошел к нему, говорю: «Господин генерал, я консул Украины, мне нужно обязательно улететь...».

— А ты не был консулом?

— Нет, конечно. Ну как я мог быть консулом Украины? Он говорит: «Нет, самолет переполнен. Разве что вы согласны лететь стоя, облокотившись на гроб с внуком короля». И так мы с Милой летели...

— И после этого ты стал консулом?

— Из-за этих событий да, но позже. Потом нас в Бангкоке встретил посол Украины Игорь Гуменный, мой близкий друг. Он нас одел и восстановил наши билеты на рейс Lufthansa, которым мы должны были улетать. В Германии на пересадке мы прятались с Милой, чтобы полиция не видела наших перевязок — пострадавших забирали в больницу... А мы хотели сразу улететь в Киев...

«Посмотрели осетру в глаза и поняли, что он должен жить»

— Чем занимается ваш сын Максим?

— У него есть производственный бизнес — он делает бескалорийные десерты. Очень успешный проект. Плюс у него есть пляжный клуб в Ocean Plaza...

— Ты доволен им?

— А можно быть своим ребенком недовольным?

— Когда мы были юными, ты весил много...

— Ты был юным?! (Смеются).

— Сколько ты весил?

— 135 килограммов.

— Сколько сейчас?

— 84-87 килограммов.

— То есть килограммов 50 ты сбросил?

— Да.

— Как?

— Клюв закрыл.

— И все?

— Я перестал есть сладкое в любом виде, все, что содержит крахмал (картошка, гречка, рис, овсянка), и дважды в день тренажер.

— Какая у тебя скучная жизнь! Ты увлекаешься рыбалкой.

---

---

— Да.

— Какой самый серьезный улов у тебя был?

— Осетр в Канаде, больше 100 килограммов.

— Чем поймал?

— Удочкой.

— Удочкой?!

— Ну, спиннингом.

— Продал рыбу?

— Нет, мы ее отпустили. Как нам объяснили, осетру такого размера должно быть около 95 лет. Как такую рыбу убить? Посмотрели ему в глаза и поняли, что он должен жить (улыбается).

— Он посмотрел тебе в глаза и понял: «Какой хороший человек!». Спасибо, Миша. У нас было хорошее интервью, мне было приятно с тобой поговорить...

— Димочка, взаимно...

— Столько лет с тобой дружим, а такой хорошей беседы у нас еще не было.

— Потому что ты раньше за деньги со мной беседовал, а сегодня бесплатно (сме­ются).

— Я тебе желаю провести и закончить медицинскую реформу, потому что от этого зависит жизнь каждого из нас.

— Дай Бог.

— Я буду за тебя болеть.

— Спасибо!

Записали Дмитрий НЕЙМЫРОК
и Николай ПОДДУБНЫЙ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter