Петр ПОДГОРОДЕЦКИЙ: «Ни Макаревич, ни Гребенщиков, ни Бутусов, ни Цой не выдающиеся. Какая страна, такие и символы, в мировых масштабах они никто, ничто и звать никак, никто их не знает и не узнает никогда — на Западе ни блеянье, ни мяуканье, ни мычание никому не нужно»

Фанатам «Машины времени» талантливый пианист и композитор Петр Подгородецкий, безусловно, запомнился, причем не только своим мастерством, обаянием и тем, что к знаменитому «Повороту» музыку написал, но и тем, что книга его о легендарном коллективе и жизни в нем много шуму наделала.

«Машину» с евреями» по-разному восприняли: кто-то — как сенсацию и откровение, кто-то — как повод разочароваться, потому что кумиры-то, оказалось, такие же люди, как все, — со своими слабостями, среди которых и жадность, и чванливость, и нечестность как с ближними, так и с дальними, а кто-то открыто ругал и обвинял Петра в том, что все у него в черном, — один он в белом. И музыкант профессиональный он один, а остальные — так, школьная самодеятельность с гитарами, и талантом все, кроме него, обделены, и гуляли все, как черт по пыльной дороге, в то время как его одного, обманутого мужа, жена на телеведущего Угольникова променяла...

Подгородецкий уверяет, что ни слова неправды в книге нет, — в том числе об Андрее Макаревиче, который, так уж вы­шло, не очень порядочным и симпатичным изображен, но ведь и о самом Петре участниками «Машины» немало сказано было, причем, как правило, нелестных слов и выражений... Кто прав, кто виноват — не нам судить: наверное, им там, внутри, в самой «Машине», кто кому и сколько должен, виднее. Одно ясно: пишет Петр Иваныч так же талантливо, как на клавишных играет, — не оторваться, и если уж других не жалеет, то и себя не щадит, в ошибках, которые совершал, признаваясь открыто. Например, о периоде, когда наркотики употреблял и практически на самое дно скатился, места в группе лишился, репутацию человека заработал, смысла иметь дело с которым нет... Такое даже тихонько, про себя, проговорить под силу не каждому — не то что во всеуслышание, а Подгородецкий вот смог — и откровенно.

Как и о многом другом, кстати, — хотя бы о недавно ушедшем из жизни Иосифе Кобзоне. Обычно, когда этот мир личности такого масштаба покидают — люди-глыбы, сложные, порой противоречивые, много знавшие и много всего сделавшие, те, кто поменьше да помельче, ущипнуть, уколоть, укусить стараются — хотя бы сейчас, когда и кусать-то уже некого. Как по мановению волшебной палочки многочисленные шлюзы открываются, и оттуда абсолютно все — от справедливых упреков до мелочных обид, от обвинений по делу до откровенной грязи — льется. В этом смысле Петр Иваныч очень достойно выглядит — на фоне многих, кто все самое худшее, что в себе откопали, вывалили...

С Подгородецким мы не только о шоу-бизнесе и о звездах беседовали: были моменты, когда мне по-настоящему больно спрашивать, а собеседнику моему — еще больнее отвечать было. Ребенка потерять, дочку, которая неделю до своего 16-летия не дожила, от рака угасла, и врагу не пожелаешь — эта потеря из тех, ожить после которых очень трудно, практически невозможно. Петру, к счастью, удалось: по собственному его признанию благодаря новой жене Ирине, в лице которой не просто любимую и любящую женщину он обрел, а верного друга, который и в радости, и в горе рядом.

Ирина не скрывает: супруг тот еще «подарок» — и с характером непростым, и за словом в карман не лезет, однако выбрала его сама и о выборе своем еще ни разу не пожалела, а на вопрос: «Кем работаете?» — гордо отвечает: «Женой своего мужа».

Не так давно в новостях, как российских, так и украинских, сообщения появились: дескать, «Машина времени», которой в 2019-м 50 (!) лет исполнится, к грандиозному всемирному туру готовится. Будут ли по миру бывшие участники колесить, и если да, то кто именно из них приглашен, пока загадка. Я не любитель сослагательных наклонений, но этот вопрос: «А что, если бы позвали?» — Петру Иванычу, разумеется, не задать не мог: хотя бы потому, что ответ множество поклонников «Машины» времен Подгородецкого услышать мечтают.

---

---

«Думаю, это разовое сотрудничество могло бы быть, эдакий юбилейно-выставочный вариант», — ответил Петр, и мне показалось, что первый шаг навстречу Макаревичу, который в свое время возможности попрощаться с Подгородецким лично даже не нашел, он, конечно же, делать не будет, но если на этот шаг Андрей Вадимович решится — возможно все. В конце концов, годы совместных концертов, поездок, съемок из памяти стереть непросто — особенно если речь о лучших, без преувеличения, самых звездных и творчески плодовитых годах.

Не знаю, как вы, а я с удовольствием бы 50-летнюю «Машину» послушать сходил, ведь, даже если с Петром Иванычем согласиться, что, по гамбургскому счету, «машинисты» — не рок-музыканты мирового масштаба (а чего там не соглашаться, если так оно и есть?), мир, пускай советский, но эти парни под себя прогнуться заставили, да и Макаревичу с его антипутинской позицией, с его вредностью, несговорчивостью и несгибаемостью, должное отдать надо и руку пожать. Каким бы он в группе и дома, в быту, ни был, в ситуации, в последние годы между Украиной и Россией сложившейся, он настоящий наш друг и настоящий мужик — последовательный и справедливый, даже если эта справедливость себе в ущерб.

Ну и, конечно, хотелось бы на одной сцене весь золотой состав увидеть — с Кавагое, Маргулисом, Подгородецким, чтобы эти замечательные музыканты, друг другу руки пожав и обалдевшую от любимейших песен публику в клочья разорвав, всем и прежде всего самим себе доказали: к черту все мелкое, когда есть искусство — любимое дело, которому каждый из них уже полстолетия предан. Шутка ли: для начала столько проживите попробуйте!

Ждать недолго осталось — 2019-й на пороге: сбу­дется ли мое (и, думаю, не только мое, но и миллионов фанатов «Машины») желание, мы скоро узнаем...

«Хоть по паспорту я русский, все равно все за еврея держат»

— Петр, добрый вечер!

— Добрый вечер, Дима!

— Доброй ночи, вернее... В течение 14 лет с перерывами (если я не прав, поправьте) клавишником легендарной «Машины времени» вы были...

— Наверное, 13, потому что с 79-го по 82-й и практически все 90-е. Так давно это уже было... (Смеется).

— Свою книгу воспоминаний «Машина» с евреями» вы назвали, и сразу спросить хочу: почему с евреями?

— Ну, там история замечательная... Мы в Росконцерте работали, и музыканты, артисты — они же, как правило, с хорошим чувством юмора люди, поэтому просто на коллектив посмотрели... У нас нееврей один барабанщик был — он мордвин (смеется)...

— ...такая у него карма...

— Да-да, не очень в жизни повезло (хо­хочет), а остальным повезло. Кутиков по паспорту даже еврей, и стоило только на маму его посмотреть — вопросов ни у кого не возникало. Андрей, правда, долгое время белорусом писался, но, думаю, давно смирился, и я тоже смирился — хоть по паспорту русский, все равно все за еврея держат...

— ...и не по паспорту бьют...

---

---

— Да, вот именно, поэтому отрекаться какой смысл?

— Появление «Машины времени» — случайность или закономерность?

— Вы знаете, и то, и другое, на самом деле, ведь, кроме «Машины», много таких же групп, подпольных команд было. Тех же «Скоморохов» Саши Градского стоит вспом­нить, до которых «Машине времени» просто как от земли до неба было...

— Музыканты какие!..

— ...о чем я и говорю...

— ...и Градского голос!..

— Разумеется, поэтому то, что «Машина» таких высот достигла, во многом и случайность. Пути Господни неисповедимы — это не мной первым сказано и не мной придумано, хотя анализировать вообще сложно. Музыкальным критиком я никогда не был и становиться им не хочу...

— ...как Жванецкий писал: «Я никогда не буду женщиной или узбеком»...

— ...и я с Михал Михалычем абсолютно солидарен, поэтому, повторюсь, что это было, судить мне тяжело. Это, скорее, критиков и историков дело — случайность или закономерность, разбираться: мне кажется, и то, и другое. Наверняка желание народа иную музыку слушать роль сыграло — не ту, что сверху навязывалась...

— ...не музыку советских композиторов...

— Во-во. Мы, кстати, в свое время непосредственно с этим столкнулись, просто мордой об тэйбл, что называется. Вот это желание и людей, и музыкантов что-то другое играть совпали, и потом, понятное дело, «Битлз» на уши весь мир поставили, по большому счету, у нашего поколения все именно с «Битлз» началось. Про всех не говорю, потому что у поколения, скажем, Леши Козлова (да простит меня великий, что я так фамильярно) с Билли Холидей, с Элвиса Пресли, с рок-н-ролла и блюза того еще, с джаза начиналось, а у нас, конечно, с «Битлз», «Роллинг Стоунз» — потом уже «Дип Перпл», «Квин», «Пинк Флойд» пошли... Такие потрясения были!

— Без Макаревича «Машины времени» не было бы?

— Однозначно!

— Главная заслуга в том, что этот коллектив появился, его?

— Несомненно, хотя это вот бремя лидерства он на себя никогда не брал...

— ???

---

---

— Нет — честно скажу как человек, не­посредственно в этой каше 13 лет варившийся. С его стороны жесткого диктата, жесткого руководства не было...

— Кто же вас организовывал?

— На самом деле, мы в этом плане уникальный коллектив, потому что редко кому вот так самоорганизоваться удается. Хотя уходы были — я не первый клавишник «Машины времени» и далеко не последний, коллектив по разным причинам менялся и тасовался, но с 79-го года костяк группы неизменным остается, то есть это Валерий Ефремов, барабанщик, Саша Кутиков, басист, и, естественно, сам Андрей. О том, что с 69-го по 79-й было, очень сложно говорить, потому что это годы по­исков себя, становления, превращения, по сути, в какую-то группу были, ведь изначально это школьный ансамбль был, ребята из английской спецшколы, которые пели, естественно, по-английски — как умели...

— Культурные мальчики...

— Да, из хороших семей — интеллигенции московской, как правило. Кстати, меня всегда разница между московским и питерским роком забавляла...

— В Питере кочегары и хулиганы были, да?

— Дело даже не в этом — там музыкантов как таковых нет, люди не от музыки шли — от текстов...

— ...протестных...

— Ну да, а в Москве, наоборот, очень многое от музыки шло, и когда Андрей появился, он, скорее всего, первым был, кто на родном языке писать начал, хотя, конечно, к рок-музыке это никакого отношения не имеет...

— Это не рок, правда?

— Бардовская песня, несомненно, которую играть роком пытались, потому что рока хотелось-то — молодые же! Барды-то у нас...

— ...с костром ассоциируются...

— ...с прошедшими огонь и воду альпинистами, геологами...

— ...Грушинским фестивалем...

— Да-да, такие бородатые взрослые дядьки с гитарами, а молодые «Лед Зеппелин» всякие и прочее играть стремились, но тексты достаточно бардовские все, поэтому сочетание совершенно уникальное.

«У нас в коллективе вообще выдающихся музыкантов никогда не было»

— Андрей Макаревич, на ваш взгляд, выдающийся музыкант?

— Нет, врать не буду.

— И не надо...

— Конечно, не выдающийся — мне кажется, чтобы на звание выдающегося музыканта претендовать, в нашей стране другой музыкой заниматься надо. Либо этой, но там — и вот там каких-то вершин достигать.

— Кто же он тогда? Выдающийся организатор?

— Нет, очень талантливый человек, очень талантливый поэт, хотя я, например, считаю, что Леша Романов, лидер «Вос­кресения», как поэт повыше.

— Почему же тогда Макаревич такой популярности достиг? Даже отдельно от «Машины времени» — за счет чего?

— За счет таланта, несомненно, но он не выдающийся — у нас в коллективе вообще выдающихся музыкантов никогда не было.

— Ну хорошо. Гребенщиков, на ваш взгляд, выдающийся?

---

---

— Нет.

— Цой?

— Нет.

— Символом поколения ставший?!

— К сожалению, в нашей стране...

— ...какое поколение, такой и символ?..

— Нет, какая стра­на, такие и символы, понимаете?

— И Бутусов — не выдающийся?

— Для России все они, наверное, выдающиеся, но давайте тогда определимся, какими мерками мерить — СССР, России или все­го мира?

— Понял: по гамбургскому счету — нет...

— Вот я по гамбургскому и меряю, потому что в мировых масштабах они никто, ничто и звать никак, никто их не знает и не узнает никогда. Попытки на Запад их вывезти были...

— ...Гребенщикова того же...

— Да, но полнейшим провалом все это кончились, потому что ни блеянье, ни мяуканье там не нужно.

— А «Перемен требуют наши сердца!»? Перемен там не надо?

— И это мычание тоже никому не нужно — это только вот здесь спросом пользовалось.

— Хорошо, Кутиков — талант?

— М-м-м... Саня, прости! Нет. Он очень хороший человек, прежде всего порядочный, что крайне редкое в музыкальной среде явление, по головам никогда ни у кого не ходил и, думаю, вряд ли когда-нибудь пройдет. На Сашу всегда положиться в финансовых вопросах можно, и я знаю, что он никогда меня не обманет, а финансовые отношения у нас до сих пор длятся, потому что он ведь «Синтез рекордс» возглавляет, откуда мне до сих пор авторские регулярно приходят. Чтобы хоть на копеечку где-то что-то, ни разу не было, а в плане таланта... Мне кажется, будь он талантливым, гораздо большего добился бы.

«Новобрачная моя по распределению в Тулу уехала, а я в армию отправился — все настолько замечательно было, что закончилось тем, чем должно было, — разводом»

— Школу я в 83-м году окончил, тогда же в институт поступил и хорошо помню, словно это вчера было, как весь 9-й, 10-й класс, первый, второй и третий курсы института из каждого окна, каждого подъезда, двора песни «Машины времени» звучали, повсюду их под гитару пели...

— ...да...

— ...и прежде всего, конечно же, «Поворот»...

— Ну, она неожиданно расхитовалась — даже для нас...

— «Расхитовалась» — хорошее слово...

— Еще бы!

— Одним из авторов «Поворота» вы являетесь...

— Ну да.

— А что значит «один из авторов» —ваше там что?

---

---

— Да практически все, кроме слов (смеется). Я объясню... Начнем с того, как эта песня создавалась — написана она была, когда в армии я служил, причем в таком медленном-медленном итальянском ритме петься должна была...

— ...с большой тоски, наверное?

— Не-е-ет, абсолютно — с большой любви, конечно же...

— К армии?

— Это нет, я вообще думаю, что армию любить невозможно, во всяком случае, нашу, советскую. Про израильскую не знаю — ту, может, и есть за что: по крайней мере, они в казармах там не живут, домой пос­ле службы, как после работы, едут — совершенно другая система, а нашу армию любить противоестественно, хотя в мои годы это еще как-то переносилось. Я с 76-го по 78-й служил, и тогда выжить более-менее можно было, хотя глаза это мне стоило...

— В смысле?

— Я во внутренних войсках, в Центральном полку МВД, в Москве служил, и история там такая: сначала директрисе нашего музыкального училища при консерватории, Ларисе Леонидовне Артыновой (царствие ей небесное!) заявил, что в консерваторию не пойду, что я устал... (Улыбается). Она, конечно, долго ругалась: «Из 20 человек мы тебе, единственному, рекомендацию в консу даем, а ты, сволочь такая, отказываешься!», а потом рукой махнула: «Ну ладно, чтобы совсем уж ты...

— ...не одичал...

— ...да, в ансамбль МВД тебя устроим» (тот, который сейчас елисеевский, во всех съемках участвует, замечательный). Я там полгода служил, к тому времени первый раз женился: ну, знаете, первый раз — по глупости, это ж святое...

— ...и женатым в армию пошли?

— Ну да.

— Кошмар! — врагу не пожелаешь...

— Ну, в общем, так и получилось. Новобрачная моя по распределению в Тулу уехала, а я в армию отправился (смеется) — все настолько замечательно было, что закончилось, естественно, тем, чем должно было, — разводом.

— И тульскими пряниками. С самоваром...

— И им тоже — «самовар» она себе тут же нашла, причем об этом совершенно слу­чайно мне рассказали — наши же музыканты, у которых тульские друзья были. В Туле, мол, шикарная девочка появилась — с руководителем местного ансамбля как раз крутит... Ну, это ладно, это нормально...

— Нормально сейчас, а тогда...

---

---

— Тогда, конечно, переживания были, но без скандалов, без каких-то сильных эмоций обошлось. Видимо, армия все-таки помогла, потому что она отвлекала...

— ...некогда было...

— ...тем более что после первых полгода службы в Москве за мои постоянные самоволки... Ой, объясню, наверное. Приезжаю я: «Здравствуйте, я службу в ансамбле проходить прибыл». Меня Петя Лаврищев, скрипач из моего училища, который на пол­года раньше выпустился, с которым мы портвейн еще в училище пили и большими друзьями были, встречает: «О! Петюня, привет! Ты к нам?». Я: «Да». — «Ну и отлично». Из кармана пачку увольнительных достает, а на них уже печать стоит, подпись: «На, держи. Как заполнять, я тебе расскажу — в любой момент пользуйся».

— Замечательно!

— И все! Ну, меня один раз за это взяли, второй, пятый, десятый, а потом под Новый год, когда дембелям я выпить привез, а они, извините, заслуженные артисты, лауреаты международных конкурсов, им уже по 28 лет, случайно в армию загремели... Виолончелисты, скрипачи и так далее — под Новый год порадовать их решил, и, естественно, меня наказали...

«Наши азиаты армейским хлебом перекидывались и мне в глаз засандалили. В итоге одним глазом с 76-го года не вижу»

— А с глазом что?

— А с глазом в последние мои полгода беда случилась — я к тому времени опять в Москве, практически в той же части, служил, но уже не в ансамбле МВД, а в ансамбле части, то есть на понижение пошел. Из ансамбля МВД меня на год к чертям собачьим уволили — за постоянные нарушения режима: сначала в Белгородскую область в город Алексеевку, на зону служить отозвали, но там меня спасло то, что у нас два молодых лейтенанта-москвича были, у которых с бильярдом ничего не получалось, спарринг-партнера не было, и они...

— ...произволу свершиться не дали...

— Да-да, потому что в этих войсках, как правило, люди из Средней Азии служат...

— ...и с Северного Кавказа...

— Нет, с Северного Кавказа гораздо меньше, чем из Азии, было, и вот такие азиатские люди и в Москве были, когда там последние полгода служил. У нас столовая на полторы тыщи рыл была...

— ...столы — лавки, столы — лавки...

— Совершенно верно, а хлеб, естественно, свой выпекался, и он, как кирпич, был.

— Так он и был кирпичом...

— Собственно, да, и вот наши азиаты (что меня, кстати, удивляет, потому что в их краях к хлебу уважительно относятся, но эти, видимо, еще совсем дураки были, молодые) хлебом перекидывались — и мне в глаз засандалили. У меня морда в тарелке была, но кто-то меня окликнул: мол, летит — я голову-то поднял, и в тот момент «кирпич» прямо в глаз мне и прилетел.

— И?

---

---

— Субтотальная отслойка сетчатки и полная слепота одного глаза.

— Вы и сейчас им не видите?

— Я им уже с 76-го года не вижу (смеется).

— Вообще?

— Вообще, а благодаря нашей замечательной медицине, уже и вторым глазом очень мало вижу — практически 25 процентов.

Из книги Петра Подгородецкого «Машина» с евреями».

«Мы много гастролировали, в основном по зонам. Всю Мордовию, всю Еврейскую автономную область, прочие «зонные» места объездили, но и в Москве выступали, причем иногда перед весьма важными персонами. Как-то раз была у нас история, связанная с Юрием Чурбановым — зятем Брежнева, первым замминистра внутренних дел.

Посреди ночи будит нас наш взволнованный капитан, говорит, что к нам Чурбанов с болгарскими генералами приезжает, им «Алешу» спеть надо — была такая титульная советско-болгарская песня. Не вопрос: парадку надеваем — и в клуб, а там шикарный стол буковкой П накрыт, во главе замминистра с болгарскими генералами — тогда еще молодой, красивый, высокого роста, с прекрасной выправкой. «Алешу» знаете?». — «Так точно, товарищ генерал-лейтенант!». — «Ну давайте», а у нас «Алеша» на четыре голоса а капелла — до слезы пробирает. Они плакать все: «Еще давай!» — все в слезах... Мы еще раз пять спели — после этого нас выстроили, Чурбанов подходит: «Всем знак «За отличие в службе» І степени выдать!», а это чуть ли не орден был, такую «ментовскую награду» за задержание особо опасных преступников давали. Безотлучно находившийся рядом с Чурбановым адъютант докладывает: «Закончились, ни одного не осталось». — «Тог­да «ІІ степень» неси!». Тот шесть коробочек приносит, а «зять номер один» их нам вешает и говорит: «Документы завтра у командира части получите», но проносил я свой «орден» недолго — перед дембелем какому-то узбеку за 35 рублей продал».

«КГБ «Машину» преследовал, но лениво — особенно не гнобил»

— К песне «Поворот» вернемся...

— Да! В 75-м у нас итальянская эстрада популярна была — она к нам волнами приходила: то в топе, то мы о ней забыли, то вновь в топе, и вот под влиянием этого такой медляк был написан — на итальянском. Даже один мой товарищ, когда в ансамбль прослушиваться пришел, эту песню на итальянском пел — я ему аккомпанировал, а он исполнял.

— И как она звучала, в каком темпе?

— (Напевает): «О! Аморе, аморе мио, та-да-да, Лючия...» — вот так примерно, то есть такой вот секси-итальяно, Челентано и прочие.

— Серенада...

— Да, серенада такая. Потом, когда я в «Машине времени» работать начал, тему эту показал... Есть такая в музыке штука: быструю песню играть легче, чем медленную, а чтобы медляки играть, уметь играть надо (улыбается). Я серьезно!

— А поскольку никто этим в «Ма­ши­не» не страдал...

— ...в то время, да и в принципе... Нет, сейчас, конечно, немножко лучше...

— ...все-таки?..

---

---

— Ну, извините, сколько лет прошло! — стыдно было бы...

— Натренировались?

— Ну, я бы не сказал, что они тренировались, но чуть-чуть лучше стало. Словом, Кутиков предложил: «Давай темп поменяем». Пару нот изменил, темп поменял, Андрей текст написал — вот, собственно, участие мое в чем (улыбается).

— Какие еще известные песни вы со­чи­нили?

— «Ах, что за луна!» — это моя первая, сольная опять же, в соавторстве с Андреем: текст его. Потом песня «Скачки» в соавторстве с Сашей Кутиковым была, но там проще было: я запев сделал, он — припев, а позже, уже в 90-е, — «Вечный блюз», «Это любовь, детка», причем это первая вещь, где текст не Макаревич, а Карен Кавалерян писал. Что интересно, эта песня в альбоме «Машины времени» вышла, на обложке, кто автор, написано было, и Карен, конечно, ходил и всем показывал.

— «Машина времени», повторюсь, не­обычайно популярной была — этот коллектив русскими «Битлз» называли...

— ...ну (кивает), практически да...

— ...и вы считаете, что в 80-м году «Машина» наравне с Высоцким стояла — по популярности...

— Знаете, да, бесспорно...

— Смело...

---

---

— Согласен, однако, в те годы это так бы­ло. Сейчас, разумеется, нет.

— Власти действительно «Машину времени» не любили или это придумывалось, чтобы на нее больше ходили?

— Ну, как «не любили»? Втихарька-то все и Высоцкого, и «Машину» слушали...

— КГБ между тем вас преследовал или нет?

— Преследовал, но особенно не гнобил.

— Лениво так...

— Лениво — не то чтобы в тюрьму сажали... Приехать могли, свет вырубить, аппаратуру арестовать, а на следующий день ее отдать — не так чтобы уж совсем вот-вот (горло себе сдавливает).

«После того как Стефанович Ротару выбрал, говорить, что это не месть Пугачевой, смешно»

— Бывший муж Пугачевой Александр Стефанович мне рассказывал, как впервые по радио «Машину времени» услышал, как, возбужденный, домой прибежал и сказал: «Пугачевочка, или у меня галлюцинации были, или советскую власть отменили — я гениальных ребят слушал, с ними немедленно познакомиться надо!», как чуть ли не в «Лужниках» в бассейне вас свел, и Алла Бо­ри­совна там в каком-то прозрачном халате плавала...

— Этого я, честно говоря, не помню: видимо, еще до меня было — я в 79-м пришел, но со Стефановича как раз фильм «Душа» начался, из-за которого, собственно, «Машину» и покинул.

— Ну, там целая история была: Стефанович с Пугачевой поругался...

— Да, история смешная — она его за руку схватила...

— Кстати «Машине» Алла Борисовна помогла — хоть чем-то?

---

---

— Не знаю... Может, после моего ухода — я не в курсе.

— Хорошо, к Стефановичу переходим. Он, по его словам, с Пугачевой поругался, она даже камнем в его машину запустила, а фильм уже запустился, Сизов, директор «Мосфильма», сказал: «Что хочешь делай, свои семейные проблемы решай или, как из этой си­ту­а­ции выходить, думай!» — и Стефанович Ротару снимать решил...

— Да, это так.

— Причем он клялся-божился, что это ни в коем случае не месть Пугачевой была, — просто что-то делать надо было...

— Ну, действительно надо было, но, понимаете, в чем дело? После того как он Ротару выбрал, говорить, что это не месть Пугачевой, смешно (улыбается), потому что можно же было...

— ...Сенчину позвать...

— ...к примеру, и тем не менее это Ротару была. Он, конечно, отговориться может, дескать, по типажу Соня и Миша Боярский (он же нашего руководителя играл, а мы — просто музыкантов) друг другу наиболее подходили, а Миша уже на главную роль утвержден был, но мы-то понимаем... Больше всего в фильме «Душа» смешит меня то, что меня там дублировали, — я же «р» не выговариваю, звук у меня грассирующий...

— Нехорошо...

— Да, согласен (улыбается). Сейчас-то это никому, наверное, в голову не пришло бы, а тогда — не дай бог, что вы!

— Но Стефанович действительно в «Машину» влюблен был?

— Да не-е-ет, думаю, это такое же увлечение, как практически у всего Советского Союза в то время было, не больше.

— Съемки с Боярским, Ротару — официальными артистами — в результате «Машине времени» помогли?

— (Задумался). А я не знаю, чем это помочь могло. На самом деле, у нас до этого дичайшая популярность была...

— ...однако легализации выход картины способствовал?

— Так мы с декабря 79-го года уже в Рос­концерте работали, а фильм только в 82-м вышел. Помогло разве тем, что на «Голубой огонек» Ротару пришла и «Костер», по-моему, спела...

— Да, а вы сзади стояли и аккомпанировали. Хотя нет, «За тех, кто в море» она исполнила...

---

---

— Да, точно. Могу сказать, что Стефанович, скорее, нас в свой фильм пригласил, чтобы денег заработать, потому что кино тогда бешеные деньги приносило — особенно режиссерам, авторам музыки (улыбается), продюсерам...

— «Я пью одна, а муж мой в море» — эту песню так передергивали...

— Да как ее только не передергивали — как и «Поворот». Пожарники ему свой текст придумывали, спасатели — свой, медики о себе пели... Практически у каждой профессии вариант текста на эту музыку был — у каждой! — и это очень смешно было.

Из книги Петра Подгородецкого «Машина» с евреями».

«О художественных достоинствах фильма «Душа», думаю, говорить не стоит по причине отсутствия таковых, тем не менее участие «Машины» сделало фильм лидером проката. Впрочем, свойственные режиссеру Стефановичу «небрежности» даже нас самих коробили — так, в редчайших случаях, когда участникам группы какую-то реплику в кадре сказать позволялось, ее другие актеры озвучивали. Помните, узнаваемый Макаревич рот открывает и... совершенно никому не знакомый голос слышится — и это лишь одна из десятков «мелочей», на которые режиссер внимания не обращал. Как-то раз жена Макара Алка спросила, сколько Стефановичу лет. Узнав, что всего 43, сказала: «Жаль, что такой молодой, — сколько еще говна снимет...».

«Мне дублером Ролана Быкова быть посчастливилось»

— Незадолго до смерти Ролана Быкова я счастье имел боль­шое интервью с ним сделать. Разумеется, масштабом его личности потрясен был — искрометностью этой, мудрос­тью, философией...

— Потрясающий человек! — мне его дуб­лером быть посчастливилось (это, наверное, смешно звучит: дублером Ролана Быкова быть).

Некоторое время после армии я в «Ос­тан­кино», в творческом объединении «Экран», тусовался, и там с музыкальной редакторшей познакомился, которая нищему парню, только после службы, работу подкидывала — на запись музыки к фильму, еще что-нибудь выписывала, ну то есть просто штатного пианиста вызвать «забывала», и вместо него я приезжал (улыбается), и когда до «Где пианист? Нина, твою мать, пианист где?» доходило — она так делала: «Ой... Забы-ы-ыла! Но вот у нас мальчик есть» — и тут я, как рояль в кустах, по­являлся... «Что за мальчик? Он с листа-то хоть читает?». Она кивала: «Читает...».

— И с листа тоже...

— И это, кстати, хорошая школа была, потому что кучу музыки к разным фильмам я записал. Благодаря этой редакторше в фильм режиссера Владимира Алейникова я попал — это какая-то курсовая или дипломная работа была. Картина «Жил-был настройщик» называлась, и главная роль...

— ...Ролану Антоновичу Быкову до­сталась...

---

---

— Именно так. Там сцена была, в которой он пианино настраивал и на нем играл, — какие-то кадры анфас снимали, рук видно не было, какие-то со спины, а когда крупный план рук надо было снять, мои снимали: их под его тон загримировали, и я, значит, играл (улыбается).

— Это правда, что на съемках фильма «Душа» Быков, невысокого роста, но безумно обаятельный, конечно, человек на олимпийскую чемпионку по метанию диска Фаину Мельник запал — мощную, гренадерского вида женщину?

— Вполне, запросто допускаю. На моих глазах ничего этого не было — врать не ста­ну, но быть могло. Вообще, не секрет, что люди невыдающегося роста на высоких очень западают и наоборот — высоким маленькие нравятся (улыбается). Нет, думаю, что он ее (подмигивает) уломал, потому что такую харизму, обаяние имел, всегда центром любой компании становился — точно так же, как Михал Михалыч Жванецкий.

— Это либо есть, либо нет...

— Согласен.

— В те годы Михаил Боярский весьма популярен был...

— Да он и сейчас, по-моему...

— Миллионы советских людей, по­мню, с пакетами ходили: на одной стороне — Пугачева, на другой — Боярский...

— ...и очень смешно было, когда пакет несколько раз постиранный был, и лицо на нем тоже постиранное (улыбается)...

— Их еще сушить на балконах вывешивали — помните?

— Да-а-а, конечно!

— Вы для себя феномен популярности Боярского разгадали? Не музыкант ведь, не суперартист, фактура бог весть какая...

— Вообще, я думаю, это Мишина беда, потому что в «Д’Артаньяне и трех мушкетерах» сыграл — и все: шляпа эта на всю жизнь, голос на всю жизнь...

— ...и шарфик зенитовский...

— И шарфик уже тоже на всю жизнь — и больше ничего. Вся жизнь — одной роли, и не самого выдающегося персонажа: это не Смоктуновский, извините, в «Гам­лете»: ему после «Гамлета» можно было вообще не сниматься — и Смоктуновским быть!

— И не Яковлев в «Идиоте»...

— Да, а тут — развлекуха, правда, очень хорошо сделанная — с этого начнем...

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter