Я другой такой страны не знаю...

Ирина ВРАТАРЕВА. Специально для «Бульвар Гордона» 23 Июня, 2009 00:00

Моему знакомому управленцу в сфере киноиндустрии на днях подарили бронзовую статуэтку Дзержинского. Тихо обалдевая, я наблюдала, как взрослый серьезный дяденька, прыгая по лестнице, любовно прижимал к сердцу не менее усатого Феликса Эдмундовича и с энтузиазмом демонстрировал свой "тотем" пробегающим мимо. Мне еще подумалось, что символика разрушившейся Империи, игравшей миллионами судеб, окончательно превратилась в забавную игрушку, экзотическое украшение нашего стола. По закону парности случайностей на днях я отправилась на фантасмагорию режиссера, который, как никто другой, чувствует и понимает время. В Театре имени Леси Украинки московский "Современник" с аншлагом презентовал свою свежую премьеру "Сон Гафта, пересказанный Виктюком".

Весьма сомнительный драматургический материал пьесы соткан из россыпи талантливых колких эпиграмм Валентина Гафта. Тем не менее Роман Григорьевич сумел сотворить некое фантасмагорическое действо, сон, в символах которого не только доктор Фрейд расшифрует истинное послание подсознания авторов спектакля, - дух тирана доселе витает над страной.

Сценография Владимира Боера - эдакое кладбище советской эпохи: двухъярусная конструкция, на которой вкривь и вкось висят портреты вождя, красная с гербом СССР трибуна, металлические стулья со спинками - окоченевшими человеческими спинами. В финале на сцену падает огромный сапог, почти как в знаменитом кошмарном сне у героя Достоевского. Страна под сапогом. Я другой такой страны не знаю.

Валентину Гафту приснилось, что в него вселился дух Сталина. В своем кошмаре он приходит в архив, где как раз работает писатель Эдвард Радзинский. Честно говоря, выпады Вождя в адрес Радзинского настолько грубы, что на протяжении всего действа вызывают чувство неловкости. А еще праздное любопытство, чем же так насолил известный писатель и драматург сновидцу-ясновидцу и актеру?

"Какой, однако, вы смельчак -
то за перо, то на стульчак",
"Поправьте все-таки штаны,
а то все прелести видны".

Так советует Сталин перепуганному Эдику, вернувшемуся из туалета. И все же, в чем, собственно, вина Радзинского? В том, что он пишет о Сталине, тем самым якобы провоцируя новый всплеск культа личности? Или в том, что в России Сталина чуть не выбрали величайшим русским в проекте "Имя Россия"?

Вам нравится в моей быть власти.
Идя на сцену, как на плаху,
У вас глаза горят от счастья.
И бешеный восторг от страха.

Блистательный Александр Филиппенко перевоплощался в Эдварда Радзинского, маршала Жукова, Владимира Зюганова, Анну Ахматову, Дмитрия Шостаковича, Михаила Жванецкого. Эти образы абсолютно лишены портретного сходства и тем не менее живы и узнаваемы, хотя весьма спорны, но ведь нас предупредили, что это сон, - что хотим, то воротим.

Радзинский говорит утрированно тоненьким голоском, от страха перед Сталиным у него дрожат ручки и ножки. Зюганов приходит на встречу с генералиссимусом с траурными венками вместо букета, чему очень радуются зрители. Неоднозначна сцена, в которой Филиппенко играет Анну Ахматову. Он сидит молча, сгорбившись, затаив печаль, но не утратив внутренней силы. А в это время звучит голос поэтессы, читающей свой "Реквием". Несмотря на внутренний дискомфорт от несовпадения картинки и голоса, по телу побежали мурашки.

А вот обвинять Жванецкого в том, что он "заболтанный писатель", пожалуй, чрезвычайно смело, учитывая то, что автор сна, собственно, занялся тем же. Естественно, Жванецкому далеко до актерской мощи Гафта, но и Гафту еще "забалтываться и забалтываться" до литературной мощи Жванецкого.

Гафт играет без грима, в рубашке и джинсах, не столько изображая великого тирана, сколько пропуская через себя страшную энергетику. Сталин появляется, просачивается в спектакль сквозь характерный акцент, паузы, взгляд. Ближе к концу Сталин Гафта становится схож с библейским кровавым царем Иродом. Воя от ужаса, видит он в своем сне стены, по которым текут кровавые слезы.

В этом спектакле есть еще один участник, наш современник - продвинутый отмороженный юноша (молодой артист Максим Разуваев), которому все эти страсти до лампочки, а зловещая история - не более чем фигурка Сталина, найденная в грязной луже. Этот мальчишка в финале спектакля, взяв за макушки Сталина и Радзинского, начинает управлять ими, как куклами.

Аплодисменты не всегда являются мерилом успеха. Но 20 минут оваций - это уже серьезно. В первый день гастролей сияющий Роман Виктюк поблагодарил киевлян и признался, что актеры играли так искренне, словно выпускники театрального на премьере. Говорят, что во второй день Мастер сказал зрителям примерно то же. А что поделать, если правда?!