Роман КАРЦЕВ: "Ты что же, - спросил меня Райкин, - понимаешь юмор лучше меня?!". - "Видимо, да", - ответил я. Потом пошел и написал заявление об уходе"

Назвать Романа Андреевича Карцева последним из могикан язык не поворачивается. Хотя, наверное, так оно и есть. Он - представитель вымирающего жанра, в котором превыше всего ценились тонкий, интеллигентный юмор и безупречная актерская игра. Не его вина, что сегодня все это практически не востребовано. В нынешнем году Роману Карцеву исполнилось 70 лет. Он прожил очень разную жизнь, которую не уложишь в общие понятия "счастье" и "несчастье". Судьба, в которую он верит безусловно, одной рукой одаривала его, другой - отнимала. Казалось бы, проще всего прицепить на него классический для русской литературы ярлык "маленького человека" - как в прямом, так и в переносном смысле. Не получается. Глядя на Карцева, понимаешь: смешной человек может быть великим. И величественным. Но это под силу немногим.

"НАС ВЫПУСТИЛИ НА ГАСТРОЛИ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО В ОДЕССЕ БЫЛА ХОЛЕРА"

- Роман Андреевич, говорят, в детстве вы мечтали стать клоуном...

- Не столько клоуном, сколько вообще актером. Я играл в самодеятельном театре и несколько лет подряд поступал в эстрадно-цирковое училище. В конце концов, поступил. И тут же на радостях дал в Одессу телеграмму: "Мама поступил институт Москве". Но радовался я недолго: оказалось, что два абитуриента лишние и надо кого-то отчислять. Фамилия у меня из трех букв (по паспорту Кац. - Авт.), вот меня первым и вышибли. Кстати, вторым "не поступившим" был человек по фамилии Каплан. А вот Евгений Петросян тогда как раз поступил.

- Наверное, потом в цирковом училище локти кусали!

- Не знаю, как они, а я был просто счастлив! Отчислили меня в 61-м году, а уже в 62-м Райкин взял меня к себе в театр. Как вы понимаете, это гораздо лучше, чем цирковое училище. Да еще так быстро все произошло. Райкин был в Одессе на гастролях, и его буквально упросили посмотреть спектакль в нашем театре "Пар-нас-2". А после представления режиссер сказал мне: "Завтра Аркадий Исаакович ждет тебя для беседы. Ты ему понравился". Представляете, что это значило для провинциального самодеятельного актера, работающего на фабрике?

- ?!

- Да-да, я был тогда наладчиком швейных машин. Ночь не спал, а утром отправился на "смотрины". "Я тебя беру, - сказал мне Райкин, - осенью жди приглашения". Вызов пришел только через два месяца. Можете себе представить, что я за это время пережил! Наверное, тогда я впервые и понял, что все в этой жизни дается Богом, все - судьба! Часто мы не ожидаем от нее подарка, а она его преподносит.

Мне по-настоящему повезло четыре раза, и все эти случаи были связаны с появлением в моей жизни новых людей. Сначала я встретил Аркадия Исааковича Рай-кина, потом Мишу Жванецкого, Витю Ильченко и, наконец, свою жену. Не будь этих людей, не было бы и меня. Выступал бы сейчас где-нибудь в захолустье на эстраде, и никто бы меня не знал.

- Много лет вы работали в дуэте с Виктором Ильченко. Наверное, тяжело было после его смерти выйти на сцену одному?

- Очень тяжело... Мы ведь 30 лет были вместе. Дружили не только как актеры-партнеры, но и по-человечески.

"Витя Ильченко был гениальным артистом и замечательным человеком. Многие, теряя партнера по сцене, находили ему замену. Я не смог"

Когда он умер, я переживал ужасно. Честно говоря, до сих пор не могу очухаться. Но что делать! Чтобы жить дальше, надо работать, другого способа еще не придумали. Правда, в профессиональном смысле мне было проще: дело в том, что начинал я как мастер эстрадного монолога, так это тогда называлось. И позже, когда однажды в Одессе Витя сломал ногу и три месяца не мог работать, я поставил спектакль только на себя. Это был "Шут гороховый" по произведениям Чехова, Шолом-Алейхема, Зощенко и Жванецкого.

Когда Вити не стало, я сделал моноспектакль "Моя Одесса". Позже появился "Престарелый сорванец" по Жванецкому, сейчас играю "Зал ожидания" Семы Альто-ва. Мечтаю сыграть Хармса, может быть, даже не один, а с сыном. И все вроде бы как-то устоялось, наладилось, но не бывает дня, чтобы я не вспоминал Витю...

- О чем вы сейчас больше всего жалеете?

- О том, что при жизни говорил ему мало хороших слов. Мы вообще были достаточно строгими в отношениях, отвешивать комплименты у нас было не принято. Кстати, мы познакомились совершенно случайно, на улице. Я уже работал в театре у Рай-кина и поэтому был большой знаменитостью (вся Одесса гудела!). Как-то приехал в Одессу в отпуск, а Витя шел с ребенком на бульвар. Вот мы с ним на углу и столкнулись. Разговорились.

- Что, вот так, с совершенно незнакомым человеком?

- Я вас умоляю, в Одессе все друг друга знают! Тем более Витя играл в том же студенческом театре, что и я. Предложил ему показаться Райкину. Он понравился. Чистой воды случайность! Судьба! Ведь он мог прийти на этот бульвар на пять минут раньше, и мы бы разминулись. И Ильченко стал бы не знаменитым артистом, а, скажем, министром морского флота (в том, что он добился бы успеха в любой отрасли, я ни минуты не сомневаюсь). Он работал тогда начальником отдела новой техники одесского пароходства. В 25 (!) лет. А я... Так и работал бы в театре у Райкина.

- Вы долго ждали известности?

- Нет, нам повезло: в 70-м мы заняли первое место на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. Выступали с миниатюрой "Везучий-невезучий", в которой встречались два человека: у одного все плохо, у другого - все хорошо. По сути дела, за пять минут мы ухитрялись полностью сыграть две жизни. Никто тогда в Советском Союзе не делал ничего подобного, кроме Райкина. Потом попали на Центральное телевидение. Нас стали узнавать на улице.

"МЫ С ВИТЕЙ ПОССОРИЛИСЬ ОДИН РАЗ ЗА 30 ЛЕТ. ИЗ-ЗА ЖЕНЩИНЫ"

- Все ваши спектакли в той или иной степени были сатирой на советский строй. Как к этому относились партийные чиновники?

- Да все спектакли, которые мы делали, запрещали! Кроме одного, самого первого - "Как пройти на Дерибасовскую?". Он был шлягерный и очень смешной. Нас с ним выпустили на гастроли только потому, что в Одессе была холера.

Тогда по стране ходили слухи, что в городе люди мрут тысячами. Вот нас и отправили в Ростов как живое доказательство: дескать, смотрите - там все живы и здоровы. Потом все наши спектакли смотрели на самом высоком уровне: в Одессе - в райкоме, горкоме и обкоме, в Киеве - в ЦК партии. И обязательно запрещали. Но мы все равно их играли. Когда переехали в Петербург, труд объясняться с вышестоящими инстанциями взял на себя Райкин. У него был такой авторитет, что с ним почти не спорили. АЖванецкий, чтобы обезопасить себя, придумал одну очень хитрую штуку: на афише наряду со своей настоящей фамилией писал еще несколько вымышленных, чтобы в случае чего непонятно было, кого привлекать к ответственности. И знаете, все как-то сходило с рук.

- А выступать перед партийными функционерами вам приходилось?

- Витя - и я с ним был полностью солидарен - придерживался армейского принципа: "Подальше от начальства, поближе к кухне". Мы отнекивались как могли, даже сказывались больными. Поэтому я могу припомнить всего два-три подобных случая. Как-то мы выступали в Барвихе перед вождями (там были Громыко, Косыгин, Подгорный), и потом, уже в перестройку, - перед московскими партийными чиновниками. Тогда первым секретарем Московского горкома партии избрали Ельцина, но все остальные-то остались прежними. Так вот, поверите, ни в первый, ни во второй раз во время нашего выступления никто не то что не засмеялся - не улыбнулся. А еще они слушали и ели, а я терпеть не могу выступать там, где едят.

- Что, если не секрет, вы тогда читали?

- "Наш человек на складе" и "Авас" - вещи, во время исполнения которых обычные зрители буквально умирали от смеха. Когда в Венгрии мы это играли на венгерском языке, миниатюра, рассчитанная от силы на пять минут, длилась 20 - зрители так хохотали, что просто не давали говорить. А вот у "Раков" была трудная судьба. Мы несколько раз исполняли эту вещь на концертах, и никакой реакции. И только когда мы вышли с ней на юбилейном вечере Райкина, зал вдруг начал смеяться. Может, просто публика была подготовленная. Вообще, предугадать успех той или иной миниатюры практически невозможно.

- Вы что же, никогда с Ильченко не ссорились?

- Это случилось один раз за 30 лет. Из-за женщины. В результате она так никому и не досталась - мы оба ее выгнали. А жаль! Красивая была девушка! Мы с Витей целую неделю не разговаривали. А потом забыли эту историю и никогда больше к ней не возвращались.

Жили мы тогда бедно, но весело. И ничто нас не смущало: ни бульон с булочками на обед, ни клопы в коммуналке. По творческим вопросам могли спорить, и очень сильно, но до ссор не доходило. Помню, уже в Москве мы с Витей долго скитались по съемным квартирам, пока нам наконец не дали одну на двоих. А как делить прикажете? В общем, Витя предложил бросить монетку. Квартира досталась мне. Повод для размолвки? Конечно! Но мы и тогда не поссорились. Обо всем этом я написал в своей книге "Малой, Сухой и Писатель". Сухой - Витя, он, как вы помните, очень худым был. Писатель - это Жванецкий. А Малой - я.

Знаете, я совсем не собирался писателем становиться. На фоне Жванецкого это, по меньшей мере, самонадеянно. Просто летел как-то из Америки, 16 часов в воздухе. Один. Витя совсем недавно умер, я к этому еще не привык. И так тоскливо стало! Попросил у стюардессы лист бумаги и начал вспоминать: как мы жили, как на гастроли ездили. Об Одессе и Ленинграде, о Жванецком и Райкине. И постепенно увлекся...

- А Жванецкому ваша повесть понравилась?

- Как ни странно, да. Он только возмущался, что я неправильно описал его отношения со слабым полом. Сказал: "Жена у меня только одна, остальное - просто женщины!".

- Кто был главным в триумвирате Ильченко - Карцев - Жванецкий?

- Наверное, все-таки Витя Ильченко. Без него мы бы очень быстро разбежались в разные стороны, он нас всех цементировал. Миша вспыльчивый, я тоже, а Витя был спокойный, выдержанный. А еще - высокоинтеллигентный человек, окончил
два института с красным дипломом - театральный (мы с ним вместе в ГИТИСе учились) и технический. Ему вообще очень легко давались науки. Вот Вити нет, и мы с Мишей долго вдвоем не можем. Знаете, как бывает, когда два характера друг от друга отталкиваются? Есть люди, которых, хочешь ты этого или не хочешь, просто невозможно выдержать. Я очень контактный человек, но с некоторыми мне безумно трудно общаться. Один из них - Жванецкий.

- А как же вы его раньше выдерживали?

- Да никак! Мы с ним встречались, только когда у Райкина работали вместе. Он вообще птица вольная, часто где-то ездил: сегодня здесь, завтра там. Потом сваливается как снег на голову, прибегает на репетицию и начинает кричать: "Вы не то делаете! Вы не так играете!". Начинает вместе с нами репетировать. Надо сказать, когда мы брали Мишины вещи, он очень строго за нами следил. Всего, за все время сотрудничества, мы с Витей сыграли более 800 его вещей и 13 спектаклей. Да и сейчас Жванецкий бдительно следит, чтобы я не позволил себе ничего лишнего. В общем, отец родной!

- И все-таки успех к вам пришел именно благодаря его произведениям?

- А что вы хотите, он же классик! Какие потрясающие у него бывают попадания! Вот вроде бы ты все это знаешь, а он так все подметит и напишет, что только диву даешься! Как это, например, случилось с такими его вещами, как "Наш человек на складе" или "Собрание на ликеро-водочном заводе". Смех в них возникает из узнавания! Но у Жванецкого и лирические произведения есть, и философские, и трагикомические, мы с Витей и их играли. Театр миниатюр позволяет собрать в один концерт и фарс, и лирику, в этом и прелесть нашего жанра.

- Когда Ильченко умер, вы не пытались найти ему замену?

- Я понимал: это невозможно. И не только потому, что Витя был гениальным артистом и замечательным человеком... Знаю, что другие актеры, теряя партнера по сцене, находили замену. Например, Илья Олейников, оказавшись в аналогичной ситуации, нашел Стоянова. Но ему было легче. У них другой жанр - миниатюры, разыгрывание анекдотов. У нас с Витей был настоящий театр. Кстати, многие актеры предлагали мне работать вместе. Но я не смог.

"РАЙКИН ОЧЕНЬ БОЯЛСЯ ТЕЛЕВИДЕНИЯ И В "ОГОНЬКАХ" ПОЯВЛЯЛСЯ КРАЙНЕ РЕДКО"

- Роман Андреевич, а как вам работалось у Райкина?

- Прежде чем ответить на этот вопрос, надо представить себе, чем был в то время его театр. Коллектив из 10-12 очень приличных актеров (каковыми и мы потом стали), и все они работают на одного-единственного человека. По сути, это был частный театр, хоть и именовался государственным. Мы играли с Райкиным все его творческие вечера, он нас очень уважал. За что? Да за трудолюбие! Мы с Витей все время что-то делали: Миша много писал, а мы репетировали, играли. А Райкину это нравилось. Потом и он сам начал играть Мишин спектакль.

- Правда, что в своем театре он был чуть ли не деспотом?

- Нет! Райкин был жестким профессионалом. Как любой главный режиссер, создавший свою театральную школу, - тот же Любимов на Таганке или Товстоногов в БДТ. И театр существовал при нем и благодаря ему. Он мог дать квартиру, звание, зарплату. Но это в материальном смысле. В смысле же творчества это был совершенно одержимый человек. И больше ни у кого в жизни я не встречал такой работоспособности. Пожалуй, только Кобзон может так много и интенсивно работать. Мы с Витей прошли у него замечательную школу. Восемь лет у Райкина! Какое цирковое училище могло с этим сравниться! Но человек он был достаточно сложный, это я по себе знаю.

- У вас был конфликт?

- Еще и какой! Он меня однажды из театра выгнал. Вернее, я сам ушел в 67-м году. Правда, потом вернулся. Дело было так. Репетировали мы спектакль по Жва-нецкому, а режиссер, к сожалению, был старый и не понимал, что мы хотим сделать. Спектакль не получался. Райкин злился, мы злились. Как-то зашел в зал, когда мы импровизировали, и спрашивает: "Зачем?". Я говорю: "По-моему, это смешно!". Ох он и разозлился. "Ты что же, - говорит (причем тихо, он вообще редко кричал), - понимаешь юмор лучше меня?!". - "Видимо, да", - ответил я. Пошел и написал заявление об уходе.

Полтора года скитался с симфоническим оркестром, куда меня взяли ведущим. И там, кстати, нашел жену. Она на этих концертах манекенщицей работала и в ансамбле танцевала. Вот и допрыгалась! Ей тогда было 17 лет, мне - 27. Я же вам говорю: все не случайно, все - судьба!

Когда вернулся к Райкину, мы с ним еще по мелочи пару раз ссорились. То он разозлился, что я, будучи на гастролях в Одессе, поел маминых котлет с чесноком,
- Аркадий Исаакович этого запаха не переносил. То отстранил меня от спектаклей, потому что я очень сильно загорел: дескать, на негра похож. Я тогда целый месяц ждал, пока загар сойдет. И в следующий раз мы уже ушли от него втроем - Витя, Миша и я. Сделали с Витей 13 спектаклей, работали с прекрасными режиссерами - Романом Виктюком, Мишей Левитиным, Марком Розовским, Женей Ланским.

- А как вы определили бы жанр, в котором работали?

- Как что-то среднее между Большим театром и эстрадой. Но чистыми эстрадниками мы не были никогда!

- Это плохо?

- Не плохо, просто другой жанр. На эстраде актеры репризы с секундомером высчитывают, им надо, чтобы после каждых очередных трех строчек в зале стоял хохот. Это, кстати, чисто американский ход, они так юморят. Через какое-то время можно уже ничего смешного и не говорить, публика все равно будет смеяться - по инерции. Нас с Витей никогда не заботило, сколько раз во время нашего выступления зрители будут хохотать. И потом мы не признавали пошлости на эстраде. Райкин нас так приучил! Теперь же время дурацких шуток, анекдотов и переодеваний в женщин. Все мужчины-актеры переодеваются в женщин! Выходят на сцену две бабки, несут какой-то вздор, а все вокруг смеются. Ужас! А для Райкина это было табу. Категорически!

- Сейчас пошлости на эстраде очень много. Как вы считаете, с чем это связано?

- Время такое. Жванецкий когда-то сказал: "Юмор - это состояние талантливого человека в талантливом времени". А какое сейчас время? Это же совсем не та
эстрада, что раньше. Какие имена раньше были: Райкин, Утесов, Миронова и Менакер, Тарапунька и Штепсель, Миров и Новицкий. А теперь? Не хочу никого называть, чтобы не обидеть. Но поймите: это качественно иной жанр.

Но вы не переживайте, это постепенно уйдет, схлынет пена, а настоящее останется. Правда, не знаю, сколько на это потребуется времени.

Если говорить совсем честно, пошлость на сцене существовала во все времена. И при Райкине были подобные артисты. Просто тогда не было настолько глобального телевидения, вот они и не имели большого успеха. Это сейчас надел человек женскую грудь, вышел к камере - и уже всем известен! А если бы он без телевизионной поддержки приехал в Одессу, его, скорей всего, просто выгнали бы со сцены! Кстати, Райкин очень боялся телевидения и во всяких там "Огоньках" появлялся крайне редко.

"Я СЛЫШАЛ, ЧТО У ХАЗАНОВА С ЧУРИКОВОЙ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ"

- Чем же он этот страх объяснял?

- Говорил, что нашему жанру нужна тайна. Если публика заранее будет знать, чем заканчивается миниатюра, она будет меньше смеяться. Жизнь показала, что в этом он ошибался. Но его было не переубедить. А в результате много прекрасных спектаклей самого Аркадия Исааковича пропало.

- Вы в последнее время тоже нечасто в телевизионных программах появляетесь.

- Так оно же становится все хуже и хуже! И пошлости там не меньше, чем на эстраде. Я,например,совершенно не выносил программу Ханги "Про это". Она уже давно исчезла из эфира, а я до сих пор не пойму, как такое можно показывать. Нет, вы не думайте, я не ханжа, но не обо всем же можно так открыто говорить, да еще и с экрана. Но, конечно, когда меня зовет к себе Познер, не отказываюсь.

- А какие-то юмористические программы вам нравятся?

- Пожалуй, выделил бы "Городок" и "Джентльмен-шоу". Их делают действительно талантливые люди, и это видно.

- Роман Андреевич, вы, наверное, уже привыкли к тому, что люди над вами смеются. А бывало такое, что во время ваших выступлений они плакали?

- Случалось. Особенно когда Витя умер, и я выходил один и читал монолог "Мы идем втроем по Дерибасовской". И в зале плакали. Когда мы с Витей выступали на вечере, посвященном 80-летию Леонида Осиповича Утесова, плакал сам юбиляр. Все вокруг смеялись, а у него катились слезы. Думаю, живя в Москве, он очень скучал по Одессе, а мы как раз показывали колоритную, чисто одесскую сценку... Вообще, наш отечественный юмор - это смех сквозь слезы. Так писали Гоголь и Чехов, сегодня так пишет Жванецкий...

А бывает, что я сам на сцене плачу. Недавно вместе с Таней Васильевой мы репетировали одну американскую пьесу - хорошую, трагикомическую. И там я плакал по-настоящему. Правда, поначалу сопротивлялся, думал: "Ну как это я, мужик и юморист, буду каждый раз рыдать на сцене?". Но режиссер Трушкин настоял. И каждый раз, после моих слез, он подходил, целовал меня и говорил: "Как гениально ты играешь!". А потом взбрыкнул, сказал, что у меня не получается, и отдал мою роль Хазанову. А вместо Тани взял Инну Чурикову. Что я мог сделать? Театр частный, антрепризный, режиссер там - полновластный хозяин. Кстати, я слышал, что у Хазанова с Чуриковой ничего не получилось. Она вроде бы еще ничего, а он совсем никуда.

- Жалеете об этой роли?

- Как вам сказать... Конечно, хотелось попробовать себя в новом жанре. Вон ведь тот же Хазанов ушел в драматический театр и прекрасно себя чувствует. Юмор на сцене видоизменяется. И по-моему, время исполнителей проходит. Авторы сейчас умными стали, ни с кем делиться не хотят. Жванецкий сам свои вещи читает, да и писать он стал меньше. Альтов, Трушкин, Коклюшкин - тоже без актеров обходятся. Кавээнщики еще как-то держатся, но они молодые, это в них задор юношеский говорит. В общем, грустно все это.

- В кино сейчас не снимаетесь?

- Вообще-то, кино для меня не столько работа, сколько хобби. Поэтому, наверное, для меня всегда важно было, с кем из актеров я буду сниматься. Я не хвастаюсь. Но успел поработать с Евгением Евстигнеевым, Таней Васильевой, Ольгой Волковой, Валей Гафтом, Леонидом Броневым. Но вот сейчас, буквально накануне, Володя Бортко пригласил меня сняться в "Мастере и Маргарите" в роли Поплавского - дяди Берлиоза из Киева. Собираюсь в Ленинград на примерку костюма.

- Не боитесь этого произведения? До сих пор ни одна попытка его экранизировать не увенчалась успехом.

- А я ничего мистического в этом романе не вижу, считаю его, скорее, юмористическим произведением. Это, конечно, фантастика, но в ней так точно отображена наша жизнь! И нет там никакой чертовщины!

- Одесский юмор вы выделили в отдельный спектакль.

- Я играл "Мою Одессу" во всех городах России, в СНГ, за границей - в одной только Америке объездил с этим спектаклем чуть ли не 30 городов. И скажу вам так: у одесского юмора есть своя специфика, его все понимают, но не все сразу схватывают. Зависит от того, как ты его подашь, кто ты сам, как к тебе относятся зрители.

- Тем более что к специфическому одесскому юмору прилагается не менее специфический одесский язык.

- Жванецкий пишет чисто одесским языком, который я называю разговорным джазом. Если ты не попал в тональность, получится плохо. Более того, в Одессе никто не знает, чем закончится начатый разговор. Два одессита могут стоять и разговаривать. Третий - и, что интересно, незнакомый - подойдет, станет рядом, послушает, а потом скажет: "Ой, не морочьте мне голову!". И... уйдет. Поэтому говорить на этом языке надо тому, кто может и должен.

Как-то в одесской гостинице я обнаружил в ванной дохлую мышь. Звоню администратору: "У вас тут в ванной дохлая мышь!". Слышу, как она кому-то кричит: "Софа! Хватит их травить, одна уже дохлая!". И мне: "Пока ее не трогайте, пусть лежит!". А знаете, как моя мама говорила? "Я тебе сейчас как дам, так ты у меня будешь иметь!". И где, кроме Одессы, вы еще такое услышите?

- Что вы еще помните о своем детстве?

- Все! Недавно сделал целый фильм об Одессе моего детства. Уже давно я не бываю в этом городе подолгу, прилетаю лишь на пару-тройку дней. Недавно очень огорчился: пошел в свой двор, в школу, в которой учился, на фабрику, на которой работал, - оказалось, что всего этого уже нет, исчезло, развалилось. В общем, стало мне грустно, и я понял, что не стоит возвращаться в прошлое. Его надо помнить, но не искать с ним встречи. И вернуться сегодня в Одессу насовсем я бы уже не хотел, хотя по-прежнему считаю ее своей родиной и своим домом. О Москве, в которой живу, я такого сказать не могу. Честно говоря, я к ней так и не привык.

- А что по этому поводу думает ваша жена?

- А она - как я. Если бы мы не смотрели на многие вещи одинаково, вряд ли смогли бы столько лет прожить вместе. Все-таки в будущем году исполнится 35 лет, как мы поженились. А еще она очень хорошая хозяйка, прекрасно готовит. Причем для нее нет недоступных блюд, сварит все, что пожелаешь. И вот что интересно: Вика делится рецептами со всеми своими подругами, но у нее получается, а у них нет. И знаете, что обидно: при такой кулинарке-жене я абсолютно неприхотлив в еде. Люблю картошку-пюре, селедку, салатик с луком, маринованные огурчики и котлеты с чесноком. Вообще, на жене весь дом держится: дети, внуки и ваш покорный слуга. Честно говоря, мне с ней просто повезло.

"ПОКЛОННИЦА У МЕНЯ ОДНА - МОЯ ЖЕНА, НО К ВЫСОКИМ СТРОЙНЫМ ДЕВУШКАМ ВСЕГДА ИСПЫТЫВАЛ СЛАБОСТЬ"

- Вашей маме невестка сразу понравилась?
- Поначалу были у них трения. К тому же я очень много ездил, и жена вынуждена была жить с моими родителями. Но она у меня женщина умная, нашла общий язык со свекровью.

Мама у меня вообще была удивительным человеком. Интеллигентная, из очень культурной семьи. Честная, убежденная коммунистка, она не отреклась от своих принципов даже тогда, когда это делали все вокруг. А еще она была очень скромной, прекрасно пела и часто выступала с различными докладами, потому что умела очень хорошо и толково говорить. Настоящая одесситка! Знаете, что она мне говорила, когда я не слушался? "Чтоб у тебя были такие же дети, как ты у меня!". Но у меня дети хорошие.

- У вас, наверное, есть секрет семейного долголетия?

- Он прост: надо почаще уезжать на гастроли!

- Жена не ревнует?

- Она же понимает: не поедешь - не заработаешь! В советские времена мы с Витей получали за концерт по 20 рублей. Чтобы заработать полтысячи, должны были круглый год колесить по городам и весям. Со временем и в Москву перебрались, чтобы меньше ездить. Хотя, вы знаете, вкалывали всю жизнь как проклятые, а так ведь ничего и не заработали.

- Поклонницу вас много?

- Только одна - моя жена.

- Поэтому вы смотрите на всех женщин, даже очень высоких, извините, свысока? (за кулисами Одесского театра музыкальной комедии имени Водяного Роман Андреевич окинул длинноногую девушку оценивающим взглядом именно в таком направлении - сверху вниз. - Авт.).

- Как я могу смотреть свысока со своим ростом метр 59?! Хотя, если честно, к высоким стройным девушкам всегда испытывал слабость. А чего удивляться? У меня жена - метр 70.

Киев - Одесса - Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter