Михаил ЖВАНЕЦКИЙ: "Жириновский предлагал мне в случае своей победы на выборах пост министра культуры. Но ему никогда не быть президентом, а мне - министром"

Он писал о себе: "Я стар. Я толст. Я гипотоник и ипохондрик, но если б мне пришлось однажды, ушел бы в армию или в Набережные Челны". Он ушел, он давно ушел во все города и страны, где звучит русская речь, живет вместе с нами и поражает нас своей философией, своей мудростью, своими парадоксами, которые, как фейерверки, взрываются в небе, освещая, удивляя и радуя.

"ОНИ ДОЛЖНЫ МЕНЯ ЦЕЛОВАТЬ ВО ВСЕ МЕСТА, А ВМЕСТО ЭТОГО ПЫТАЮТСЯ МЕНЯ ЗАКЛЕВАТЬ"

Мы впервые встретились в Одессе, потом, спустя полгода, в Сочи: он приехал туда с Театром миниатюр Аркадия Райкина, где работал завлитом. Райкин вовсю уже исполнял его миниатюры и монологи, но Миша пожаловался мне, что большая часть написанного им лежит у Аркадия Исааковича в столе, он их сам не исполняет, но никому не разрешает отдавать.

- А почему ты с этим соглашаешься? - спросил я. - Почему не уйдешь от Райкина в свободное плавание?

Но он боялся так поступить, поскольку еще не осознавал свою растущую популярность. И даже потом, создавая программы уже для Карцева и Ильченко, триумфально выступая вместе с ними, еще много лет до конца не был уверен в себе, в своей уникальности, поэтому был очень раним и обидчив. И только перед самым своим отъездом в Израиль, будучи на своем последнем семинаре "Фитиля" в Подмосковном Болшево, я увидел уже спокойного, уверенного Мастера, знающего себе цену. Прощаясь, я сказал ему об этом. Он, довольный, переспросил:

- Ты и вправду это заметил? Да, я уже поверил в себя!

Я ответил:

- Ты последний человек в Советском Союзе, кто наконец поверил в Жванецкого!

Но это не значит, что ему было легко, - наоборот, чем больше росла его популярность, тем бдительней за ним следили партийные и советские держиморды.

В начале 70-х в Симферополе проводилась "Юморина", собрались все известные актеры и писатели, занимающиеся юмором. Приехал и Михаил Жванецкий. "Юморина" длилась три дня. В первый день все, разбившись на группы по два-три человека, выступали в театрах, концертных залах, дворцах культуры. На следующий день все участники должны были выступать на стадионе. Билеты были проданы задолго до нашего приезда - этот парад имен был событием для города.

Но, узнав в последний момент, что в числе выступающих будет и Жванецкий, секретарь обкома концерт на стадионе запретил. Пока организаторы "Юморины" пытались спасти положение, мы с Мишей прогуливались по бульвару, ожидая результата.

- Что им от меня нужно? - грустно произнес он. - Я один собираю полные залы, полные стадионы - филармонии зарабатывают, выполняют план, платят зарплаты своим артистам. Они должны целовать меня во все места, а вместо этого меня пытаются заклевать.

Стадион отстоять не удалось - секретарь обкома боялся ажиотажа. Но он его и добился: назавтра, когда в самом большом концертном зале города состоялся финал "Юморины", зал был забит до отказа, а улица перед входом запружена народом, который правдами и неправдами пытался пробиться внутрь.

Когда в издательстве "Искусство" готовился к выходу первый сборник монологов и миниатюр Жванецкого "Встречи на улицах", мне позвонила его редактор Лариса Гамазова, которая была редактором и моих сборников, добрая умница, болеющая за всех нас:

- Саша, у нас неприятность: Госкомитет печати затребовал Мишину книжку на закрытую рецензию, значит, хотят ее зарезать. Если б вы могли срочно написать рецензию в "Советской культуре", это могло бы ее спасти. В то время "Советская культура", газета ЦК партии, была очень авторитетна для чиновников всех мастей.

С большим напором мне удалось договориться с главным редактором об этой рецензии, он долго сопротивлялся ("Зачем нам дразнить гусей?"), я настаивал на трех страницах, он соглашался на одну, наконец сошлись на двух. Это была маленькая статейка, но когда она вышла, Гамазова радостно позвонила мне:

- Закрытой рецензии не будет, книжка выходит - приходите, я подарю вам сигнальный экземпляр.

Мне всегда было близко творчество Аркадия Арканова, Григория Горина, Аркадия Хайта. Меня радовало их неординарное мышление, талантливые придумки, но при этом я всегда мог понять, как это возникло и как осуществлялось, то есть я мог проанализировать ремесло. Но когда я сталкиваюсь с творчеством Жванецкого, я не могу препарировать его мировоззрение, парадоксальность и афористичность, потому что это уже от Бога!

Когда он впервые приехал с концертами в Израиль, и я, и мой брат Леонид ждали его звонка. Но он не звонил. Где-то за пару дней до окончания его гастролей в трубке раздался голос:

- Говорит секретарь Михаила Жванецкого. Михал Михалыч просил передать вам: (далее шел текст, который я уже не помню).

- Хорошо, - ответил я. - Передайте Михал Михалычу, что мой секретарь ему перезвонит.

"ОБ ОДНОМ ИЗ СВОИХ ЖЕЛАНИЙ МОГУ ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО В ПРОШЕДШЕМ ВРЕМЕНИ. В СВЯЗИ С ВОЗРАСТОМ"

Он уехал, мы так и не повидались. Но в следующем году, перед его очередным приездом, позвонил его импресарио и передал просьбу Жванецкого, чтобы я зашел к нему перед концертом. Естественно, я пришел, мы обнялись.

- Рад тебя видеть, - сказал он.

- И я рад. Но, признаюсь, шел на эту встречу с опаской.

- Почему?

- Боялся еще одного разочарования. У меня уже было два разочарования после встречи с двумя нашими коллегами.

- Я знаю, о ком ты говоришь, знаю! Это... (и он назвал две популярные фамилии - актера и писателя). Они ошалели от близости с членами правительства, от больших заработков. У обоих крыша поехала.

- Я знал и третьего, - подковырнул я его.

- Да, ты прав: я тоже прошел это испытание. Но, наверное, потому что я старше, а может, и мудрее, я его преодолел. И я счастлив, что оно не повлияло ни на мое поведение, ни на мое творчество.

- Миша, тебе не обидно: и ты, и я, и весь наш клан всю жизнь боролись с бюрократами, приспособленцами, стяжателями, а их сегодня даже больше, чем было.

- Они бессмертны. А знаешь почему? Мы улучшали их породу, съедая самых слабых.

- Сейчас, когда тебе за 30, когда можно уже подвести первые итоги...

- И вторые, и третьи:

-...когда ты уже познал и успех, и славу, и дружбу, и зависть, и любовь женщин, и радость отцовства, чего тебе еще хотеть? Разве только бессмертия?

- Не надо бессмертия. Пусть умру, если без этого не обойтись, но почему так быстро! Нельзя же так просто: упал и перестал. А если не избежать, то хочу в чем-то произрасти или перейти во что-то и посмотреть, что будет дальше.

- Как бы ни сложилось дальше, уверен, что тебя будут продолжать цитировать: "Доцент тупой", "А у нас с собой было". "Что охраняешь, то имеешь", "Тщательней надо, ребята, тщательней!".

- А я бы хотел, чтобы эти фразы поскорей забыли или хотя бы их уже не понимали, как мои дети не понимают, что такое продуктовая карточка.

- Сбываются ли твои желания?

- В общем, да. Но об одном из них могу говорить уже только в прошедшем времени. В связи с возрастом.

"МНЕ ДАВАЛИ ПРАВО НА НЕОГРАНИЧЕННОЕ ПЕРЕДВИЖЕНИЕ В СРЕДЕ, ОГРАНИЧЕННОЙ НАШИМИ ПОГРАНИЧНИКАМИ"

- У тебя было много увлечений, любовниц, жен. Как ты это прокомментируешь?

- Можно найти трех женщин: умную, добрую и красивую. И полюбить их. После того, как отчаешься найти всех трех в одной.

- Пройдя эти этапы, ты нашел все эти качества в четвертой?

Знаменитый портфель Михаила Жванецкого. Памятник в Одессе

- Да. В моей Наташе все это есть. Плюс еще терпение, чтобы жить со мной.

- Помню, в одном из твоих рассказов: "Ты знаешь, что такое волны? Это когда ты лежишь, а я провожу рукой по тебе". Какая женщина вдохновила тебя на такую фразу? Только честно!

- Ты хочешь поломать мою семейную жизнь? Конечно, жена!

- Я не сомневался. А теперь еще твое откровение: "Одно неосторожное движение - и ты отец". Сколько раз ты был неосторожен?

- Три.

- А если честно?

- Четыре.

- А если поторговаться?

- Пять. Торг закончен, больше не прибавлю.

- Ты рад, что твои дети живут в XXI веке?

- И рад, и обеспокоен, и восхищаюсь, и тревожусь. Ведь это уже не мой век и не твой - это их век: компьютеры, интернет, владение языками. А чего стоит возможность свободно перемещаться по всему миру!

- Насколько я помню, тебе и раньше давали право на неограниченное передвижение.

- Мне давали право на неограниченное передвижение в среде, ограниченной нашими пограничниками.

Мы с болью в сердце вспомнили тот кошмар оформления документов на выезд за границу: характеристика, подписанная "треугольником": директор, парторг, профорг, унизительное прохождение через комиссию райкома партии, которая состояла из старых большевиков-маразматиков, собеседования, инструкции...

- Миша, сегодня тебя не запрещают, не отменяют, не клеймят - везде приглашают, награждают, приветствуют. Но это тоже опасно: теряются бойцовские качества, хочется расслабиться, почивать на лаврах.

- Наоборот! Хочется успеть доделать то, что не давали, мешали, запрещали.

- По-моему, ты уже достиг максимума: сегодня ты - хозяин эфира, "дежурный по стране". Чего ты еще хочешь?

- Я когда-то писал: "Хочу ходить, сливаясь с толпой, разговаривать долго и доверчиво. И не марать глаза неискренностью, и пожатья рук не портить дрожью".

- Правда, что тебя звал к себе Жириновский?

- Правда. Предлагал в случае своей победы на выборах пост министра культуры. Но я не принял это предложение всерьез: ему никогда не быть президентом, а мне - министром.

- А хотелось бы?

- Нет. Не люблю временные должности.

- Что тебя сегодня радует?

- Неограниченные возможности и разнообразие - после того унылого однообразия, в котором мы жили.

- А что огорчает?

- Резкое падение качества юмора. Планка упала ниже колен. Обидно, что и зрителя приучают к этому уровню.

- Что ты сам сегодня пишешь - смешное или грустное?

- Больше грустное. Во-первых, возраст, а во-вторых, постоянно смеется только дурак.

- Пожалуйста, пиши больше - ты стал мало писать.

- Я не пишу мало - я пишу коротко.

Мы расстались очень тепло и надолго: наши пути как-то не пересекались. Когда я прочитал в газете о том, что его избили, угнали новый автомобиль, похитили легендарный портфель с бесценными записными книжками, тут же позвонил ему в Москву:

- Как себя чувствуешь?

- Как будто изнасиловали самым зверским образом. Мерзко и противно.

- Я помогу обрести тебе душевное спокойствие. Например, я был бы счастлив, если б у меня украли деньги, машину, любые рукописи, ограбили квартиру, избили - только бы Майя была жива. То, что произошло с тобой, - это не беда, понимаешь?

Он помолчал, потом, после паузы, произнес:

- Спасибо. Ты прав. Спасибо.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter