Главный редактор оппозиционной радиостанции «Эхо Москвы» Алексей ВЕНЕДИКТОВ: «По-моему, самый оптимистичный человек, которого за последнее время мы видели, — это ваш Президент Янукович, который сказал в Ростове-на-Дону: «Я жив». Вот и я жив...»

Окончание. Начало в Части I , II

«А КТО ВАМ СКАЗАЛ, ЧТО Я ЧЕСТНЫЙ? ЧЕСТНЫЙ ЖУРНАЛИСТ — ЭТО ЖЕ КАК ЖАРЕНЫЙ ЛЕД: ВЫ О ЧЕМ?»

— Сегодняшняя Россия вам нравится?

— Да.

— И вы комфортно себя в ней чувствуете?

— А я вообще комфортно себя чувствую — в противном случае у меня, наверное, другая была бы профессия.

— На выборы голосовать ходите?

— Нет, с 96-го года не голосую — это с моей стороны абсолютно сознательный акт. Считаю, что главный редактор политической радиостанции (ну или политического

Интервью с Виктором Ющенко, Киев, 2009 год. «Люди, решения принимающие, независимо от политики, которую проводят, все интересны»

медиа) на выборы ходить не может, потому что, если его спросят: а за кого вы голосовали? — надо же отвечать честно, это вопрос доверия.

— Или не отвечать...

— А вот это уже нечестно. Не хочу, чтобы моя позиция часть наших слушателей и сотрудников каким-то образом ангажировала, поэтому на выборы не хожу и доверенным лицом ни одного кандидата не являюсь. Мы как радио и я как человек никогда не объявляем во всеуслышание, что того или иного кандидата поддерживаем, даже если тот мне нравится, — эта позиция абсолютно принципиальная.

— Сегодня у нас шутят, что ни одна западная поп- или рок-звезда с бывшим Президентом Украины Януковичем сравниться не может, потому что этот человек дважды за 10 лет Майдан собирал, причем не разово — по многу дней подряд, а вот в России сегодня, а может, и завтра, такой майдан теоретически возможен?

— На сегодня я такого варианта не вижу и вообще хотел бы его избежать — мне кажется, что передача власти через демократические процедуры, в том числе и при сопровождении массовыми манифестациями, гораздо важнее, потому что те 104 человека, которые на Майдане погибли, те люди на юго-востоке, которые уже убиты и будут убиты еще, — цена слишком высокая. Надо понимать, что история там тяжелая — знаете, когда оружия много, оно все равно стреляет, когда физическое противостояние идет, оно когда-нибудь в реальные столкновения переходит.

— Даже если ружье, как Чехов писал, в первом акте на стене висит, в последнем оно должно выстрелить...

— Хуже. Я вот приезжал сюда и в ноябре, и в декабре прошлого года, и в январе, и в феврале был — 21-го...

— Это не вы, простите, событиями руководили?

— Нет, не руководить предпочитаю ничем, кроме радиостанции. Я наблюдатель, и тут даже шутить не буду, потому что погибли люди, так вот, когда этих грязных, мокрых, потных мужиков с одной стороны и с другой видел, которые уже озверели... Они три месяца друг напротив друга стояли — ну что-то должно было произойти.

Даже если не было бы провокаций, даже если не было бы команд, они друг друга так ненавидели — ненависть перла физиологически, и должно было произойти то, что происходит на юго-востоке. Даже если там диверсантов не будет, если не будет провокаций ни «Правого сектора», ни Самообороны Донбасса — с любой стороны, если эти люди просто будут друг напротив друга стоять, когда-нибудь у кого-нибудь просто нервы сдадут — вот и все.

«Все, кто свою карьеру в Российской Федерации сделали, начиная с Владимира Владимировича Путина, Михаилу Сергеевичу Горбачеву должны быть признательны»

— Я вам как честному человеку задам вопрос...

— ...хм, а кто вам сказал, что я честный?

— По-моему, лгать ваши глаза не спо­собны...

— А-а-а, вы обманываться можете, как вам угодно. Честный журналист — это же как жареный лед: вы о чем?

— Я, например, абсолютно честный — уверяю вас...

— Значит, вы не журналист...

— Как бы там ни было, смотрите: когда Россия антитеррористические операции в Чечне проводила, никто, и Украина в частности, туда не вмешивался, а вот у нас ситуация в корне иная. Вы же не можете отрицать — спрашиваю я вас в лоб — что сегодня в Донецкой, Луганской, Харьковской и Одесской областях много россиян с соответствующей выучкой и сноровкой находится, которые обстановку в регионе дестабилизируют?

— Можем, можем, и знаете, почему? Ну, то есть я понимаю, что они там находятся, но доказательств у меня нет — так же, как у вас. История заключается в том, что сейчас в тех местах разведки всего мира сидят, и если их там нет, руководство этих спецслужб должно быть уволено. Значит, огромный нестабильный регион есть, где все разведки должны действовать, и прежде всего российская (хотя бы потому, что это рядом с территорией России), и безусловно, украинская контрразведка, поскольку это ее территория, — это первое.

Второе. Буквально недавно мы проводили интервью с официальным представителем Госдепартамента США Дженнифер Псаки. Замечательная девушка, которая дважды пресс-секретарем Обамы была, то есть надо помнить, что к Обаме она близка. Это твитт-пресс-конференция была, и уже к середине (видимо, к седьмой минуте) я озверел, потому что на каждый твитт четыре минуты она отвечала. Я просто работать так не умею: часы тикают, а ты сиди и жди.

— Учитесь: человек из команды Обамы...

— Да, но я ей вопрос задал: какие у Соединенных Штатов Америки доказательства присутствия на юго-востоке Украины российских спецслужб? — и мне были присланы в твиттере четыре фотографии из газеты Guardian. Ну, если это уровень госдепа...

— Есть же другие доказательства...

— Нет, секундочку! Хоть один задержан, общественному мнению предъявлен? Не какой-нибудь казак-доброволец, который в Украину приехал, — мы о дестабилизирующих спецслужбах говорим, и если там ваши работают, то где результаты? — ничего же нет. Все это возможно — лукавить не буду: я бы даже, скажем так, удивился, если бы этого не было...

— Честный вы все-таки человек!

— Да нет, это мое мнение, но доказательства предъявите, а до тех пор, пока их нет, обвинять Россию нельзя, да?

— Хорошо, но ведь Путин признал, что в Крыму российские военные были...

— Да, конечно, но там особый случай.

— В чем же он заключается? Что они вообще на украинском полуострове делали?

С Михаилом Жванецким. «Свобода словав России есть, но, к сожалению, она — это тоже живой организм! — сужается»

— Слушайте, 25 тысяч российских военнослужащих по соглашению о Черноморском флоте могут в Крыму находиться, — 25 тысяч! — а вот в Донецке, если про формальную историю мы говорим, их быть не должно: соответствующего соглашения нет, и в Луганске они права быть не имеют — ну так предъявите! Тем более что товарищ Коломойский за диверсанта 10 тысяч долларов посулил. Боевики ему: «Где эти деньги? Бабки давай!», а он отвечает: «Диверсантов давай!». Нету! Это вот очень важно, потому что, конечно, присутствие представителей российских спецслужб там не исключено, — конечно! — но голословные заявления ненависть только подогревают. Все друг за другом начинают охотиться, а потом выясняется, что погибший — это парень из соседней деревни.

«ИСПУГАЛСЯ ЛИ ПУТИН, КОГДА 100 ТЫСЯЧ НА УЛИЦАХ МОСКВЫ УВИДЕЛ? ДУМАЮ, СЛОВО «ИСПУГАЛСЯ» НЕПРАВИЛЬНОЕ — ОН ОБОЗЛИЛСЯ»

— В обозримом будущем вы подобный Майдан в России, в Москве, например, не пророчите?

— Давайте к вашему предыдущему вопросу сначала вернемся — я действительно его заболтал. Во-первых, нет базы. Мы видели протесты на Болотной, на проспекте Сахарова: туда абсолютно мирные вышли люди — не бюд­жетники, не студенты, не приехавшие из окрестных сел (в отличие от киевского Майдана), а базовый слой, городские жители России. Они, эти рассерженные горожане, на митинги со словами: «Нас обманули, дайте нам честные выборы!» вышли, и власть достаточно умно себя повела: на какие-то уступки пошла, выборы под веб-камерами провела... Кого-то через полгода отколола, кого-то напугала — этим людям действительно стало страшно.

— А Путин испугался, когда 100 тысяч на улицах Москвы увидел?

— Думаю, что слово «испугался» неправильное — Путин обозлился, и реакцию его можно сравнить (я это просто знаю ) с той, что у де Голля в 1968 году была, когда в Париже студенческие протесты, демонстрации и массовые беспорядки, вылившиеся во всеобщую забастовку, начались. Лидер Пятой республики бросил тогда столицу и в Баден-Баден улетел, где танковая дивизия стояла: он собирался войска двинуть — знаете, почему? Это же потом было описано — генерал говорил: эти...

— ...неблагодарные парижане...

— Неблагодарные, точно! Я им все дал, Францию я принял в разрухе, инфляция 100 процентов была, алжирская война бушевала, стреляли на улицах...

— Синдром де Голля...

— И вот здесь то же самое: «неблагодарные» — поэтому никакого испуга...

— Логично...

— А Путин и поступил логично, и это, может, даже хуже, чем испугался, потому что в моем представлении Владимир Владимирович на эту часть населения просто «забил», она его уже не интересует.

— Ну да — чего от них ждать?

— Да, у меня вот 65 процентов на выборах есть...

— ...рабочие из Челябинска...

— Да не только рабочие! (Загибает пальцы). Православные — вон вокруг «Pussy Riot» что происходит, бюджетники, которым зарплату мы поднимаем, и офицерство — вот еще Сердюкова из министров обороны уберем, пенсионеры, которым выплаты утроим, а эти 35 процентов? Ну хорошо, пусть будут — что с ними сделаешь? Мы им загончик построим и сдвигать их туда начнем — законами разными стреножим, интернетовскую вольницу под­рихтуем, но 65-то процентов мои! Вот это изменение произошло, на мой взгляд, после выступлений на Болотной, на проспекте Сахарова, после Майдана.

«ЮЛИЯ ВЛАДИМИРОВНА, КАК И ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ, ТОЖЕ ВЕРБУЕТ И ДЕЛАЕТ ЭТО ПРОФЕССИОНАЛЬНО. ТАК КРУТИТ, ТАКАЯ ЛИСА ПАТРИКЕЕВНА — КОСОЙ ТЕБЯ ОБОВЬЕТ, И ТЫ УЖЕ НЕ ПОМНИШЬ, ЗАЧЕМ ВОШЕЛ»

С Тиной Канделаки

— Весь мир стремительно вперед движется, растущие амбиции Китая мы видим, не говоря уже о США, которые просто самых талантливых людей изо всех уголков земного шара переманивают, перекупают и все условия им создают, и волей-неволей с абсолютно не модернизированной Россией их сравниваем, которая на газовой игле сидит и фактически ничего своего не производит, — какое у такой страны будущее?

— Ну, я думаю, что развилка еще не пройдена. У России есть много вариантов будущего, но, к сожалению, украинский конфликт в изоляционистскую модель нас загоняет.

Конечно, у нас есть Китай: следите за визитом Владимира Владимировича в Пекин — мы увидим, какие документы будут подписаны. Там и государственный заем, и продажа газа возможны, но изоляционизм — это плохо. Собственно, я эту политику и критикую, потому что считаю: украинский синдром дополнительную угрозу для России, даже для ее существования, породил — скажем, всплеск национализма разного налицо, прежде всего великорусского, но у нас же и другие националисты имеются...

— Еще сколько!

— Вспомним Татарию, Башкирию...

— ...Чечню, Дагестан...

— Да, значит, позиция более неустойчивой стала, ну и, конечно, от Китая зависимость возрастает: если раньше мы между Европой, Соединенными Штатами и Китаем играли, то теперь только там — все это увеличивает риски.

— Китаю между тем тоже расширяться надо, правда?

— Ну-у-у, это дело китайских товарищей: наша задача — выживать, так вот, создание дополнительных угроз и углубление уже существующих — таковы последствия украинского столкновения, в том числе крымского и юго-восточного, и насколько президент готов в этом направлении идти, я вам сказать не могу — я год с ним не разговаривал.

— Что же, на ваш взгляд, Путина ждет: пожизненное правление, спокойная старость, изгнание?

— Ну кто же в современном мире 10-летними периодами считает? — впрочем, я думаю, даже точно знаю, что в 18-м году он до 24-го года избираться настроен, и так понимаю, что Администрация президента уже на следующие выборы заточена.

— Что же произойдет с Украиной?

— Это зависит, во-первых, от вас: от вашей власти и вашего народа, от того, что вы сможете миру продемонстрировать, частью которого Россия является...

— Ну, во-вторых, это и от вас зависит...

— И от нас, безусловно, но в этой части, как уже вам говорил, по-моему, тренд негативный. Крым уже отсечен и...

— ...безвозвратно потерян?

— Надолго. Понимая ваш следующий вопрос, я думал, как свою мысль сформулировать...

— ... и хорошо сказали: надолго...

— А никогда не знаешь, на сколько. Я вот своим школьникам историю Эльзаса и Лотарингии рассказывал: сколько раз туда-сюда она переходила, а сейчас границы нет — Шенген, люди за сигаретами из Страсбурга через Рейн ездят, потому что там на полцента дешевле...

— Сволочи, да?

— Негодяи просто, но граница с ее атрибутами отсутствует, и какая тогда разница? Удастся следующему поколению украинских и российских политиков о стирании границ ластиком договориться, тогда вопрос, какой флаг над Крымом, никакого значения иметь не будет, потому что будут одни законы, одна валюта, на любом языке говори.

Такое наблюдение замечательное: в Прибалтику мои друзья ездят, я иногда, и помню, как там к нам, приехавшим из Москвы, в советское время относились.

— Нехорошо...

— Сейчас — на 180 градусов разворот, а почему? Мы туристы, деньги привозим. Никогда в тамошних аптеках по-русски не говорили, а теперь — пожалуйста, потому что пришел человек, пять евро принес, — ну так давай, давай! — а если продавец объясниться не сможет, тот уйдет и денежки унесет. Такой процесс по нарастающей идет, и мне кажется, чтобы Крым вот так взял и вернулся — это нет, а вот ластиком границу ф-ф-ф! — это да.

— С Януковичем вы встречались?

— До того, как он из Украины уехал, естественно, — как с президентом.

— Интересным общение было?

— Очень. Я понимаю, что в глазах многих украинцев фигура это карикатурная или полукарикатурная, но послушайте, человек, которого дважды ломали и который дважды вставал...

— ...одномерным и банальным быть априори не может...

— Да, в чем-то может быть ограничен, может чего-то не понимать, и Янукович, насколько я знаю, действительно многих вещей просто не понимал, хотя где-то настолько хитер был, что обводил Владимира Владимировича вокруг пальца.

— Харизму куда денешь?

— Ну да — куда засунешь? Люди, решения принимающие, независимо от политики, которую проводят, все интересны — серьезно вам говорю: вот как они тот или иной важный шаг делают, на основании чего, сколько там личного, сколько посчитанного, а сколько влияния близких? Это безумно любопытно...

— Правда ли, что в личном общении Янукович намного интереснее и привлекательнее, чем на экране?

— Безусловно — даже анекдоты рассказывал.

— С Тимошенко психологический контакт у вас установился?

— Да, Юлия Владимировна, как и Владимир Владимирович, такая обаяшка, она тоже вербует...

— ...по-своему...

— ...как может, и делает это профессионально. Когда ей надо, время уделит, не считаясь, так крутит, такая Лиса Патрикеевна, — косой тебя обовьет, и ты уже не помнишь, зачем вошел.

— Попались на чары?

— Ну, человек я уже седой, поэтому делаю вид, что попадаюсь, и все довольны...

— Вы действительно хотели с ней встретиться, когда после освобождения на лечении в Германии она находилась?

— Ой, это гениальная была история, полностью в стиле Юлии Владимировны. Я в Берлин прилетел...

— ...но с ней-то договорились?

— Предварительно. Ну как? — у политиков же семь пятниц всегда на неделе, и дальше мне было передано следующее (это высший пилотаж отказа): «Я же

Супруга Венедиктова Елена Ситникова окончила МГУ, работает на «Эхе» с 1993 года, в 2000-м родила сына Алешу

женщина... Я в больнице, плохо выгляжу, а он мужчина — я его принять не могу» (смеется).

— И вам пришлось встретиться с Ходорковским?

— Да, вынужден был Юлию Владимировну Михаилом Борисовичем заменить — это правда.

«ТЕЛЕФОНА У МЕНЯ НЕТ, И РОССИЙСКИЕ ТЕЛЕКАНАЛЫ Я НЕ СМОТРЮ — Я ВООБЩЕ ТУПОЙ»

— Каким бывший олигарх после 10-летней отсидки вам показался?

— А он не изменился — я же и до ареста его знал. Ходорковский, видимо, как-то заморозился там, если это возможно, — он такая же счетная машина: холодный, внимательный (глаз у него внимательный), скрытный, и если вы думаете, что он мне что-то открыл, ошибаетесь. Ничего! — вернее, то, что Михаил Борисович сказал, значения не имеет — это шелуха. Он не изменился, и это, наверное, удивительная история. Своих друзей-каторжан — у меня много таких, которые сидели, — я спрашиваю: «Слушайте, а как это может быть, чтобы человек на 10 лет как бы замерз? Вот он из своего дворца условного, из комфортной жизни в тюремную камеру переместился — это же все унижением сопровождалось. За решеткой он 10 лет с сознанием того провел, что никогда оттуда не выйдет и там же, когда умрет, его и похоронят — да?..

— ...абсолютно!..

— ...и вдруг: бах — здесь оказался. Сначала был ошарашен, на первой встрече видно было, что еще в себя не пришел, а сейчас все по-прежнему.

— Почему, как вы считаете, Путин его отпустил?

— Этого не знает никто, но предположение у меня есть.

— Западу кость бросил?

— Нет, это самое простое объяснение, а я выскажу предположение, которое вас рассмешит. В глазах Путина это стало выглядеть неэстетично — держать третий срок, новые обвинения придумывать? Нет, это слишком, поэтому он все взвесил, счел (другой вопрос, ошибочно или нет), что угроза сущностной не является, прикинул: выигрываю это, это, это, это, проигрываю то... Ну, 4:1.

— По-ельцински поступил, неожиданно. Просто огорошил, правда?

— По-ельцински, в смысле неожиданно, поступает Владимир Владимирович очень часто, он — и это не плюс, не минус, а факт! — наблюдателя ошеломить может.

— Класс!

— Класс-то класс, но последствия... Я же их считаю...

— Ходорковский сегодня какую-то опасность для Путина представляет?

— Думаю, что да, во всяком случае, огромное число людей получили сигналы о том, что ехать сюда, в Киев, на инициированную Ходорковским международную конференцию «Украина — Россия: диалог» не надо — им, так сказать, порекомендовали воздержаться...

— Вам тоже?

— Ну кто мне такое скажет? — у меня и телефона-то нет, мне позвонить невозможно.

— Как это телефона нет?

— А вот так — он всегда на приемную переключен.

— Потрясающе!

— Просто связаться со мной можно лишь опосредованно — ваши сотрудники, например, в твиттер мне написали: вот, мол, не дадите ли Дмитрию Гордону интервью?

— Вы что же — маскируетесь?

— Нет, совершенно, найти меня можно, но телефона и вправду нет. Эс­эм­эску послать можно... Самое смешное, что на самом деле никто мне слова не скажет, потому что все знают: я поступлю так, как сочту нужным, — более того, если мне что-то «порекомендуют», обнародую, если сочту нужным, что позвонил такой-то и такой-то...

— Продолжая разговор об Украине: вы знаете, я внимательно российские телеканалы смотрю...

— ...ну и зря — я не смотрю.

— Ну, чтобы понимать, что к чему, смотреть, я считаю, надо все, и, конечно, антиукраинская истерия, которая на российских каналах сейчас поднялась, — это, на мой взгляд, верх цинизма. Вот гляжу, интеллигентная женщина выступает и говорит: «Я киевлянка, у нас в Киеве тем, кто по-русски к продавцу в магазине обратится, хлеб не продают. Я вынуждена была бежать, на границе меня избили... Слава Богу, оттуда вырвалась — там фашисты, бандеровцы — в русскоязычных разве что не стреляют». Кто конкретно этой безумной и лживой антиукраинской кампанией в российских СМИ руководит?

— Во-первых, в истории, которую вы только что рассказали, две стороны есть — очевидцы и собственно журналисты. Ну найдите эту женщину, узнайте, кто она, где жила...

— Целые агентства артистов, чтобы вы знали, существуют, которые...

— ...(перебивает). Не-не, секундочку. Найдите эту женщину, найдите булочника, который якобы ей хлеб не продавал, и скажите: «Слушайте, прекратите!»...
Думаю, что руководят этим люди, которые у нас за пиар отвечают, — политтехнологи, и все это внутрь нашей страны для обо­снования действий российской власти направлено: ну что такого тут удивительного?

— Внутрь России?

— Конечно.

— То есть эта «стряпня» не для Ук­ра­ины?

— Нет, и наши власти отключение у вас каналов «от здесь» совершенно не волнует, потому что это — продукт внутренний.

— Дмитрий Киселев...

— ...о Господи!..

— ...просто виртуозом сегодня стал, но не кожаного мяча, как Николай Николаевич Озеров говорил, а антиукраинской пропаганды — он-то почему с такой оттяжкой нас лупит, с таким цинизмом себя ведет?

— Насколько я знаю, он, когда в Украине работал, сильно обижен здесь был. Кем или чем, не признается, но по воз­вращении из Киева он, в общем-то, с гневом о времени том рассказывал. Думаю, его комплексы на государственную задачу накладываются, а я всегда говорю, что личные отношения к тому или иному предмету страсти в нашей профессии очень важны. Я себя тоже ловлю иногда на том, что мои личные пристрастия — и антипатии, и патии — подниматься начинают, и тут надо просто уметь их давить. Увы, не всегда получается.

— Талантливый Киселев, на ваш взгляд, человек?

Алексей Алексеевич с сыном Алексеем Алексеевичем

— Очень — ну вы же видите: чтобы этак ручками разводить, дар нужен. Вот я так не могу и научиться не способен, я даже не понимаю, как они у него там ходят.

— Тренируйтесь...

— А мне зачем? — я на радио.

— Скажите, пожалуйста, а в информационных войнах вы лично когда-нибудь участвовали?

— Да, конечно, — я, правда, не в курсе, что такое информационная война, но учас­тие принимал. Например, в 97-м году в деле государственной телекоммуникационной компании «Связьинвест» — когда в борьбе за этот кусок лакомый интересы разных групп предпринимателей столкнулись, был принесен компромат, был приглашен его автор. Он на «Эхо Москвы» пришел, про вице-премьеров (Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. — Д. Г.) и про их счета рассказал, после чего эти вице-премьеры были лично мною в эфир позваны, после чего мне было сказано, что меня уволят, потому что не в ту сторону я стреляю, на что я спросил: а мы стреляем, что ли? Я ж тупой, Дмитрий, тупой!..

— ...и телефона нет...

— ...да-да...

— ...что вашу тупость лишний раз подтверждает...

— Ой, вы будете смеяться... По поводу телефона... В день рождения получаю от Дмитрия Сергеевича Пескова эсэмэску: «Леша, поздравляю, желаю счастья. Пух. Перезвони». Я ему перезваниваю, естественно, из приемной, а он говорит: «Слушай, я тебя поздравляю, все хорошо (строгим голосом), но переключи телефон на себя — президент дважды звонил и слышал в трубке (кокетливо): «Эхо Москвы», Алена». Какая, на фиг, Алена?». Нет телефона...

«Я СТЕРВЯТНИК, И КОГДА НА РЫНКЕ СВОБОДНЫЕ ЖУРНАЛИСТЫ ТАЛАНТЛИВЫЕ ПОЯВЛЯЮТСЯ, НАДО ВЗМАХНУТЬ КРЫЛОМ, ОПУСТИТЬ КЛЮВ, ПЕРВЫМ СПИКИРОВАТЬ, СХВАТИТЬ И УТАЩИТЬ»

— Однажды вы охарактеризовали се­бя: «Я шакал с крыльями»...

— Да, стервятник.

— Вам в этой роли не трудно?

— Как раз легко, потому что, когда на рынке свободные журналисты талантливые появляются, надо взмахнуть крылом, опустить клюв, первым спикировать, схватить и утащить. Вот сейчас, когда в Москве одно из ведущих новостных интернет-изданий Lenta.ru разогнали, мне для принятия решения секунд 17 потребовалось...

— Спикировали?

— Да, и нужного мне человека выдернул. Это все неприятно — коллега лежит, его только что убили, да? — он еще от того, что уволен, не отошел, а ты должен сразу: а-а-а! — пользоваться ситуацией и тащить. Как в политике...

— Хорошо хоть, тащить, а не добивать...

— О, добивать неинтересно — это же скучно!

— Между репутацией и большими деньгами что обычно вы выбираете?

— Репутацию, потому что это большие деньги приносит.

— Так вы еще и циник вдобавок?

— Я абсолютный циник.

— Как к интервью вы готовитесь?

— Технологически? Последние 10 интервью клиента смотрю, даже если уже общался с ним сам (если на иностранном языке тексты, конечно, прошу перевести), а затем начинаю от руки вопросы писать — вот такую толстую пачку. Потом из интернета собираю вопросы и перед интервью все это благополучно на своем столе забываю — использую лишь то, что в голове в результате этого писания осталось: у меня хорошая моторная память.

— Кто за эти годы были самыми яркими вашими собеседниками?

— Ха-ха! Ой, Господи! Ну, президент Клинтон Билл — из этих ребят, Рогозин Дмитрий — очень образованный парень: он же журналист, ему палец в рот не клади (когда у тебя такой собеседник интерактивный, ты сам заводишься), Табачник Дмитрий — я правда не представлял, кто это: знал только, что ваш министр образования и науки... Юлия Владимировна, конечно, если об украинской оппозиции говорить...

— С кем-то из героев своих вы после интервью подружились?

— Друзья среди политиков у меня есть, но инструментом для дружбы интервью не является.

— Поводом?

— Нет, хотя опять же... Вот пришел в свое время на «Эхо» замминистра науки и образования, молодой, в смысле свеженазначенный, ранее неизвестный мне чиновник из Питера Андрей Фурсенко, я какое-то интервью бессмысленное, насколько помню сейчас, — про науку что-то такое с ним записал, а потом мы пошли ко мне в кабинет, языками зацепились, семь часов просидели, стали общаться и задружились. До сих пор дружим, но я же не на интервью мог с ним познакомиться — на приеме или в какой-то компании: бывает по-всякому.

— Вы, бывший школьный учитель, благодарность Горбачеву за то, что с вами произошло, ощущаете?

— Конечно, и, думаю, все, кто свою карьеру в Российской Федерации сделали, начиная с Владимира Владимировича Путина, Михаилу Сергеевичу Горбачеву должны

С Дмитрием Гордоном. «Вообще-то, считаю, что в электронных медиа я лучший в России интервьюер, так что можем с вами посоревноваться»

быть признательны.

— Некоторые, правда, этого не понимают...

— Не все понимают быстро — осознание приходит со временем.

— Горбачеву об этом вы говорили?

— Да.

— Много он интересного вам рассказал?

— Нет, Михаил Сергеевич, за плечами у которого школа Политбюро, правды не скажет никогда. Четыре раза он менял в интервью...

— ...показания...

— ...рассказ о том, как войска из Афганистана выводили, и тут все понятно, поэтому претензий у меня нет. Сказать, что мы дружим, — это, наверное, слишком, но все равно он приходит ко мне на день рождения, я к нему... Когда у него юбилей был, я впервые в жизни вынужден был смокинг напялить — это для меня пострашнее было, чем в космос отправиться. Мы поехали...

— ...в Лондон...

— ...да, потому что Дед позвал и два раза сказал: «Привози сына, «мелкого». Есть фотография: Михаил Сергеевич и «мелкий» в смокинге, вырастет — будет гордиться, но для меня смокинг надеть — это что-то из ряда вон выходящее...

— Представляете, в 87-м году вы у себя в классе, урок истории ведете — разве могла тогда даже на минуту в голову мысль прийти, что Генеральный секретарь ЦК КПСС будет на день рождения к вам приходить?

— Ну, я плевать тогда, если честно, на это хотел. Ну да, приходит, и на последнем, в декабре, опять Михаил Сергеевич был.

— Удивительно, правда?

— А жизнь вообще удивительная штука.

— С Ельциным вам часто приходилось общаться?

— Приходилось, но не часто — особенно в последние годы: Дед (он тоже Дед) очень болел. Вот с семьей его пересекался нередко, и внучка Бориса Николаевича у нас работала, под другой фамилией.

— Ельцин — интересная личность?

— Безумно, и про него никто еще толково не написал...

— Тоже не случайный пассажир, да?

— Я, если честно, вообще не понимаю, как... Вот он провинциальный член Политбюро, плохо образованный, человек-камень, Куинбус Флестрин такой...

— ...неотесанный...

— ...гора неотесанная, но нюх на все у него был очень тонкий. Не иезуитский, а вообще: на правду-неправду, на справедливость-несправедливость, своеобразное чувство юмора он имел. Ельцин — историческая, кстати, фигура, и очень жалко, что его с нами нет, потому что это был человек, чье присутствие сказалось бы благотворно... Вот как камертон, забытый в шкафу, — все равно звук по нему, когда надо, сверяют, и если бы он был жив, может, история отношений между Россией и Украиной шла бы сейчас по другому пути, потому что я сомневаюсь, чтобы в присутствии живого Бориса Николаевича Владимир Владимирович позволил бы себе политику Российской Федерации относительно Украины так изменить.

— В том же 87-м году, когда вы историю преподавали, газеты и журналы главными СМИ были, а сегодня они умирают, мы это видим...

— Ну, наверное.

— По-вашему, периодике конец?

— Нет, я так не считаю, потому что в России огромное консервативное большинство есть, которое привыкло читать, шелестя бумагой, и с арены оно сойдет не скоро, это не вопрос вымирания.

— Не скоро, но все-таки сойдет?

— Естественно. Ну, будут газеты на пластике выходить, а не на бумаге, на экранах, размером в ладонь — материал не важен, и даже значения не имеет, будет ли на экране текст, потому что самое главное — качество текста. Мне все равно, где «Ведомости» читать: на их сайте или на бумаге — где удобнее, там и буду, поэтому вопрос не принципиальный.

— Будущее тем не менее все равно за интернетом, правда?

— За цифровыми медиа, я бы сказал — мы не знаем, интернет это будет или что-то из космоса. Может, какие-нибудь, извините, зеленые человечки на Землю придут и новые технологии принесут... (Смеется). Да, это плохая шутка, согласен... Ну, хорошо, синие человечки...

«ПРИЕЗЖАЮ ДОМОЙ, А ПЕРЕД ДВЕРЬЮ МОЕЙ КВАРТИРЫ ПЛАХА С ВОТКНУТЫМ ТОПОРОМ СТОИТ — ЕЩЕ И КАМЕРА НА ЛИФТ ПРИКРЕПЛЕНА, ЧТОБЫ
РЕАКЦИЮ МОЮ СНИМАТЬ»

— У вас орден «За заслуги перед Отечеством» II степени есть...

— ...медаль ордена — это ниже...

— ...вы кавалер высшей награды Франции — ордена Почетного легиона — скажите, а как профессионала, по гамбургскому счету, себя уважаете?

— Ну конечно — а как можно себя не уважать, зачем же тогда работать? Вообще, считаю, что в электронных медиа я лучший в России интервьюер, так что можем с вами посоревноваться.

— Вы не только главный редактор, ведущий радио «Эхо Москвы», но еще и держатель пакета акций...

— Да, у меня 18 процентов акций радиостанции.

— Богатым человеком вы себя ощущаете?

— Давайте так скажем: свою зарплату и свои доходы не проживаю — я ни в чем себе не отказываю, но при этом у меня нет машины, собственности за рубежом...

— Да что там машины? — у вас телефона нет...

— Вот-вот (смеется), да и что такое богатый? У меня нормальная квартира на пять человек, считая тещу и тестя, я позволяю себе летать бизнес-классом, когда хочу и с кем хочу, но могу купить билет и в эконом, не отказываю себе в удовольствии жить в пятизвездочных отелях, но останавливаться могу и в трехзвездочных. Могу вообще не летать, да? — могу на метро ездить.

— Вам, как я понимаю, комфортно...

— В денежном смысле — да, безусловно.

— Компромат на вас когда-нибудь собирали?

— Ну, разумеется, и некоторые материалы я даже читал. Забавно...

— Например?

— Ну, о моих отношениях с женщинами.

— А, это не компромат...

— Конечно — наоборот, похвала.

— Вам угрожали?

— Да — с охраной уже пять лет я хожу.

— Не очень здорово, да?

— Совсем плохо. Жить мешают.

— Куда вы, туда и они? Один человек или два?

— Полтора... А можно на эту тему распространяться не буду? Меня моя собственная охрана убьет — они мне об этом распространяться не разрешают.

— Постоянное присутствие чужих людей вашему комфорту мешает?

— Да, это крайне неудобно, и недоволен мой сын, естественно, — у него сейчас пора отношений с девочками начинается, а тут, понимаешь, дяди какие-то, хотя на самом деле это же защита только от хулиганов: надо понимать, что если кто-то, специально нанятый, подойдет, чтобы в морду дать, ребята его не допустят, а так...

— Каким же образом вам угрозы передавали: лично или через кого-то?

— Ну, как? По-разному — например, приезжаю домой, а перед дверью моей квартиры плаха с воткнутым топором стоит — еще и камера на лифт прикреплена, чтобы реакцию мою снимать, и несмотря на то что я член Общественного совета МВД, «шутников» так и не нашли, не помогло даже то, что в подъезде видеонаблюдение ведется. Случай, в общем-то, экзотический, и мои высокопоставленные друзья, когда я им про это рассказывал...

— ...смеялись?

— Нет, напрягались, потому что одно дело — по е-мейлу угроза или эсэмэсками, пакеты, подброшенные на радио (нам белый порошок присылали): тут они смеются, но плаха с топором комичной им почему-то не кажется.

— Вам чувство страха знакомо?

— Конечно — я ведь живой человек.

— И часто оно вас посещало?

— Сначала да, а теперь нет — я стал фаталистом.

— Фаталистом легко быть?

— О, отлично, вот так (большой палец показывает). А-а-а, будь что будет!

— Семья вас понимает?

— Это у семьи надо спросить. Не во всем.

— Вы убежденный атеист...

— Нет, просто над этим предпочитаю не задумываться и на эту тему не рассуждать. Я предполагаю, что, наверное, какая-то сила над нами есть, и хотелось бы, чтобы жизнь после смерти была. Хотелось бы, будем надеяться, но знаний на этот счет у меня нет, свидетельств тоже как-то маловато, поэтому как-то так живу...

— С патриархами вы это не обсуждали?

— С Алексием разговаривали, и хотя сказать, что мы дружили, нельзя, он меня привечал, а я очень его уважал. Нынешний Патриарх Кирилл, когда митрополитом был, даже чуть крестным моего сына не стал, но я человек ленивый — ребенка везти за город поленился (обряд не в Москве должен был про­ходить, потому что Кирилл был митрополитом Смоленским и Калининградским). Сейчас с Кириллом бесед не ведем, только с его окружением, но тему, есть Бог или нет, не поднимаем давно.

— Я вам, наверное, последний задам вопрос: скажите, пожалуйста, свобода слова в России есть?

— Есть, но, к сожалению, она — это же живой организм! — сужается. Причиной тому, во-первых, законы, которые принимаются, а во-вторых, то, что журналистов убивают, избивают, арестовывают, претензии им предъявляют, то есть не только из-за законодательных мер — еще и из-за страха, который в нашем корпусе очень велик, и лично для меня важнее, что в России самоцензуры больше, чем цензуры, самоцензуры страха и самоцензуры денег! Знай свое место, да? — иначе уволят, а с другой стороны, зона применения интернета расширяется, и здесь некий баланс существует. Как бы там ни было, ситуация со свободой слова статичной не будет, она будет всегда развиваться.

— Вы знаете, закончить на такой грустной ноте мы определенно не можем — хоть какую-то долю оптимизма внесите...

— По-моему, самый оптимистичный человек, которого за последнее время мы с вами видели, — это ваш Президент Янукович, который сказал в Ростове-на-Дону: «Я жив». Вот и я жив... (Смеется).

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter