Крупный план
Евгений СИДИХИН: "Я стрелял в Игоря Талькова"
Людмила ГРАБЕНКО. «Бульвар» 4 Октября, 2004 00:00
Суперстар российского кино Евгений Сидихин востребован сегодня, как никто. Редкая картина или сериал обходится без его участия. "За последней чертой", "Прорва", "Дети чугунных богов", "Мания Жизели", "Волчья кровь", "Ретро втроем", "Мама, не горюй!", "Антикиллер", "Бандитский Петербург" - далеко не полный перечень лент с участием актера.
"ПОЧЕМУ-ТО В ОТНОШЕНИИ МЕНЯ СЛОЖИЛСЯ ТАКОЙ СТЕРЕОТИП: ДЕСКАТЬ, СИДИХИН ИГРАЕТ ТОЛЬКО НЕПРОБИВАЕМЫХ МОНСТРОВ"
- Евгений Владимирович, роли суперменов, которые сделали вас известным, больше по душе американским актерам. Такое впечатление, что русский человек ими тяготится.
- Почему-то в отношении меня сложился такой стереотип: дескать, Сидихин играет только непробиваемых монстров. Но ведь это не так, у меня есть самые разные роли. Мне даже кажется, что картин, где я не супермен, а нормальный человек, гораздо больше. Взять, например, "За последней чертой", где я играю бывшего боксера. Он отсидел, вернулся домой, а там ничего нет: на работу не берут, друзья отвернулись, любимая женщина ушла. И мой герой отнюдь не бетонная стена, а человек. Мечущийся из стороны в сторону, страдающий, рефлексирующий. Может, потому картина и получилась интересной. Хотя мне трудно судить. Со стороны всегда лучше видно.
- Но с вашей внешностью трудно играть ботаников. Неужели в театральном институте вас не готовили к ролям рыцарей без страха и упрека?
- Действительно, внешность очень многое определяет в будущей творческой судьбе актера. Есть такое понятие - психофизика, уйти от которого сложно, да и не нужно. Как правило, все эксперименты в данной области заканчиваются неубедительно. Это все равно что певец, зная свой диапазон, вдруг начнет искать себя в другом. Зачем басу петь колоратурным сопрано? Он бас, и этим прекрасен.
- А вам никогда не хотелось сыграть какую-нибудь не свойственную вам роль - например, в музыкальном фильме с веселым сюжетом и переодеваниями?
- Нет, я совершенно не водевильный актер, нет во мне легковесности. Да и переодеваться я жутко не люблю! Как правило, во всех картинах снимаюсь в одном и том же костюме - своем. Это, кстати, ужасно огорчает костюмеров, у которых на этот счет существует свое видение.
- Для съемок вам приходилось учиться чему-нибудь, чего вы раньше не умели?
- Наверное, все, что надо, я уже умею. С четвертого класса занимался рукопашной борьбой, знаю приемы дзюдо и джиу-джицу, поэтому и драться в кадре мне несложно, и спортсмена сыграть не проблема. Сейчас, правда, на спорт времени почти не остается, но все равно при первой же возможности стараюсь попасть в зал. На лошадях с детства катался. В деревне это было, в Новосибирской области. Не поверите, меня лошадь в детский садик отвозила. Подходила к забору, и я на нее садился. А иначе было не взобраться, снег мешал, в Сибири его по самую крышу наметает. И лошадь - топ-топ-топ - потихоньку везла меня.
До сих пор удивляюсь, как она понимала, что с ребенком на спине идти надо очень аккуратно. Возле детского садика она снова подходила к забору, я спрыгивал, причем оказывался уже на территории. Я убегал, а она сама шла домой.
- Может, уже тогда вы знали, что станете актером?
- Нет, это произошло гораздо позже. Встретил человека, Георгия Владимировича Иванова, который был режиссером народного театра, он меня этим делом и увлек. Я пришел туда с другом, Мишей Михайловым, сейчас он, как художник и композитор, известен под фамилией Башаков.
Меня буквально затянула компания, которая играла в этом кружке, а там были и мои ровесники, и совсем уже пожилые люди. Я ведь и пришел туда изначально в большей степени потому, что мне не хватало общения. И вдруг почувствовал себя в коллективе, оказалось, что это очень интересно. А еще мне понравилось репетировать, учить и проговаривать текст, испытывать какие-то чувства, пытаться увидеть и услышать партнера.
Потом был результат всех этих трудов - спектакль! После него я и решил, что буду поступать в театральный.
- Поступили сразу?
- Сразу. Видимо, Игорь Петрович Владимиров, который набирал тогда курс, что-то такое во мне разглядел. С первого тура я понял, что он меня берет, причем делает это с удовольствием. Но я отучился у него всего год, после чего меня неожиданно забрали в армию. (Сидихин служил в Афганистане, его части приходилось участвовать в боевых действиях, но говорить об этом актер отказывается категорически. - Авт.). Вернувшись, поступал в институт снова.
- Но вы же могли восстановиться?
- Мог, но не хотел. Посчитал, что за два года службы многое потеряно. Да и сам процесс обучения должен быть непрерывным, особенно это касается театральных вузов. Мне хотелось снова повариться в соку первого курса, поскольку именно там учат самым главным для актера вещам. Это - как наживка, не заглотив которую пропустишь все основное. Тем более в тот год в ЛГИТМиКе набирал курс сам Лев Абрамович Додин. Я решил рискнуть. На вступительных что-то пел, читал, танцевал, и опять триумф - Лев Абрамович взял меня, за что я ему и поныне очень благодарен!
"ХОЧЕШЬ УБИТЬ ТЕАТР ПОСТРОЙ ДЛЯ НЕГО ДВОРЕЦ"
- После окончания института, наверное, работали у него в театре?
- Я много играл у него, будучи студентом. Но в театре не остался.
- Можно узнать, почему? Работать у Додина - это же счастье!
- У него действительно совершенно особая атмосфера, и мне кажется, что его театр и поныне один из самых профессиональных в России. Но дело в том, что я индивидуалист. Поэтому решил: да, есть учитель и есть срок обучения, а теперь должна быть самостоятельная практика, проще говоря, аспирантура. И ушел в другой театр, начал там всему учиться заново, а точнее, переучиваться.
Оказалось, что на попытках додинского прорыва к литературе мир не заканчивается. Есть еще и картины другого рода, и они тоже могут быть привлекательными, если делаются талантливыми людьми. Например, знаменитый спектакль "Игроки" в Театре имени Ленсовета я раз 15 смотрел. Сидел не в зале, а на сцене, за задником. Как легко ребята играли, как держали сцену, импровизировали! Это был высший пилотаж!
- Об уходе от Додина так никогда и не пожалели?
- Много лет прошло, но я уверен: все тогда сделал правильно. Надо искать. Пока человек ищет, на него интересно смотреть. Как только он решил, что все уже нашел и обрел какой-то статус, он умирает как художник.
На моих глазах рождаются и умирают - в переносном смысле, разумеется, - не только отдельные творцы, но и целые театры. Вот появляется какая-то компания интересная, и поначалу рождаются прекрасные спектакли. А потом коллектив обрастает репертуаром, устраивается в каком-то помещении и потихоньку киснет. Мне вообще кажется: хочешь убить театр, построй для него дворец. И очень скоро этот дворец станет для театра склепом. Сколько бы денег в него не вкладывали. Вообще, театральная - актерская, режиссерская - суть требует свободы. В традиции театра - запереться в здании, куда специально ходят и смотрят, - есть что-то от лукавого.
- Предлагаете театральным труппам снова стать бродячими и, как в старину, выступать на площадях?
- Можно и на площадях, конечно. Хотя площадок разных много, просто не стоит делать их театральной собственностью.
- Вы разделяете известное мнение о том, что творческий человек непременно должен быть голодным?
- В том, что на сытый желудок хуже думается, есть своя правда. Творческий человек не обязательно должен быть голодным, потому что он очень быстро озлобится. И не должен быть сытым, потому что станет равнодушным. Он должен быть нейтральным. И еще хорошо, если на нем будут перчатки, чтобы не сразу прикасаться ко всему руками. Иногда для того, чтобы лучше почувствовать, надо что-то с себя снять.
- Вы уже не играете в знаменитом спектакле "Чапаев и Пустота"?
- Это невозможно, он умер! Да, да, спектакли, как люди, они рождаются, живут и умирают. Как правило, им отмерен очень короткий век - год, после чего, если не вкачивать свежую энергию, спектакль умрет.
- Почему так происходит?
- В рождении любого спектакля присутствует много различных энергий. Это и энергия компании единомышленников, когда ты понимаешь, что только с этими людьми можешь сказать об этих вещах. И энергия собственного "я", которое кричит: "Я имею право говорить на такую тему! Я знаю, что хочу сказать!".
И вот на их совокупности появляется премьера. Через какое-то время приходит радость от того, что все успокоилось: все отчетливо понимают, что делают, дорожки пройдены, тропинки протоптаны, и ты машинально двигаешься по накатанной колее. А потом вдруг происходит очень интересная вещь: актеры начинают идти на поводу у зрителей.
Они увлекаются реакцией зала и услужливо выдавливают из себя слезы или, наоборот, вызывают смех. Если рыба гниет с головы, то спектакль - с хвоста. Умирание начинается с маленьких ролей, а потом распространяется все дальше и дальше. Ты стараешься что-то сделать, но понимаешь, что уже не играешь, а борешься с самим собой. А это уже совсем другой вид искусства.
- Многие актеры признаются, что терпеть не могут видеть себя на экране. А вы смотрите свои фильмы?
- Если есть такая возможность, смотрю, конечно. Хотя без фанатизма и не получаю от этого особого удовольствия. Вообще-то, кадры со своим участием я вижу уже на озвучании, поэтому приблизительно представляю себе, как они выглядят. Потом пересматриваю, делаю выводы. В зеркало же на себя смотришь, чтобы знать, как ты сегодня выглядишь. Так и тут.
- И как, результатом довольны?
- Иногда кажется, что вот этот план вроде бы ничего. А бывает, думаю: "Полный атас! Мне же вообще на экране появляться нельзя!".
"Я НЕ БОЮСЬ СМЕРТИ. КУДА СТРАШНЕЕ ПОТЕРЯ БЛИЗКИХ"
- Насколько много в каждой роли лично вас - актера и человека Евгения Сидихина?
- Я бы не взялся определять это в процентном соотношении. Но в том, чтобы примерить на себя чужой характер, и состоит сущность нашей профессии. С другой стороны, не может такого быть, чтобы в этом образе тебе уж совсем ничего не принадлежало. Если ты живой человек, то все, что происходит с другими людьми, может произойти и с тобой. Причем в любой момент. Но вот то, что ты в этот момент почувствуешь, и есть твое, личностное.
- А бывает так, что образ, созданный актером, впоследствии влияет на него?
- Скорее, происходит другое. Актер запускает образ, а дальше тот начинает жить своей собственной жизнью. Так случилось с последней картиной Юрия Мороза "Женщины в игре без правил". Когда я узнал, что и в какой компании мне предстоит играть, страшно обрадовался. Но в результате мною было сыграно совсем не то, что написала Галина Щербакова. Просто в какой-то момент образ, который я играл, вырвался из-под контроля. Нам даже пришлось отказаться от двух очень хороших сцен, хотя они были с таким трудом сняты, можно сказать, выстраданы! Но если бы они остались в картине, мой герой был бы неправдоподобным.
- Случались в вашей жизни ситуации, когда сыгранное на сцене или экране проецировалось на реальную жизнь?
- Было, конечно. Взять хотя бы картину "За последней чертой". На съемках я стрелял в Игоря Талькова. Это было 6 октября. Ровно через год его застрелили в Петербурге. Из пистолета той же системы.
Там вообще была целая история. Игорь приехал на гастроли в Питер, должен был мне перезвонить. Но вместо звонка я получил сообщение о его убийстве. А совсем недавно, на съемках сериала "МУР есть МУР" произошла похожая история.
Мы с замечательным актером Николаем Волковым снимались в одной сцене, во время которой он вставал из-за стола и говорил: "Ну, Саша (а я по фильму Александр Иванович), давай обнимемся, а то, может, и не увидимся больше!". Это был последний кадр, который он сыграл в своей жизни. Навсегда запомню его глаза, голос. И следующая сцена - сцена на кладбище.
Мы играли его похороны, зная, что вчера актер действительно умер! Вообще, мне кажется, что любое кино возникает в нашей жизни не случайно. За ним всегда что-то стоит. Только мы не всегда можем разглядеть, что именно. Иногда для того, чтобы тот или иной фильм прозвучал в полной мере, не хватает денег, иногда времени. Нас всегда поджимают сроки. А когда сталкиваешься с производственной базой кино, то просто диву даешься: эта система кастрирует все лучшее, что есть в кинематографе.
- Вам приходилось на экране умирать?
- Десятки раз! И в спектаклях, которые считаются нехорошими, играл. Я, например, пять лет работал в БДТ и играл Макдуфа в "Макбете". А ведь даже произносить название этой пьесы в театре плохая примета.
- Не боитесь?
- Лезут, конечно, в голову всякие мысли. Но, наверное, все-таки не боюсь. Я вообще не боюсь смерти. Куда страшнее потеря близких.
- А то, что, уйдя из жизни, вы оставите их без своей помощи, вас не страшит?
- (Смеется). Как знать, может, они перекрестятся и скажут: "Наконец-то он перестал нам докучать!".
"САМАЯ БЛИЗКАЯ И ДАЛЕКАЯ ВСЕЛЕННАЯ - ЭТО ЖЕНЩИНА"
- Вы - один из немногих современных актеров, представляющих ярко выраженное мужское начало. Как вы считаете, актер - мужская профессия?
- А почему нет?!
- Но ведь приходится постоянно наступать на себя, подчиняться режиссеру.
- Дело в том, что в последнее время для меня вопрос подчинения вообще не стоит. Если речь идет о творчестве, зависимости актера от режиссера (или наоборот) быть не должно. Наш труд - компанейский. Ты не только должен выстроить вместе с режиссером какую-то схему роли, но и можешь что-то свое в нее привнести. Бывают такие моменты, когда или сценарий пробуксовывает, или сцену надо переосмысливать, потому что она получается фальшивой. И чувствуешь: требуется именно твое вдохновение! Что же касается вашего вопроса о мужской профессии... Раньше, насколько мне известно, женщин к этой профессии на пушечный выстрел не подпускали - все роли в театре играли мужчины.
- Было такое!
- Я не особо анализировал, почему так происходило, по религиозным или каким-то иным соображениям, просто запомнил. В нашей профессии много чисто женских соблазнов: можно легко впасть в кокетство, самолюбование, нарциссизм. И часто с мужчинами подобное происходит.
- Если бы вам пришлось сыграть женщину, какой бы она у вас получилась?
- (Смеется). Очень большой! Таких просто не бывает. Вообще-то, актер должен уметь играть все. Но именно эта роль мне бы не удалась. Видите ли, в чем дело... Я люблю одну женщину, очень давно люблю. Я имею в виду свою жену, потому что есть ведь еще две девочки, дочери, но это совсем другое чувство. И, прожив с Таней много лет, уверен: единственное, чего я в жизни не понимаю, - это женщина.
И чем больше пытаешься разобраться, тем глубже, как в болото, погружаешься и понимаешь, что ты уже совсем ничего не понимаешь. Просто находишь способ сосуществования, и он дарит тебе радость. Любовь - это ведь не праздник, а большой труд. Труд, терпение и сила воли.
- Ну, мужчин, знаете ли, тоже не так легко понять...
- А чего их понимать? У мужчин куча разных кодексов, по которым они живут, и особого понимания эти кодексы не требуют. Они просто заложены в мужской природе, и судить мужчин можно только при их помощи. Как говорится, по понятиям. Да, так говорят братки, в более интеллигентном обществе используются другие выражения, но суть дела от этого не меняется. А к женщине-то данные кодексы никакого отношения не имеют. Поэтому многие мужчины, натыкаясь на женщину, зависают. Вроде бы сильные, большие, а становятся беспомощными. Вообще, самая близкая и далекая Вселенная для мужчин - это женщина.
- Кроме женщин, ничто в жизни не кажется вам загадочным?
- Знаете, иногда кажется, что для того, чтобы все в жизни понять, надо совсем немного. Вот сейчас проснешься, и все встанет на свои места! Есть на эту тему замечательная притча. Жил один китайский революционер, который занимался подрывной деятельностью, пускал под откос поезда. А по ночам ему снилось, что он бабочка, летающая от цветка к цветку и переносящая пыльцу. В конце концов, он так запутался, что не мог понять: то ли он бабочка, которая пускает под откос поезда, то ли революционер, который переносит пыльцу. Его поставили к стенке и разбудили!
Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter