В разделе: Архив газеты "Бульвар Гордона" Об издании Авторы Подписка
Сам себе супермен

Отар КУШАНАШВИЛИ: "Это привет от Аллы", - сказали мне трое в масках, круша мою челюсть и нанося удар за ударом. Били минут 40, поставили на колени водителя и все время разворачивали меня тыльной стороной, пытаясь стянуть одежду"

Дмитрий ГОРДОН. «Бульвар Гордона» 31 Мая, 2006 00:00
Хулиган, бузотер, кутаисский пижон - каких только ярлыков не клеили эпатажному московскому журналисту Отару Кушанашвили. Еще бы - слишком нахально ворвался он в жизнь звезд со своим фирменным вопросом: "Расскажите по-хорошему, что у вас плохого?".
Дмитрий ГОРДОН
Хулиган, бузотер, кутаисский пижон - каких только ярлыков не клеили эпатажному московскому журналисту Отару Кушанашвили. Еще бы - слишком нахально ворвался он в жизнь звезд со своим фирменным вопросом: "Расскажите по-хорошему, что у вас плохого?". Критики называли его витиеватые речи словесным поносом, ханжи плевали на телеэкран, едва он там появлялся, а кинематографисты именно Кушанашвили пригласили в сериал "Каменская-3" на роль редактора желтого журнала (редкого, кстати, подонка)... Только рядовые зрители кайфовали от его непристойных выходок, потому что Отар вел себя так, как хотел бы, но опасался затюканный безденежьем, бюрократией и беспросветными буднями обыватель. Такому парню не заткнешь рот стыдливым "бип!", его не уберешь с глаз долой, даже закрыв его телепередачу, как это случилось с программой "Большой куш". Отар пролезет, прорвется сквозь любые полицейские кордоны. Разве не доказал он это полтора года назад на футбольном матче в Португалии? Отчаянно матерясь и размахивая кулаками, Кушанашвили выскочил на поле, чтобы разобраться с несправедливо удалившим российского вратаря судьей. Потом у друзей журналиста допытывались: "Он пьяный был?". - "Нет, это Отар трезвый вспыльчивый, а как напьется - тихий", - отвечали те. Тем не менее этот горячий парень сделал то, чего в тот момент до зубовного скрежета хотелось миллионам простых болельщиков. Более того, задержись он подольше в заграничной кутузке, сегодня одним героем в России было бы больше... Наверное, человек, родившийся 22 июня 1970 года, обречен на воинственность, агрессивность, но за 13 лет, прожитые журналистом в Москве, мы хорошо узнали лишь одно его лицо. Второе он рискнул приоткрыть - на нейтральной территории, в Украине! - впервые... Все эти годы Отар старательно прятал его от окружающего мира, враждебного к маленькому, слабому человеку. Не дай Бог кто-то заподозрит, что за маской грубияна скрывается обладатель университетского диплома, любящий сын и отец. А ведь Кушанашвили совсем не преувеличивал, когда признавался: "Ради денег для родителей я пошел бы на все, кроме гомосексуализма, предательства и скотоложства". Сказано по-мужски сильно, грубо и талантливо... Иногда его бравада, агрессивность и мат-перемат напоминают мне чернильное облачко, которое выпускает осьминог, чтобы за этой завесой ретироваться в свое убежище. Хорошо, что есть место, где можно поплакать, пожалеть себя и зализать душевные раны перед тем, как снова выйти в лучи софитов... Туда, где уже ждет публика, предвкушая, какой фортель человек-скандал отчебучит на этот раз.

"ПОЧЕМУ ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ВЫБИЛСЯ В ЭРОСЫ РАМАЗОТТИ, ОН ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖЕН БЫТЬ СВИНЬЕЙ?"

- Сегодняшний российский шоу-бизнес многоцветен и разнообразен. Продюсеры и суперзвезды, композиторы и клипмейкеры, креативщики и режиссеры - кого только в нем нет. И все же готов ручаться, что без тебя - авантюриста, наглеца, болтуна, журналиста от Бога и отчаянного хулигана - он был бы куда более скучным, пресным и одномерным...

- На слово "хулиган" я сразу же откликаюсь, но буду признателен, если ты еще раз повторишь этот оборот - "от Бога". Да, Дима, много воды утекло с тех пор, как мы подружились, и вот после долгого перерыва я снова в Киеве и не могу тебе передать, до какой сентиментально-непредставимой степени рад тебя видеть.

- Отар, а ты повзрослел. Стал, по-моему, менее хулиганистым...

- Стоит ли прибегать к эвфемизмам, описывая то, что перед собой видишь? Да, я постарел, подряхлел, мне уже 97...

- Честно? А на вид больше 83-х не дашь - сохранился неплохо. Отар, шоу-бизнес, о котором мы начали говорить, развивался и поднимался на твоих глазах - фактически ты его летописец. В последнее время он, на твой взгляд, изменился? Стал, может, более цивилизованным или менее интересным?

- Если мы о мастерстве, то, абстрагируясь от роли давешнего критика всего и вся, готов признать: прогресс налицо. Все-таки то, как живет мир, не могло не сказаться на увесистой части земной суши под названием Российская Федерация. В то же время если профессиональное содержание и изменилось в лучшую сторону, то люди стали много хуже.

- Еще хуже?

- Хорошее уточнение! Да, с тех пор, когда в прошлый раз мы обсуждали с тобой этих свиней и подонков, мразей и тварей, они стали куда говнистее. Я, откровенно говоря, не понимаю, в какой пропорциональной зависимости находятся эти две составляющие и почему если человек выбился в Эросы Рамазотти, он обязательно должен быть свиньей... В общем, уже давно зная тебя как человека, не приемлющего филистерство и лицемерие, вынужден констатировать: люди стали намного хуже. И поющие, и театральные. О кинематографистах и вовсе разговор особый...

- А с чем это связано?

- Не знаю, во всяком случае, никакой диалектической связи тут не обнаружил. Быть может, я слишком ограничен, чтобы сформулировать какую-то дефиницию и выдать ее в подарок тебе на-гора?

- Дефиницию - это ты крепко загнул!

- Дима, о чем речь - тряхнуть словарем мы можем! Сегодня вечером, расставшись с тобой, отправлюсь потрясать им киевлянок, переговоры с которыми не должны длиться более 40 секунд - это мой норматив. Мне не нужны девушки, если предварительные беседы с ними затягиваются: мой лексикон должен сразу же возыметь на них действие. Впрочем, кажется, я отвлекся. Не понимаю почему, но фекалии множатся...

- Но хоть какие-то светлые пятна лично для тебя в шоу-бизнесе есть?


Отар - настоящее украшение для обложки модного журнала



- Конечно!

- Перечислим, воспользовавшись пальцами одной руки?

- Да, вторая нам не понадобится, и первая фамилия уже у меня готова. Сейчас же, ничтоже сумняшеся, я выдам ее украинским любителям музыки. Надеюсь, они питают к этому человеку такую же симпатию, какую испытываю к нему с момента зарождения нашей дружбы, с 92-го, и я.

- Вот завернул!

- Это Леня Агутин. Пару месяцев назад он, между прочим, попал в больницу. Я и представить не мог, что такое возможно в 37, когда, например, мы с тобой только начинаем разворачиваться (сейчас я, конечно, обелил свое ничтожное профессиональное настоящее). У Лени случился сердечный приступ, от чего я проплакал весь вечер, потому что с годами все больше проявляется мое главное свойство - готовность сострадать. (Раньше я все время делал вид, что на это не способен).

Я плакал весь вечер, но потом Анжелика дала знать, что удар не имел роковых последствий и Леня выздоравливает. Агутин сжигает себя на работе, хотя домыслы о том, что это коньяк, водка или виски его убивают, отчасти справедливы, потому что он такой же, как и я. Упреждая твой вопрос, скажу: конечно же, я вискарик. Виски и шлюхи, виски и шлюхи... Леня, разумеется, закладывает за воротник...

- Заворотнюк...

- Да (смеется), Заворотнюк! Ваша посланница, ставшая у нас культовой.

...Думаю, что как люди, начинавшие свои предприятия с нуля и строившие их по кирпичику, мы понимаем: Леня Агутин слишком непохож на других. Более того, имеется логическая связь между его несхожестью, определенным образом жизни и сердечными приступами.

Итак, Леня Агутин для меня первый, а второй... Не будем поминать всуе патриархов вроде Кобзона. Понятно, что люди такого калибра сделаны совсем из другого теста и обсуждать их - удел ленивцев, которые других имен и не вспомнят, а будут лишь подхалимничать к корифеям. Я благоговейно к ним отношусь, но мы о нынешних...

Мне очень жаль, что исчезла группа "Високосный год", которая писала грамотные тексты и исполняла трепетную и качественную музыку... Конечно, они не европейского уровня артистами были, а, так сказать, российско-украинского пользования, но мне вот безумно нравились. Что стало с группой, не знаю: наверное, то же, что черед полгода произойдет с "Уматурман" и через год - с любимцами публики "Братьями Гримм". Все они, к сожалению, не марафонцы.

"МОСКВА НЕ ОБЯЗАНА ЛЮБИТЬ ТАКИХ ПРИДУРКОВ, КАК Я. НУ КТО Я ТАКОЙ? ЧАБАН!"

- Отар, ты приехал в Москву из прекрасного города Кутаиси, будучи, как ласково говорят в народе, лицом кавказской национальности...

- Будучи - от имени этого самого народа уточняю - черноодноместным. Впредь обещаю к любому слову, которое рвется у меня наружу из уст, находить эвфемизмы.

- За душой у тебя не было ничего, кроме очень хорошего образования. Подчеркиваю это, потому что многие, впервые тебя услышав, могут подумать, будто человек ты темный и малообразованный. Как встретила кутаисца Отара Москва? Она была рада твоему появлению или совершенно на это не отреагировала?

- У Москвы есть устойчивое определение - Белокаменная, так вот, для меня корень этого слова "камень". В принципе, этот город не обязан любить всех, кто туда приезжает, тем более таких придурков, как я. Ну кто я такой? Чабан!


С Шурой у Отарика любовь, но без задней мысли

- В душе или по происхождению?

- И в душе, и по происхождению, и по поведению. Вечером увидишь (читателям объясню, что пригласил сегодня Гордона в киевский ресторан. Клянусь, он убедится, что чабан - это набор хромосом, а не благоприобретенное качество).

Москва встретила меня зло, никто там в объятия не заключал. Первое время я ночевал в камере хранения Павелецкого вокзала - откупался от бдительных милиционеров и укладывался прямо на столе, но я, кутаисский Шон Пенн и зугдидский Эрос Рамазотти, - непотопляемый паренек. Мне было очень стыдно кушать хлеб, который зарабатывали мама и папа, поэтому домой из Москвы не вернулся бы в любом случае. Другое дело, что такого развития сюжета не предполагал. Я, например, никогда не хотел, чтобы девушки из соседнего подъезда кричали мне (орет во всю глотку): "А-а-а! Андрюша Губин пошел!". Я не такой тупой...

-...как Андрюша Губин?..

-...и иже с ним. Я не настолько скудно внутренне устроен, чтобы видеть в этом цель своей жизни, и клянусь тебе памятью группы "На-На", что совершенно спокойно обойдусь без обожательниц и фимиама...

Долго колебался, выносить это на публику или нет... Знаешь, раньше я тебе не говорил, но у меня четверо детей от одного брака, которых должен кормить. Ради их благополучия я готов унижаться, готов предстать в любой ипостаси, но никогда, завидев газету "Московский комсомолец", не стану нервно разворачивать ее, как у нас делают все артисты. Не верь им, если, сидя перед тобой в кресле, они будут говорить: "Что вы, что вы, хит-парад - это от лукавого". Разворачивают и смотрят: так-с, на каком же мы месте? Нет, я хотел бы, чтобы меня любили как Шона Пенна и Эроса Рамазотти - от силы человек 10.

- Каков же он был - предел твоих мечтаний, когда ты приехал в Москву?

- Я, честно говоря, не думал, что стану публичным, - больше всего мне хотелось, чтобы было, как спела Земфира, "маме доказано самое главное"... Я стремился доказать, что родители не просто зря тратили на меня деньги, а, как модно говорить в среде Юлии Тимошенко, инвестировали, что сын воздаст им сторицей. Я, сентиментальный, плаксивый, кривоногий индийский паренек, все это ради мамы делал - пусть, дескать, видит: то, как она меня любила и боготворила, безответным остаться не может!

Это из совершенного, сбывшегося. Мамочки больше нет, и, ну конечно, без нее смысл всего на 90 процентов теряется, но, когда я уже стал Робби Вильямсом и брал за один концерт больше, чем "Корни" запрашивают за 30, купил ей дом, построил бассейн. Всеми доступными способами показывал, что предела моей любви к ней нет. Это не грузинская черта, не украинская - общечеловеческая. Если ты не свинья, не хавронья, маме докажи, маме!


"Жанна Фриске мне нравилась, но малость пугала... Она бодибилдинг такой, а мне больше субтильность импонирует"



Ни в коем разе не хочу обидеть папу, но пределом моих мечтаний было купить им дом, потому что когда своими старыми ножками, с отложениями солей и одышками они поднимались на пятый этаж нашего капитального дома, тайм-ауты брали на каждом лестничном пролете. Я просто сказал себе: "Поеду и сделаю это", хотя и не представлял как. У нас и особенно у вас все теперь прокуроры, все судят всех. Мне это ни к чему. Может, я начал бы воровать, может, стал бы подонком - не знаю. Ничего нельзя исключить, если хочешь обеспечить маму и папу.

- 10 лет назад в эсэнговском эфире появилась нашумевшая программа "Акулы пера", где ты стал самой главной акулой, и где без тебя, Отар-суперстар, не обходилась ни одна передача. Ты вызывал огонь на себя, ты был наглецом, сволочью, мерзавцем и задавал благополучным звездам такие вопросы, от которых они просто сходили с ума...

- (Гордо). Да! Да!

- Одни хотели запустить в тебя чем попало, другие с тобой дрались, третьи публично вызывали на дуэль...

-...четвертые подавали в суд...

-...а пятые подсылали к тебе бандитов...

- (Вздыхает).

"ДЕМИДОВ МНЕ ГОВОРИЛ: "ДОВЕДИ ЧЕЛОВЕКА ДО БОЛЬНИЦЫ ИМЕНИ СЕМАШКО"

- Все в твоей жизни было. Скажи, почему ты стартовал именно так, что этим хотел доказать?

- Ничего! Дим, я стремился выжить, и моя личина была просчитана. Я ее сочинил...

- Кто-то посоветовал тебе взять именно такую роль?

- Конечно, Иван Демидов.

- Давненько о нем ничего не слышно...

- У вас и у нас время изменилось: нет Джастина Тимберлейка - одного на все пространство, а Иван в полном порядке - советник по идеологии у одноклассника Путина банкира Сергея Пугачева.

- Так, значит, твоим наставником был Демидов?

- Да, однажды он увидел меня в застолье и дорисовал этот образ, досочинил его. Его заинтриговала эдакая грузинская расхристанность, зиждущаяся тем не менее на знании (как я люблю выпендриваться перед киевскими девушками!) раннего Дм. Мережковского. Он сказал мне, что если к тупым вопросам русских журналистов присовокупить мою витиеватую манеру, построенную на 22 антигордоновских деепричастных оборотах, это спровоцирует эффект разорвавшейся бомбы. Согласитесь, когда спрашиваешь у Леонтьева: "Скажите, Валерий Яковлевич, а вы спите со своим догом?", это обязательно сдетонирует.

Представь: сижу развалившись с длинными патлами - такой ранний киргизский Джон Бонджови, - а Демидов в микрофон, воткнутый мне в ухо, говорит: "Ну как, культурно сидишь?". - "Куда уж бескультурнее?" - отвечаю. "Ну а теперь давай вопрос и не заканчивай его не раньше чем через 40 минут. Пусть над тобой смеются, пусть твои словесные выкрутасы вызывают раздражение и отторжение - доведи человека до больницы имени Семашко".


Отар с Кристиной Орбакайте и Русланом Байсаровым

- И доводил?

- Еще бы - они все нитроглицерин пили! Я начинал издалека: "Не соблаговолите ли вы сказать?.. Вот этот ваш контакт на биологическом уровне, может, отчасти объяснимый вашими хромосомами...". Затем делал паузу, как Майкл Мэтцен в лучших своих фильмах, и все видели, что я идиот, но идиот мыслящий. И пока человек, к которому я обращался, в дебрях плутал, я вбрасывал вопрос: "А вы принимаете сзади парней, как почтовые открытки?". - "Что?". - "Гм, к вам кто-нибудь сзади подходит?". У бедняги глаза были квадратные: "Что он спрашивает?! - кричал он операторам. - Прекратите съемку! Что за вопросы?".

Это повторялось на каждой записи. Что я сам ощущал? Давился от смеха. Если у людей нет чувства юмора и интеллекта, чтобы ответить, это уж их проблемы... Чтобы поставить меня на место, нужны были обоснованные, а не жидкие аргументы типа "грузин", "козел" и так далее... Это можно было сделать достойно, но на моем веку никто не переиграл меня, кроме Леонтьева. Когда я ему завернул про дога, Валерий Яковлевич и бровью не повел. Энциклопедист и в высшей степени человек тактичный, он с помощью юмора и цитат из раннего Довлатова ушел от ударов. Все остальные... Ну что тебе, Дмитрий Гордон, сказать? Дебилы, имбецилы, подонки, бревна и чмыри.

- В этой роли - клоуна и шута - ты чувствовал себя органично?

- Сейчас я, пожалуй, был бы не в своей тарелке, потому что мне 97... Хотя ты и скинул мне несколько лет - спасибо тебе за это большое...

- Не за горами и сто...

- Мало того, скоро летальный исход, дорогой мой Гордон! Я уже столько дел натворил, что пора на погост, а тогда наслаждался жизнью, ну почти как сегодня в вестибюле гостиницы. Я появился там на своих ногах, между которыми проедет все киевское "Динамо", но при этом так себя любил, что окружающих захлестывала эмоция, название которой я смог угадать по рожам. Представь, выхожу из лифта, как герой гангстерского душанбинского фильма, а там стоят с девушками какие-то чуваки и настороженно на меня смотрят. Не буду говорить, что при этом я тискал детородный орган...

- Господи, свой-то хотя бы?

- (Возмущенно). Ну, знаешь, мой друг! С момента нашей последней встречи на чужие я не переключался, со мной эта метаморфоза не произошла. Словом, в гостинице я вел себя расхристанно. Нормальные люди понимают, что это такая манера поведения, когда любишь жизнь. Ты не злой, ты не Басков, 65 человек от лифта до машины тебя не ведут. Ты идешь, весь из себя итальянец, такой Эрос Рамазотти (напевает): "Un’Altra Te", и если некоторые индивидуумы реагируют неадекватно, это, как учила меня мама, их, а не твоя проблема. И все-таки сейчас в кресле "Акул пера" я чувствовал бы себя не так комфортно, потому что, дорогой мой лауреат украинской Нобелевской премии Дмитрий Ильич Гордон, мне очевидно, что я люблю людей. Очень люблю и жалею.

- Правда, не все из них это понимают...

- А и не надо. Сегодня, когда вечером я устрою в ресторане две драки, ты увидишь, что они вовсе не обязаны это понимать. Людям нельзя говорить, как президенты наших с тобой стран: "Я люблю вас! Немедленно ответьте мне взаимностью". Это удел политиков, а я клоун. Если из 30 человек двое мне в ответ улыбнутся, считай, день прошел не зря. Я не претендую на то, чтобы меня обожали, как группу "Smash!!". Ну допустим, канал ОРТ сделал бы меня всеми любимым - ну кем бы я тогда стал? Большее унижение в жизни трудно придумать. Нет, я хочу быть человеком, моделью своего поведения показывающим: цени каждую секунду, потому что - фьи-и-ть! - и ее нет. Люби, хулигань, живи, но... не унижай других. Сейчас я бы в "Акулах пера" не задавал вопросы, от которых у окружающих начинался нервный тик.

"Я НЕ ПОДРАЛСЯ С АБДУЛОВЫМ - ОН И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ МЕНЯ ИЗБИЛИ"

- Своим нестандартным, эпатажным поведением ты нажил себе много врагов. Слышал, что где-то в казино у тебя была жуткая драка с Абдуловым, что вроде бы даже Алла Борисовна выясняла с тобой отношения не через суд, а каким-то другим, менее цивилизованным способом...

- Позволь мне сперва напомнить, как в интервью "Бульвару" народный артист Украины Иво Бобул - такой гениальный вьетнамский певец, соединение Гвинеи-Бисау с республикой Конго - упрекнул меня, что от меня пахнет чесноком, что я дремуч, невежествен и на сцене ничего не умею. Почему, мол, Кушанашвили убежден, что с момента выхода из-за кулис его должны любить все? Я ответил тогда через твою газету: "Я вовсе не такой идиот, каким вы меня представляете. Я шут. Это вам нужен пафос (поет басом): "Я люблю эту землю!", а для меня главное - людей рассмешить, мобилизовать для сопротивления мерзостям жизни".

Все это имеет прямое отношение к ситуации, которую ты обрисовал в вопросе. Конечно, у меня было полно проблем, конечно, меня били. И не подрался я с Абдуловым - он и его окружение меня просто избили. Меня и молотили, и стригли, и ножами кололи - все, что угодно...


"Лучше бы я ловил на Крещатике киевлянок, чем куролесил с публичными девчонками!". С Ксюшей Собчак



- Но ты выжил?

- Сегодня в ресторане я это тебе покажу. Ты увидишь настоящего тамаду - в моем присутствии даже Тимберлейк постеснялся бы изображать лунную походку. Мало того, что я выжил, так еще и укрепился в своем мнении, что люди, которых ты только что упомянул, - это абсолютный пшик. Вот моя мама, светлая ей память, - это суперзвезда, это Нэнси Рейган, соединенная с Мерайей Кэри и помноженная на Уитни Хьюстон. Она не умела петь, не умела складно излагать мысли, но не опускалась до того, чтобы присылать к подъезду мордоворотов и мстить.

- А кто опускался?

- Все названные тобою. И Пугачева в том числе.

- Интересно, как это выглядело?

- Тебя, Дима, это я помню точно, она не присылала - были только три каких-то зулусских негритосика в масках. Как это происходило? Ты приезжаешь ночью с концерта, входишь в подъезд, и тут на тебя обрушиваются кулаки. "Это тебе привет от Аллы", - говорят они, круша твою челюсть. Бьют тебя 15 минут, 30, 45... Бьют и бьют, бьют и бьют, бьют и бьют... В голове у тебя только вопрос: "Господи, за что можно так бить? За что?". Я просто сказал, что за последние 48 лет - а ей на тот момент было всего 30 - ни одной удачной песни не спето и все, что она исполняет, недостойно того пьедестала, на который мы же ее и возвели.

Пойми, я так думал. Готов взять свои слова обратно, если ты назовешь мне сейчас стоящую песню, которая появилась после "Старинных часов" или "Трех счастливых дней". Только не "Кафешку" с этим, б... (обещал не материться), не португальские народные песни. Но ни одной же удачной вещи нет, ни одной! Вот и все, что я сказал, и тут же - пожалуйте к подъезду!

- Тебя избили и бросили?

- Во-первых, поставили на колени моего водителя. (На следующее утро он пришел ко мне и сказал: "Я не могу в таком страхе жить, у меня двое детей. Прости, но я ухожу"). Меня же избили так, что я еле дополз до дома. И если бы только били... Хотели, очевидно, сделать нечто такое, о чем вслух говорить неприятно, то, что обычно на зонах и в армии проделывают со слабовольными. (Волнуется). Они все время разворачивали меня тыльной стороной - я сейчас с трудом подбираю слова - и пытались стянуть с меня одежду.

...Наверное, теперь они всю жизнь будут гордиться тем, что так изгалялись, и когда кто-то из них вдруг видит меня на телеэкране, довольно говорит: "Да я его!..". Для людей, чья работа - унижать, это отдельное удовольствие, а моя работа - становиться сильнее.

- После этого инцидента ты с Пугачевой встречался?

- Да, у нас вполне приемлемые отношения.

- И ничего не сказал ей при встрече?

- Нет. Пойми, это московская ситуация. Помнишь, как в фильме "Собственность дьявола", где Брэд Питт противостоял Харрисону Форду, говорится: "Это не американская история - эта история случилась в Ирландии". Вот и это не киевская история, чтобы можно было прийти и заявить человеку: "Я на тебя обижен, потому что ты трам-тарарам...".

Я не сказал ей ни слова.

- И она тебе ничего не сказала?

- (Хрипло и раздельно). Ха-ха-ха! Я тебя умоляю... Нет! Она спела для меня "Три счастливых дня", и я понял: я такой же жалкий актеришка, как и все они, и должен играть по тем же правилам, что и остальные. Ты ничего не говоришь, и они не говорят, ты живешь дальше, и они живут. Может, в глубине души, в той самой глубине, о которой, как сказал Джек Николсон в фильме "Несколько хороших парней", не треплются на светских вечеринках, она и жалеет об этом, но о таком никто никогда не говорит вслух. Никогда!

"99 ПРОЦЕНТОВ АРТИСТОВ - ГОВНО. ПУСТЫЕ ЛЮДИ, НИЧТОЖЕСТВА..."

- После этого у тебя отпало желание критиковать звезд?

- Нет: хочешь убедиться - спроси про любого. Общий уровень нашей эстрады возрос, но 99 процентов артистов, тем паче молодых, - говно. Чтобы у тебя не было проблем с моим лексиконом, назову их "полые люди". Они пустые, внутри у них нет ничего. Это ничтожества - я наблюдаю их по нескольку раз в неделю на гастролях, в гостиницах, в поездах.

- Это закономерность, что идолы массовой культуры - ничтожества?

- В последнее время мне стало казаться, что да, - я провожу теперь между пустопорожностью персонажа и его статусом народного любимца прямую линию. У меня на примете мой молодой соотечественник - не знаю, приезжал он к вам или нет. Тишайший был, никто, а сейчас ткнешь пальцем и провалишься в пустоту - до него не дотянешься.

- Как соотечественника зовут?

- Иракли. Вроде вменяемый человек, с мозгами. Что с ними происходит, когда они попадают на сцену? Лоботомию проходят все, что ли? Даже манера поведения меняется. Они-то не понимают, что это недолговечно. Так и хочется крикнуть: "Ты же не Эрос Рамазотти...

-...мягко говоря...

-...и твое отрицательное обаяние - на два месяца". Понимаешь, я как грузин Иракли сужу, то есть более привередливо, я придираюсь, потому что он был моим товарищем. Это самообман, самовнушение, что, если ты отметился на страницах журнала "Билл-борд" и продал четыре экземпляра своей пластинки в Ташкенте, все человечество тебе должно... Господи, какая несусветная глупость!

Пусть посмотрят Иракли, выпускники "Фабрики звезд" на конец Лени Нерушенко из группы "Динамит". Он погиб от транквилизаторов, а не от того, что не разглядел машину и строительные леса впереди. Да, в Москве умирают от транквилизаторов, от кокаина, от того, от чего я дистанцируюсь, потому что хочу долго жить: у меня много детей, и мне надо их вывести в люди. А что ждет этих ребят? Больно так говорить о товарище, но такие, как он, обрекли себя на то, чтобы подыхать. Все эти "фабрики звезд" внушили им, что они звезды, а через три месяца их выбрасывают. Что из них получится? Им втемяшили, что в булочную за хлебом лично ходить не надо, а тут нужно жить обыденной жизнью.

- Нередко и на хлеб потом не хватает...

- Вот! Они нищенствуют, пускаются во все тяжкие, озлобляются. Я это вижу на примере одного эртээровского "народного артиста". Как его, этого говнюка, фамилия? Клянусь, где этого урода встречу, тут же сломаю ему зубы.

- Ты, главное, не перепутай...

- А у меня фотокарточки есть, и прежде чем нанести удар по сопатке, обычно я спрашиваю: "Ты ли это?". Что ни говори, у меня слабая память, поскольку пью очень много виски. Мне что Панайотов, что Чумаков - все выходцы из лепрозория, этакие пронафталиненные Розы Люксембург в разных обличьях. Ой, вспомнил: Панайотов!

Увидел его в Ростове-на-Дону: ну прям Джо Коккер вошел в ресторан. Ни здравствуйте, ни расписаться у маленьких девочек, которые ждали его четыре часа под дождем, в тетрадках. (Кричит). Кто ты есть, чмо? Я в этом бизнесе с 1902 года, и когда человек мне улыбается, встаю и расшаркиваюсь: "Спасибо большое! Я недостоин вашего внимания, извините за то, что вообще попался вам на глаза". А тут Панайотов. Да кто ты такой? Девочки стоят мокнут, даже капюшонов у них нет. Выйди к ним, дай автограф. Я таки заставил его расписаться, но на глаза пусть не попадается: почки, ребра - все у него под угрозой.

"В МАЛЕНЬКИХ ДЕТСКИХ ТРУСИКАХ, ВЕСЬ ОКРОВАВЛЕННЫЙ, АЙЗЕНШПИС УМИРАЛ ОДИН: НИ ДРУГА, НИ БЫВШЕЙ ЖЕНЫ, НИ 14-ЛЕТНЕГО СЫНА"

- Тяжело в Москве жить грузину?

- Очень тяжело, а вдобавок к земле пригибают многочисленные обязательства, которые я на себя взял. Не жалею об этом, но справляюсь с ними с трудом. Плюс ко всему воздух московский для души не слишком полезен. Можешь представить: Кутаиси, стихи Евтушенко, Соколова, Руставели, Галактиона Табидзе... Наверное, там такая же особенная по сочности атмосфера, как в Одессе...

Я вам не скажу за весь Кутаиси и за всю Грузию - только за свой двор. Вечером после шести выходишь - голова кругом... Запахи, ароматы, поцелуи любви, дружеские подначки. Там нет Отарика, который продал наибольшее количество альбомов и написал хорошую статью в журнал "Ом" или в газету "Бульвар Гордона", - есть всеобщий любимец Отарик, подчеркиваю - любимец (не верь Павлиашвили), и он свой - колхозник, чабан. Сосед говорит соседу: "Смотри ж ты, до сих пор пахнет бараньим пометом, а куда занесло! С самим Познером спорит в прямом эфире - это наш!". И такой в его голосе неподдельный восторг!

Кто в Москве скажет тебе комплимент? Кто тебе подаст руку, когда задавили проблемы? Юрий Айзеншпис, продюсер с мировым именем, умирал в 20-й больнице у метро "Бабушкинская", имея на счету больше денег, чем заработала группа Backstreet boys за все годы неумелого попадания в фанеру. Понимаешь, этот человек, оставивший сыну 35 миллионов евро, не смог обеспечить себя друзьями.

Я, его второй названый сын, видел, как он умирал: в маленьких детских трусиках, весь окровавленный - у него лопнули от электрошока сосуды. Он лежал в палате, и рядом не было ни друга, ни бывшей жены, ни 14-летнего сына. Что твоя жизнь в Москве? Кто ты? Никто! Несчастный, угасший, не дождавшийся ничьих сочувственных взглядов человек. Что с того, что тебя пол-Союза боялось? Кто ты сейчас здесь, беззащитный? Где твои друзья? Где люди, которых ты сделал счастливыми: все эти биланы и "динамиты", почему их в больнице нет?


"Герой моего любимого фильма "Готти" говорит: "Ему было не до нас - он был слишком занят чтением собственных интервью"

- А что, никого не было?

- Ни души. Был я и ревел как белуга... Айзеншпис, когда одевался модно, производил впечатление матерого, респектабельного человека. Когда же он разделся, я увидел маленького мальчика, который так и не вырос. Он, который полжизни провел в тюрьме и на исходе дней своих никому не был нужен, умолял меня все время держать его за руку.

Кто ты? Кто ты в Москве?

Этому городу - тьфу! - на нас плевать... Помню, когда меня насильно постригли, мне позвонил Кобзон. Иосиф Давыдович, которому я не был даже представлен, спросил, нужна ли мне помощь, нужны ли мне деньги. Конечно, мне нужно было и то, и другое, но стыдно было просить. Впрочем, вопрос не в моем отказе, не в моем отнекивании, а в том, что я был потрясен этим звонком! Кобзон, мастодонт! Один он такой! В Москве живет 725 миллионов полукитайцев из Грузии, и все такие - им бы только урвать! Вот 100 долларов! Впереди ждет миллион, но ради него ты должен еще потерпеть года четыре. Нет! Возьмет! Маму и папу в топку, друзьям в рожу плюнет, лишь бы сотенную заполучить. Это и есть великий город Москва!

- После всех ужасов, о которых ты только что рассказал, у меня возникает закономерный вопрос: тебе это все не надоело? Не тянет бросить Москву, шоу-бизнес, писать умные книжки, делать, может, свою передачу?

- Отвечаю как на духу: не надоело. Знаешь, какая штука: я очень хочу быть похожим на Шона Пенна, Эроса Рамазотти, Гарри Барлоу и Энди Гарсиа и говорить, что я сыт по горло тем, что доставляет мне неземное блаженство, глупо. Как я могу устать от того, что люблю? Нет, я не устал и буду заниматься этим до последнего вздоха, хотя, конечно, чувствую себя теперь толстокожим. Люди уже не очень-то меня удивляют.

- Ты стал циничным?

- Да, чмом и редкостным говнюком. Ты к этому вел? Я подтвержу правильность твоих исследовательских устремлений.

Разумеется, с детьми я другой, но с волками жить... Я не очень доволен тем, что мой характер испортился. Обещаю, что в Киеве его не покажу, буду держать себя в рамках, но в этом смысле профессия все же съедает. Ты становишься желчным, априори недоверчивым, ерничающим по любому поводу и уже не замечающим грани. Когда на похоронах ты снимаешься для "Экспресс газеты" на фоне айзеншписовского профиля зеленоватого колера, конечно, ты уже законченный пидор (это не оценка ориентации), манкурт без имени и без племени. Если фотографируешься на фоне умершего маленького человека, оказавшегося на исходе жизни таким беззащитным, кто ты, как тебя зовут? Чмо и свинья! Эти слова я адресую всей московской прогрессивной общественности, которая собралась на Юрия Шмильевича похоронах.

Я намеренно уходил в сторону, чтобы поплакать с моими грузинскими братьями. В церемонии мы участия не принимали, потому что, едва начиналась притворно-официальная часть и корреспонденты наводили свои объективы, тут же артисты "Фабрики звезд" наперегонки лезли в кадр. Это чудовищно, и, чтобы не стать таким, как те, кого я сейчас живописал, нужно постоянно себе напоминать, что ты портишься. Это мое единственное утешение.

"Я ЖИЛ СО ВСЕМИ, КРОМЕ ОЛИ ОРЛОВОЙ И ЖАННЫ ФРИСКЕ. КОГДА ВИСКИ НАПЬЕШЬСЯ, И С ЮРОЙ ШАТУНОВЫМ ЗАЖИВЕШЬ"

- Я почему-то уверен: как настоящий мужчина и настоящий грузин, ты без любви не можешь. Что она в твоей жизни значит, существует ли вообще или беспорядочные половые связи ее заменяют?

- Каюсь, я грешен, я буду гореть в аду и лизать языком огненную сковородку - так сказала моя мама, светлая ей память! Я ненавижу праведников, потому что среди людей святых не бывает. Смотрю по телевизору репортажи из наших Госдумы и Дома правительства, из вашей Верховной Рады. Вот на лбу у человека написано: "Негодяй", но при этом он формулирует мысли с такой убежденностью в собственной непогрешимости, что страшно становится: какие же у этих людей дети?

Я, бессильный, беззащитный человек, становлюсь сильным папой, когда нужно оберегать и кормить детей. Я так же слаб, как и любой другой, но единственное, что ставило меня на колени, - это любовь. Веришь - я могу заплакать от любой мимолетной ссоры. Никто не видел меня в слезах, но за городом, в доме, где живет моя семья, случаются такие драмы, которые бы даже Пол Томас Андерсон, сыгравший в фильме "Магнолия", не передал. Помнишь, когда Том Круз рыдает у смертного одра отца, которого ненавидел всю жизнь: "Не умирай, сукин ты сын! Сейчас хоть не умирай!".

Я могу плакать от какой-то накопившейся усталости, от того, что прилетел из Хабаровска, а дома меня якобы не по-настоящему оценили, не квазипризнательны. Естественно, начинаешь капризничать, потому что хочется слышать, что ты Эрос Рамазотти. Ну разве трудно сказать человеку доброе слово? Когда я говорю моей Маше, что она - обложка журнала "Vogu", жена сразу же расцветает. Это такая малость - сделай же человеку приятное! Да е... твою мать, да скажи уже то, чего я от тебя жду.

Ты прилетаешь за полночь, оставив позади таможенников, засранные аэропорты, хамящих горничных. Ты возвращаешься, проведя восьмичасовой концерт в гостях у какого-то вора в законе, которого охраняет Интерпол, который якобы его же и ищет. В этом бедламе, в этом феллиниево-кафкианском смраде и ужасе ты выживаешь, а взамен просишь лишь об одном: "Я построил вам дом - пожалуйста, любите меня! Не жалейте тепла за то, что я ради вас умираю!". И когда в ответ тишина, ты начинаешь плакать. Может, это бабский поступок, но папа меня научил, что плакать не зазорно. Другой вопрос, как ты это делаешь. Мерзко, когда рыдают так, как на похоронах у Лени Нерушенко и у Айзеншписа (дурным голосом): "А-а-а!" - едва Первый канал навел камеру, или на задворках собственного дома, когда понимаешь: это и есть твоя жизнь с твоей Машей.

Ты, свинья, то изменяешь ей, то не изменяешь. Уходишь, каешься, приходишь - и это тоже жизнь. У вас растут четверо детей, и ты должен поставить их на ноги, а не делать в кругу друзей вид, что вчера поймал во-о-от такую рыбу, или заливать, как телка встала перед тобой раком в самом престижном киевском борделе, где на тебя был бешеный спрос, потому что ты - видный парень. Не в выпендреже дело...

Я грешник, совершаю ошибки, гуляю время от времени. Маша моя, конечно, любит детей, да и не могу я обижаться на любимую женщину, но ничего из того, что я делаю, она не приемлет.

- Кем она была до встречи с тобой?

- Мы с выпускного класса вместе, со школы... Она из аристократической семьи, а я - черная косточка. Я обещал ей, что стану Шоном Пенном, что снимусь в "Таинственной реке" и получу "Оскара". Она все время смеялась над моим детородным органом и кривоватыми ножками, говорила: "Ну как такого, как ты, покажут по телевизору?". Я отвечал: "Покажут! Ты остальных не видела! Я на их фоне Антонио Бандерас", - и, чтобы соответствовать представлениям о ее любимцах, подтягивался. У нас очень сложные отношения...

- Поскольку ты человек публичный, о тебе много сказано и написано, в частности, о твоих безумных романах с Лерой из "Музобоза", с кем-то из "Блестящих"... Это правда?

- Абсолютная. Так или иначе, практически со всеми из них что-то было. Когда долго вращаешься с этими людьми в одном кругу...

- Ходили слухи, что одно время ты чуть ли не со всеми "Блестящими" жил!

- Ну нет, со всеми - это ты, брат, загнул. С кем же я не жил? (Думает).

...Поездки, гастроли - что я там вытворял! Знаешь, когда виски напьешься, и с Юрой Шатуновым заживешь. Там уже не разбираешь, кто перед тобой, - и Юру поцелуешь в губы. А, вспомнил! Я жил со всеми, кроме Оли Орловой и Жанны Фриске... Почему не сложилось с ними? Жанна мне нравилась, но малость пугала... Она бодибилдинг такой в Бухаресте, а мне все-таки больше субтильность какая-то импонирует.

"ТВАРЬ ТЫ, А НЕ МОНТСЕРРАТ КАБАЛЬЕ!"

- А что же Орлова?

- А у Орловой в тот момент, когда еще существовали "Блестящие", был директор группы Дима Грибаков. Понимаешь, в нашей компании есть табу. Все делай, что хочешь: хихикай, юродствуй, шути, но на чужих жен и подруг не зарься. Никогда на эту территорию не вступай и помни: в Тушинском лесу еще много свободных мест для холмиков.

Чего мы, старые пердуны из Грузии, терпеть не можем, так это когда кто-то лезет к чужой подруге и делает это бесцеремонно, беспардонно или за спиной. Поэтому с Олей Орловой я нет. Со всеми остальными? (Кричит). Грешен, да, но лучше бы я ловил на Крещатике киевлянок, чем куролесил с публичными девчонками!

- ???


Отар Кушанашвили - Дмитрию Гордону: "Дима, много воды утекло с тех пор, как мы подружились. Я постарел, подряхлел, мне уже 97... Но не могу передать, до какой степени рад тебя видеть"



- Напомню, что уже 82 года пребываю в пятерке главных болтологов России, и как бы кое-кто ни противился этому, за 46 лет, прошедших с нашей последней встречи, все поползновения меня утопить оказались безуспешны, чему подтверждением эта пометка Армани на моем костюме.

Двум вещам, которым нужно следовать неукоснительно, научила меня моя людоедская профессия. Первое - говорить "нет" множественным удовольствиям в момент, когда нужно мобилизоваться, что происходит практически каждый день. Сказанное не касается сегодняшнего вечера. (Заговорщицки). Быть в Киеве и не нажраться? Не-е-ет, отсюда я так не уеду. Второе - никогда не заводить романа с публичной девушкой.

- Почему?

- Потому что они отвратительны - это нарциссы в юбках, сконцентрированные лишь на себе. Такая не воспитает тебе ребенка, она слишком озабочена чтением собственных интервью. Помнишь фильм "Готти", который я обожаю? Его герой говорит: "Да, ему было не до нас - он был слишком занят чтением собственных интервью".

Никогда другу своему не пожелаю связи с публичной девушкой. Они - люди с извращенным сознанием, им кажется, будто мир создан для того, чтобы им потрафлять. Не они рождены, чтобы угождать миру, а наоборот, и поэтому на вербальном уровне доканывают тебя разговорами о том, как тебе повезло. В жизни бытовой, частной у них сплошные драмы, только и слышишь: "Меня никто не любит". Слушай, ты яичницу приготовь хотя бы раз в неделю...

-...и кто-то, глядишь, полюбит...

- Увы, никто ничего делать не хочет. Ты должен меня любить и без этого, потому что я - Монтсеррат Кабалье. (Орет). Тварь ты, а не Монтсеррат Кабалье! Приблизительно так я и говорил, только первое слово звучало иначе. К счастью, я вовремя это понял и от всех их ушел.

- Все хорошее рано или поздно заканчивается - вот и эта беседа подходит в концу...

- Дима, я очень доволен! Это правда, что у тебя недавно Блохин был в гостях? Я искренне восхищен тем, что украинская сборная первой, задолго до окончания отборочных матчей, вышла в финал чемпионата мира по футболу. Когда они играли с грузинами, я не мог определить, за кого болею больше. Боготворю Андрея Шевченко, в любом состоянии свою страну превозносящего. Он стал другой, европеизированный.

- Ты знаешь, я с большим удовольствием тебя слушал, потому что ты очень искренний собеседник, да и человек хороший. Думаю, и читатели убедились, что весь твой эпатаж - это, в общем-то, маска...

- Сегодня, по дороге сюда из аэропорта, водитель вдруг произнес: "Я возил разных людей, но такого еще не встречал. Какой вы приятный, располагающий к себе человек"...

- А сразу ведь и не скажешь!

- На первый взгляд, - говно говном, чмо чмом. "Пометьте себе, дорогой мой Артур, - сказал я ему, - что я для этого специальных усилий не прилагаю, такой я и есть. Вот в чем разница между мной и наезжающими к вам варварами, думающими, что они пуп земли".

Я искренне надеюсь, что любимая, великая Украина, вернее, та ее часть, которая прочитала мою беседу с моим товарищем Димой Гордоном, не уличит меня во лжи. Чего-чего, а лгать на старости лет противно.

Напоследок скажу, почему я в столь хорошем настроении пребываю. Пройдя через беды и смерти моих друзей, моего второго папы Юрия Айзеншписа, я приехал в Киев на волне этих предынфарктных переживаний, а ты вызволяешь меня из небытия. Надо жить, жизнь того стоит!






Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
1000 символов осталось