Жена Роберта РОЖДЕСТВЕНСКОГО Алла КИРЕЕВА: «Робка вполне нормально к власти относился, очень долго ей верил, потом долго сомневался… Прозрение его, мне кажется, и убило»

(Продолжение. Начало в № 33 )

«КОГДА В ПАРТИЮ РОБЕРТ СОБРАЛСЯ, Я ЧУТЬ С НИМ НЕ РАЗВЕЛАСЬ»

— Мы сейчас у вас на даче находимся — в историческом, можно уже сказать, доме, а кто из великих, из выдающихся людей за этим столом сидел?

— Ой, многие... Аркадий Райкин с женой, Ростислав Плятт, Никита Богословский, Арно Бабаджанян, Оскар Фельцман, Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон...

Виталий КОРОТИЧ: — ...Марк Фрадкин...

— ...Коротичи вот бывали (смеется), старички очень милые приходили.

— Партия и правительство неустанно о писателях и поэтах заботились: ордена, медали и премии давали, материальные блага щедро подбрасывали, за границу иногда отправляли, — но вы всю жизнь лютой ненавистью и партию, и правительство ненавидели — почему?

— Вопрос абсолютно детский: а за что мне их любить, когда они такое творили, когда постоянно врали, когда буквально насквозь фальшью были пропитаны? Оснований не вижу...

Робка вполне нормально к власти относился, очень долго ей верил, потом долго сомневался — до него истинное положение вещей постепенно доходило, но в конце концов он все понял — прозрение его, мне кажется, и убило.

(Пауза). Вот последние его стихи (подает книгу), там диагноз уже поставлен.

— Вы действительно возражали против того, чтобы в партию он вступил?

— (Возмущенно). Да я чуть с ним не развелась! (Хотя к тому времени 30 лет мы уже были женаты).

— Вы и вправду сказали ему: «Или партия, или я»?

— Я не понимала, чего ему не хватает: секретарь Союза писателей СССР, лауреат Государственной премии и премии Ленинского комсомола... «Мне неприятно, — ответил он, — когда на собрании говорят: «Беспартийные, выйдите!», а потом что-то за закрытой дверью обсуждать начинают, не хочу бегать и спрашивать: «Что там было?» — хочу знать!», а мне казалось, что это блажь. «Ну не услышишь ты, что на партийном собрании обсуждают, — невелика потеря! Что тебе там делать?». В общем, помириться пришлось — не знаю, жалел он о своем решении или нет...

— Я немало о так называемой белой книге слышал, которую Виталий Алексеевич сейчас рассматривает (ее по цвету суперобложки так окрестили — на самом

«Все суета... И вечный поиск денег, и трата их, и сочиненье книг...»

деле «Последние стихи Роберта Рождественского» она называется). О стихах, которые в конце жизни Роберт Иванович написал, мне Иосиф Кобзон рассказывал, — их каким-то прозрением можно назвать?

— Безусловно...

— Какой-то толчок был или просто много нового он узнал?

— Думаю, Роберт дозрел. Он Родину очень любил и все эту атрибутику: флаг, герб, — но не понимал, что за этим стоит, ему невдомек было, что какие-то злые люди этим пользуются.

Виталий КОРОТИЧ: — Вы знаете, я прочитаю сейчас эти стихи не потому, что они посвящены мне, а потому, что в них одно из кредо Роберта. (Читает):

Хочу,
чтоб в пожизненной теореме
доказано было
    судьбой и строкою:
я жил в эту пору.
Жил в это время.
В это.
А не в какое другое.
Всходили
    знамена его и знаменья.
Пылали
    проклятья его и скрижали...
Наверно,
мы все-таки
    что-то сумели.
Наверно,
мы все-таки
    что-то сказали...
Проходит по ельнику
    зыбь ветровая...
А память,
людей оставляя в покое,
рубцуясь
    и вроде бы заживая, —
болит к непогоде,
болит к непогоде.

Собственно, это ощущение, что, как бы там ни было, мы честно своими дорогами шли и все-таки что-то сумели, — в самом конце жизни у него было. Очень больные и очень мощные стихи Роберт писал, и именно это — осознание, что все-таки что-то мы сделали, позволяло думать, что стыдиться нам нечего...

Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко, 80-е годы. «Как бы там ни было, мы честно своими дорогами шли и все-таки что-то сумели...»

«БОРОТЬСЯ ЗА НЕГО НЕ ПРИХОДИЛОСЬ НИ РАЗУ — КАК-ТО БОГ МИЛОВАЛ, ХОТЯ ВСЕ ВРЕМЯ ЭТОГО ЖДАЛА»

— В перестройку Роберт Иванович поверил?

— В первое время — да: ему все время во что-то поверить хотелось, ну а потом... Когда наш дорогой зять Дима (мы с Виталием Алексеевичем, у которого в «Огоньке» он работал, его очень любим) в Новосибирск поехал и чой-то там про 70 процентов написал...

Виталий КОРОТИЧ: — Ой, Алла, давай я расскажу. Это очень смешно было: я журналистский ход придумал — корреспондента журнала «U.S. News & World Report» и нашего Дмитрия Бирюкова, то есть твоего с Робертом зятя, по Транссибирской магистрали отправить — они в одном СВ ехали и писали... Это 87-й год, как раз 70 лет Октябрьской революции стукнуло, и вот в Новосибирске гордый секретарь обкома сказал им, что «у нас 70 процентов населения перестройку поддерживает».

Номер к октябрьским праздникам вышел, а 7 ноября в Большом театре Михаил Сергеевич Горбачев доклад делал, в котором заверил, что весь советский народ как один перестройку поддерживает, после чего мне член Политбюро Александр Николаевич Яковлев позвонил. «Ночью, — сообщил, — телефонный звонок Горбачева меня поднял — он сказал, что в Новосибирске переворот назревает, и обком борьбу там возглавил, потому что в докладе говорится, что 100 процентов советских людей за перестройку, а в «Огоньке» написано — только 70» (хотя на самом деле, конечно, еще меньше было).

«Значит, так, — распорядился Яковлев, — Бирюкова уволить, из партии изгнать — все!», но, естественно, зятя Аллы Борисовны с волчьим билетом выгнать я не мог, поэтому мы Дмитрия глубоко в недрах отдела публицистики законспирировали, и Александр Николаевич, надо отдать ему должное, больше не звонил... Это как один бывший зек мне рассказывал: «Вот нам в лагере командовали: «По­стро­ить­ся!», а мы ноль внимания, они опять: «Построиться!» — у нас реакция та же. Они в третий раз, грозно: «По­строи­лись! Пошли!» — после чего отворачивались и, не оглядываясь, шагали вперед, тогда как никто из нас с места не двигался...». Так и тут было, но самое интересное состоит в том, что в перестройку Горбачев гораздо больше, чем все остальные, верил...

«Завидовали нам потому, что и о его каких-то романах никто не слышал, и про меня тоже что-то такое интересненькое сказать трудно было»

— Алла Борисовна, на стихи Роберта Ивановича множество любимых советским народом прекрасных песен — одна лучше другой — написано, а у вас любимая среди них есть?

— Да, «Ноктюрн».

— «Между мною и тобою гул небытия»... Эти стихи вам посвящены?

— Ой, не знаю — он же не говорил: «Вот я для тебя написал». Можно считать, что да — теперь...

— Ее и Муслим Магомаев, и Иосиф Кобзон пели...

— ...и еще много других разных мужчин...

— Зачастую эти песни при вас, на ваших глазах рождались?

— На моих глазах они в магнитофоне вертелись, поэтому долгое время их ненавидела — скажем, мелодии песен для «Семнадцати мгновений» могли и 100 раз звучать, и 200. Он слушал, на ухо наматывал, а я зверела, из дому уходила.

— Многие советские знаковые поэты-песенники, которые до сегодняшних дней дожили, с ностальгией вспоминают, какими богатыми были людьми и какие многотысячные ежемесячные отчисления ВААП (Всесоюзно­го агентства по авторским правам. — Д. Г.) — получали, но столько, сколько имел Роберт Рождественский, уверяли они, не имел никто...

— Нет, это неправда — это Илья Рахмиэлевич Резник говорит, который завидует всем и вся. Теперь, конечно, какие-то вшивые авторские платят — раньше были побольше, но не заоблачные, не такие, что с ума сойти.

— Тогда все, в общем-то, деньги на сберкнижку откладывали, но в 91-м году вкладам пришел конец — у вас сбережения тоже сгорели?

— У нас нет, потому что операции и всякие дела медицинские начались. Наших накоплений так называемых на лечение Роберта не хватало, поэтому разные помогали люди.

— Женщинам Роберт Иванович нравился? Какая-то мужская притягательность в нем была?

С писателем Василием Аксеновым, начало 60-х

— Ну кто бы мне об этом сказал? Я не в курсе.

— Тем не менее бороться за него вам приходилось?

— Ни разу — вот как-то Бог меня миловал, хотя все время этого ждала.

— Поэт, однако, без вдохновения не может: его обязательно что-то должно волновать, он должен переживать, мучиться — увлечения у Роберта Ивановича случались?

— Такие, чтобы мне об этом известно стало, — нет, но вполне может быть... Да наверняка! — ни один ведь мужик не успокоится, пока...

Виталий КОРОТИЧ: — Вы знаете, нет, во всяком случае, по человеку всегда уровень каких-то его реакций, так сказать, ощущается. Красивые женщины Роберту нравились, но без агрессивности, без, скажем, Жениного желания все-все к рукам прибрать — он к этому относился нормально.

«СЕЙЧАС НА МОГИЛУ РОБЕРТА Я НЕ ХОЖУ — СМЫСЛА НЕ ВИЖУ»

— Вы очень красивая женщина — он вас ревновал?

— Бывало, но тоже не агрессивно.

— Вы просто повода, наверное, не давали?

— Старалась (смеется).

— Ага, вы задумались... Как-то неопределенно ответили...

— Нет, по большому счету, не давала.

— Вашей семье завидовали? Тому, что она дружная, тому, что это союз двух интеллигентных, духовно наполненных людей?

— Да, могу подтвердить.

— И в чем это выражалось?

— В шепотках всяких. Завидовали нам — это правда, потому что и о его каких-то романах никто не слышал, и про меня тоже что-то такое интересненькое сказать трудно было.

«Хочу,чтоб в пожизненной теореме доказано было судьбой и строкою: я жил в эту пору.Жил в это время. В это.А не в какое другое»

— Он вам стихи посвящал?

— Ежедневно, ежечасно.

Виталий КОРОТИЧ: — Очень много!

— Какое-нибудь из них, самое, может, пронзительное, помните?

— Я книжки вам подарю, и вы, если сможете, на досуге их прочитаете...

— Обязательно прочитаю... Все, кто Роберта Ивановича знал, говорят, что он исключительно порядочным был человеком и многим помогал, драгоценное время растрачивая, которое мог бы творчеству посвятить. Вы за это его не ругали?

— Никогда! — он считал, что это необходимо. Сколько с музеем Цветаевой бегал, сколько времени на тот же сборник Высоцкого потратил!.. У Роберта он не шел, потому что к стихам у него более высокий был счет: «Да, поется, — говорил, — а читать как стихи не выходит». Что он еще делал? За какие-то светофоры боролся (смеется) — все это время у него отрывало. Да, каких-то таких лишних забот было немало, но за все с большим воодушевлением он брался.

Виталий КОРОТИЧ: — Ничего на самом деле время не отрывает, и поэта, который может сидеть изо дня в день за столом и перышком стихи свои черкать, представить трудно. Это и есть жизнь, без которой не только стихов — ничего бы не получилось...

— Увлечения вне литературы у вашего супруга были?

— Он гравюры, открытки, эстампы — все, что старой Москвы касается, собирал (коллекция у него огромная), а еще книги всякие старые обожал — их тоже невероятно много. Все это теперь невостребованное лежит — внуки же не читают...

— И каково будущее этих коллекций?

— Ой, это моя боль, потому что научить их читать не могу: с тех пор, как сгорел дом, внуки из-под моего контроля вышли. (Старшая дочь Аллы Борисовны и Роберта Ивановича Екатерина построила на родительском участке в Переделкино дом, куда перевезла весь отцовский архив, но пожить там семья не успела — все уничтожил пожар. — Д. Г.). Раньше внуки читали — теперь нет: все эти штуки — интернет, айпад, айфон — книги им заменили.

— Как Роберт Иванович к религии относился?

С Евгением Евтушенко, 60-е годы

— Думаю, по-коммунистически: мама у него коммунисткой была.

— Верующим, значит, он не был?

— Был атеистом.

Виталий КОРОТИЧ: — Постой, Ал, по-моему, незадолго до Робиной смерти повенчаться вы собирались — успели?

— Нет, Виталик (машет отрицательно головой) — зачем мне его было мучить?

— Он такие пронзительные стихи в конце жизни писать стал, а я помню не менее пронзительное стихотворение Андрея Дементьева, Роберту Рождественскому посвященное.

Все суета...
И вечный
поиск денег,
И трата их,
и сочиненье книг.
Все суета.
Но никуда
не денешь
Своей тоски,
протяжной,
словно крик.
Не я один живу
в такой неволе,
Надеясь
на какой-нибудь
просвет.
Мы рождены,
чтоб сказку
сделать
Болью.
Но оказалось,
что и сказки нет.

Алла и Роберт со старшей дочерью Катей, 1963 год

— Роберт Иванович в 62 года ушел — почему так рано?

— У него опухоль мозга была. В Париже операцию сделали неудачно, потом другую — на этот раз вроде бы хорошо... Стихи, белую книгу со­ставившие, после этих операций написаны, а что случилось? У него пищевод разорвался и... Как это, Виталик, называется когда разрывается что-то?

Виталий КОРОТИЧ: — Сердечный прис­туп. Я уже не врач и все забыл, но произошло это очень быстро — здесь, на даче, и до Москвы Роберт, по-моему, не доехал...

— Нет, он доехал, ему операцию даже сделали...

Виталий КОРОТИЧ: — ...но спасти его врачи уже не смогли.

— К этому готовы вы не были?

— Абсолютно — он слаб был, болел, но мне казалось, что еще немножко, немножко и все наладится... На его 60-летие гости собрались — практически все, перечисленные нами люди. Я видела, что ему плохо: время от времени Роберт как-то исчезал, уходил куда-то, но все-таки два года еще держался. (Плачет). Что говорить...

— Это правда, что спустя несколько месяцев после его смерти вы на столе телеграмму нашли: «Добрался нормально. Здесь совсем неплохо. Не волнуйтесь.

Роберт Иванович с младшей дочкой Ксенией, 1974 год

Скучаю»?

— Да, это просто как удар было....

— Оказалось, телеграмма 60-х годов... Удивительная история! — а на могилу к нему часто вы ходите?

— Сейчас нет — смысла не вижу.

— Вам его не хватает?

— Очень — я все время о нем думаю.

— Мысленно иногда с ним беседуете?

— Нет — понимаю, что меня он не слышит.

— При его жизни, не сомневаюсь, все его стихи вы читали — сегодня, когда их перечитываете, они новым смыслом для вас наполнены, как откровение звучат?

— Иногда да. Некоторые...

«КАКАЯ Я СВОЛОЧЬ НЕСДЕРЖАННАЯ!»

— Кто из его бывших друзей сегодня вас, вашу семью поддерживает?

— Раз (на Виталия Коротича указывает), два (на его жену Зинаиду Александровну). Кто еще? Ну вот Володя звонит, архитектор.

Алла Борисовна и Роберт Иванович с дочерьми Катериной и Ксенией, середина 80-х. «Ксения сейчас о кино пишет, и очень неплохо»

Виталий КОРОТИЧ: — У Аллы и Роберта дети очень верные, дочки...

— Дети потрясающие!

Виталий КОРОТИЧ: — Зять очень помогает.

— Знаете, Иосиф Кобзон очень ко мне внимателен — по телефону всегда позвонит, спросит: «Как ты себя чувствуешь?». Он занят, он болен — я все понимаю — но неизменно на помощь готов прийти.

— У вас очень талантливые дочери — Екатерина вообще свое направление в фотоискусстве открыла: до нее никто никогда этим не занимался. (Екатерина стала известна благодаря фотопроекту «Частная коллекция» — это серия фотопортретов наших современников в образах прошлого, героями которых стали известные российские политики, актеры театра и кино, звезды шоу-бизнеса, телеведущие, спортсмены. При помощи грима, костюмов и декораций они перевоплощаются в персонажей живописных полотен великих художников прошлого: всего в проектах Екатерины Рождественской приняли уже участие более трех тысяч человек. — Д. Г.).

— Виталий Катин большой поклонник — он ее обожает! (cмеется).

Виталий КОРОТИЧ: — Китч! (cмеется).

— И еженедельник «Семь дней», где Екатерина — главный редактор, и особенно «Караван историй» — мой любимый журнал, где она свою рубрику ведет, — все это замечательно, а вы понимали, что ваша дочь задумала, когда портретную галерею свою начинала?

— Я с самого начала помочь ей пытаюсь и как-то от желтизны хотя бы в зелененькую сторону увести.

Виталий КОРОТИЧ: — Ну да, Ксения Собчак в образе Крупской...

— Ой (смеется), Ксения — это вообще...

Роберт Рождественский и Алла Киреева с дочками, 1971 год

— А чем тоже Ксения —ваша младшая дочь — занимается?

— Она о кино пишет, и очень неплохо — среди киношных всяких людей репутация у нее хорошая.

— Когда-то вы советскую власть не любили, а нынешняя свободная независимая Россия вам нравится?

Алла Киреева со старшей дочерью Екатериной Рождественской — журналисткой, переводчицей, дизайнером и фотохудожником, автором знаменитого проекта «Частная коллекция». «Я с самого начала помочь ей пытаюсь и как-то от желтизны хотя бы в зелененькую сторону увести»

— Без Путина, может, и понравилась бы, а так нет.

— Чем же Владимир Владимирович вас не устраивает?

— Ну, вы же взрослый мальчик... Чего рассказывать? — не моего он размера.

— Это правда, что, когда на юбилее Андрея Вознесенского — еще при его жизни — на сцену Пал Палыч Бородин, бывший управляющий делами Кремля, поднялся...

— (Перебивает). Откуда вам это известно?

— Работа такая...

— Пошла я краснеть...

— В общем, вы, культурная, интеллигентная женщина, не сдержались и на весь зал сказали: «Вор должен сидеть в тюрьме!»?

— Ну, не на весь зал — только на первый ряд.

— Он тем не менее услышал...

— Да? Какой стыд, а? Какая я сволочь несдержанная!

— Это вам надо было?

— Нет, ну зачем я хорошего человека обидела? (смеется).

— Вы завсегдатай Facebook, за политикой активно следите... Когда день на исходе и вы остаетесь одна, чем занимаетесь: включаете телевизор, книги читаете, в интернете сидите? Что вас сегодня волнует, о чем поздним вечером думаете?

— (Грустно). О вечности... Читаю до посинения, а когда больше уже не могу, ложусь спать.

— Какие книги сейчас на сто­ле ва­шем лежат?

— Самые разные, но как-то в последнее время в мемуары упала — они меня вполне устраивают. Только что Георгия Иванова прочитала — очень хорошая книжка, такая вкусная. Это 20-е годы, Петербург, Серебряный век — все ужасно похоже.

— Ничего нового, да?

— Да нет, они как-то посмешнее себя вели. Много еще всяких детективов читаю, чтобы от гадости, которой газеты пест­рят, отвлечься. Ну что еще сказать? Жизнь прекрасна, когда есть интернет — эта вот электронная книжечка, которая случайно сюда попала. Все хорошо!

С Виталием Коротичем и Дмитрием Гордоном. «Я все время о Роберте думаю, мысленно с ним разговариваю, но понимаю, что меня он не слышит»

— Какие стихи, чью поэзию нынче вы любите?

— На сегодняшний день только Коротича и Рождественского — больше никого.

— Хороший у вас вкус...

— А вы сомневались?

— Алла Борисовна, я благодарен вам за эту откровенную беседу, за то, что в гости к себе пригласили, а напоследок прошу вас самое любимое стихотворение Роберта Ивановича прочитать...

— Его любимое или мое?

— Ваше из написанного им...

— С таким голосом чтец из меня... (Берет в руки книгу и читает):

Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит
на оконном стекле.
Что-то я делал не так —
Извините:
Жил я впервые
на этой земле.
Я ее только теперь
ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь...
И по-другому
прожить обещаю.
Если вернусь...
Но ведь я не вернусь.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter