Отец Григория и Игоря Суркисов Михаил СУРКИС: «Благодаря моей пенсии, которая 200 долларов составляет, я неплохо себя чувствую и детям помогаю. Особенно футбольный клуб «Динамо» содержать»

(Продолжение. Начало в № 49)

«С Лобановским на ты нельзя было, хоть я и старше»

— С 57-го года столько составов киевского «Динамо» было, столько звезд, тренеров — вы всех помните?

— Разумеется, но лучше всех Лобановского — вместе за границу на матчи постоянно летали. Женщин в самолете он вообще не терпел...

— ...даже жену не брал...

— ...да, но Римме Яковлевне отказать не мог, поэтому всегда говорил: «Римма Яковлевна, вы отвечаете за результат!». И вот его женушка Ада Панкратьевна однажды попросила: «Валера, ты можешь хоть раз меня уважить? Римма Яковлевна летит — и я хочу, неужели я тебе помешаю?». Долго уговаривала, Валера, наконец согласился, полетели — и благополучно матч проиграли. После этого Лобановский сказал: «Вот что, слушай внимательно. Из-за тебя я даже Римму Яковлевну не могу упрекнуть! Ты дважды слетала — туда и обратно», и больше жена Валерия Васильевича с нами не путешествовала. Он уникальный был: умнейший человек, интеллектуал...

— ...психолог...

— ...театрал, искусствовед — все, что хотите! Бывало, мы с ним на Кипре стоим (когда у него время свободное было, потому что в самолете некогда было разговаривать — с ним рядом Игорь сидел, и все) у кромки моря и беседуем. Хотя можно ли это беседой назвать, если один Лобановский говорил? (Улыбается). Перебить его невозможно было, да и незачем — он действительно все лучше всех знал.

— Вы с ним на ты были?

— Нет, конечно! На ты с ним нельзя было, хоть я и старше.

— При слове «Лобановский» какие у вас сразу ассоциации возникают?

---

---

— Ну, во-первых, он очень аргументированно людям объяснял, как себя вести, как играть, он действительно новатор: методы Лобановского за границей лучшие тренеры перенимали, выдающимся его в мире признали. Он очень требовательным был, футболисты знали, что надо четко его указания выполнять, и, во-вторых, все видели, как команда играла, причем это родные, ук­ра­ин­ские спортсмены были...

При Лобановском во всем Советском Союзе много отличных команд было: только в Москве — пять, но был честный футбол. По идее эти московские команды договориться могли и не дать киевлянам столько раз в чемпионате СССР побеждать, но такого не было: это же не нынешние времена.

— Кто из игроков «Динамо» за все годы, что вы за команду болеете, самым близким, родным и любимым для вас стал?

— Мунтян. До сих пор у нас дружба тесная, он ко мне часто в гости приходит. (Биба тоже ходит, но мы с ним не так часто встречаемся). Я же их всех знал... Серебряникова покойного...

— Нынешнее «Динамо» вам нравится?

— Не совсем. Не может нравиться команда, которая способна прекрасную игру показать, а потом вдруг рассыпаться. Если так, не только футболисты виноваты, но, видимо, и тренеры, хотя для команды самые лучшие условия созданы, никто ни в чем не нуждается, все делается, чтобы люди могли играть и отдыхать.

— Кроме того, что у ваших детей прекрасная дружная семья (и в этом, я считаю, их счастье), у них еще одно счастье есть — возможность с великими, выдающимися людьми общаться...

— Это правда — круг их общения очень широкий...

— С кем же из таких людей благодаря вашим детям вам довелось познакомиться?

— С Кравчуком, Кучмой... Ну, и с членами оппозиции — с теми же Сергеем Ле­вочкиным и Юрием Бойко, с их семьями.

— Кто вас больше всего поразил?

---

---

— Кравчук и Кучма. Леонид Макарович независимости для Украины добился, а Леонид Данилович 10 лет не только страной руководил, но и за нее отвечал...

— С кем из олигархов вам приходилось общаться?

— А что такое «олигархи»?

— В моем понимании люди, которые больше миллиарда долларов имеют...

— Понятно (смеется), а в моем понимании деньги роли не играют. Разумеется, они не вредят — при их наличии, но делить кого-либо на денежных и безденежных я не собираюсь. Ну, если Коломойский — это олигарх, то с ним я встречался...

— ...с Ахметовым, Фирташем?

— С ними тоже.

— Интересные они?

— Очень! — каждый по-своему. Фирташ мне особенно нравится, это умный человек, но почему-то его судьбу не в его стра­не решают...

— Киевское «Динамо», которое для миллионов людей с братьями Суркисами ассоциируется, все годы независимости с донецким «Шахтером» соперничает, который Ринат Ахметов оли­цет­во­ряет. Какие у вас с Ахметовым отношения? Я слышал, он очень вас уважает...

— Да? Ну, я тоже к нему с уважением отношусь, но пора уже всем понять: футбол должен быть упорядочен и каким-то неписаным законам подчиняться. Честность прежде всего — в судействе и прочем, во всех отношениях.

— Как в Англии, правда?

— Как в любой стране, и чрезвычайным происшествием поражение команды считать не надо. Все проигрывают — и «Манчестер Юнайтед»...

— ...и «Барселона»...

— ...и ничего, страны от этого не рушатся.

«В юности у меня мечта была — белого хлеба с маслом и медом покушать»

— Думаю, в юности, когда вам лишнюю краюху хлеба хотелось съесть, вы даже предположить не могли, что ког­да-нибудь ваши дети очень богатыми станут...

— Совершенно верно...

— Да и что сами вы разбогатеете...

— В юности у меня мечта была — белого хлеба с маслом и медом покушать, но я никогда ни у кого не просил: это у меня, как я уже в самом начале говорил, кусочек хлеба из моего стерильного кармана просили (смеется).

— Тем не менее, когда дети разбогатели, причем не украли эти деньги, а заработали, когда вы почувствовали возможность одно, второе, третье купить, тяжелые годы, когда хлеба не хватало, вспоминали часто?

— Я ложную уху вспоминаю, которую моя мать варила.

— В которой рыбы не было?

— Да, только картофель, мелко нарезанный лук, в достаточном количестве соль, перец — и все.

— И это «уха» называлось...

---

---

— ...и так вкусно было! Если бы сейчас мне такую уху приготовили, я бы с удовольствием поел. Я понимаю, к чему вы клоните...

— К тому, что жизнь так интересно сложилась...

— Это благодаря моей пенсии, которая 200 долларов составляет...

— Ну, я же говорю: вы богатый человек!..

— Да, это очень прилично, я неплохо себя чувствую.

— Детям хоть с этой пенсии помогаете?

— А как же! Особенно футбольный клуб «Динамо» содержать (смеется). Знаете, мои дети достаточно обеспечены, и я могу себе позволить побаловаться, но еда для меня — не основное. Деньги на хороший концерт могу потратить, в театр сходить, лучшие билеты взяв, с ценой не считаясь, а блюда какие-то... Для порядка позавтракать надо, и все.

«В казино я редко хожу, но порой бываю, причем иногда везет»

— Правда ли, что вы в карты прекрасно играете...

— ...да, в деберц...

— ...и в казино бываете?

— В казино я редко хожу...

— ...сказал молодой человек почти 98 лет от роду...

— ...но порой бываю, причем иногда везет.

— Самый крупный ваш выигрыш какой?

— 1141 евро, и это не постепенно, по сотне, собиралось, а сразу повезло — и выпало, но к тому же аппарату потом 10 раз садишься — и ни гроша не выигрываешь.

— А в карты на деньги играете?

— Не-е-е, это 40 лет назад я на деньги мог — в «очко» в хорошей компании...

— ...и много выигрывали?

— Мы на копейки играли — о чем вы говорите? Сейчас в деберц тоже без денег, но, понимаете, сидит человек, намного моложе меня, и если он час поиграл, у него уже голова болит, а я 24 часа могу — почему?

— Потому что у вас голова вообще не болит...

— (Улыбается). Бывает, мне в это время, к примеру, господин Гордон позвонит: «У меня тетка заболела — не подскажете, где лучше ее обследовать?». Я его выслушиваю и при этом карты класть продолжаю и не ошибаюсь. Потом другой звонок делаю: «Игорь Васильевич, такого-то специалиста вызови — надо тетю Гордона проконсультировать...», то есть мысли мои где-то в другом месте витают, а я играю! Ребята в прошлом году мне сюрприз устроили — чуть ли не фильм по этому деберцу сняли...

— Кстати, а что дети вам дарят, какие подарки?

— Часы вот (показывает на руке)...

— ...красивые!..

— ...потом — ну, как этот большой телефон называется?

— Айфон?

— Да, которым я не пользуюсь — для меня это труда много.

— Зачем вам айфон, если и так все номера помните?

— Вот — в течение не­сколь­ких секунд любой набираю!

— Помимо часов и телефона, что еще дети дарят?

— Улыбки, заботу...

— ...а это ведь тоже немало, правда?

— А как же!

«Принцип у меня такой: «Плохо? Радуйся, потому что может быть хуже»

— Вы врач-невропатолог...

— ...да...

— ...а сколько лет в общей сложности по специальности проработали?

— С 63-го года до 2002-го...

— 49 лет...

— Ну, да, вообще врачом — 60: в 42-м учебу закончил — и вперед! Никто причем меня не увольнял — не отпускали! Даже воз­раст не мешал — до сих пор мог бы больных принимать.

— Будучи невропатологом, нервных людей много вы видели?

— Массу. Их же большинство (улыбается).

— Анатолий Кашпировский, врач-психотерапевт, мне когда-то сказал: «Когда я в Винницкой психиатрической больнице 25 лет работал, думал, что надо вести речь о количестве психически больных людей, но после массовых сеансов понял, что был наивен, как ребенок: большинство как раз психически больные со­ставляют». Вы с ним согласны?

— Нет, но знаю, что психиатры часто сами больными становятся.

— Тем не менее вы стольких нервных людей видели, а сами таковым не стали. Почему у вас стальные нервы, в чем причина?

— Понимаете, в нашей семье жизнь весьма тяжелая была, ограниченная во всех отношениях, и это, видимо, на моем воспитании сказалось, поэтому принцип у меня такой: «Плохо? Радуйся, потому что может быть хуже».

— Класс!

---

---

— Вот и все, но это не значит, что надо левую щеку подставлять, если тебя по правой ударили, и вообще, от всего надо удовольствие получать. Я вот сейчас сижу — вы меня эксплуатируете, эксплуатируете, вопросы у вас не заканчиваются, но от встречи с вами я удовольствие получаю, от этой теплой компании. Ну посмотрите: ва­ша жена Алеся сидит — портрет же! Кто может такое лицо нарисовать? И терпит! Сидит, слушает этого старого человека — и улыбается.

— Не старого — мудрого...

— Стареющего, скажем так (смеется).

«Не думал, что столько проживу, потому что, во-первых, чего стоило через огонь тяжелейшей войны пройти, а во-вторых, активный туберкулез перенести»

— На днях вам 98 лет исполнилось...

— Да, и это совершенно меня не страшит...

— Могли вы себе представить, что столько проживете?

— Никогда, но я вообще об этом не думал, потому что, во-первых, чего стоило через огонь тяжелейшей войны пройти, а во-вторых (хотя это не обязательно афишировать), активный туберкулез перенести...

— Ого!..

— Ну да, а лечение какое было? Я же дикий человек, конфеты медсестрам приносил, чтобы они писали, что пенициллин и стрептомицин мне вкололи, специальные лекарства в туалет выкидывал. Единственное, что мне делали, — каждую неделю легкое поддували и вводили в плевральное пространство 500 миллиметров воздуха.

— Подумать только: открытая форма туберкулеза!

— Да, но все нормально.

— Сколько вам лет было?

— Я в 52-м году заболел, а потом еще операцию на сердце перенес.

— Когда вам ее сделали?

— По-моему, лет пять назад.

— В 93 года...

— Или в 94.

— На открытом сердце?

— Да, Борис Тодуров взялся. Только он мог — я до сих пор удивляюсь, зачем ему было своим авторитетом рисковать... Он потом признался: «Я не так процесса боялся, как того, что вашим детям скажу»...

— ...если что-то не так пойдет...

— Ну да, боялся их, но ничего, обошлось. Казалось бы, после такой операции больше лежать, отдыхать нужно, но Борис Михалыч побольше двигаться советует — и правильно, я так и живу.

— Мне 23 года было, когда я к Ванге попал, и первый же вопрос, который ей задал, такой был: «Сколько я проживу?». Она рассмеялась: «Все молодые об этом спрашивают...». Признайтесь: в молодости о том, сколько проживете, вы думали?

— Даже мыслей таких не было!

— О хлебе надо было думать, да?

— Вот именно.

«Не думайте, что я такой тихонький, хороший и добрый — моим командирам массу неприятностей доставлял»

— В чем же секрет вашего долголетия — вы его для себя определили?

— Ну, видимо, это гены — первое и потом — отношение к жизни и ко всему, что происходит: вот и весь секрет.

— То есть вы быть спокойным стараетесь, ничего близко к сердцу не принимать?

— Спокойным, но принципиальным во всех отношениях. Вы не думайте, что я такой тихонький, хороший и добрый — моим командирам, в особенности начальникам штабов, массу неприятностей доставлял. Я по­чему-то сдуру думал, что только командиру подчиняюсь, а сейчас, анализируя прожитое, понимаю: начальник штаба в части — главный, он мысли командира, его требования воплощает, и поэтому все ос­тальные должны его слушаться, а я по молодости дер­жался настолько самостоятельно, что с начальниками штабов все время конфликтовал. Ну и с командирами случалось, которые, извините, самодурами иногда были — не понимали, чем я как врач должен заниматься.

— Михаил Давидович, а чем ваши дни сегодня наполнены? Вот проснулись вы — дальше что?

— Бреюсь, душ принимаю, потом перекусил — и читать сажусь. Водителя жду, который в 11 часов приезжает, в город с ним еду. Могу по пути кого-то из друзей забрать, или они ко мне придут. Друзья значительно моложе меня...

— ...ну да, ровесники давно в ином мире...

— Их уже, к сожалению, нет, поэтому с молодыми дружу, компания у нас — сами понимаете кто: вашего возраста, чуть моложе и чуть постарше. Мне, с моими годами и нелегким характером, держаться приходится — а что делать? В компании я себя естественно веду, без напряжения — мне это ничего не стоит.

— Хорошо, а что вы едите? Кроме мо­лодильных яблок, конечно?

— А, про молодильные яблоки забыл — только ими и питаюсь! (Улыбается). На самом деле, ем все, что мне нравится, — все должно быть хорошо присоленное...

— ...ух ты!..

— ...достаточно хрустящее и вкусное.

— Мясо тоже употребляете?

— И мясо, и рыбу, и колбасу, и картошку, и помидоры... Перед обедом — обязательно селедочку: два, три, четыре кусочка.

— И на ночь поесть можете?

---

---

— Не на ночь, а не позже девяти часов вечера.

— Спиртное вы пьете?

— Для меня это вообще не предмет необходимости, но на вечерах каких-то мне коньяк наливают, граммов 30-40. Или фужер на 60-70 граммов дают, потому что если большая компания, 50 раз чокаться надо, и ты не пьешь уже, а так — только касаешься. Пить мне не обязательно: я могу быть веселым и без выпивки.

— Вы в своем почтенном возрасте часто по миру летаете...

— Есть такое...

— Сколько стран объездили, не считали?

— Нет, но, по-моему, Европу объездил всю — в Англии был, Швейцарии, Германии, Франции, Португалии, Испании...

— Слушайте, но человеку и в 50 лет столько летать тяжело...

— А для меня — одно удовольствие! Тем более на современных самолетах. Никаких затруднений — чувствую там себя, как дома.

— Какая страна вас потрясла — из увиденных?

— Откровенно говоря, из чужих — ни одна: хотел бы, чтобы меня моя страна потрясала, чтобы мир был, поэтому брато­убийственную войну надо кончать — любым путем. Я не согласен с тем, что у нас Крым забрали, — с этим я не смирюсь, и что война в Донбассе идет — ужасно. Братья и сестры воюют, но убивать друг друга нельзя. Нужно, повторяю, любым способом разумно разобраться — самим, без посторонней помощи, и чем раньше это произойдет, тем лучше для всех будет.

«Григорий отходчивый, людям, которые ему уже жизнь портили, снова продвинуться помогает, а потом они за старое берутся. Доброта всегда наказуема: хочу, чтобы Григорий это прочел и выводы сделал»

— Ваша особенность, на мой взгляд, в том, что вы удивительный жизнелюб, — эта любовь к жизни в вас откуда?

— Ну а как можно жизнь не любить? Она должна быть богатой, и речь не столько о деньгах, сколько в событиях, которые вокруг тебя происходят, в которых ты участвуешь. Встреча с нормальными, хорошими людьми — это уже радость, уже приятно. Моя профессия дает мне возможность человека с первого взгляда разглядеть, его характер понять: можно ему верить или нельзя, но в этом смысле моего старшего сына похвалить я не могу. Он не то чтобы человека разглядеть не умеет — он отходчивый. Людям, которые ему уже жизнь портили, снова продвинуться помогает, а потом они опять за старое берутся.

— Слишком добрый?

— Да, а доброта ведь всегда...

— ...наказуема...

— Вот так, и пусть это будет напечатано: я хочу, чтобы Григорий это прочел и выводы сделал. Не могу я до него это донести, и все тут! Он никогда не гоняется за тем, чтобы что-то чужое забрать, присвоить — все по закону делает.

— Михаил Давидович, родились вы при Ленине, жили при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Черненко, Андропове, Горбачеве, потом — при Кравчуке, Кучме, Ющенко, Януковиче, Порошенко: столько эпох перед глазами прошло, а когда жить было лучше?

— К сожалению, существование Советского Союза не только на десятки лет — на столетия нам навредило. Что до СССР было? Единая Российская империя, и делилась она не на республики, которые якобы, согласно Конституции, могут в любое время оторваться, а на губернии. Не по национальному признаку было деление, а по территориальному, хотя и законы были, и люди их в основном придерживались (что, кстати, сегодня редкость), и нигде не было написано, что губерния может отделиться.

— Вы бы хотели, чтобы Советский Союз вернулся?

— Никогда в жизни, потому что это верховенство рекламы, а не закона. «Все лучшее — детям», «Молодым везде у нас до­рога, старикам везде у нас почет», а ничего этого на самом деле не было...

— Все на словах...

— Точно!

Когда мне лучше всего жилось? Не сейчас, а когда Украина самостоятельным государством стала — независимым, свободным. Теперь время нужно, чтобы восстановиться...

— Не сомневаюсь, что если бы вы на мемуары решились — даже и не написать их, а наговорить, это был бы бестселлер...

— Ой (отмахивается), какой там...

— А это правда, что от мемуаров вы отказались?

— Ну конечно, отказался!

— Почему?

— А потому что скажут: «Ну что этот старик самостоятельно написать мог? Это его дети такие умные!».

— Но они ведь не на пустом месте такие умные — этот старик и сделал их такими...

— Ну и что? Старик, может, свой ум уже в таком возрасте потерял...

— Дай Бог всем молодым такого ума!

— И все равно скажут: «Он из ума выжил, а дети ему подарок сделали — вместо часов книгу воспоминаний подарили».

— Я с вами категорически не согласен, но ничего — значит, вы еще скромный человек вдобавок...

— Не в том дело. Я с удовольствием бы и наговорил, и написал, и уплатил бы за то, чтобы это напечатали: сейчас ведь не тебе за книгу платят, а ты — издательству, но однажды уже по одному вопросу высказался откровенно, и потом стали говорить: мол, руководство «Динамо» хочет так-то и так-то сделать, а какое я руководство «Динамо» — я частное лицо! Так что давайте мы просто общаться будем...

— ...без мемуаров...

— Да. Мы вот беседуем и хорошо время проводим, а если пораньше закончим, я еще на футбол попаду. (Смотрит на часы). Нет, видимо, уже не попаду...

«О смерти я вообще не думаю, знаю, что смерть — это конец жизни, финал, а финалы везде есть: в футболе, спектакле, фильме...»

— Михаил Давидович, у меня две не­за­бываемые встречи были с людьми, которые, как и вы, в почтенном возрас­те находились. Помню, как ко мне в Москве в отель «Ритц-Карлтон» на интервью Владимир Михайлович Зельдин пожаловал. Ему почти 96 лет было...

— ...ну это класс!..

— ...была зима, он в пальто пришел, и когда я помогал ему его снять, еле это пальто удержал: оно очень тяжелое было. Когда мы уже два часа проговорили, я сказал: «Простите, можно еще чуть-чуть вас поспрашивать, вы не устали?». Он рассмеялся: «Нет, не устал, но у меня скоро репетиция, а вечером спектакль». Ну а второй человек — Борис Ефимов, художник-карикатурист...

— ...ему уже за 100 лет было...

— В момент нашей беседы — 107. Он киевлянин, на Подоле родился — удивительный человек! Рассказывал мне, как Троцкий ему у себя дома пальто подавал и как у него на глазах горел в крематории Маяковский, как на Нюрнбергском процессе Геринга рисовал и со Сталиным разговаривал, то есть тоже целая эпоха...

— Красавец!

— К чему я веду? И Зельдину, и Ефимову я несколько вопросов задал, которые хочу задать вам...

— Пожалуйста!

— Надеюсь, они вас не обидят — они философские, на самом деле. Скажите, о смерти вы иногда думаете?

— Вообще не думаю. Я знаю, что смерть — это конец жизни, финал, а финалы везде есть: в футболе...

— ...спектакле...

— ...фильме. Рано или поздно конец наступает, так зачем такими мыслями терзаться?

— Не стоит и заморачиваться, да?

— (Улыбается). Ну да: какое от этого удовольствие? — а мой принцип таков: от всего в жизни надо удовольствие получать, даже от встречи с недругами. Почему? Недруги тебя мобилизуют — на сопротивление какое-то, остроумные ответы, движение. Значит, этому тоже радоваться надо, ради Бога.

— Когда вы на фронт уходили, не боялись...

— ...да...

— ...а смерти боитесь?

---

---

— Да я о ней не думаю! Римма Яковлевна вот умерла тихо, спокойно, без единого крика в шесть утра из жизни ушла, и все, и со мной это может случиться. Я не смерти боюсь — я перед смертью мучиться не хочу, и когда этот миг наступит — спокойненько уйти хочется. Единственное, о чем думаю: как бы сделать так, чтобы мои дети, внуки и правнуки не нервничали, а наоборот? В смысле, не радовались, но приняли это как закономерность, к этому с уважением отнеслись — и ко мне, умершему, с тем же уважением, с которым относились при жизни. Это не бравада, я правду говорю: о смерти не думаю, меня это не пугает.

— Сегодня, когда такая прекрасная жизнь позади (и впереди, я уверен, тоже), вы иногда о своих родителях вспоминаете, благодарите за то, что такие гены вам дали?

— Я всегда о них помню — мой Игорь вот в Одессу поехал, плитку на могилах там обновил... Там родственница живет, племянница моей жены Ирина, профессор консерватории: я ей деньги пересылаю, она женщину и мужчину нашла, которые за порядком следят, убирают, присматривают. Недавно потрескавшийся портрет отца на памятнике восстановил, так что маму с папой не забываю — это святое. Родители, которые в бедности жили, всем нам высшее образование дали!

— В то время...

— Да, так как можно таких родителей не вспоминать?

«Я знал, что вы ответов на все вопросы добьетесь. Вы же специалист — профессор-патологоанатом»

— Знаю, что вы поэзию очень любите и много стихотворений знаете. Мы с вами не договаривались — я хочу попросить вас экспромтом что-нибудь прочесть...

— Когда-то да, это делал, но сейчас, к сожалению, нет — сейчас только прозу могу (смеется). Есть много интересных стихотворений, но не в обществе вашей супруги их читать надо — в другой компании.

— Ваша старшая внучка Света мне сказала, что детей вы всегда сами купали...

— ...всех, без исключения!..

— ...и при этом песни им пели...

— Пел.

— Какие?

— (Смеется). «Анна-Мария, Анна-Мария...». (Продолжает фразу на идиш). Хорошо, что они не понимали, что я им пою! А ты понял?

— Нет...

— Ну, как? «Анна-Мария, Анна-Мария, сегодня ночью ты дашь мне все или нет?». Такие вот песни, а вообще, слух у меня, будто медведь на ухо наступил. Мне казалось, что я хорошо пою, потому что голос громкий, кричал, как следует, а разве Света может помнить, какие я ей песни пел? Она же ребенком была. Я ей котлетки маленькие, круглые делал, чтобы знать, сколько она поела, супчик варил...

— Михаил Давидович, я благодарен вам за увлекательную беседу и в завершение хочу анекдот вспомнить, как к одному еврею, которому 120 лет исполняется, друзья приходят и один говорит: «Поздравляю, желаю до 120 дожить!». Тот отвечает: «Но мне сегодня 120!». — «Ну, тогда хорошего дня!». Я вам гораздо больше, чем 120, желаю — вы достойный красивый человек, у вас достойная красивая жизнь, замеча­тель­ная семья, и здорово, что когда человеку 98, он понимает, что жил не зря. За эту прекрасную жизнь вам спасибо!

— И вам спасибо! (Жмет руку). Сегодня в газете прочел: «Хотел девушку завести, но жена отсоветовала, сказала: «А кто будет ее кормить, поить, обстирывать?» (сме­ется). Свежий анекдот, не мой... Я сейчас, с вашего разрешения, на футбол поеду: на «Динамо» молодежка играет, и видите, жизнь продолжается. Нет, вы меня не утомили, мне очень интересно было...

— Я вас не утомил, я вы меня обнадежили: значит, можно и столько жить, и такую ясность ума сохранять...

— Я знал, что вы ответов на все вопросы добьетесь, потому что вы это умеете. Вы же специалист — профессор-патологоанатом...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter