Доктор Евгений КОМАРОВСКИЙ: «Отцы четырех детей у нас дважды президентами становились. Я почему-то думал, что когда отец четырех детей президентом становится, дети для него что-то значат, и не только свои, и он хотя бы иногда нам объяснит, что такое хорошо и что такое плохо... Увы, этого не происходит»

«Во всем мире есть порядка 400 лекарств с доказанной эффективностью — на них страна должна перестать зарабатывать. Со всем, что не входит в этот список, делайте что хотите. Валидол, корвалол, какие-нибудь лекарства, повышающие иммунитет, могут стоить хоть тысячу гривен — это ничего не лечит!»

— Если бы вы проводили медицинскую реформу...

— Я бы не делал, Алесь.

— ...и у вас были для этого необходимые возможности...

— Средства!

— ...и средства. Что бы вы сделали?

— Первое — я бы сделал нормального врача. Чтобы я что-то мог требовать от врача, врач должен получать нормальные деньги. Точно так же, кстати, мы ничего не сделаем в полиции без обеспеченного милиционера. Дальше. Врач (мы говорим о первичном, амбулаторном, звене), например, педиатр обязан знать 15 стандартных состояний. Эти состояния будут называться, условно говоря, сыпь, повышение температуры, желтуха, кашель, сопли. То есть жалоба, вокруг которой может быть куча диагнозов.

Он должен знать стандартные современные протоколы лечения бронхиальной астмы, атопического дерматита, острого воспаления легких, стандарт помощи при ОРВИ. Более того, я бы ему дал эти стандарты и запретил выходить за их рамки. Если пациент в рамках этих стандартов не может быть излечен, это уже следующий уровень.

Дальше. Во всем мире есть порядка 400 лекарств с доказанной эффективностью. На эти лекарства страна должна полностью убрать все налогообложение! Перестать на этих лекарствах зарабатывать. Со всем, что не входит в этот список, делайте что хотите. Валидол может стоить хоть тысячу гривен, корвалол — хоть тысячу гривен! Какие-нибудь лекарства, повышающие иммунитет, — хоть тысячу гривен! Это ничего не лечит!

Некое лекарство улучшает работу печеночки? Таких лекарств нет в природе. Вы считаете, что оно есть? Вам это помогает? Пожалуйста, покупайте, но деньги, которые мы заработаем с этих продаж, я бы пустил на поддержку нормальных лекарств. Точно так же мы бы договорились с производителями в Украине. У нас великолепная мощная система фарминдустрии. Можно договориться с фармкомпаниями, что мы будем производить, а что — нет. Но мы потребуем международный контроль качества.

Я бы встретился как министр здраво­охранения в первую очередь с министром внутренних дел. Я бы сказал: слушай, как сделать так, чтобы твои ребята пообрубали руки тем, кто привозит в аптеки лекарственный фальсификат? Можно сделать так, чтобы твои ребята, которые занимаются наркотиками, не гоняли врачей, которые лечат умирающих онкобольных? Вы сосредоточьте усилия на школах, на детях, на закладчиках. Дайте врачу без страха назначить умирающему онкобольному обезболивающее!

Есть куча лекарств, которые рекламируют. У нас каждый день по любому каналу реклама отхаркивающих средств. Отхаркивающие средства детям первых пяти лет жизни нужны крайне редко и только под присмотром доктора, а назначать отхаркивающие средства детям до двух лет — это вообще преступление. Я бы просто сказал врачам: ребята, как только вы назначите ребенку такую дрянь, вы перестанете быть врачом. Но сейчас это ни на кого не действует! Ну не буду я врачом — и слава тебе Господи! Пойду нормально работать. Понимаете, у нас няня зарабатывает больше, чем врач.

— Сегодня проходит реформа здравоохранения. Медицина коммерциализируется. Объясните, как в этом состоянии без страховой ме­дицины?

— Зачем для этого реформа здраво­охранения? Есть куча международных страховых компаний, пустите их на рынок!

— Кто это должен делать?

— МОЗ, конечно.

— Где вторая часть реформы? Я не понимаю, как реформа заработает без этой составляющей.

— У вас есть машина, вы хотите ее поменять на лучшую, но при этом у вас нет денег на бензин. И дальше что? Еще раз говорю: финансирование медицины катастрофически уменьшается. При этом за любым компьютерным томографом, за любым ремонтом в больнице все равно стоят живые люди в белых халатах! Реформа медицины начинается с людей, с их благополучия, безопасности... Каждый день сообщения: в той больнице побили врача, в этой больнице побили врача... Я это слишком хорошо знаю. Я сделал все, чтобы мои мальчики не пошли в медицину...

— А хотели?

— Конечно! Представляете, чему бы я мог научить своих детей?! Что бы я из них сделал?! Все, что я могу! Но я прекрасно понимаю, как это не спать по ночам, как это говорить: «Ваш ребенок умер»... Я понимаю, что это такое, я в этой каше варюсь всю жизнь. Я не хочу, чтобы они шли по этому пути. Потому что в этой стране тебя не ценят, ты никому не нужен, каждой твоей ошибке будут радоваться. Люди не придут тебе на помощь!

Я как-то считал, когда был совсем молодой... Допустим, ты работаешь завотделением областной больницы... В 15.00 у тебя закончился рабочий день... Был когда-то год или полгода, когда у меня была зарплата три доллара в месяц! С надбавками. И вот когда рабочий день заканчивается, что надо делать? Зарабатывать на жизнь. И поэтому ты выходишь, садишься на трамвай...

Я такой крутой шоумен, как они все рассказывают, садился на трамвай и на первую машину, подержанную «шестерку», заработал в 35 лет... К чему я это все рассказываю? Приезжаешь куда-то, там тяжелейший больной. Ты понимаешь прекрасно, что не надо бы, по большому счету, его дома оставлять, надо в больницу. Но ты видишь, что у них нет денег. Короче, ты назначаешь лечение. Возвращаешься домой — у тебя сердце не на месте, ты волнуешься. А они молчат, не звонят, не сообщают. Потом ты понимаешь: если ты уехал и тебе не позвонили, значит...

«Я когда-то думал, что пойду на пенсию и буду писать «Записки врача», а сейчас понимаю, что вряд ли»

— Несмотря на реформы и развитие медицины, авторитет врача в нашей стра­не невысок.

— Поэтому я не хочу, чтобы в стране, где так относятся к врачам, мои дети, мои близкие становились врачами. И, судя по информационной кампании против врачей, которую возглавляет МОЗ... когда МОЗ инициирует уголовные дела против врачей... будь они трижды неладны, но МОЗ не должен инициировать уголовные дела! Вы можете воспитывать, можете общаться, можете уговаривать, можете создавать альтернативу этим врачам... Это ситуация, как когда несчастный голодающий украл кусок хлеба, а мы его судим! Вы сначала сделайте врача уважаемым и обеспеченным, а потом с него можно будет требовать. Нужно, чтобы он дрался за свое место, чтобы он был заинтересован, чтобы не мнение бабушки определяло, как лечить, а мнение великой медицинской науки, представителем которой должен быть грамотный обеспеченный цивилизованный уважаемый врач. Иначе у вас не получится.

Поэтому все те, кто хочет жить с высоко поднятой головой, не унижаться, не ходить на цыпочках, не быть заложниками у самодура главного врача, который лучше знает, что и как, куда идут? Вот туда... И им там рады! Когда они приезжают в Польшу, в Словакию, в Чехию, в Германию, они могут пахать с утра до ночи...

Вы понимаете, что такое работать сутки через сутки? Сутки — дежурство, сутки — отдых. Я в таком ритме отработал 10 лет. У меня было 14 суточных дежурств и трое суток дежурства по санавиации в месяц. И я, несмотря на это, «шоумен», «продался МОЗ и прививочникам». Даже спасибо никто не скажет...

— Какой у вас был самый тяжелый случай за всю историю?

— У меня этих случаев было... Ну зачем? Наша задача ведь дать людям дорогу к добру, к улучшению жизни, а не рассказывать о мерзавцах.

— Врач — это такая профессия, когда нужно абстрагироваться. Врачи должны обладать набором качеств, чтобы не впускать в себя горе, если оно случается. Они должны быть немножко циниками. Какие случаи вас затронули настолько, что не получилось остаться профессиональным циником?

— Я когда-то думал, что пойду на пенсию и буду писать «Записки врача». А сейчас я понимаю, что вряд ли. Потому что, если я пойду на пенсию, надо будет каким-то образом все равно на жизнь зарабатывать. А на жизнь лучше всего зарабатывать Skype-консультациями, на «Записках врача» много не заработаешь.

Я вам с удовольствием расскажу одну историю. Я молодой мальчик, мне 26 лет, дежурю по санавиации... Чтобы вы понимали, что такое санавиация: днем мы летали на вертолетах, а ночью вертолеты не летали, и поэтому мы ездили на машинах. Ноябрь, вызов в город Краснокутск (это Харьковская область), диагноз — отравление угарным газом. Я приезжаю в Краснокутск, там ситуация такая: мама пошла на вечернюю дойку, оставила дома двух детей (два и четыре года), приходит домой — двухлетний лежит без сознания, четырехлетний ходит кашляет. Она хватает двухлетнего, несется в больницу с ним на руках... В больнице говорят: «Шо ты его принесла? Він же мертвий». Она кладет этого мертвого — бежит за тем, который кашляет. Хватает его на руки, приводит... Короче говоря, на этого четырехлетнего, еще живого, ребенка меня вызывают.

Я приезжаю, застаю ребенка с отеком легких. Это отравление угарным газом. Отравление угарным газом лечится так: интубационная трубка, аппарат искусственной вентиляции легких, стопроцентный кислород. Соединение угарного газа с гемоглобином держится около восьми часов. Если есть кислород, аппарат искусственной вентиляции легких — ребенок живет. Нет — он умирает.

Ребенка надо везти в Харьков, потому что тут кислорода нет, аппарата, который может обслужить четырехлетнего ребенка, нет. Но везти я его не могу — потому что из него валом валит пена, электроотсоса в машине нет... Он — труп, по большому счету. А если вы берете в больнице ребенка и он умер по дороге, вы даже в больницу его не везете, а сразу в судебно-медицинский морг, и автоматически открывается уголовное дело. Поэтому в такой ситуации все врачи санавиации в Советском Союзе вызывали главного врача и говорили: давай договоримся, я сейчас попытаюсь его довезти до реанимации, но если он умрет в дороге, я возвращаюсь с трупом назад, как будто я никуда и не ездил. Так я и поступил. Но довезти его я не могу, потому что из него, еще раз говорю, валит пена...

Что я сделал? Я ввел ему определенные препараты и засунул в него интубационную трубку диаметром в два раза больше, чем надо, и у меня появилась возможность катетером отсасывать слизь, которая валит. И вот мы едем в Харьков, ночь, дождь, водитель трижды останавливался, фары протирал, я катетером из трубки отсасываю слизь — и в форточку... Так мы едем полтора-два часа. Я привожу ребенка — он живой. Я возвращаюсь домой абсолютно счастливым человеком, потому что знаю, что я его довез, сейчас к нему подключат стопроцентный кислород, и он выживет обязательно. Я счастливый, потому что точно знаю, что такого идиота, как я, больше в мире нет! Ни один нормальный врач, который понимает, чем рискует, такого ребенка с собой бы не взял никогда! Я реально понимаю, что это первый пациент в моей жизни, которого 100 процентов спас я и только я! И ты понимаешь, что ты не зря окончил институт, не зря пахал.

На следующий день я прихожу в больницу, а мне мой завотделением говорит: что ты там вчера натворил? «А что такое?». — «Ты же ему трубку засунул толще, чем положено, теперь у него горло поцарапанное, он говорить не может нормально, осип. На тебя рапорт, между прочим, написали». На меня написали рапорт, и горздрав рассматривал мое страшное преступление.

— Коллеги написали?

— Ну конечно! Заведующий отделением, в которое я привез ребенка. Вот так все устроено. Ты можешь сказать спасибо только сам себе. Никогда никто ничего не оценит. Чем ты становишься известнее, тем больше о тебе пишут гадости, тем больше о тебе говорят такого, что хочется послать всех, сказать: «Зачем вы мне нужны?! Одно мое слово «покупайте вот это» — и вы мне не нужны, я уехал жить на тропические острова».

Во что это обходится? Ты приходишь домой, жить не хочется, когда умирают дети, умирают из-за идиотов, тупых идиотов, которые тебя не слушают... Жена, слава богу, понимает по глазам, когда тебя лучше не трогать... «А что это твои дети не врачи?». Как можно в этой стране быть врачом?! Здесь всех врачей извели! Я смотрю на своих коллег, нормальных, которые не продаются, я вообще не пойму, как они живут. Что является стержнем, который заставляет работать здесь, где тебя не ценят и ты никому не нужен? Я приезжаю в Казахстан — две тысячи человек! У нас в Киеве — 300. Никому это не нужно. Все умные, все грамотные, все идут в Европу...

«Почему-то никто не говорит, но именно нынешняя команда реформаторов Минздрава нейтрализовала такое позорное явление, как план койкодней»

— Кстати, Украина могла бы развивать медицинский туризм?

— Супер! Легко! Например, Харьков был центром стоматологического туризма для Российской Федерации...

— И лучше, и дешевле.

— И лучше, и дешевле! Я уже не говорю про Белгород, который весь лечился в Харькове... Из Москвы прилетали и лечились. По крайней мере, стоматологический туризм — так точно. И все мои знакомые, которые приезжают из-за бугра, приехали сюда и пошли к нашим стоматологам.

— А можно было бы сделать так, чтобы и из Европы сюда ехали?

— Можно, конечно! Но они сюда почему не поедут? Потому что нет дорог, потому что нет безопасности, потому что нет правил игры, потому что, как только вы будете владельцем клиники, куда массово ездят из Европы, тут же найдется куча доброжелателей, которые придут вас учить жизни, с кем вы должны поделиться, кого вы должны полечить бесплатно и так далее. Мы уничтожаем страну, потому что у нас нет порядка. И никто не может понять, что пока нам не обеспечат порядок и закон, у нас не будет страны. Просто-напросто не будет. Вы ее, гады, убьете, выбирая идиотов.

— Опять возвращаемся к баранам (улыбается).

— Да, потому что ничего иначе решить нельзя. Потому что если вам не расскажут, как они будут решать острейшие проблемы...

— Возвращаясь к теме медреформы. Какую страну, какую медицинскую систему вы бы взяли за основу?

— Например, система Семашко построена на враче, не очень богатом, мягко говоря... Хотя ее можно было оптимизировать теми же протоколами, уменьшением бюрократической достройки, уничтожением всех левых способов лечения, уничтожением планов...

Кстати, почему-то никто не говорит, что именно эта команда реформаторов нейтрализовала такое позорное явление, как план койкодней. Никто не говорит, а это очень важно! Тем не менее я не могу понять, как можно врачу с западным образованием реформировать здравоохранение и допускать продажу антибиотиков и кучи других лекарств без рецептов...

— Вы считаете, что нужно вводить ре­цепты на продажу антибиотиков?

— Это закон. Любой антибиотик — это препарат рецептурного списка. Почему он продается без рецепта? Почему надо наводить порядок, начиная с борьбы с врачом, который взятку взял? Почему нельзя начать наводить порядок с аптек?

— Евгений Олегович, все вре­мя вы за­щищаете своих коллег...

— Я их понимаю.

«Спокойно работать в нашей медицине можно только тогда, когда ты киваешь и не споришь с начальством»

— Вы рассказываете, с чем приходится сталкиваться... Почему же тогда вы говорите, что вы белая ворона и многие коллеги вас не любят? Вы же, казалось бы, их главный пропагандист...

— Нет-нет. Они же меня не за это ненавидят. А за то, что я могу выжить, не используя методы лечения или заработка, которые они практикуют. Врач имеет процент от аптеки, имеет процент от лаборатории. Вы заходите в больницу, и вас заставляют надеть бахилы — это чистый бред, этого нигде в мире нет. Это способы бизнеса.

А я могу заработать другими способами и всегда мог. Никто об этом, может быть, не знает, но я, заведуя отделением, все, что мне засовывали в карман, оставлял в отделении. А после работы ехал зарабатывал своим детям. Но у меня в отделении лежали детдомовские дети в подгузниках и игрались Lego. Я харьковских олигархов раскулачивал, забирал у них игрушки, подгузники — и они сами потом уже привозили. Да, это было, но это неправильно. Одно я могу сказать по своему опыту (моя максимальная административная должность — это завотделением): спокойно работать в нашей медицине можно только тогда, когда ты киваешь и не споришь с начальством. Это, кстати, везде в бюджетной сфере. Ни один милиционер не будет спорить с начальником райотдела, ни один учитель не пойдет против завуча или директора, ни один врач не пойдет против завотделением или главного врача, иначе его жизнь будет уничтожена.

— Поэтому нужно возглавить процесс.

— Поэтому наших врачей научили молча следовать правилам, которые установило начальство. Я это на себе испытал. Я прихожу заведовать — в отделении лежат 60 детей с ОРВИ и получают в день 240 уколов. Я работаю в этом отделении год — там уже делают не 240 уколов, а пять. И всех врачей это устраивает, потому что я, завотделением, взял на себя ответственность. Я ушел через девять лет, и ровно через месяц в этом отделении стали опять делать 240 уколов.

— Почему вы прекратили делать уколы?

— Потому что это вирусные инфекции, и они не лечатся антибиотиками. У нас в стране в уколах вводят антибиотики, хотя нигде в мире детям попы не колют.

— Не колют?

— Нет. Вообще. Цивилизованная медицина этого не понимает. Хотя у нас в стране продолжается этот страшный, дикий, чудовищный беспредел. Я кричу об этом уже лет 10. Ребята, если ребенок умирает — лекарство вводится внутривенно, если он в сознании — он пьет сладкие сиропы. Если он рвет этими сладкими сиропами, то есть противорвотное лекарство, есть куча способов, как дать сироп, чтобы он не вы­рвал. Я это говорю на всю страну, тем не менее в стране продолжают колоть детям попы, потому что родители считают, что это эффективнее, чем сиропчики.

Врачи идут на поводу, потому что — ну а как же? — родители ведь деньги платят. И теперь я спрошу у общества: ребята, вы готовы гонять Комаровского за то, что он куда-то там на рыбалку собрался, а у вас есть совесть, чтобы защитить задницы соб­ственных детей? Вы вообще видите, в каких условиях ваши жены с детьми в больницах находятся? Вы не хотите глотку порвать за них? Не меня гонять (я не собираюсь в политику), а защитить собственных детей?

У меня ситуация была прикольненькая. Приходит к знакомому в районную больницу дядька и говорит: «Слушай, я только что дрова рубав, выскочила лиса, цапнула меня и убежала». Любой врач знает: нормальная лиса не побежит кусать человека. Это какая лиса?

— Бешеная.

— Бешеная! А у доктора нет лекарства от бешенства. Он говорит: «Тебя бешеная лиса укусила — тебе надо срочно в Харьков ехать». — «Та в мене ж хозяйство». Он пошел в хозяйство. Помер от бешенства. Кто виноват? Доктор, который не уговорил, который не проследил. Конечно, он виноват, что у него нет вакцины от бешенства. И самое интересное: когда начали все выяснять, главный врач подпольно завез лекарство от бешенства и провел его по аптеке...

— Задним числом...

— И врача уволили.

— Вы мне не раз говорили по поводу поддельных лекарств, которые можно купить в Украине. И я всегда из-за границы не магнитики привожу, а максимально полные сумки всяких лекарственных средств...

— Себе и друзьям...

— Абсолютно верно. Насколько эта проблема серьезная? Импортные дорогие лекарства, которые продаются в Украине, могут быть ненастоящими?

— Конечно, могут. По-моему, каждый украинец видел замечательный ролик, как открывают капсулы «Эссенциале», — они пустые. Как бы дорогое импортное лекарство...

— Как это происходит технически?

— Это не ко мне. Это вы министра внутренних дел Украины Арсена Борисыча Авакова к себе позовите и задайте вопрос. Это не в моей компетенции.

— Не идет.

— Идите вы к нему. Скажите: «Мы же харьковчане, давайте поговорим». А как иначе?

— Вот вы когда станете министром здравоохранения...

— Нет-нет. Я строитель. Я могу посоветовать министру здравоохранения, куда идти и с кем разговаривать. Мне неинтересно ходить к людям, которые не хотят со мной разговаривать. Я унижаться не буду.

— Дайте практическую рекомендацию, как покупать лекарства. Это же квест получается...

— А у вас квест по жизни. Все квест. Поездка на любой маршрутке — это квест. Потому что пьяный идиот сейчас в вас врежется. Это обкуренный водитель, который не может на шлагбауме на переезде остановиться. Потому нет закона в стране, порядка нет, и я не слышу ни от кого, как этот порядок наводить. Квест — это если мы сейчас что-то скажем, что кому-то не по­нравится, и на выходе из канала вам дадут по голове. И мне дадут по голове. И после того, как нам дадут по голове, куча демократической общественности скажет: «Ну правильно! А че они сказали то, что не положено говорить?». Я могу себе позволить говорить то, что думаю. Я высказал свое некое мнение — я могу ошибаться. Я же не эксперт в геополитике, но оскорблять меня за то, что наши мнения не совпали... Я только один раз читал о себе такое количество гадостей: когда я во время Майдана записал обращение к родителям России. Тогда я получал кучу писем от своих читателей из России...

— Что вы тогда сказали?

— Суть моего обращения сводилась к следующему: пожалуйста, не лезьте, дайте нам возможность разобраться с нашими идиотами. Не надо нам помогать, мы сами. Нам такой возможности не дали. В результате Революцию достоинства превратили в национальную революцию, и мы имеем то, что мы имеем. Так вот, я выяснил, что жители моей страны умеют проклинать намного круче, чем жители соседней. Этого я от них не ожидал.

«Мы не можем добиться компромисса внутри страны, мы воюем друг с другом, мы все время выясняем, что же еще есть в стране такое, чтобы мы могли набить морды друг другу!»

— Если такое количество людей, мотивированные или немотивированные они были, зацепила ваша фраза о рыбалке с Путиным, может быть, вы хотите ее продолжить, расширить или объяс­нить?

— Наверное, если бы моя жена могла, она бы сказала сейчас: «Женя, поговори с ней о чем-нибудь другом». Я считаю, что когда лидеры двух государств говорят под присмотром еще двух, им труднее договориться. Это мое мнение. Дальше: «Какие у нас цели? Какие вы преследуете цели, Владимир Владимирович? Уничтожить нашу страну?».

— Чтобы здесь было плохо. Чтобы можно было показать своим согражданам: смотрите, если вы начнете выходить на улицы, если вы начнете показывать, что вам не нравится, как мы руководим, то у нас будет такой же бардак, как в Украине. Поэтому — сидите и не жужжите.

— А если будете жужжать, то к власти придут вот эти... Я не знаю, откуда это берется, но я получил порядка трех сотен писем с одной и той же фразой в разных вариациях: «Доктор, осторожно, эти вам не те!». Вот такая фраза.

Ребята, Майдан показал: если вы не будете разборчивы, если вы будете наивно верить всей лапше, которую вам вешают на уши, то вас опять возглавят и поведут куда-нибудь люди, у которых нет ничего святого, которые врут и воруют без зазрения совести, которые могут бить людей даже в прямом эфире, которые могут закрывать каналы за то, что они что-то не то сказали, которые могут решать, на каком языке и какому артисту где петь. (С сарказмом). Это дело высших государственных мужей!

Не защита детей, не достоинство солдата, не безопасность каждого жителя страны, не доступ людей к безопасным лекарствам, не нормальная школа, не чистая оборудованная больница, а это! И вы будете направлять свой гнев на человека, который что-то не то сказал или что-то не то спел, а воры и бандиты будут вне вашего поля зрения! То есть нормальные люди выясняют, кто из них самый нормальный, а у бандитов все в порядке: за мной больше армии, за мной больше титушек, за мной больше денег... И все подчиняются! А те, кто это понял, — самые честные, самые трудолюбивые — массово выезжают из страны.

Мой очень близкий друг живет в Карпатах. В августе у него день рождения, и я всегда к нему приезжаю. За столом сидит куча его братьев, куча братьев его жены. А в этом году мы сидели с ним вдвоем. «А где все?». — «Все работают. Там». Это достоинство?!

— Но когда началась Революция достоинства, вы поверили...

— Да, и этого я им не прощу... Поверил, потому что лошара. Ну как я мог повестись на это все?! Но если вы посмотрите мои выступления того времени, я обращался к людям еще до событий в Донецке и говорил, что самое главное — начать договариваться. Лучше годами говорить, чем днями стрелять. Я, конечно, не голосовал за нашего президента, просто потому что я не люблю программу, которая называется «Жить по-новому». Я этого не понимаю...

— А за кого вы голосовали?

— Я голосовал за Ольгу Богомолец. Я ей поверил. Значит, это была ошибка, поскольку Ольга не справилась со своей миссией даже на посту руководителя парламентского комитета здравоохранения. Я считаю, что не справилась. Вы же прекрасно понимаете, что если комитет по здравоохранению не может даже наладить коммуникацию с МОЗ — это безнадежно...

— Виноват комитет или МОЗ?

— Они оба не умеют коммуницировать. Везде есть какие-то расхождения взглядов, интересов, неумение договориться, неумение поступиться. У нас очень любят сейчас обсуждать тему компромиссов: мол, никаких и никогда, что любой компромисс на условиях России — это, например, проигрыш нашей страны.

«По моей статистике, 40 процентов семей не выдерживают испытание ребенком»

— Просто сейчас активизировались силы, которые под компромиссом под­разумевают полную сдачу интересов Украины и капитуляцию. Поэтому на эту тему так болезненно реагируют...

— Хорошо, пусть. Это ведь не моя зона ответственности. Понимаете, в чем проблема: компромисс с соседом — теоретически — намного более сложная штука, чем компромисс с женой. Мы не можем добиться компромисса внутри страны, мы воюем друг с другом, мы все время выясняем, что же еще есть в стране такое, чтобы мы могли набить морды друг другу! Мы выискиваем то, что нас разделяет...

— Правильно. Пока люди ломают копья об идеологию, можно очень хорошо пилить деньги.

— Да, пока мы бьем друг другу морды, они решают свои проблемы. Искусство компромисса начинается с себя, с того, что надо чуть-чуть уступить. Но надо четко разделять интенсивность угрозы: угрозы певицы, которая спела не там, где вы хотели, и не на том языке, и угрозы конкретного человека, который проголосовал за воровство и бандитизм. Но пока активисты гоняют артистов, другие артисты, намного более профессиональные, ни в какие «Миротворцы» не занесенные...

— И более высоко оплачиваемые (улы­бается)...

— ...идут вперед семимильными шагами.

— Хочу спросить еще об одном компромиссе — внутри семьи. Рождение ребенка теоретически должно укреплять брак, но, как показывает статистика, рождение ребенка часто приводит к разводу...

— По моей статистике, 40 процентов семей не выдерживают испытание ребенком.

— Почему так происходит и что делать?

— Быть счастливыми родителями — это технология. Прежде всего, проблема состоит в том, что в нашей стране традиционно мужчины полностью изолированы от принятии любых околодетских решений. Женщина, находящаяся под влиянием гормонов, страхов, под влиянием собственных родственников (опять-таки родственников-женщин), в которой доминирует инс­тинкт, чтобы ребенок не замерз и не умер с голоду, творит чистый беспредел.
Ребенок орет — в голове у женщины только две мысли: он или замерз, или проголодался. У него болит живот от того, что он объелся, от того, что жарко в комнате... Она не может довести его до ума, при этом мужик в стороне. Когда ребенок заболел, он говорит: «Давай я побегу в аптеку». То есть логики и здравого смысла возле детей нет вообще. Мужчин, которые хо­дят на родительские собрания, дают ребенку лекарст­ва, понимают, что такое детская одежда, что такое сис­темы детской безопаснос­ти, очень мало.

Более того, у нас дважды отцы четырех детей становились президентами. Я почему-то думал, что когда отец четырех детей становится президентом, дети для него что-то значат. И не только свои. И он хотя бы иногда нам объяснит, что такое хорошо и что такое плохо... Как это круто — иметь уважаемого обеспеченного детского врача, как это важно, чтобы в детском садике был один педагог на пятерых детей, а не на 30... Но этого не происходит.

К чему я это все говорю? Я положил жизнь на то, чтобы объяснить вам: если вы знаете и умеете, то родительство — это счастье, но ментально вы хотите сделать это подвигом. Все, что вам помогает, вы воспринимаете чуть ли не в штыки. Вы боретесь с подгузниками, с баночным питанием — вы ищете себе проблемы!

У нас куча мам с трехмесячными детьми сидят и часами делают «пись-пись-пись», а потом бегут и рассказывают подругам: представляете, мой в три месяца сам попал в горшок! И все начинают «пись-писькать» вместо того, чтобы надеть ребенку подгузник и лечь поспать. Вы просто представьте себе, как ваша мама, ваша, Алесечка, мама, 20 лет назад (или сколько?) выносила вас зимой гулять. Вы вообще представляете, каково гулять с детенышем без одноразового подгузника?! Только запеленали — (принюхивается) — распеленали. А сейчас — елки-палки! — все условия для того, чтобы путешествовать, отдыхать, любить, спать по ночам, контролировать ребенка... 

Климатическая техника, стиральная машина-автомат, сушилки, микроволновки, посудомоечные машины — на все, что помогает людям выживать, размножаться, государство должно немедленно снять НДС, государство должно открыть путь к счастливому родительству. Государство должно учить детей в школе, что такое правила безопасности, как обращаться с гаджетами, что такое «экранное время». Вы это слышали?! «Армія, мова, віра». Где тут дети, где люди?! А они учат меня патриотизму...

«Я не строю из себя доктора Хауса и великого врача. Я — коммуникатор между медицинской наукой и мамой. Я могу, например, подсказать, что помогает, а что нет»

— Евгений Олегович, слушаю вас и думаю: это же президентская программа! Вперед!

— Не-не-не! Они меня убьют! Для меня была очень важна эта попытка наезда: я почему-то всегда был убежден, что если на меня начнут нападать (ребят, ну я столько пахал ради вас!), то кто-то должен за меня вступиться. Один политик написал пару хороших слов, и человек 30 позвонили со словами: «Доктор, держитесь, не обращайте внимания на идиотов». Поэтому нельзя быть президентом, когда все будут с тобой воевать, когда на меня обрушатся все бандиты, которым я помешаю воровать и которые со мной никогда не договорятся. А все будут смотреть, потирать руки и ждать, когда меня грохнут.

Покажите мне убийцу Бузины, покажите мне убийцу Шеремета! Кто заставил людей выпрыгнуть из окон? Покажите мне, кто закрыл канал, кто выгнал из страны Савика Шустера! Я хочу это знать, это мое право как гражданина, который любит эту страну, который всю свою жизнь, все свое здоровье угробил на эту страну! Я не хочу видеть мерзавцев, которые учат меня, как жить и на каком языке я должен разговаривать.

— Еще одна животрепещущая тема, особенно для мамочек, у которых есть маленькие дети: когда у ребенка высокая температура и ее не могут сбить жаропонижающими средствами. Я знаю, что у вас есть список, в том числе не очень традиционных средств, которые помогают.

— Вы должны четко понимать, что у меня нет никаких списков от доктора Комаровского. Я не строю из себя доктора Хауса и великого врача. Я — коммуникатор между медицинской наукой и мамой. Я могу, например, подсказать, что помогает, а что нет. Например, первое условие помощи ребенку с высокой температурой — это теплая одежда, но прохладный чистый воздух (18-20 градусов). Трудно сбрасывать тепло, когда в комнате +25. Мамы должны знать, что человек вдыхает воздух, например, 25 градусов, а выдохнули — 37. То есть температура выдыхаемого воздуха равна температуре тела. Если мы вдохнули 25, а выдохнули 37, мы потеряли какое-то количество тепла. А если мы вдохнули 18 и выдохнули 37, мы потеряли тепла намного больше. Поэтому, как правило, у детей не бывает температуры 40, если в комнате — 18. Я понятно объяснил?

Это первое. Второе: есть очень много заблуждений на тему того, что ребенка с температурой надо раскрыть и раздеть. Если кожа контактирует с прохладным воздухом или с холодной водой, возникает спазм сосудов кожи и ребенок перестает потеть. Температура кожи понижается, а температура внутренних органов увеличивается! Начинаются судороги — и мы едем в больницу. Чистый прохладный влажный воздух, но не должно быть ощущения, что тебе холодно. Ребенок должен быть тепло одет.

Любые жаропонижающие активизируют потоотделение. Что надо? Чтобы было чем потеть. Поэтому главная задача — напоить. И именно с этого начинается лечение, а не с таблетки ибупрофена или парацетамола. Я назвал всего два препарата, которые назначаются детям: парацетамол и ибупрофен. Ничего другого! Никакого аспирина, анальгина — ничего другого! Я называю международные названия, мне за это деньги не платят. А какое вы выберете торговое название — это ваши проблемы. Но до того как вы засунете в ребенка таблетку или сироп (кстати, детям не дают таблетки, только в детской лекарственной форме — жидкие), вы должны его одеть, напоить и сделать правильную температуру в помещении.

Дальше. Вы должны знать, что если у ребенка высокая температура и спазм сосудов, то свечка из попы не всасывается, она там мирно лежит. Как определить, будет свеча эффективной или нет? Вы берете ногу и смотрите: если пятка розовая и теплая, свеча поможет; если пятка бледная и прохладная, свеча эффективной не будет. Скажите, сложно этому в школе учить?

«Примерно стакан хорошего вина в день уменьшает общую смертность примерно на 18 процентов — проблема в том, что если нашему человеку дать стакан вина, он на этом не остановится»

— Когда пить кока-колу?

— Это торговое название! Я никогда не называю торговых названий!

— Это я сказала...

— Коричневая жидкость с пузырьками является мощным энергетическим напитком. Если ребенок отказывается пить, то фактически капельница с глюкозой равно кока-кола. Пейте на здоровье эту гадость. Но никогда не давайте здоровым детям! А здоровому ребенку ее можно давать только при условии, что он худой и с шилом в заднице и папа регулярно с ним бегает. А если он сидит целый день перед смартфоном, то ему этого нельзя!

— От детского питья перейдем к взрос­лому. Недавно вы мне сказали: чтобы быть здоровым, нужно каждый день пить. (Смеется).

— Это не я сказал!

— Я думала, что нужно наоборот.

— Оказывается, что небольшая доза (примерно стакан вина в день, хорошего вина) уменьшает общую смертность примерно на 18 процентов.

— Запишем это в президентскую программу?

— Каждому по стакану вина, да. Проблема в том, что если нашему человеку дать стакан вина, он же на этом не остановится. Он скажет: «Давайте, доктор, расширенные обязательства». (Смеется). А два стакана вина уже увеличивают смертность. А остановиться нам всегда очень сложно...

Я считаю, что у нас очень большие проблемы со спортом, с детским особенно. Это катастрофа. Мы очень отстаем: как только в мире что-то запрещают, все это тут же оказывается здесь. Практически во всем мире запретили ходунки (родители знают, что это такое), потому что ребенок в ходунках может развивать такую скорость, что он просто бьется головой об стенку и получает опасные для жизни травмы. Я уже не говорю о том, как они в ходунках падают в бассейн, с лестниц... просто убиваются... Как только их запретили — они появились здесь в огромном количестве. Мы не хотим за этим следить, а ведь это функция государства. А я, еще раз говорю, за свои деньги украинским мамам показываю свои программы. Государству эта тема вообще не нужна.

— Кто для вас украинская элита? Назовите фамилии.

— Не знаю... Я же их много видел, по большому счету... Для меня элита — это Вова Зеленский, «95-й квартал». Знаете, почему? Я знаю практически каждого из них и слежу за ними. Во-первых, это люди, которые работают командой много лет и защищают друг друга, помогают друг другу, дружат семьями, умеют находить общий язык и — еще раз — с утра до ночи пашут. Все, что они заработали, они заработали своим интеллектом, своими мозгами. Если бы вы не шушукались: «Зеленский идет в президенты», а послушали, что они говорят... не хихикали бы...

— Ну это же смешно!

— Самое страшное, что мы должны рыдать над этими шутками, по большому счету. И они очень часто это делают, просто у людей мозгов часто не хватает, чтобы оценить всю глубину... Но для меня это элита, это настоящие патриоты страны. И самое главное — они всего добились своим трудом. Точно так же, как Андрюша Данилко. Человек, который никому не продался, который сам, своим талантом, от Бога данным, добился успеха, который сохранил этот талант для своей страны, который никуда не уехал, который, как и Вова, мог жить припеваючи в любой стране мира. И если бы Андрюша сейчас жил не в Киеве, а в Амстердаме, он мог бы каждый день летать на заработки в любой город России, вывозить оттуда чемоданами деньги... А он здесь, потому что это его страна. А мерзавцы учат нас всех патриотизму.

Иногда мне кажется, что самый крутой способ поломать все карты политтехнологам — это собраться нам вместе... Я договорюсь с Володей, с Андрюшей — мы сядем и выберем президента из всех кандидатов (а за каждым из нас — миллионы подписчиков) и скажем: голосуйте за этого! О-о-о, сколько они нам денег понесут! А мы не берем.

— Не могу у вас не спросить: вы Зеленского поддерживаете?

— Я ему верю, я его люблю. Я Вовку люблю — он пахарь. Помню, когда Савика Шустера назвали самым красивым мужиком Украины...

— Вас тоже называли.

— Я сейчас о другом. Вову Зеленского, кстати, тоже. Мы все — одна шайка-лейка. Так вот, когда Савик стал самым красивым, у него брали интервью, и он сказал такую фразу: «Два слова, которых я никогда не применял к себе, — это высокий и красивый». Так вот, Володя, родившийся в Кривом Роге, не имел никаких связей и особых способностей, чтобы стать тем, кем он стал. Вот Кличко Бог дал генетику и трудолюбие. Но генетику ему дал Бог, а есть люди, которым Бог не дал ничего, кроме таланта. Но пробиться таланту в нашей стране, не имея денег и связей, можно только тогда, когда ты пашешь с утра до ночи. Когда такие люди, как Володя или Андрей, пробиваются к вершинам известности — это для меня эталон. Эталон людей, которые могут пахать и не продать себя, свой талант, свое искусство.

— Вы сегодня сказали в эфире очень много важного, но печального. Я хотела бы закончить на другом настроении. Расскажите любимый анекдот.

— Давайте я расскажу историю. Она приключилась со мной лет семь назад (это такой повод для романа). У меня в Харькове частный дом. В 15 метрах от крыльца растет дуб, ему лет 150. Всем очень нравится, правда, моя жена ненавидит его, потому что только в этом году мы вывезли 40 мешков желудей. Но зато красиво. Как-то мы с детьми решили сделать Лукоморье во дворе. Мы пошли с моими пацанами в хозяйственный магазин, купили цепь, покрасили ее желтой краской, потом купили кота плюшевого и посадили на цепь. И тут встал вопрос: где взять русалку? Я полез искать, где купить. Все, на что я наталкиваюсь, — это русалочки из диснеевского мультика. Но они все маленького размера...

— Не подходит.

— Ну нет русалки, и все! Как-то еду я на машине мимо харьковского гидропарка и вижу: мужик стоит продает надувных дельфинов, китов — и меня осенило! Если есть надувные киты и дельфины, то должна быть и надувная русалка. Я несусь домой и с криком «Придумал!» врываюсь в кабинет и набираю в интернете «надувная русалка». И мне вываливается 50 страниц предложений: «Русалка надувная, два рабочих отверстия». То есть, оказывается, «русалка надувная» — это классная позиция всех секс-шопов Украины. И вот я сижу ополо­умевший, и тут заходит жена и спрашивает: «Что же ты придумал?». И я боюсь, что вся наша политика очень похожа на надувную русалку из секс-шопа. Вот такие далеко идущие философские выводы (смеется).

— Практически тост.

— Тост? Вы хотите тост? Самый классный тост на эту тему — это тост про падишаха. Он тоже имеет отношение к политике.

— Я такого не знаю.

— Евнух приходит к падишаху и говорит, мол, пора выполнять супружеский долг, и ведет его в дальний конец гарема. Падишах осуществляет долг, и тогда евнух ведет его в другой конец гарема. И так он его водит всю ночь. Под утро евнух говорит: «О светлейший, как это возможно? Я вожу вас из конца в конец, у меня уже ноги не ходят, я устал, а вы же не только ходите, но еще и долг выполняете. Как вам это удается?». И падишах ему говорит: «Запомни, свою работу надо любить». Ребята, давайте выпьем за то, чтобы они любили нас...

— Но не так, как этот падишах.

— Они любят нас именно так, будь они не­ладны. Делайте правильные выводы! (Смеется).

— Спасибо вам большое за интервью!

— На здоровье!

Записал Дмитрий НЕЙМЫРОК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter