Александр НЕВЗОРОВ: «Россия должна набраться мужества и сказать: «Все было, б… зря — и Крым, и Донбасс!»

  «Крымчане что, не знали, что Россия — страна раздолбанных дорог, чудовищных очередей в поликлиниках, грязи, скотства и кошмаров, что три четверти губернаторов — тяжелобольные кретины?!»

— Александр Глебович, добрый ве­чер!

— Мое глубочайшее почтение. Слава Ук­раине!

---

---

— Героям слава! Помню, у вас в Пи­те­ре был, и вся обстановка в вашем офи­­се черной-черной была, а сейчас — светлая-светлая: что случилось?

— Ничего, просто для какой-то передачки нас попросили немножко освежить ин­терьер, а поскольку в этот раз только белая краска была, все, соответственно, в белое и перекрасили.

— Знаете, в России у меня очень мно­го друзей, и это, поверьте, не по­след­ние люди: выдающиеся пи­сатели, ре­жис­серы, журналисты, художники, спорт­­смены, артисты, и процентов 90 из них из-за украинского воп­роса дружно со­шли с ума. Вы удивительным об­ра­зом сохранили трезвость взгляда и яс­ность мысли — почему так случилось и с ва­ми, и с ними?

— Потому что я, в отличие от них, вероятно, понимаю, что такое причинно-следственные связи. Более того, я не певец и не художник, а следовательно, у меня до­воль­но жесткое, очень прагматичное мышление, и все происходящее я, наверное, в абсолютно реалистических тонах вижу — в противоположность тем, кто то увлекается, то развлекается. Вообще, мнению артис­тов особого значения придавать не надо, и Украина сейчас, конечно, имеет абсолютное право на все свои выходки в отношении певцов и певуний, которых она то впускает, то не впускает, — просто потому, что они не понимают, до какой степени тема России, Крыма и Донбасса сегодня для Украины болезненна и кровоточива. Они это точно так же, как и все остальное, воспринимают, — как некую игру, которую, наигравшись, можно бросить и забыть.

— У вас до сих пор телевизора нет?

— Нет.

— Может, вы еще и поэтому так во всем разбираетесь — телевизор же свою точ­ку зрения навязывает…

— Ну, его ведь автоматчики домой не приносят, не устанавливают и не включают — каждый выбирает для себя сам. Недавно чу­дес­ный, замечательный молодой человек с одного из украинских каналов, с которыми мне пришлось дело иметь, удивленных крымчан показывал, которые не понимали, почему, оказавшись под властью Рос­сии, с чудовищным количеством бытовых и социальных проблем столкнулись. Для меня эти люди непостижимы, ведь да­же отправляясь в туристическое путешествие, человек изучает страну, в которую едет, ее обычаи, нравы и особенности…

— …умный человек...

— …а если он собирается гражданство менять и каким-то образом в страну ин­те­гри­рова­ться, тем более это сделать обязан. Причем не на основании рекламных бук­летов, коими официальная пресса яв­ля­ется, а того же интернета, который бо­лее-менее объективную картину предоставляет.

Теперь они удивляются... Они что, не знали, что Россия — страна раздолбанных дорог, чудовищных очередей в поликлиниках, грязи, скотства и кошмаров?! Что есть два сравнительно цивилизованных места — Москва и Петербург, а все, что находится за пределами этих го­ро­дов, утопает в огромных, ужасающих проб­лемах? Они удивляются, что у них иди­от-руководитель в Крыму, — ну извините, мы не можем найти более-менее вменяемых управленцев вообще ни в один ре­ги­он! Три четверти губернаторов — тяжелобольные кретины, у которых «Иван Грозный во­зил своего сына на лечение в Петербург» (на одной из пресс-конференций губернатор Ор­лов­ской области Вадим Потомский заявил, что Иван Грозный (1547–1584) во­зил своего больного сына на лечение в основанный в 1703 году Пе­тер­бург. — Д. Г.), которые не сразу находят выход из комнаты, которые маловменяемы.

Проблема кад­ров — первостепенная, потому что их нет, так почему же крымчане думали, что им не­коего архангела или гения управленчества спустят? Да нет таких в России! Туда такого же романтического дурака назначили, ко­то­рый будет совершать те же ошибки и до­ве­дет Крым до ручки, до того же состояния, в котором, например, Вологодская об­ласть находится. А чем Крым лучше-то? Его жители ошибаются — они в такую Рос­сию стремились. 

— По опросу сайта sobaka.ru вы признаны в Санкт-Петербурге лидером мне­ний, то есть не все в Рос­сии сошли с ума?

— Ну, судя, по крайней мере, по резуль­татам этого голосования… 

— …обнадеживающе…

— Это очень странно и удивительно — при том, что мою позицию по украинскому вопросу все знают. Не то чтобы она непримиримая — она с самого начала была ра­зум­ная, хотя, поверьте, я не украинофил. Я вообще чужд всяких пристрастий в отношении любого государства и народа, но здесь я просто понимаю трагизм игры, ко­то­рую Россия затеяла.  

— Скажите, а какую основную ошибку совершила Россия по отношению к Украине?

— Абсолютно никакой, просто под словом «Россия» вы обязаны понимать то ис­то­рико-политическое образование, ко­то­рое в принципе свою жизнь видит в захвате, агрессии, насаждении себя, в грубых попытках устранения любого инакомыслия, и это для России уже на протяжении не­скольких веков традиционно. Она никог­да другой и не была, и оттого, что не­сколь­ко бе­­зумных интеллигентов нарисовали вам Россию как некую квинтэссенцию возвышенных мыслей и представлений, она та­кой не станет.

Даже если некое «освобождение» Евро­пы советскими войсками в 45-м году вспом­нить — давайте вдумаемся, что это на са­мом деле было. Освободить — это значит дать свободу, а советские войска освобождали государства и страны, чтобы опутать их своей колючей проволокой, на­са­дить собственные марионеточные правительства, изолировать, преследовать за инакомыслие и купать эти страны в крови, если они смели возмущаться. Мы помним и венгерские, и чехословацкие, и польские, и все остальные события — какая это, к чертовой матери, свобода?! Таким образом, ошибки как таковой Россия не совершает — она всего-на­всего соответствует своему сложившемуся историческому образу, ко­торый не будет другим, не обольщайтесь: только очень ослабевшая Россия может при­кинуться в отношении соседей добренькой, несчастной и благодушной.

«Вместо неких московских рыцарей в сияющих ла­тах на Донбасс при­шли просто урки, не способные ни на что, кроме как набивать подвалы трупами и пытаемыми»

— Что делать сегодня и Украине, и Рос­­сии с Крымом и Донбассом? По­нят­но, что Украина хочет получить их на­зад, что России удерживать эти регионы трудно, что они, как чемодан без руч­ки, — и нести тяжело, и бросить жалко. Что, на ваш взгляд, будет с этими территориями дальше? 

— Я не цыганка и предсказывать не мо­гу, но, полагаю, если Украине эти земли еще будут нужны, скорее всего, она их об­ратно по­лучит — просто потому, что ни кад­ровых, ни финансовых возможностей бесконечно все это тянуть у России нет.

На при­мере Донбасса мы видим, что за­мышлялось это как некая красивая, романтическая история распространения «русского мира», но опять-таки в отсутст­вие ис­пол­нителей все уперлось, и вместо неких московских рыцарей в сияющих ла­тах туда при­шли просто урки разной степени ро­ман­тичности, которые оказались обычными уголовниками, не способными ни на что, кроме как удерживать ситуацию террором, набивать подвалы трупами и пытаемыми.

Это не может продолжаться долго, конфликт на Донбассе естественным образом завершится, то есть подозреваю, что все эти захарченки и плотницкие рано или позд­но потребуют либо у украинского, либо у российского правительства миллион долларов, ящик водки, блондинку в чулках и вертолет, и на этом все закончится — как всегда у террористов и происходит. 

— Вы об урках сказали, и смотрите, какая на них востребованность: большая часть украинского народа дружно за Януковича голосовала, причем преимущественно Крым и Донбасс. Сейчас они так же дружно на похороны всех этих ребят ходят — Гиви, Моторолы. Это кошмар какой-то, почему так? По­че­му не лучшие образцы привлекают, а худшие?

— Потому что homo — достаточно по­роч­­ный по своей природе тип, его разум устроен таким образом, что, увы, когда воз­никает необходимость выбора между добром и злом, правдой и ложью, как правило, он ложь и зло выбирает. Это наша с вами общечеловеческая черта — не забываем, что наш мозг формировался в темные эпо­хи палеолита, когда именно эти качества обес­печивали выживание, поэтому человек вообще — довольно гадкое явление, но по­чему так происходит, я тебе, Гордон, ска­зать не могу. Кроме того, мы не в со­сто­янии безошибочно сегрегировать, какое количество людей пришло на эти похороны добровольно, сколько участвовало в них потому, что они вообще под гипнозом, а сколько из них — безумные, искренние фа­нат­ики. Подозреваю, правда, что на самом деле ярых поклонников немного.

— Вы сказали: «Я на стороне Ук­ра­и­ны, но боюсь ее победы» — почему?

— Потому что вы очень азартны, друзья мои, и, одержав какие-то весомые победы, всерьез нарушив тот мерзкий, хрупкий, но все равно кровавый, грязный баланс, который есть сейчас на Донбассе, — Минские соглашения... Ну, просто назовем эти до­го­воренности тем, чем они на са­мом деле являются, — мерзким, кровавым и грязным ба­лан­сом…

— …100 процентов…

— Так вот, нарушив их, вы очень увлечетесь. Вы же меня поразили абсолютно! Ког­да эта история началась, я думал, что Укра­и­на и трех-четырех дней не продержится, потому что на вас практически вся тайная военная мощь России была брошена, но вы выстояли и сумели зафиксироваться на тех рубежах, в пределах которых на тот мо­мент закрепляться было разумно. Я ведь понимаю, что более глубокое вхождение в территорию Донбасса сделало бы для вас не­об­ходимым своего рода люстрацию, за­чист­ку и чистку, — это было бы просто не­избежно, но таким образом вы очень много сторонников потеряли бы, потому что по­нят­но, в какие цвета были бы окрашены ва­ши действия и российской, и мировой прес­сой. Здесь, скажем так, Ук­ра­ина боль­ше бы потеряла, поэтому хорошо, что вы дальше не двинулись и расставить в этом вопросе точки у вас пока возможности нет.

— Чего дальше ждать Украине от Рос­­сии? Каких действий?  

— Тех же самых, что вы уже получали, — до тех пор, пока Россия будет существовать в контексте реализации своей исторической роли, пока будет играть в имперство, империю, царя и православие, другой она стать не сможет. Просто-напросто нужно те кни­ги открыть, которые о России XVIII-XX ве­ков рассказывают, и той, которая была под словами «Советский Союз» замаскирована, и ту же самую напирающую им­пер­щину увидим и начнем понимать, что это и есть форма существования. Предъяв­лять к оп­ре­деленного рода организмам пре­тен­зии, что они именно такие, какие есть, глу­по, глу­по пытаться читать морали акуле за то, что, впившись и прокрутившись вокруг сво­ей оси, она вырывает из жертвы кусок мяса. Это нормальная тактика многих акул, и поэтому предъявлять претензии к России за то, что она существует в своем собственном историческом контексте, не имеет смыс­ла.

«Убирая из названий улиц и площадей имена одних палачей, их, как показывает опыт, тут же заменяют другими, не менее отвратительными»

— Что вы о Наде Савченко думаете?

— Я о ней боюсь думать, я столько усилий и страсти в ее освобождение вложил, она мне так нравилась! Я действительно восхищался ее великолепием, стой­кос­тью, мужеством, но, как выясняется, силь­ный человек в тюрьме — это, как ни странно, человек в очень хорошей, удачной и удобной среде, где можно свои лучшие качест­ва продемонстрировать, а вот испытания волей, политикой, возможнос­тями, мне ка­жется, она сейчас не выдерживает.

— На мой взгляд, второй Майдан оз­на­меновал окончательный разрыв, про­щание Украины с советской влас­тью. Сейчас у нас полным ходом идет де­ком­мунизация, вы наверняка знаете: меняют названия улиц, площадей, сносят памятники большевистским тиранам. Процесс, я уверен, очень хо­роший и для всех постсоветских стран поучительный, а что думаете о декоммунизации вы?

— Думаю, что вы делаете на своей зем­ле то, что хотите, ребята, — почему у меня спрашиваете? В конце концов, я вам этого ни разрешить, ни запретить не могу. Меня судьба всех этих идолов, монументов лю­бо­го типа абсолютно не волнует и не беспокоит, я, как вы знаете, коммунистической, равно как и любой другой идеей не болею и совершенно стерилен от политических пристрастий — любых вообще.

— Но вы хотели бы, чтобы в Питере, например, этот жуткий (но красивый, кстати) памятник Ленину сне­сли? Что­бы убрали имена Ленина, Свердлова, Дзер­жинского и прочих упырей из названий улиц и площадей? Или вам все равно?

— Во-первых, мне действительно все равно, во-вторых, убирая из названий улиц и площадей имена одних палачей, их, как показывает опыт, тут же заменяют другими, не менее отвратительными. Изверги из того, царского лагеря, были не меньшими мучителями, идиотами и солдафонами, чем те, которые украшают площади сейчас, и замена одних негодяев другими не может меня ни вдохновить, ни порадовать, потому что, знаете, в русских народовольцах Иване Каляеве, Петре Лаврове, Вере За­су­лич определенное обаяние есть, это лю­ди, которые выходили сражаться...

— …романтики...

— Дело даже не в этом: все террористы — романтики, потому что романтизм и ре­ли­гиозность — это основа терроризма, два главных к нему побуждения, но они все-таки ту Россию в сторону раз­вития, свободы, науки, Европы сдвинуть пытались. Им так, по крайней мере, мечталось, другое дело, что в результате их мечты то­же приобрели страшное воплощение, но они хо­те­ли Рос­сию от вечного им­пер­ского маразма освободить, когда в жертву некой идее, которую сама сформулировать не может, поколение за поколением она приносит. Как выясняется, понятие «русского мира» заключается в том, что все на свете поликлиники должны быть с гнилыми полами, в которые нога по колено проваливается, и дорогами, чтобы по ним нельзя было ехать, — никаких других осязаемых проявлений русской идеи нет.

— Вы сказали, что русская идея всег­да ведет к одному — необходимости на­мотать чужие кишки на гусеницы танков. Потрясающая формулировка!

— Правильно, ведь чтобы сделать аб­со­лютно гнилой пол в поликлиниках, куда смо­­­гут приходить посетители, нужно сперва территорию, где будут находиться медучреждения, разутюжить танками, то есть русскую идею каким-то образом надо продвинуть. Почему-то так просто все эти глупые англичане, бельгийцы, поляки, украинцы гнилых полов не хотят...

— …да, странно...

— …а также разбитых дорог, хреновой социалки, тотального ворья. Всех этих «по­трясающих», «прекрасных», «светлых» сторон русской идеи они оценить не в состоянии, быть интегрированы в такой стиль жиз­ни они не желают.

«Когда я пришел в Госдуму, Россией так называемые демократы управляли, которые были такой же совершенной сволочью, как и теперешняя власть»

— В Государственной думе России че­тыре созыва вы провели — сегодня это другая Госдума?

— Конечно. Я еще в первую, совершенно вольную Государственную думу, пришел где действительно можно было многое менять, быть дерзким, наглым, в которой было возможным в любую минуту занять трибуну и получить круг единомышленников, людей вольномыслящих (в контексте того времени, разумеется). Не за­бы­вайте, Россией тогда так называемые де­мократы управляли, которые в общем так­ой же совершенной сволочью, как и те­пе­решняя власть, были, ведь демократы се­год­ня так несчастны только потому, что у них отняли право закрывать издания, телевизионные станции, забрали возможность кого-то репрессировать, публично шельмовать и ненавидеть. Сейчас этим черносотенцы занимаются — те самые, которых в 90-е демократы гнобили: вероятно, колесо фортуны вспять повернулось. Друг мой, я надеюсь, при нас с вами оно еще не­сколько раз провернется, но, Гордон, не обольщайтесь: суть от этого абсолютно не поменяется!

— С кем-то в Кремле отношения вы сегодня поддерживаете?

— Вот так я тебе сейчас прямо взял и рассказал! Конечно, да, потому что в ме­дий­ном поле жить, не поддерживая отношений в Кремле, невозможно.

— Вы признались: «Я с презрением отношусь к процедуре так называемых выборов и считаю, что пришло время мировых правительств»…

— Конечно, потому что, живя в России, совершенно невозможно сохранить иллюзии о том, что выборы — это нечто разумное и конструктивное. Смотри, если 50 ты­сяч алкоголиков и дураков соберется и они что-то решат, ты будешь вправе посмеяться над их решением, да? — а тут гораздо большему количеству человек, которые и с собственной-то жизнью разобраться не способны, судьбу страны решить предлагают... Среди них масса чудесных людей есть, но они очень внушаемы. В определенных ситуациях они добры, милы и обаятельны, но оценить силу и важность проблемы не могут, столь глобальные вещи решать не в состоянии. В каких-нибудь франциях, где корона президента бутафорской является, картонной, бронзянкой покрашенной, где президент права во­об­ще ни на что не имеет, у него нет возможности даже личное обогащение осущест­вить так, как ему хочется... Он на колесо самолета пи­сать не может…

— …жаль…

— ...против парламента танки бросить — ничего не может! Зачем, собственно, этот бедный Макрон на протяжении трех месяцев носом махал и так кипятился? Чтобы этот пшик под названием «президентская власть во Франции» по­лучить? Так вот, там все это разграничено, а в Рос­сии, в результате бесконечных манипуляций с доверчивыми, но преимущественно феноменально невежественными людьми, политический результат получается, как правило, страшным.

— Вы историю хорошо знаете: скажите, осень 2017 года у вас никаких ас­социаций не вызывает?

— Нет, абсолютно. Понимаете, друг мой, Россия давно в революции нуждается, и это единственное, что ей по-настоящему необходимо, ведь там ее никогда не было. То, что в 1917 году и на протяжении всей российской истории с бесконечными Разиными и Пугачевыми происходило, — все это не было революциями, это была замена одних мерзавцев другими, при этом коренной принцип взаимоотношений власти и народа никогда не менялся, всег­да точно таким же оставался, просто царей секретари ЦК, а позже — президенты сменяли. Не­огра­ниченная возможность распоряжаться жиз­­нями и судьбами миллионов, по своему усмотрению увечить, изолировать, награждать, обогащать или разорять — этот принцип никуда не делся, но в мире уже так не живут, это нежизнеспособная конструкция, которая всем остальным че­ло­вечеством будет отвергнута. 

«Немцова мне не жаль — я вообще не жалостливый»

— Когда в Москве недалеко от Крас­ной площади, на глазах у все­го мира убили Бориса Немцова, многие в Укра­и­не, в том числе и я, восприняли это как утрату родного, близкого человека. Нем­­цова вам жаль?

— Не-а...

— Я замер…

— Нет, не жаль!

— Почему?

— В отличие от вас, глубоких романтиков, я вообще не жалостливый. Ты можешь себе представить меня, роняющего над кем-нибудь или над чем-нибудь слезу, кро­ме как над серией «Пиратов Карибского моря»?

— Нет…

— Да, это трудно. Немцов был очень ми­лым, симпатичным человеком, у нас бы­ли прекрасные отношения, но он в свое время продемонстрировал те же па­то­логические черты, которые проявляет любой, добравшийся в России до власти, и зря вы думаете, что он был таким уж большим другом Украины.

— Что вы думаете о Навальном?

— Он, безусловно, мне симпатичен, но в его споре с Алишером Усмановым я сторону последнего за­нял, потому что, пой­ми, Гордон, со мной сложно, я считаю жу­ли­ками всех!..

— …и я тоже!

— Есть просто успешные жулики, те, ко­торые им завидуют, и те, кто только мечтают стать успешными жуликами и лишь начинают свое восхождение, потому что по­ступки, которые не объясняются нормальным рацио, обычной корыстью, — ско­рее всего, патологические, и в их основе ле­жит тот или иной фанатизм, а всегда при­­ятнее дело с вором иметь, чем с фанатиком. К тому же, могу тебе сказать, он не прошел мой тест на «Крым наш/Крым не наш»…

— …конечно…

— …а для меня это примета наличия или отсутствия элементарных представлений о добре и зле, которые должны быть у так на­зываемого политика, то есть у человека, ко­торый берется решать судьбы миллионов людей, особенно в России.

— Навальный — проект ФСБ, как вам кажется?

— Слушай, ну я же никаких документов не видел, к тому же ты слишком умен, что­бы такие вопросы мне задавать. Очень многие люди и организации были в свое время про­ектами ФСБ, но потом они рвали эти поводки и в свободное плавание уходили...

— …а их можно порвать?

— Можно — почему нет? На своих же бывших хозяев бросались, потом снова к ним возвращались, поэтому говорить о том, кто в России агент ФСБ, а кто — нет, предельно глупо: это никак человека не компрометирует. Порой ФСБ используется для того, чтобы прочную стартовую площадку себе организовать, а потом, взлетев…

— …рвать поводки...

— …на прощание ­­неприличный жест руч­кой сделать. 

— Владимир Вольфович Жиринов­ский, по-вашему, гений?

— Ну, если он гений, то только циркового искусства — ему все-таки рано или позд­но большим накладным красным носом и клетчатой кепкой нужно обзавес­тись. У не­го есть, конечно, определенное ко­личество поклонников, но они сродни тем, что раньше в римских цирках драки и убийства стра­усов, например, наблюдали. Была там парочка императоров, которые очень лю­били этих птиц из луков на арене расстреливать, то есть пристрастие к Жи­ри­нов­скому в высшей степени патологично, но в России любители жесткой клоунады и предельной риторики есть. С другой сто­роны, понимаешь, Гордон, никогда нель­зя ничего с уверенностью говорить, потому что люди, которые сегодня в приверженности к Жи­ри­новскому клянутся, могут впол­­не нормальными оказаться и через полгода кого-нибудь диаметрально противоположного полюбят — они это очень хорошо умеют.

— Вы считаете, что Россия была раз­­­громлена Чечней, а Рамзана Кады­ро­ва как характеризуете?

— О! Рамзан Кадыров на неком перепутье, и я боюсь, что он неверный путь вы­берет. У него есть шанс либо таким вот феодальным, примитивным царьком ос­таться, и тогда его царствованию положит конец или в нужное время и в нужном мес­те оказавшийся заряд тротила, или большой кавказский кинжал (просто потому, что замкнутый в своем пространстве восточный деспот, как правило, традиционно таким образом и заканчивает), либо Рам­зан Кадыров попробует интегрироваться в этот мир, в какие-то интеллектуальные воз­можности и поймет, что для Чечни как для государства, как для любого другого государственного организма сегодня, эта кавказская феодальная тупиковость смертельна. Шанс, что он это поймет, ничтожный, но, как сказал Хокинг: «Да­­же самая ма­лая вероят­ность — это еще не ноль».

— Я вам сейчас очень страшный задам воп­рос: что вы о Владимире Пу­ти­не думаете?

— Ну, глупо предполагать, что Вла­ди­мир Путин — это некое отдельное от Рос­сий­ской Федерации явление: он — та вишенка на торте, которая и должна быть на той России, которой она хочет сегодня быть. У страны как раз тот период, когда все страсти только в собственную силу, не­п­ре­рекаемость устремлены, в имитацию воен­ной мощи и влияния. Путин, конечно, на этой свадьбе идеальный тамада, и она, поймите, все равно продолжалась бы, даже если бы тамада застыдился, вышел и застрелился. Он ведь ничего, собственно, и не придумал, да?

— Конечно…

— Он всего-навсего четко идет той тропой, которая была для него исторической, дремучей Россией проложена, к идеалу ко­торой сегодняшняя Россия и стремится. Вот и все, Путин просто последователь.

— «Вишенка на торте» — идеальное определение, браво! Ваш дедушка был генералом КГБ, а вас когда-нибудь в эту организацию вербовали?

— А зачем меня вербовать, когда мой дедушка, как вы совершенно справедливо заметили, был там генералом? Как раз это и обеспечивало мне и помощь, и дружбу —все с такого вот возраста (показывает ру­кой небольшое расстояние от пола) ма­лень­кого Сашу Невзорова помнили, который в этих коридорах вырос. Кому бы, ин­тересно, пришло в голову меня вербовать? и зачем, главное?

«Российская телевизионная пропаганда — это порнографический журнал, который способен вызвать эрекцию, но не может вырастить пенис»

— Живя в России, вы не боитесь так резко о ней порой высказываться?

— Поймите, по счастью, до сих пор все деньги в этом государстве, которые отпускаются на создание единой, стройной идео­логии, разворовываются по пути к тем самым идеологам, которые должны эту систему создавать, и некоего Syllabus errorum (то есть «Cписка заблуждений»), который предписывал бы россиянам, как именно надо думать, в общем, не существует. К тому же не забывайте, что я профессионал и довольно ловко умею между струями дож­дя проходить, как в японской пословице говорится, и прекрасно знаю, где грани избыточного соприкосновения с за­ко­ном. Пойми, я боец, и моя задача — идеологические цели по­ра­жать, а не свой лоб подставлять, — пусть это…

— …дураки делают...

— …новобранцы и глупцы. Как у всякого профессионала-наемника, моя задача не только поразить и сжечь идеологические танки противника, но еще и в этом бою уце­леть.  

— На вас когда-нибудь покушались?

— Ну, всякое было, но мне это уже на­столько неинтересно обсуждать…

— Что, не смотря телевизор, вы ду­ма­ете сегодня о пропагандистском, одур­­манивающем мозги доверчивых обы­вателей российском государственном федеральном телевидении?

— Я на это всегда говорю, что порнографический журнал способен вызвать эрекцию, но не может вырастить пенис, и если эта пропаганда работает, она очень адресно и точно действует на те качества людей, которые в них действительно есть. Мне вообще страшно интересен вопрос: почему Россия каждый раз на круги своя возвращается? Что в ней за нагноитель, жуткий шип сидит, который к исходному со­­с­тоянию ее разворачивает? Это большая загадка, кстати, и прямого ответа нет: при том, что всякие там разговоры про русскую культуру и про ее необычайную благотворность — это такой же блеф, потому что ты знаешь, например, когда в России больше всего о Пушкине говорили?

— Наверное, в его юбилей, 200-ле­тие со дня рождения…

— Совершенно верно, а еще в 1937 году (на 100-летие со дня гибели поэта. — Д. Г.). Все Пушкиным было затоплено — я уже про бесконечные мероприятия и бесчисленные академические издания не говорю, но мы видим, до какой степени этот культурный фактор был беспомощен...

— …перед массовым террором...

— …перед реальностью, на которую он никак не смог воздействовать, а если и по­влиял, то, может, только в обратную сторону. 

— Во время празднования Дня По­беды по всей России прошла акция «Бес­смертный полк» — вы в ней участ­вовали?

— Нет, разумеется, — во-первых, потому что я в принципе ни в каких акциях не участвую, а во-вторых, потому что она мне не нравится, в частности, той бездумнос­тью, с которой люди на нее выходили. Сре­ди тех погибших ведь, портреты которых они несли, множество убитых, замученных, запытанных по вине бесконечной ту­пости советского командования: это люди, которые оказались и полегли в котлах, по­тому что генералы были преимущественно иди­отами, люди, которые умер­ли на фронте от голода или от отсутствия медицинской помощи.

Кто реальным виновником является? Что там, немцы? Чума, пожар или какое-то другое бедствие — вот так можно их обозначить, но задача правительства, государства и армии — обеспечить грамотную оборону с минимальными потерями лю­дей, техники и городов, и каждый раз мы упираемся в то, что точную цифру погибших во Второй мировой войне со стороны СССР у нас никто не может назвать. На­чи­нали с 12 миллионов, сейчас уже 41 насчитали.

Гордон, у меня более жуткое представление об этом — боюсь, что русские просто не знают, сколько их было убито, более того, опасаюсь, что это их не очень интересует. Как гвозди, которые считают себя материалом для госстроительства, расходным в принципе, когда каждый из них готов предоставить конечности, жиз­ни, свободу, судьбу в распоряжение этому государству, а с учетом того, что управляют страной, как правило, идиоты, то и распоряжение их абсолютно идиотское. 

«Духовенство — это здоровенные, ражие мужики, которые безостановочно жрут, нифига не делают, но которым все равно надо. Девки — опасный вариант, а тут иподиакон —
розовый и гибкий»

— Вы в Московской духовной семинарии учились, но в результате стали атеистом, и мне, в частности, говорили, что духовную карьеру по причине вашей нормальной сексуальной ориентации не сделали. А что, в церкви так все плохо?

— Нет, в каком смысле плохо? Для человека с другой сексуальной ориентацией, которую ненормальной я не считаю (она просто иная), там действительно все в по­рядке. Это люди, которые, с моей точки зре­ния, достойны глубочайшего сожаления, потому что не ведают многих ра­дос­тей, которые знаем мы. Я бы им, конечно, все равно советовал хотя бы разочек по­про­бовать, но надо понимать, что в большинстве своем они на какую-то, скажем так, иную ориентацию даже не по своей воле обречены, потому что, если ты архиерей и вдруг где-то с двумя в меру падшими ба­рышнями появился либо куда-нибудь с ни­ми поехал, либо странствуешь вместе с ними в поезде, тебе рано или поздно служение запретят, а если то же самое с дву­мя розовыми и гибкими иподиаконами ты де­лаешь, которые к тому же по требованию владыки куда-то эпилироваться ре­гулярно ходят (о чем сами честно пи­шут в своих за­метках и выкладывают в со­циальных се­тях), то ты абсолютно ненаказуем, потому что ипо­диаконы, извините, по­­лагаются. Ведь что такое духовенство — это здоровенные, ражие мужики, которые безостановочно жрут, нифига не делают, но которым все рав­­но надо. Физиология — это не церковная старушка, она проповеди-то не слушает, но есть опасный вариант — девки: они рожают, с мамами приходят, под стенами собора рыдать начинают…

— От девок, короче, все проблемы…

— Да, они замуж хотят, а тут иподиакон — розовый и гибкий, и он знает, что если откажется, то пойдет обратно ас­фальт ложить (с ударением на «о». — Д. Г.), для чего, собственно, и предназначен, поэтому там, конечно, такой мощный «голубой» вал.

— Уехавший в США генерал КГБ в от­ставке, бывший начальник Управления внешней контрразведки КГБ СССР Олег Калугин рассказывал мне в Нью-Йорке, что и Алексий, и Ки­рилл — это его клиенты, да и наш патриарх Фи­ларет говорил мне, что ни одно сколько-нибудь се­рьезное церковное на­зна­чение в со­вет­ское время без КГБ в прин­ципе не проходило...

— Конечно! — а что тут за открытие Аме­рики? Это, по-моему, так же очевидно, как смена времен года или движение Земли, все это абсолютно понятные вещи, а как бы ты предлагал идеологическому, тоталитарному, страстному в своей пропаганде государству к каким-то другим воззрениям относиться?

Конечно, церковь была на­сквозь, полностью ЧК пронизана, и я прос­то помню, как ржали мы над отцом-библиотекарем, который, подходя к иконе, не крестился, а руку привычно вскидывал (приставляет ладонь к виску), и у него на камилавке я долго пытался, но, по-моему, все же рассмотрел след от кокарды, потому что, бу­ду­чи старым опытным чекистом, он пробовал все-таки туда ее привинтить.

Потом, ну ты помнишь, в истории советской сталинской церкви всякие архиереи смешные были, когда одному из них на юге России ма­ленький национальный конф­ликт удалось загасить, после чего Бреж­нева, ко­­торый об этом узнал, едва уговорили не давать тому архиерею звание народного артиста, а Леонид Ильич всерьез собирался. Потому что знал, что этот дядька только 15 лет назад бороду отпустил, курит тайком в сортире, был вы­нужден всю эту церковную хрень выучить и на самом деле никакого отношения ни к какой церкви не имеет. 

«Подозреваю, что Украина Россию никогда не простит»

— Вы сказали, что вся история хрис­тианства — это история прогрессирующей антисанитарии: почему?

— Ну как почему? Потому что на протяжении многих веков — мы это из жития свя­­тых видим — нормой, абсолютным бла­гом для христианина было пренебрежение соб­ственной плотью, и те, кто сегодня пы­та­ются этому возражать, говорят, что эти святые были не правы. На каждом шагу мы видим грязь, гной, кал, слизывание рвоты и вшей — Франциск Ас­сизский вообще вытаскивал из шевелюры вошь, целовал ее и запускал обратно!

— Молодец...

— Да, это было хорошим тоном.

— В чем национальная идея России для вас заключается?

— В том, чтобы обогнать Америку по числу нобелевских лауреатов.

— Класс!

— Это единственная достойная национальная идея, но она очень сложная. Я подозреваю, что Украина, конечно, Россию никогда не простит, по крайней мере, в течение нашей с тобой жизни все то мерзкое, что она в вашей стране натворила, не забудется, и это будет правильно, но когда все это пройдет, когда у нас марево сгинет (а оно сгинет) и маразм прекратится, вот тогда Россия снова сможет мобилизовать потенциал, который да­л когда-то Вернад­ского, Ивана Петровича Павлова... Вот та, настоящая Россия, которая тоже есть… 

— За годы независимости, по средним оценкам, 10-11 миллионов украинцев за границу уехали — Россия тоже разъезжается?

— Я не отслеживаю, если честно, статистику, но понимаю, что для очень многих людей это абсолютно невозможно по причине слишком закабаленного сознания, незнания языков и отсутствия надежд на то, что удастся в другой стране обустро­иться. Смотри, у вас случился Майдан, а у нас нет, у вас произошла Революция до­сто­инства, а у нас она, в силу множества причин, пока невозможна. Действительно, мы абсолютно разные народы, у нас совершенно различные представления о добре и зле, разные степени доблести и понимания того, что такое достоинство. Украинцы едут для того, чтобы некую лучшую долю приобрести, и осуждать их за это нельзя, это тоже замечательно, а вот русским, к сожалению, преодолевать эту гравитацию Рос­сии — культурную, государственную, пропагандистскую — гораздо тяжелее. 

— Александр Глебович, я от всей ду­ши хочу поблагодарить вас за прекрасную беседу — я как чистой родниковой воды напился, спасибо! Последний воп­­рос…

— Да, дорогой...

— Я в Украине, вы в России — нормальную жизнь на нашем веку мы увидим? Когда скажем себе: «Да, все было не зря», когда сможем спокойно ездить из Украины в Россию и наоборот и дружить, как прежде?

— Мы, россияне, как раз можем единственное — и это будет приметой нашей нормальности, если мужества наберемся и скажем: «Все было, б… зря — и Крым, и Донбасс!».

Записала Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter