Из расстрельных списков в наградные
Право на изменения, даже обязанность изменяться присуща нам изначально. Изменяются наши тела, характеры, мировоззрения - мы удивленно разглядываем в семейных альбомах (у кого они сохранились) собственные младенческие портреты. Доводя эту мысль до почти абсурдной, я как-то задумался над тем, что ощутил бы курчавый пупсик - Володя Ульянов с советского октябрятского значка, доведись ему встретиться с лысым дедушкой Лениным, взорвавшим и окровавившим огромное государство. Вспоминаю, по каким законам истории и природы происходило это.
Микола Платонович Бажан, классик украинской литературы и чудом выживший свидетель ее становления, рассказывал мне, что рано понял смысл происходящего в стране и, согласно этой логике, с начала 30-х годов ХХ века ждал ареста. Со зрением у Бажана было плохо, и несколько лет он спал в брюках, потому что не хотел суетиться в исподнем, когда его придут арестовывать, чтобы напоследок сохранить хоть какое-то достоинство. В неусыпном ожидании утренних гостей он совершенно без удивления воспринял однажды стук в дверь на рассвете и изумился лишь одному - ранний визитер представился корреспондентом центральной газеты и сообщил, что его, Миколу Бажана, наградили высшим в стране орденом Ленина.
Бажан запаниковал (провокация - что же еще?), вытолкал газетчика, кое-как дооделся и удрал из дому. Поскольку удирать было особенно некуда, поэт отправился на Труханов остров и поселился там в зарослях ивняка. К тому времени, когда поэт передумал всю свою жизнь и попрощался с ней, ему попалась смятая газета, забытая пляжниками, из которой выяснил, что ему действительно дали орден.
Пришлось возвратиться в Киев, придумать причину отсутствия и продолжить ломать голову над тем, почему так непонятно искривилась просчитанная логика времени. Ответ он получил через много лет, уже после войны, когда Микола Бажан стал признанным деятелем, даже заместителем председателя украинского правительства по культуре. Никита Хрущев пригласил его к себе домой на чаек, супруга партийного вождя звенела чашками, а Никита Сергеевич вдруг засмеялся: «Мы ведь вас арестовать собрались, уже и указ был подписан, - сказал он. - Но на заседании партийного Политбюро в Москве товарищ Сталин ни с того ни с сего прервал очередного оратора и спросил у меня, есть ли на Украине поэт такой, Микола Бажан». Хрущев немедленно подтвердил факт наличия Бажана и вдруг услышал совсем неожиданное: «Говорят, этот Бажан хорошо перевел поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Есть предложение наградить его орденом Ленина». Политбюро проголосовало, и так Микола Платонович из расстрельных списков перешел в наградные...
Бажан вспоминал, рассказывая все это, как Хрущев посмеивался, а у него чайная ложка упала на скатерть. Он вдруг представил себя, молодого, верившего во временные исторические закономерности и еще не знавшего, что главная закономерность в его стране - это воля диктатора. В послевоенные годы Бажан уже хорошо это усвоил и напоследок рассказал мне, что сберег тот орден, старый, на винте, хоть его полагалось сдать в начале войны - профиль Ленина там был из золота, которое сковыривали для переплавки. Но Бажан орден не отдал...