Александр МИХАЙЛОВ: «По ночам по 10 старушек я тюкал и уже на грани был — в крейзи чудом не превратился»

(Продолжение. Начало в № 20)

«С Шукшиным мы увиделись, биополе какое-то почувствовали и разошлись: я оглянулся, и он тоже — улыбнулся и мне рукой помахал»

— Вы для меня такой тип настоящего мужика, сибиряка, глубоко русского человека — очень жаль, что Шукшин с вами разминулся или вы с ним. В свое время я его книгу «Я пришел дать вам волю» читал и знаю, что Василий Макарович в «Стеньке Разине» снимать вас хотел...

— Так и было, но я об этом только от Толи Заболоцкого, сейчас моего близкого друга, узнал. Этот совершенно замечательный человек у Василия Макаровича оператором был —­ и «Калину красную», и «Печки-лавочки» снимал. С Шукшиным у меня только одна встреча на студии Горького была — в коридоре лицом к лицу мы столкнулись, друг на друга, даже не здоровались, посмотрели...

— ...но друг друга поняли...

— Вот так увиделись, биополе какое-то почувствовали и разошлись: я оглянулся, и он тоже — мне улыбнулся и рукой помахал. Больше ничего не было, ничего! Потом уже Толя мне сказал, что Василий Макарович загорелся и большую роль дать мне хотел, но не получилось.

— Вы в Саратовском драматическом театре играли — между прочим, академическом, очень мощном, потом в столичных театрах Ермоловой и Малом служили, но отовсюду уходили. Театр — это не ваше или прос­то кино перевесило?

— Я в двух словах объясню... Театр в той же степени, что и кино, я люблю, но театр, мне кажется, больше, чем кино, иногда дает. Почему? Потому что это все-таки дом, ты там постоянно «прописан». Репетиционный процесс актерскую форму сохранить тебе помогает, ты в тренинге постоянно, в этом тренажерном зале работаешь, и разнообразие ролей не сравнить... В кинематографе все равно тебя выбирают, а тут как-то так получается, что работаешь много. Я на отсутствие ролей никогда не жаловался, репертуар у меня большой был, и даже во Владивостокском театре драмы, куда после института меня пригласили, Раскольникова сразу играл. Это уже встреча с Достоевским, длинная история: я тогда по ночам по 10 старушек тюкал и уже на грани был — в крейзи чудом не превратился. Потом обморок случился, премьеру из-за моего состояния где-то на месяца два с половиной отложили.

— Все Достоевский!..

— Да, Федор Михайлович меня до сих пор преследует — как и Антон Павлович Чехов, кстати...

— Они за вами следят...

— Точно, и думаю, что это не последние еще встречи были, — такое впечатление, что все еще впереди (смеется).

— В театр вас сегодня не тянет?

— Не то чтобы... Я вообще считаю, что актерская профессия очень женская, от всех зависимая — от режиссеров, сценаристов, операторов, даже гримеров. Иног­да странная неврастеническая плеяда режиссеров бывает — их несколько десятков, тех, которые через мои руки, через мой пот и кровь прошли...

— А назвать некого, да?

— Чтобы нормальных перечислить, паль­цев на руках хватит: я бы с семью, максимум с десятью, во вторичное плавание пошел бы.

— И кто это?

— Валера, Ва­лерий Яков­левич Лонской, который в фильме «Приезжая» меня открыл, — мы с ним еще не­сколько работ делали. Евгений Семенович Матвеев — у него в двух картинах я снялся. Последняя, где мы с Анд­реем Мироновым главные роли играли, так на экраны и не вышла. Это «Победа» по роману Александра Чаковского. Там интересных вещей очень много, а какие документальные свидетельства есть!

И фильм довольно добротно снят, а еще я у Матвеева в картине «Бешеные деньги» снимался, Василькова играл. Он сам об этой роли мечтал, а потом на меня вышел и воскликнул: «Надежды мои оправдай!». Насколько мне это удалось, не знаю — зрителям судить, но он сказал, что много хороших писем получил, — в общем, что во мне не ошибся. Мы с дядей Женей до конца его жизни друзьями остались — он мне как старший брат был и очень меня любил.

— Цельный был человек!..

---

---

— Необыкновенно красивый, душой богатый, уди­­вительный... Такое сочетание мощи и детскости, вот этого наива, потрясающее чувство юмора — ну все в нем было: богатень!

— Дядя Женя...

— Для меня дядей Женей он был, но Евгений Семенович, а из актеров по духу Георгий Степанович Жженов близок мне был, мы действительно дружили (тоже в одной из первых картин я с ним встретился). Еще Иван Федорович Переверзев — для меня дядя Ваня: вот как-то так случилось, я актеров той школы застал.

— С Меньшовым вы, наверняка, еще раз в море пошли бы...

— С Володей обязательно, и с Вадиком Дербеневым тоже — он «Змеелова» снял. Стоящие режиссеры есть — с Володей Тумаевым две картины мы сделали. В фильме «Китайская бабушка» по оригинальному сценарию с Ириной Муравьевой и Ниной Руслановой я играл, а до этого мы с Володей фильм «Разжалованный» выпустили. Клянусь вам, я довольно критично к себе отношусь и в гордыню: дескать, я это сделал — никогда не впадаю, но в данном случае зрителям в глаза смотреть мне не стыдно. То, что мы при этом пережили, — отдельная тема для разговора, и самое интересное, что войны там всего семь минут, а в основном — судьба трех человек. Недавно я ее опять просматривал, и равнодушным она меня не ос­тав­ляет, а если меня, значит, что-то там есть...

Младшая моя дочь просто навзрыд рыдала — смотреть это уже не может. Казалось бы, ну что там девчонка понимает? Все-таки взрослая картина, но она так в душу внедряется, так в ткань проникает... Очень здорово Володя Тумаев ее сделал — я ему благодарен, и с ним тоже в разведку пошел бы.

«С Олегом Янковским скандальные, крутые какие-то выяснения отношений у нас пошли. Трижды я до главного режиссера доходил, аппетиты Янковского урезали...»

— В Саратовском драматическом театре вы вместе с Олегом Янковским играли...

— Пять ролей у меня с ним было.

— Вы эти отношения через жизнь пронесли?

---

---

— Да. Не скажу, что с Олегом друзьями мы стали, — такими очень близкими по духу, как впоследствии с Мишей Евдокимовым, с кем-то еще были, но дружбой Олега я очень дорожил. Ну, Янковский из таких ребят — он всегда над, поэтому у нас не сложилось: я и над ним быть не мог, и под ним тоже, а на одном уровне как-то у нас не выходило. Ну, это я образно говорю...

Олег очень много мне дал — в общем, он на съемки уезжал, а я в это время за него многие роли в театре играл. И Чижкова в «Человеке со стороны», и Мелузова в «Талантах и поклонниках» Островского, а Светлова — был такой в популярной в то время пьесе про разведчиков «Тогда в Тегеране», мы вдвоем играли, а еще «Идиота» в паре... Ну, это длинная история, как нас с Олегом назначили. Меня из Владивостока на подмену ему во многих ролях и вызвали, потому что он снимается, а спектакль идти должен... Мы похожи были, только я чуть подлиннее. Не выше, а по­длиннее: худые оба, светловолосые — то есть что-то общее было.

Янковский ко мне очень хорошо относился, я по отношению к нему честен был, как и он по отношению ко мне, но в «Идиоте» мы разошлись. Олег понял, что князь Мышкин — не та роль, где прыгать и порхать можно, он вжиться в нее должен, поэтому ни одной репетиции не пропускал, а поскольку я в паре, мне репетиционного времени уже не доставалось. «А я-то здесь зачем нужен? — спросил. — Я без репетиции играть не буду, просто права не имею», и у нас скандальные, крутые какие-то выяснения отношений пошли. Трижды я до главного режиссера доходил, аппетиты моего напарника урезали, Олег какое-то пространство репетиционное мне давал, потом снова одеяло на себя тянуть начинал. Он просто сказал: «Это не та роль, которую я тебе отдать могу. Все остальные — так себе, а эта — да!», и мы с ним тогда разошлись. Он премьеру выпустил, а вскоре после нее в Москву, в «Ленком», уехал, куда Марком Захаровым приглашен был, и тогда я «Идиота» играть стал — почти год играл.

«На 100 процентов не ручаюсь, но на 90 уверен, что автокатастрофа, в которой Евдокимов погиб, подстроена»

— Вы с Михаилом Евдокимовым дружили, чья судьба, к сожалению, очень трагично сложилась. Многие говорят, что в губернаторы Алтайского края идти ему не нужно было, а вы с ним на эту тему общались, у вас свое мнение было?

— Да, и не одна ночь говорена с ним была, потому что я один из тех, кто против того был, чтобы он в губернаторы шел. Правда, одно маленькое но есть. Дело не в том, что он власти желал, что такой он недальновидный, куда шел, не понимал: что называется, без царя в голове — совсем нет! Просто, когда документов коснулся и увидел, что предыдущая администрация там творила, когда вся подноготная открылась, он в ужас пришел. Еще маленькая, но очень важная деталь: когда все уже погибало, когда сельское хозяйство просто уничтожалось, к нему ходоки шли...

— ...и он их принимал?

---

---

— Да, и не один десяток. Как в стародавние времена, приходили — это на моих глазах было. Кланялись ему: «Сергеич, мы твоих родителей знаем, тебя, ты нас никог­да не предавал». При всех евдокимовских рассказах про то, что «сам весь не красный, а морда красная», он все равно к своим персонажам с такой любовью относился! Это сразу чувствовалось, сразу видно было, что он безумно этого немного наивного, но смекалистого мужика любит.

— А сам Евдокимов хорошим мужиком был?

— Открытый, чистый, честный очень, а песни у него какие — одни песни только! У меня вон три его диска — их там десятки записаны, и каждая любовью к родному краю, к Алтаю, к отцу и матери пронизана, о чести, достоинстве, совести человеческой. Это видно было, поэтому народ за него проголосовал. Когда он у бывшего губернатора выиграл (голоса примерно 50 на 50 разделились — так получилось), к народу вышел и сказал: «Мужики, я знаю, какой крест на себя взваливаю. Давайте вместе — хуже не будет, я постараюсь, чтобы лучше было». Извините, но за полтора года своего губернаторства он с мертвой точки все сдвинул...

— За полтора года всего?

---

---

— Да, всего, но за это время одна из луч­ших посевных прошла — такой на Алтае в течение 10 лет не видели, уборочная потрясающая была, потом ему 120 машин «скорой помощи» безвозмездно дали. Реакцию людей, когда одна, другая машина приезжает, сотня, и везде надпись: «В дар Евдокимову», «В дар...» представить можете. Он с Назарбаевым, с которым дружил, по поводу отопительных систем договаривался, с Тулеевым — по поводу угля, у него связи хорошие были, и люди ему помогали. Нормально все шло, а потом прессинг начался, но это уже политика, и вдаваться в нее я не буду.

— Автокатастрофа, в которой он погиб, подстроена или это трагическая случайность?

---

---

— Можно я этот вопрос без ответа ос­тав­лю? Потому что на 100 процентов не ручаюсь, но на 90 уверен, что все подстроено. Пусть Господь судьей тем, кто это совершили, будет, и он уже распорядился, со многими личностями, которые Мишу уничтожать старались, разобрался. Я сюда и председателя Алтайского крайсовета Назарчука включаю, который его всеми фибрами души не­навидел, и Сергеевич терпел, что такая странная личность при нем была, но судить никого не надо — это не мой принцип.

Как говорится, «Не суди, да не судим будешь», и пусть случившееся на совести тех, которые в этом замешаны, останется. Все равно грандиозный закон седьмого поколения, закон бумеранга существует: все зло, что ты причинил, сторицей тебе вернется, а за добро, что сделал, воздастся. Не обязательно в твоем поколении: тебя лично этот бумеранг миновать может, но если за твое нечестное поведение по отношению к другим и к окружающей среде ответить тебе не придется, все равно на твоих детях, на внуках это скажется, что и происходит.

Величайшее явление 23-х существует — это вообще отдельная тема, порассуждать на которую я очень люблю. 666 есть — число зверя, 999 — перевернутые шестерки, и элементарные 23 — это золотое сечение, которым еще строители пирамиды Хеопса пользовались... Под углом 23 градуса ось Земли по отношению к орбите, по которой она вокруг Солнца вращается, наклонена, и еще маленькая деталь: 23 хромосомы у женщины и 23 у мужчины. Одна лишняя хромосома внедряется — и больной человек рождается, очень больной: это поразительные какие-то вещи. Даже гибель башен-близнецов в Нью-Йорке взять — посчитайте, когда это произошло, и цифры суммируйте — число 23 найдете.

— Вас символом России называют, а что такое, на ваш взгляд, Россия?

— Я очень таких вещей боюсь — совершенно искренне говорю, не кокетничаю. Боюсь, когда мне говорят «талантливый», боюсь, когда «символ России» слышу.

— Ну так давайте: вы очень русский человек...

— Да, вот тут спорить я не хочу, и вот этого мне достаточно, а все остальное...

Россия — это не просто моя маленькая родина — это огромная территория, которая не мною создана и которая не должна быть при моем попустительстве уничтожена. Я ее сохранить обязан, я за нее хотя бы в пределах моего края, моего двора, моих близких ответствен, поэтому для меня Россия многое значит. Точно так же, как для моих предков-старообрядцев, Екатериной II в Сибирь после никонианского раскола высланных. Кстати, я по-особому, своеобразно и к творчеству Солженицына, и к самому Александру Исаевичу отношусь. Не скажу, что от него в восторге, но у него потрясающую фразу прочел: «Если бы не было никонианского раскола в ХVII веке, не было бы революции 1917 года», а не было бы той революции — сегодня в России полмиллиарда минимум жило бы.

— Вполне возможно...

---

---

— Минимум! — а мы 140 миллионов имеем. Ну, Бог с ним! Что такое никонианский раскол? Это явление такое же уникальное, как и Крещение Руси. Церковная реформа не только любовью, но и мечом, и крестом насаждались, то есть все это тоже на крови замешано было, и если старообрядцы, люди старой веры, посолонь — по солнцу, крестным ходом, шли, то сегодня православные против солнца идут — коловрат так называемый, и вот уже 300 лет с лишним мы против солнца движемся. Маленький вопрос — на него можно внимания не обращать, а можно об этом задуматься.

Когда моих предков в Забайкалье выслали, их семейскими назвали, потому что они на поселение семьями, под охраной шли, и вот до Волги доходили, лагерь разбивали, в землю вгрызались, продукты добывали — охрану прежде всего кормили, — а потом через Волгу переправлялись и дальше на восток двигались. Почти до Урала дойдя, опять оседали, опять месяцами землю обрабатывали — так мои предки шесть с половиной лет шли. Конечным пунктом село Урлук Красночикойского района стало, где мама моя родилась, — это огромное старообрядческое поселение.

Когда я туда приезжаю, иногда просто оторопь берет от того, что в этих уди­вительных людях вижу. Там школа есть, где мальчишки и девчонки по коридорам не бегают, не орут — в классах собираются и учебу распевкой начинают. Никто в это не верит, даже телевизионщики с НТВ не­сколь­ко лет назад туда приезжали: «Быть такого не может». Может! — они не только распеваются, но и поют красиво: в этом на примере своей мамы я убедился.

«Дядя Гриша на борт встал, «Простите, мужики! Простите, ребята!» — крикнул — и в воду. Он стукачом был, из-за него очень много ребят сидело...»

— Сибиряки — особый народ?

— Наверное — природа, климат условия свои диктуют...

— Они надежные, настоящие?

---

---

— А другие там не выживают, — вот как в море, где подонок не выживает. Я случай помню — по нему еще дядя Женя, Евгений Семенович Матвеев, сценарий написать хотел. Я этому свидетель...

Это второй рейс у меня, памятный, был — я уже не учеником моториста, а моторис­том 2-го класса был, в машинном отделении работал. Как-то на палубе после очередной вахты стою, а там график постоянный: выходных нет, днем ли, ночью ли, в субботу или в воскресенье — четыре часа работаешь, восемь отдыхаешь. Ко мне человек один из комсостава подходит и спрашивает: «Ну что, молодой (меня молодым называли. — А. М.), — этого мужика видишь?». Я кивнул: «Да!». — «Ни слова, ни полслова с ним не говорить, в контакт не входить — понял?». — «Понял», — не­множ­ко растерян­но ответил, поскольку на­ивно все это воспринял. «Ну, на носу заруби!».

А я уже заметил, что к нему никто не подходит, — он на камбузе, ког­да завтрак, обед или ужин, садится, и вокруг сразу какой-то вакуум. С ним не общаются, он сам себе еду в тарелку набирает, сам все делает, и это чудовищное ощущение было — чудовищное!

— Пытка...

— ...с при­страстием. Вахту тоже сам по себе стоит — если приходит, его не гонят, но и не замечают, даже работают за него, чтобы только с ним не заговорить. Где-то полмесяца проходит, я вижу, мужик на гла­зах чернеет, мешки под глазами появились, он в соб­ст­­вен­ную тень превратился, и, за не­скромность простите, однаж­ды пер­вый к нему подошел — это, по-моему, где-то в Беринговом море было. Летние сумерки спускались, он у борта стоял, я рядом пристроился и спросил: «Дядя Гриша (он нормальный, симпатичный мужик, красивый такой. — А. М.), а почему с вами разговаривать нельзя?». Любопытство меня разбирало, творческая натура сказывалась...

— ...и молодость...

— Он повернулся: «Пошел на х... — на меня. — Иди отсюда!». Я растерялся, отошел, а у нас на судне носовая и кормовая надстройки были. Я в кормовой жил, дверь каюты открываю, и в этот момент свет выключают, и я три мощных удара получаю: бах, бах, бах!

— Сказали же: нельзя...

---

---

— Уже в каюте очнулся, все нормально... Какое-то время проходит, я в очередной раз к себе в машинное отделение спускаюсь, и боевая тревога. Ну, в таких случаях мы пояса надеваем, все по своим местам... Я так и сделал, как вдруг слышу: «Человек за бортом!», но я же внизу, ничего не знаю. Потом рассказали... Дядя Гриша на борт встал, «Простите, мужики! Простите, ребята!» — крикнул — и в воду, а судно — на полном ходу! По закону моря вахтенный, какой-то всплеск услышав или человека за бортом увидев, спасательный круг бросить должен, судно два-три раза это место вокруг обойти должно: «стоп машина!», «разворот!», «правый, левый борт!» — и желательно этот спасательный круг найти. Нет — ну что ж, но два круга сделать обязаны и только после этого рейс продолжать.

Маленькая деталь: спасательный круг бросили, но чуть-чуть позже, так, чтобы человек до него не дотянулся. Судно по ок­руж­ности чуть большего радиуса прошло, но лишь один раз и ушло — все законы соблюдены были, однако...

— В чем же причина, вы узнали?

— Узнал. Он стукачом был, из-за него очень много ребят сидели — простая история, а в рейсе оказался, потому что денег не было. Думал, скроется, рассчитывал, что мало кто о его «подвигах» знает, а эти вещи быстро выясняют, и дальше по «телеграфу» передают — такая система существовала.

Тогда я в действии жесткий закон моря увидел и впервые — мне, пацану, 18 лет было — что такое морская дружба, понял. Там уж если дружат, то дружат — если ты с ними на одном уровне и по отношению к ним честен, глотку за тебя разорвут, жизнь отдадут. Честь, достоинство — все там вос­питано было, и жизни и, в частности, морю за это я благодарен.

«Первоисточник «Тихого Дона» Шолохова у меня вообще без купюр есть — вот бы его сейчас издать!»

— Вы русское казачество любите, и не могу не спросить: почему? Как по мне, в последнее время оно в какую-то толпу ряженых мужиков превратилось...

— ...ряженых орденоносцев таких, да.

— ...которые даже никаких функций не имеют, а события в станице Кущевская показали, что, оказывается, казачество даже от бандитского беспредела защитить не может. Казаками пренебрегать и помыкать можно и отпора не получить — что вы об этом думаете?

— Во-первых, я к истории больше 50 лет прикасаюсь... У Льва Николаевича Толстого замечательная фраза есть: «Казаки соз­дали Россию» — к этому сословию Ермак, Дежнев, Хабаров, Русанов принадлежали, и когда Ермак Ивану Васильевичу Грозному (это середина ХVI века) письмо пишет: «Царь всея Руси, батюшка, кланяется землей сибирскою Тимофей Ермак. И да будет присоединена земля сибирская к княжест­ву Московскому», — ответ тот гениальный дает: «Тимошка, не насильствуй в веру пра­вославную местные народы. Беда на Руси может быть». Уникальный был царь! Или когда римский папа, католик, ему пишет: «Позволь приблизить латинику к православию, дай нам отроков для обучения латиники. Позволь построить католический храм в центре Москвы», отвечает Иван Васильевич Грозный опять гениально: «Я не допущу ереси в России, ибо вы присели перед Господом Богом, а мы стояли, стоим и стоять будем. Ибо вера наша есть великий труд, вера наша православная». А письма Курбского возьмите...

Мы из этого царя урода и кровопийцу делаем, а ведь Петр I, которого всячески возвеличивать принято, на строительство Санкт-Петербурга четверть миллиона душ положил, тогда как Иваном Грозным максимум четыре тысячи людей за 40-летнее царство уничтожены были. Вот и все! — цифры сопоставить достаточно, но это так, к слову...

В подробности вдаваться, кто, что и как, сейчас я не буду, но больше всего после революции казачество пострадало.

— Непокорный класс...

---

---

— Непокорный! — царю все-таки до последнего он служил, и «Тихий Дон» Шолохова, его трагедии посвященный, в купированном виде известен. У меня первоисточник есть — роман вообще без купюр: вот бы его сейчас издать! Право о каких-то вещах говорить я имею, а там такая правда — волосы дыбом встают. С казачеством ведь чудовищные вещи происходили. Когда, согласно Ялтинскому соглашению, англичане и американцы насильственно Советскому Союзу казаков выдавали (многие из них потом расстреляны были!), женщины с детьми, чтобы в руки большевиков не попасть, в воду бросались.

Ну, это история длинная, а в принципе, простите, в Приднестровье кто первый пошел? Казаки! А в Чечню? Казаки! В Сербию? Казаки! О них не говорят, не пишут, а я этих людей видел и, откуда их ордена за боевые заслуги, знаю. Мало того, среди их наград и такие есть, которые, как и казачья форма, по наследству передаются, поэтому вещи, которые мы затрагиваем, очень неоднозначные. Если, извините, политика по отношению к этому сословию, к казакам, бандитская, то как мы их осуждать можем? Что они сделать могут, когда, извините, враги в станицы бронетранспортерами входили, а они — с голыми шашками? У них же все оружие отобрано было, и чеченская война на этом основана.

Если об этих вещах говорить, то кто у нас сегодня на Сибири на государственной границе встал? Казаки. Знаете, как все интересно делается? Сибирь грабят, фантастически грабят, лес в Китай составами гонят — это на моих глазах происходило. Я с полковником одним там стоял... «Почему, — спрашивал, — ты такой бледный?», а он: «Сейчас из центра звонили, требуют, чтобы 23 состава без налогов, без таможенного досмотра я пропустил, иначе погоны у меня срывают» — и это типичное явление, и не просто древесину, не сосну, а кедр вывозят, а дерево это уникальное. Мало кто знает, что такое кедровое молоко, а оно есть — самые молодые шишки, только зерна появляются, выжимают, а потом с ручьевой водой размешивают: оно в 14-15 раз полезнее, чем коровье, и я на кедраче вырос, а сегодня его вывозят, уничтожают. Ну а недавно на границе с Китаем четыре тюка рогожи случайно поймали, и в каждом — по 100 медвежьих лап, значит, 100 медведей убили. Получатель — небольшая фирмочка китайская. То, что сейчас происходит, — грабеж, и казаки в Приморском крае, недалеко от Спасского, вторым кордоном встали.

— То ли дань собирать, то ли кордоном — нет?

— Нет, не собирают — у них же только плеточки. Видят, люди проезжают: «Откуда вы?». Рядом садятся — если все нормально, те дальше едут.

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter