Машина одолела личность
Мне подарили картину, нарисованную компьютером. Я вспомнил о ней в конце 2006 года, когда в Национальном музее Киева открывалась выставка живописи прекрасного украинского художника Андрия Антонюка. Собрался разный люд. Без представителей Союза художников, но с писателями, повествующими, как обычно, о своих сражениях за правое дело. Было заметно, что большинству гостей выставки недостает опыта личного общения с живописью — неспешного разглядывания, вникания в детали, вдумывания в увиденное.
Музейной публики на выставке почти не было. Разговаривали «за жизнь». Пришедшие были детьми времени, телезрителями, а по телевизору живопись показывают редко, открытки с репродукциями исчезли из массовой продажи — разве что в интернете можно что-то увидеть и «скачать». Встреча с таким личным искусством, как живопись, стала событием чрезвычайным (смотрительница зала сказала мне, что народу к ним и в обычные дни ходит немного).
Личностное отношение к картинам и книгам теряется. А еще в годы моей молодости люди создавали что-то вроде «личных книг» и альбомов (кстати, солдаты-дембеля до последнего времени занимались этим). У видных деятелей культуры бывали личные альбомы, и не только «с картинками». Знаю писателей, которые держали дома конторские книги, заполненные автографами (альбомы Корнея Чуковского, «Чукоккала», стали классикой жанра). Знаком утраченной традиции у меня в семье хранится бабушкина Библия с записями о главных событиях в жизни рода и семьи...
А я — человек без почерка. Пишу на компьютере, забыв, что когда-то почерк имел значение, каллиграфии обучали в школах, существовала наука графология, а почерк великого поэта Петрарки даже стал основой для разработки шрифта, названного «курсив». Я сегодня при надобности вызываю этот самый курсив из памяти аппарата и могу писать его наклонными электронными буковками что угодно, не вспоминая стихов, обращенных Петраркой к его Лауре...
Наверное, от этого не уйти. Мы живем в коммуналке, где все одновременно смотрят те же сериалы, внимают тем же голосам дикторов новостей и с трудом вытягивают какие-то части своих душ из-под штамповок. Многие сдаются, уходя в тиражность телепрограмм, стандартность непрофессиональной попсы, в мельтешню газет. Все труднее выгородить участочек собственной территории, не похожий ни на чей больше. В общем, борьба за национальную и державную независимость определенно не исключает сражений за независимость личную.
Недавно чемпион мира по шахматам проиграл компьютеру. Машина одолела личность. Перед этим, сражаясь с другим шахматистом, упомянутый чемпион часто выходил в туалет, что послужило основой для протестов его соперника — все знали, что нынче и в туалете можно беззвучно посоветоваться с машиной, которая заведомо умнее, включить в состязание между человеческими мозгами электронный мозг, намного более мощный.
Мы впали в зависимость от машин, даже в творчестве покоряясь их умению. По киноэкранам бегают динозавры, воссозданные при помощи компьютерных фокусов, компьютерно же создаются любимые детьми мультики. Техника понемногу поглощает спорт. Соревнования обросших приборами роботообразных гонщиков на автомобилях «Формулы-1» давно превзошли популярностью скачки на все еще живых лошадях.
Принимая правила времени, я не жалуюсь на них. Но вспоминаю легенды о библиотеке Ярослава Мудрого, где книги были исключительно рукописными. Вспоминаю фильм Эйзенштейна «Броненосец Потемкин», где в каждой копии от руки раскрашивали флаг на мачте. Каждый год ожидаю Пасху с писанками. Или можно без этого? Застенчиво констатирую, что мои личные отношения с миром, влюбленным в электронные табло, складываются непросто. А у вас?