Усталость — предтеча безразличия

Мне пришло письмо от немолодого человека. Не то чтобы старика, но ему за 50. Он многое умеет и знает, только к его знанию в последнее время добавилось одно самое горькое - знание того, что он никому не нужен. Общество перестраивается как-то странно. Считается, что государственные деятели - это те, кто размышляет о судьбе страны, а политики - кто размышляет о следующих выборах. Но он не видит вокруг себя ни тех, ни других, не видит круга «государственных заботников», людей, которые, как положено, думают о нем и его делах, а не сосредоточены на болтовне или сведении счетов между собой.

Мой корреспондент пишет, что ощущает, как при всякой смене власти жизнь со свистом пролетает мимо него. Земляки и приятели нововластвующей публики вторгаются в мир немилосердно и хищно, как продотряды в деревню при Ленине-Сталине. Впрочем, в письме приводились также аналогии более древние, напоминая, что и при Петре I, и при следующих правителях империи совершенно официально бытовал термин, когда имение или должность, или еще что-нибудь прибыльное давали человеку не для общего блага, а «на кормление». То есть извини, мол, с наличными у нас плохо, но вот тебе креслице и некий оперативный простор - устраивайся как можешь.

Образование уже непрестижно. Все, пишет он, как в советском кино, прославлявшем образ человека с рабоче-крестьянской сметкой, который противостоит старомодной, можно сказать, даже совсем немодной, образованности. А недоучка, временно вышедший в руководители, как и в прежние времена, уверен, что знает все лучше всех, хотя по-настоящему усвоил только команды «подай», «принеси» и «пошел вон» - считается, что этого достаточно для служебного долголетия (а оно нынче недолгое - года три-четыре-пять, и все - «вышел зайчик погулять»). Тем не менее те, кем мой корреспондент недоволен, считают, что всегда будут молоды и удачливы, а стареть и болеть они совершенно не намерены. Такое впечатление, что любой кризис бьет по народу, а не по чиновникам...

Человек пишет мне, что любит Отечество и хочет ему служить, но его неуверенность уходит вглубь и расползается вокруг него, дети придумывают, как бы уехать подальше, а его считают неудачником и символом того, что страну он построил неправильно. Обидно, как сказал ему один из сыновей, что государство производит не патриотов, а изгоев. Жена, обязанная по обету быть с ним в горе и в радости, терпит, ожидает той самой радости, что была включена в венчальный набор обещаний, но тоже устала и срывается иногда в безнадежные изнуряющие перепалки ни о чем...

Собственно говоря, ситуация обычная. Знаю, что отвечу на это письмо - мол, не падай духом, бейся, пока не расстреляешь последний патрон. И вспоминаю, что врачами описан так называемый «симптом боевой усталости», когда солдат мог уснуть посреди боя прямо в окопе. Люди устают от перенапряжения, неустроенности, привыкают к ней и перестают отстаивать свое место в жизни, перестают верить в то, что могут что-то исправить. Меня очень тревожит такая усталость, на которую я натыкался, беседуя со многими. Не готовность к буре идей, даже протесту, а усталость - предтеча безразличия. Сейчас, мне кажется, одна из главных государственных задач - расшевелить общество, дать надежду миллионам уставших людей, в том числе таким, как мой корреспондент.

Отвечая на письма, пытаюсь подсказать рецепты активности себе и другим, придумываю их и для государства, которое наверняка хочет, чтобы его граждане жили лучше.

Моих родителей давно уже нет на свете, но все время они внушали мне, что надо вместе преодолеть трудности, чуть-чуть еще потерпеть, а потом будет хорошо. Когда я прихожу на кладбище и беседую с ними сейчас, очень не хочется расстраивать стариков.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter