Константин РАЙКИН: "Пугачевой я был просто размазан... Я помчался к ней за кулисы, как какая-то сыриха, встал на колени, начал говорить комплименты, просить автограф... Наверное, вел себя неприлично"

Художественному руководителю театра "Сатирикон", народному артисту России, обладателю Государственной премии и множества "Золотых масок" 8 июля исполняется 60 лет. Для кого-то округлая, как леденец, дата - шанс получить порцию сладеньких комплиментов, ухватить заветный орден на грудь и разразиться внушительным томом мемуаров о себе, любимом, а для Константина Райкина это повод притормозить на бегу, оглянуться на давно оставленных позади соперников и втянуть в работающие на износ легкие хотя бы глоток озона, чтобы затем совершить фантастический финишный спурт. За последние полвека мой собеседник ничуть в этом смысле не изменился, только несколько десятилетий назад он, тогда еще юный Костя, самозабвенно занимался не театром, а прыжками в длину. Прыгал, кстати, неплохо - показывал результат 7.50, но, по его словам, два с половиной метра пролетал на физических данных, а пять - на самолюбии. Чего-чего, а амбиций, неизбывного желания доказать (прежде всего не кому-то - себе!), что чего-то он стоит, у него всегда было с избытком. Легкую атлетику будущий артист покинул, осознав, что в спорте ему первым не стать, однако, когда в 31 год он перешел в театр великого Аркадия Райкина, отчасти ситуация повторилась. Казалось, уж здесь-то Константин обречен навсегда остаться номером два и из тени своего знаменитого отца ему не выйти, но выбор за молодого актера сделало небо: его мать Руфь Марковна, которая была помощницей и правой рукой мужа, после перенесенного инсульта так и не восстановилась, а Аркадий Исаакович постарел, у него началась болезнь Паркинсона... Кто, если не сын, должен был подставить ему плечо? В наследство Константин получил прославленную фамилию и театр, который ныне носит имя Аркадия Райкина. "Повезло!" - цедили сквозь зубы исходившие желчью при виде чужих успехов завистники... Что тут поделаешь - примитивным, ограниченным людям кажется так всегда, а вот мой собеседник до сих пор как детский кошмар вспоминает выходы в мир со своей няней Тасей - эта темная, неграмотная женщина, которая очень его любила, не упускала случая прикрикнуть на окружающих: "Пропустите, это сын Райкина!". Комплексы, посеянные тогда, он изживает, похоже, до сих пор.При всем желании этот умный, неординарный, харизматичный человек не мог бы стать сыном какого-нибудь Пупкина или Тютькина, но Константин жизнь положил на то, чтобы доказать: в этом мире он что-то значит и сам. Вопреки российской словесной традиции, его никогда не называют Райкиным-младшим - и язык не поворачивается, и не идет это ему, - а все потому, что худрук "Сатирикона" даже скептиков убедил: своим сокрушительным успехом он обязан не папиной протекции, не прославленной фамилии, а самому себе.

Константин Аркадьевич не продолжает дело отца - создает и лелеет свое. Он просто светится изнутри, когда рассказывает, что более 20 лет каждый вечер в "Сатириконе" аншлаги - и это несмотря на дорогие билеты, удаленность от метро и непростой репертуар! Впрочем, и не скрывает: такой взлет лишь на треть объясняется талантом, врожденными данными, а остальное приходится добирать за счет самолюбия, самоотречения и готовности подчинить театру всю свою жизнь.

"То, что я сын великого отца,- факт, который не оспаривать надо, а просто принять". Константин и Аркадий Райкины,середина 50-х

Райкин давно уже не мелькает на телевидении, предпочитая всероссийской славе известность в узких театральных кругах. С 2001 года он не снимается в кино, потому что некогда, и даже гонорар в 17 миллионов долларов, предложенный Стивеном Спилбергом, не заставил его пересмотреть позицию. Да, безусловно, такой мощный артист мог бы быть очень богатым, но зарабатывать деньги ему скучно. Свою лошадиную, потную (пользуясь его терминологией) работу он ни за что не променяет на роскошь, комфорт - кстати, и минувшей осенью, когда в Украине в связи со вспышкой гриппа пошли массовые отмены спектаклей и концертов, Райкин в отличие от большинства напуганных гастролеров как ни в чем не бывало приехал в Киев: эпидемия эпидемией, а спектакль по расписанию.

Театр для него - это место, где надо вкалывать и успевать больше, чем другие, где необходимо постоянно совершать сверхусилия и день за днем по миллиметру приближаться к намеченной цели. Ему относительно безразлично, что есть и пить, - обычно делает это на бегу, да и спит порой прямо в театре. У худрука "Сатирикона" не по статусу небольшая квартира, но от намерения переехать в жилище побольше Константин Аркадьевич отказался - слишком хлопотно и накладно. Даже своих два развода он объясняет тем, что первая жена-режиссер и вторая - художница, с которыми он прожил соответственно четыре и пять лет, не смогли поделить его с театром.

К счастью, с третьей супругой - актрисой Еленой Бутенко у него полное взаимопонимание. Вплоть до того, что роды он у нее дома сам принимал, а когда кто-то изумлялся его смелости, пожимал плечами: мол, принимал их даже у жирафа и слона (еще в школе, когда собирался биологом стать), так неужели у собственной жены не смогу?

Окончив Щукинское театральное училище, его дочь Полина тоже стала актрисой и в прошлом сезоне сыграла в "Сатириконе" первую роль в спектакле "Синее чудовище". Папа отозвался о работе дочери сдержанно, но публика принимала ее хорошо. Жизнь сделала новый виток - династия Райкиных продолжается?

"НЕ БОЮСЬ ЛИ ПРЯМО НА СЦЕНЕ ОДНАЖДЫ СВАЛИТЬСЯ? БОЮСЬ, НО ДЛЯ ЧЕГО СЕБЯ, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, БЕРЕЧЬ?"

"Пришло время, когда папе нужно было просто помочь физически"

- Я, Константин Аркадьевич, выскажу личное мнение, но театральную нашу жизнь считаю халтурной, потому что все в основном делается наспех, без глубокого проникновения в материал, в тему, и на этом фоне вы очень выгодно выделяетесь: ни малейшего намека на сиюминутность и спешку, сумасшедшая энергия и отдача во всем до конца. Признаюсь, в последние годы на сцене такого, пожалуй, не видел. Откуда силы берете, за счет чего работаете на износ? Может, таблетки специальные пьете?

- Должен сказать, что я такой не один - и комплимент этот не принимаю. Тех, кто выкладывается полностью, среди нас, творческих людей, немало - я, например, знаю добросовестнейших артистов, режиссеров, целые коллективы, на которых царящая вокруг атмосфера отнюдь не влияет... Вы вот на халтуру пеняете...

-...на сплошную халтуру - в 70-е годы в театре, насколько я помню, такого не было...

- Ой, перестаньте, все было! Наши страны, наша ментальность и психология таковы, что для разгильдяйства и прохиндейства место найдется всегда - это почти не зависит от строя. Можно, конечно, вспомнить о сильной руке, о временах Сталина, но мне к ним категорически не хочется возвращаться - уж лучше так, а что касается того, что в "Сатириконе" у нас происходит... Я же считаю себя профессионалом, а это понятие предполагает способность и привычку делать свое дело на совесть.

- Вы между тем совершенно себя не бережете - не боитесь однажды прямо на сцене свалиться?

- Боюсь! Боюсь, конечно, но не могу иначе, да и для чего себя, собственно говоря, беречь? Отдельно от моей профессии мне здоровье не нужно, к тому же оно не абстрактное для меня понятие, а тоже необходимое условие, которое позволяет нормально работать. Я что-то не могу представить себе специальность, где бы здоровье было не нужно, поэтому не знаю, как вы это понимаете, а я к себе бережно отношусь: не напиваюсь, не курю, лечусь вовремя - во всяком случае, стараюсь. Правда, когда врачи на полгода советуют в Альпы уехать, для меня это абсурд.

- Даже на три дня, наверное, не получается?

"Порою папа был невероятно трогательным, а подчас - совершенно недостижимым"

- Ну, несколько суток в сезон выкрою (например, могу позволить себе в отпуск какое-то оздоровительное путешествие), ну а так пашу, как - ну, не знаю! - футболист, у команды которого в разгаре ответственные календарные матчи. Я - артист действующий, играю порядка 20 спектаклей в месяц...

-...ух ты!..

-...артист, так сказать, офицерского состава, а, с другой стороны, мой папа всю жизнь давал ежемесячно 21 спектакль, и по-другому работать не вижу причин и оснований.

- Вы как-то признались, что на депрессию и стрессы времени у вас нет...

- Действительно, нет, и вообще, профессия театрального артиста, мне кажется, в этом смысле очень здоровая. Это киноактеры, которые имеют соответствующее образование, могут позволить себе расслабляться на фестивалях, а я за свою жизнь был лишь на одном очень небольшом кинофоруме и после него дал себе слово, что больше на такие мероприятия и сборища ни ногой. Не потому, что они меня раздражают, - для кого-то такое времяпровождение замечательно, и я совершенно неконфликтно к этому отношусь, просто подумал тогда: ничего себе, несколько дней впустую, на какую-то тусовку потратил! Они у меня просто бессмысленно протекли, и мне их потом было жаль.

- Ваша преданность театру граничит, по-моему, с фанатизмом, а сколько у вас длится рабочий день?

"Прослужив 10 лет в "Современнике", я все-таки пришел к отцу и шесть лет работал с ним вместе. Могильным холмиком, честно скажу, себя уже не ощущал"

- Во-первых, я совмещаю несколько сфер деятельности и ответственности: я же не только артист "Сатирикона", но и его художественный руководитель, педагог Школы-студии МХТ и режиссер-постановщик некоторых спектаклей. Если не играю, то что-то ставлю, если не ставлю, веду у себя на курсе занятия, а ежели ничего вышеперечисленного не делаю, как худрук театра занимаюсь еще множеством совершенно нетворческих вопросов.

- Административных?

- Ну, разумеется - надо же в каком-то напряжении держать коллектив, чтобы не расслаблялся, какое-то количество страха на коллег нагонять, потому что далеко на одной любви не уедешь. Боязнь не должна, безусловно, превалировать над уважением и любовью, но если ее нет совсем, если тебя совершенно не опасаются, ничего не получится.

"ЗАВИРАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ, ЧТО "НА ДЕТЯХ ВЕЛИКИХ ПРИРОДА ОТДЫХАЕТ", Я НЕ МОГУ СЛЫШАТЬ, ПОТОМУ ЧТО ТАЛДЫЧАТ ОБ ЭТОМ МНЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ"

- Мне кажется, главный ваш комплекс спровоцирован громкой фамилией: всю жизнь вы боролись с тем, что вас воспринимали в первую очередь как сына великого отца...

- Не только, да и чего мне с этим бороться? То, что я сын великого отца, - факт, который не оспаривать надо, а просто принять: это же замечательно, что во мне видят продолжателя фамилии, - значит, чего-то хотят от меня сверх того, что требуют от других... Раз уж родился в этой семье, в таком, скажем так, привилегированном положении, с меня, следовательно, и спрос выше.

- В 1968 году в своем дневнике, ныне опубликованном, Корней Чуковский записал: "В гостях у меня был гений - Костя Райкин. При нем невозможны никакие пошлости, он поднимает в доме духовную атмосферу...". Вам было тогда 17, и Чуковский уже разглядел в вас самостоятельную, значительную личность, однако вы как-то заметили, что рядом с таким Эверестом, как отец, поневоле чувствовали себя "могильным холмиком". Безжалостная самооценка...

- Ну, нет, это для красного, скорее, словца, а с другой стороны, прослужив 10 лет в "Современнике", я все-таки почему-то пришел к отцу и шесть лет работал с ним вместе. Могильным холмиком, честно скажу, себя уже не ощущал, и, несмотря на то что это был папин, конечно, театр, мне можно было как-то рядом с отцом устоять (так мне казалось!), потому что уже какую-то самостоятельную приобрел известность, был довольно популярным артистом. Мало того, пришло время, когда папе надо было просто помочь физически, потому что он уже был немолодым и больным человеком (хотя пороком сердца страдал, в общем-то, всю жизнь).

С родителями. "Папа нежнейше любил меня и мою сестру, маму..."

- Решили подставить ему плечо?

- Да, разумеется. Прежде таким плечом всегда была моя мама, а потом она тяжело заболела и уже не могла эти функции выполнять - вот тогда их взял на себя я. Не могу сказать, что повел себя совершенно жертвенно, - в этом был и мой творческий интерес. Я уже тогда понимал: такого театра, какой мне был необходим, в природе нет, поэтому нужно его создать. У меня была только одна возможность: попытаться организовать его своими руками на территории папиного театра.

Из книги Марины Токаревой "Константин Райкин: роман с Театром".

"Мне часто говорят: везун, везун, повезло, но я вообще в эти фатальные "везения" не верю.

Конечно, мне помог папа - прежде всего тем, что меня родил. Кстати, когда я работал в "Современнике", он никогда - я его попросил - не приходил на мои спектакли (зрители тогда смотрели бы на него, а не на сцену). В "Сатириконе" я тоже, наверное, не был бы ни за что художественным руководителем, если б не папа, который мне эту возможность дал, но я за нее заплатил (и плачу) очень дорого".

- Выросло уже целое поколение, которое не знает, как вас кличут по батюшке. Вас это возмущает или, наоборот, согревает?

- Мне это приятно. Не потому что - Боже упаси! - радует неуважение к отцу, а потому что меня числят отдельно. Что же касается папы... Один забывает, другой и вовсе не знает, третий открывает его сейчас для себя заново благодаря телевизору... Так уж устроена психология, что человек склонен все время сравнивать, хотя это, наверное, вещь неблагодарная...

-...и все меньше тех, кто способен сравнить...

- Нет, тут уже дело в другом. Я ведь режиссурой стал заниматься с какого-то момента - сначала-то был актером и очень хорошо помню время, когда ко мне тоже относились несерьезно. Театральная общественность, например, с большим скепсисом принимала мои первые пробы...

-...что удивительно, кстати...

"Из жизни в семье родительской у меня сохранились воспоминания о проявлениях папиной любви, причем такой силы, сердечности и пронзительности... Я до сих пор к папе то и дело обращаюсь". Похороны Аркадия Райкина, декабрь 1987 года

- Наоборот, потому, что общественность эта - среда очень статичная. Критики, и в частности журналисты, взяли на вооружение такую успокоительную, но абсолютно завиральную формулу...

-...фальшивую!..

-...да, что "на детях великих природа отдыхает", а я не могу ее слышать, потому что талдычат об этом мне каждый день. Эти господа почему-то решили, что невозможно, чтобы у великого артиста был еще и сын - хороший артист, но потом нормальные зрители объяснили им, что к чему.

Кстати, именно люди, которые покупают билеты и через весь город едут к нам в Марьину Рощу, для меня - самые лучшие: если бы не они, я просто не занимался бы этой профессией, а сам бы себя сожрал. Критиков этих послушать, мне давно уже надо переключиться на какую-то биологию - такой вывод напрашивается, если подытожить все, что обо мне сказано и написано.

Ну так вот: сначала меня подвергали сомнениям как актера, но потом это стало уже неприлично, потому что с какого-то момента сочли вроде хорошим, а затем... Затем я стал еще и худруком - уж в этом-то качестве никак не мог сделать что-нибудь путное, потому что и так весь отпущенный лимит перебрал, но со временем оказалось, что у меня ставят лучшие режиссеры страны, причем свои лучшие спектакли...

-...и вы их в "Сатирикон" пускаете...

- Не то что пускаю или принимаю - гоняюсь за ними! Тогда мои критики решили, что все-таки худрук я ничего, и им, повернутым к нашему театру спиной, пришлось оборотиться к нему другим местом, потому что стало моветоном каким-то о "Сатириконе" молчать. Потом я занялся режиссурой (то есть занимался-то ею давно, но раньше как-то до сознания оппонентов этого не доводил), и меня принялись сравнивать еще со мною самим. "Ну, ладно, - говорили, - артист он замечательный, но зачем ему быть режиссером?". Впрочем, сейчас уже поздно меня вразумлять, потому что, оказывается, режиссурой я занимаюсь аж 30 лет, и большая часть нашего репертуара...

-...поставлена вами, и спектакли все кассовые...

- Хотя они, между прочим - есть одна такая деталь! - общий недостаток имеют: в них не задействован самый опытный артист "Сатирикона" Константин Райкин, которого называют противным словом "звезда". Вот так: здесь играют другие замечательные актеры, а сделал это я - значит, что ни говорите, есть какие-то вещи, с которыми мне, Райкину, приходится считаться. Кто-то еще пытается время от времени все-таки подвергнуть мои возможности сомнению, а я вам скажу, что и сам по характеру ужасный самоед, человек, очень в себе неуверенный.

Последние годы Константин Аркадьевич воплощает на сцене "образцы мерзости и гнусности". Текстор Тексель в спектакле "Косметика врага", 2005 год

- Это, простите, и видно...

- Поэтому, если продолжительное время чем-то творческим занимаюсь, значит, у меня есть в этом внутренняя потребность и веские на то основания. Все, что, в общем-то, мне ни к чему, я уже перепробовал и благополучно бросил.

"КОГДА ОТЕЦ ПО УЛИЦЕ ШЕЛ, ДВИЖЕНИЕ ОСТАНАВЛИВАЛОСЬ"

- То, что вы сын Аркадия Исааковича, больше вам помогало или мешало?

- Я не могу сказать, что мешало больше, чем помогало, но, безусловно, мучило это меня ужасно, хотя, с другой стороны, родиться в такой семье - огромное счастье. Рос я среди интеллигентных, духовных, замечательных людей - у меня же, помимо папы, вся семья потрясающая: мама, сестра...

-...плюс какая среда общения!

- Да вообще!.. Каких мастодонтов, гигантов, глыб я с детства видел, слышал и знал, чьим вниманием был окружен...

-...и кому теперь об этом расскажешь?

- Конечно, это невероятное везение и счастье, другое дело, что, раз уж мне кажется, меня в эту среду поместили, Господь Бог это сделал не просто так. Значит, он от меня чего-то хочет, чего-то требует - это какой-то знак, понимаете?

- Еще ребенком я однажды видел Аркадия Исааковича на сцене и множество раз по телевизору, а вот, на ваш взгляд, он был гениальным актером?

- Мне трудно какие-то оценки давать...

-...но если отбросить условности?

- Да, безусловно, он был одним из лучших среди тех, кого я в своей жизни видел, но таких мастеров нельзя же сравнивать. Ну вот кто лучше: Рафаэль или Микеланджело? Или Боттичелли? У каждого, как говорится, своя шкала... Папа ни с кем не сопоставим, потому что он таки был гениален, причем в полной мере это можно было ощутить, только побывав на его спектакле. Телевизор в этом смысле - гербарий, где хранятся засушенные растения, это иллюзия, что там мы видим жизнь.

- Мощная энергия исходила даже от его тихого голоса, правда?

- Конечно, но оценить артиста по-настоящему можно, только когда видишь его вживую, - экран экранирует. У меня однажды такая вещь произошла (это совсем из другой области пример) с Аллой Борисовной Пугачевой. Как все мы, я был уверен, что прекрасно ее знаю, и в этом убеждении много лет пребывал, пока не попал как-то на ее концерт в Театре эстрады.

- Балета нет, черный задник...

Константин Райкин - Дмитрию Гордону: "Наши страны, наша ментальность и психология таковы, что для разгильдяйства и прохиндейства место найдется всегда - это почти не зависит от строя"

- Подробностей не припомню, но я был просто размазан ею по задней стенке этого театрального помещения.

- Ничего себе!

- Будучи уже сам вполне взрослым и профессионалом, я помчался тогда к ней за кулисы, как какая-то сыриха - так называют девочек-поклонниц, которые толпами за артистами ходят (они получили это прозвище, потому что точка сбора у них была возле магазина "Сыр" на Тверской. - Д. Г.)...

- Какое завидное качество - мало кто способен сказать коллеге, что он потряс, восхитил...

- Мне кажется, это нормально.

- Нет, извините, далеко не каждый артист может преодолеть в себе зависть...

- Вы, очевидно, имеете в виду всяких сволочей, негодяев, но их много в любой профессии (смеется). Наоборот, я терпеть не могу, когда мне не нравится что-нибудь из того, что другие делают, - люблю, чтобы у меня это вызывало восторг. Тогда есть желание работать, как-то соревноваться, гордость за профессию охватывает, а когда видишь, что кто-то на сцене плох, как-то стыдно становится за коллег.

Короче, я к Алле помчался, встал перед ней на колени, начал говорить какие-то комплименты, просить автограф... Наверное, вел себя неприлично, потому что не знал, как выразить свой восторг, но только тогда понял, какая она на самом-то деле.

То же самое, кстати, когда папу в "Голубых огоньках" показывали, - это был слабый отблеск того вихря таланта, урагана мастерства и азарта, который он собой представлял. Впечатление такой же мощности, но, правда, другого качества я получал, скажем, от Смоктуновского, когда видел его в "Князе Мышкине" в БДТ. Или от Евстигнеева. Или от Лоуренса Оливье, когда тот приезжал сюда Отелло играть (я был еще школьником, но помню). Было всего несколько артистов, которые вызывали у меня такое же потрясение, и каждый этого добивался по-своему. Их тоже друг с другом нельзя сравнивать, а папа, конечно, был каким-то фантастическим явлением природы, это гениальный артист.

- На протяжении нескольких десятилетий Аркадий Исаакович был одним из самых любимых актеров страны, популярность его была безгранична...

- Нет, Дмитрий, это не популярность, а слава. Когда он по улице шел, движение останавливалось, за ним тянулся шлейф просто невозможного всенародного обожания, а популярность - это узнаваемость. Достигается она достаточно легко (сейчас вообще запросто - в два или три дня), а слава связана с какими-то особенными заслугами, с безграничным талантом, она предполагает любовь и огромное уважение.

"МАЛЕНЬКИЙ ЕВРЕЙСКИЙ МАЛЬЧИК ВЫБЕЖАЛ В ПРОХОД И ВЫКРИКНУЛ: "ТОВАРИЩ РАЙКИН, В ОДЕСЕ ВЧЕРАШНЯЯ ХОХМА СЕГОДНЯ УЖЕ НЕ ХОХМА!"

- Не было тогда в СССР человека, от ребенка до старика, который не знал бы Аркадия Райкина в лицо, но и ему, если верить легендам, при желании удавалось оставаться неузнанным...

- Одна из реальных историй произошла в гостинице "Москва", недавно разрушенной, - мы там всегда жили в одном и том же номере. Однажды с отцом поспорили Масс и Червинский, два его автора. Один из них сказал: "Аркаша, тебе легко удается перевоплощаться на сцене, но там все-таки условность присутствует театральная, а слабо перевоплотиться так в жизни, чтобы тебя при безумной твоей узнаваемости не узнали?". Папа позвонил в ресторан, чтобы пришел какой-то официант, позаимствовал у него костюм...

Спутать советского официанта в то время с кем-то другим было невозможно: узкий пиджачок, почему-то всегда немножко коротковатые брючки, несколько неряшливый прохиндейский вид и чуть небрежные манеры, а у папы была молниеносная актерская хватка на все эти детали, нюансы, он с ходу мог перенять стиль поведения представителя той или иной профессии. Папа поддернул вверх брючки, повесил через руку какую-то тряпичную салфетку и полностью преобразился. После чего взял у официанта заказы и отправился по номерам, в которые того вызывали.

Сначала, если не ошибаюсь, вошел к каким-то двум дамам, которые увлеченно между собой разговаривали. Стал смахивать со стола крошки, что-то еще делать - в общем, настолько заурядно себя вел, что они на него не обратили внимания, скользнули лишь взглядом и что-то себе заказали, то есть первый эпизод в этом споре однозначно был в пользу папы.

В следующем на его пути номере жил какой-то кавказский человек - видимо, грузин. В комнате он находился один и, только отец вошел, впился в него глазами. Как папа ни маскировался под профессиональное равнодушие, как ни пытался избавиться от его внимания и чем-то отвлечь, тот, не отрываясь, сопровождал его взглядом, а когда "официант" к нему обратился, встрепенулся: "Вам никто не говорил, что вы очень похожи на Аркадия Райкина?". - "Меня даже в коллективе так называют, - ответил отец. - В шутку". - "Ух, слушайте! И голос-то как похож! А вы когда-нибудь на сцене его видели?". - "Нет" (и тут он не соврал). "Вам повезло, - полез грузин за деньгами. - Райкин сейчас здесь гастролирует. Вот вам, купите билет и обязательно на его концерт сходите - вы просто как близнецы".

Спор закончился, таким образом, вничью, но эта история имела интересное продолжение, потому что вечером был спектакль и в первом ряду папа увидел того грузина, который как завороженный на него смотрел. Поскольку эту историю он рассказал актерам, все они за необычным зрителем наблюдали, а в самом конце, уже на поклоне, папа не удержался и тому подмигнул. Грузин пришел в какое-то неописуемое состояние: стал бурно жестикулировать, пихать локтями сидящих рядом людей и, вращая глазами, им что-то рассказывать, но те смотрели на него, как на сумасшедшего, потому что никто не поверил, что сегодня утром его в номере сам Райкин обслуживал.

- Одесситы вообще-то склонны к разным преувеличениям, и мне трудно понять, насколько байки, которые ходят в этом городе об Аркадии Исааковиче, правдивы...

- Знаете, у папы были любимые города...

-...Ленинград, наверняка, Рига, где он родился...

- Безусловно, однако первостепенной была для него публика, и Одессу отец обожал за колоритного, неистового, наделенного тонким чувством юмора зрителя. Там действительно был любопытный случай в Зеленом театре...

Однажды папа не мог закончить какой-то спектакль, потому что его не хотели после заключительного монолога отпускать: снова и снова вызывали, бисировали, и отец, понимая, что это может тянуться еще долго, выйдя в очередной раз на поклоны, сымпровизировал. "Ну а теперь, - сказал вдруг, - пошли домой", и спустился по лесенке, которая со сцены вела в центральный проход. "Пойдем, пойдем!" - позвал уже в центре зала, и все полторы тысячи зрителей поднялись со своих мест и вышли за ним по центральному проходу, а поскольку это было летом, еще и проводили его до гостиницы.

- "Красной", небось?

- Да, точно! Прямо на гостиничных ступенях папа к ним повернулся, раскланялся, они ему поаплодировали, и только так расстались. Этот трюк отцу так понравился, что на следующий день он решил его повторить.

Публика снова неистовствовала, не хотела отца отпускать, но когда он позвал: "Ну а теперь пошли домой!", все остались сидеть. "Пошли, пошли!" - повторил папа, спустившись в зал, но никто не пошевелился, и только маленький еврейский мальчик выбежал в проход и, пятясь от него, выкрикнул: "Товарищ Райкин, в Одессе вчерашняя хохма сегодня уже не хохма!". (Смеется).

"ПАПА БЫЛ СЛОЖНЫЙ, СТРАННЫЙ, А ЕЩЕ ХОРОШИЙ, ДОБРЫЙ, ОЧЕНЬ ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ И ЛЕГКО ПОДДАЮЩИЙСЯ ЧУЖОМУ ВЛИЯНИЮ"

- Вы вспоминали, что, когда отец говорил тихим голосом, становилось страшно. Что же за человек был Аркадий Исаакович?

- Трудно сказать - все в одной фразе не сформулируешь. Папа был сложный, странный, а еще хороший, добрый, очень впечатлительный и легко поддающийся чужому влиянию, что имело как положительную, так и отрицательную стороны.

- Это правда, что Аркадий Исаакович не знал, в каком классе и как учатся его дети, и особо этим не интересовался?

- Иногда такие вещи он мог забывать, но это ничего на самом деле не значило. Папа нежнейше любил меня и мою сестру, маму... Из жизни в семье родительской у меня сохранились воспоминания о проявлениях папиной любви, причем такой силы, сердечности и пронзительности, что даже как-то неловко рассказывать. Порою он был невероятно трогательным, а подчас - совершенно недостижимым, находясь физически рядом.

- Человек искусства...

- Абсолютно! Ему можно было бесконечно задавать один и тот же вопрос и слышать в ответ: "А? А?" - он зависал, куда-то мысленно улетал, и нереально было до него достучаться.

- Я много говорил об Аркадии Исааковиче и со Жванецким, и с Карцевым, и со Светиным, которые в разные годы у него работали. Все они ушли от него с какими-то скандалами, потому что были, как сейчас уже признаются, молодыми, нахальными, даже наглыми и не понимали: кто он, кто они...

- На самом деле они и тогда прекрасно все понимали, просто иногда папа был невозможен - это действительно... Мне довольно трудно принять чью-то сторону, но в какой-то степени я их понимаю.

- Будучи провинциалами, они, очевидно, все-таки зарывались...

- Когда да, когда нет, но подчас с папой невозможно было работать - независимо от того, столичный ты житель или провинциал. Это все не имело значения, потому что он иногда вел себя поразительно непоследовательно, а вообще, повторяю, был ужасно подвержен влиянию. Возле его ушей всегда толпилось несколько человек, которые могли ему нашептывать, - все это я на себе испытал, когда работал шесть лет рядом. При том, что друг друга мы замечательно понимали, у меня были с ним очень тяжелые ситуации, но я ему мог сказать: "Папа, ты что, с ума сошел? Забыл, о чем мы вчера с тобой договорились?"...

- Вы-то могли...

-...а они нет, поэтому иногда, может быть, гневались или совершенно столбенели от того, что он вдруг не помнил о том, что обещал. Вчера увлеченно о чем-то говорил, сулил золотые горы, а назавтра с трудом тебя вспоминал вообще. Но это у него было искренне совершенно - он в этом смысле совсем не был коварным.

- После окончания Щукинского училища вы пошли к Галине Волчек в театр "Современник". Отец одобрял этот выбор, понимал, что вас будут есть поедом, потому что вы его сын?

- Нет, ему это даже в голову не приходило, но никто меня поедом и не ел. "Современник" был замечательным театром, одним из лучших в стране, это был мой дом, и ел себя поедом только я сам (или считал, что кто-то старается меня уязвить)... Если какой-нибудь критик отзывался обо мне чуть-чуть прохладно, воспринимал это как страшное оскорбление в свой адрес, хотя сам он так не считал, короче, мне собственного самоедского характера хватало.

Повторяю: на любое скептическое высказывание я реагировал как на неуважение, поэтому даже говорить об этом не буду, но был и ряд критиков, которые приняли меня сразу в штыки. Один из них, весьма известный, как только меня увидел, сказал: "Этот мальчик - ошибка театра "Современник", он никогда не станет артистом". Я это о себе прочел в стенограмме, но потом, спустя несколько месяцев, он...

-...признал, что был не прав...

- Да, и я ему до сих пор это припоминаю. Даже не буду его показывать в лицах, потому что вы сразу поймете, о ком речь, просто, как только он говорит: "Я не был у тебя за кулисами, потому что это мне не понравилось - не хотел тебя огорчать", отвечаю: "А чего? Могли бы сказать мне все совершенно спокойно - вы же ничего в театре не понимаете". Он: "Как? Я всю жизнь занимаюсь театрами". - "Вот так, - развожу руками. - Вы же сказали когда-то, что я не буду артистом, - значит, можете ошибаться. Вот и сейчас заблуждаетесь".

Из книги Марины Токаревой "Константин Райкин: роман с Театром".

"Я пришел в "Современник" в трагический период - когда его только покинул Олег Ефремов, и я этот театр бесконечно любил, но в какой-то момент понял, что там не смогу воплотить то, что живет во мне и просится наружу. Жизнь моя складывалась там вполне успешно, а главное - в "Современнике" были люди, оказавшие на меня колоссальное влияние: Галина Волчек и Олег Табаков, Марина Неелова и Валерий Фокин. Вместе с тем именно там (особенно когда начал преподавать на курсе у Табакова) стал ощущать, что я люблю в театре и какой театр мне нужен.

В "Современнике" замечательно владели бытовой психологией, а мне нужна была театральная поэзия, там всегда так или иначе занимались социальными проблемами, злобой века и дня, а меня интересовало иное, всечеловеческое, на все времена. В "Современнике" считали, что верх актерского мастерства, вершина эмоций - умение плакать на сцене, а мне хотелось, чтобы артист мог подняться выше слез. Мне совершенно не интересен в театре быт, сколь угодно достоверный уровень бытовой психологии - мне нужна радость, высокая концентрация чувств, полет души... Театр для меня важен как миг соединения с истиной, и, если когда-нибудь ты ощутил это на спектакле, это навеки с тобой останется".

- Кто-то из актеров, по-моему, Сергей Юрский, рассказывал мне, что Аркадия Исааковича люто, просто физически ненавидел Романов - первый секретарь Ленинградского обкома партии...

- Да, папу он действительно не любил.

- Почему?

- Ну а с чего партийному чиновнику, да еще такого пошиба, любить артиста? Вы Романова когда-нибудь видели?

- Последний раз - незадолго до его смерти, по телевизору...

- Знаком я с ним не был, но наблюдал живьем - на трибуне и на концертах, когда он еще пост занимал. Он был человеком с очень большим апломбом, с огромнейшим самомнением - такое было ощущение, что его сам Господь Бог насадил.

- Фамилия, очевидно, обязывала...

- Дело не в этом. Он был выше царей. Когда этот функционер приветствовал на каком-то очередном 1 Мая или 7 Ноября толпы идущих мимо него ленинградцев, у меня было ощущение, что он где-то там, на небесах, причем навсегда. Странно, однако казалось, Романов не понимает, что когда-нибудь его жизнь закончится или его неминуемо с этого поста снимут. Вождь с таким лицом и с таким самоощущением не мог папу любить просто по определению.

- Аркадий Исаакович из-за этого переживал?

- Да нет, и вообще, как мог он страдать от нелюбви начальства? Это же, так сказать, не девушка. Ему было мучительно, когда спектакли не принимали, а так... Папа же лизоблюдом каким-то не был - он, что ли, начальство жаловал?

"СНИМАЮ ТРУБКУ: "А ГДЕ АРКАДИЙ ИСААКОВИЧ? С НИМ БУДЕТ ГОВОРИТЬ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ БРЕЖНЕВ"

- Опять-таки мне говорили, что со времен Великой Отечественной, с фронта, Аркадий Райкин был дружен с Брежневым...

- Ну, скажем так, приятельствовал - тот очень его привечал. В свое время Леонид Ильич поступил на редкость заботливо, отправив папин театр в первый же день войны, под бомбежками, из Днепропетровска. Отец, помню, выступал на какой-то встрече как ветеран войны. Обычно это были довольно скучные, утомительные мероприятия, на которые молодежь пригоняли...

-...перенимать опыт...

-...слушать воспоминания фронтовиков. Шла, словом, тягомотина, и вдруг в белом костюме, весь в орденах вышел папа. "Боже мой, - думаю, - ничего себе!". Никогда не видел его с наградами - он ими не бравировал, а тут вдруг решил надеть. В зале сидели совсем молодые люди, студенты и старшие школьники, все приготовились к какой-то очередной скуке, а он свой рассказ начал так: "22 июня 1941 года наш театр должен был гастролировать в Днепропетровске. Мне не известно, как об этом узнал фюрер, но именно в этот день он начал Днепропетровск бомбить". Это, естественно, всех развеселило, привело просто в восторг.

Там они с Леонидом Ильичом и познакомились...

- Брежнев же был тогда секретарем обкома...

- Да, а потом встретились на Малой Земле. Папа провел в тех местах много времени, что было очень рискованно, потому что он со своей бригадой в горячих точках и всяких опасных местах выступал. Брежнев как-то его запомнил, всегда им интересовался, звонил (несколько раз при мне) и предлагал переехать в Москву. В результате по распоряжению Леонида Ильича отцу дали в столице квартиру, хотя он владел жильем в Ленинграде (папа был одним из очень немногих в Советском Союзе людей, кто имел какое-то время две квартиры).

- А это правда, что вопрос о переселении его театра из Ленинграда в Москву Брежнев решил лично за 15 минут?

- Да, это было, когда я еще служил в "Современнике", но уже твердо решил перейти к папе, который руководил Ленинградским театром миниатюр (исполнил свой замысел, будучи уже москвичом, прописанным в новой родительской квартире). Вообще, к тому времени больше половины актеров и работников папиного театра были москвичами, и отец все спектакли сдавал в Москве, потому что столичное начальство было, как известно, более либеральным, чем ленинградское (Ленинград в этом смысле всегда бежал впереди паровоза).

Так, словом, случилось, что я, как-то все это просчитав, стал, говоря по-простому, капать отцу на мозги: "Ну давай уже переезжай - что тебе в Ленинграде? Ты и так по полгода сидишь на гастролях в Москве, у тебя там актеры, квартира, Брежнев тебе много раз предлагал: "Если хочешь - пожалуйста"...

Из книги Марины Токаревой "Константин Райкин: роман с Театром".

"Много лет папа именно в Москву ездил сдавать свои программы начальству, помногу там гастролировал, и, зная могущество его обаяния, я был уверен, что нам все удастся. Папа обладал 150-процентной "проходимостью", он входил в любой кабинет без каких-либо усилий, без просительных интонаций и тому подобных унижений. Тихим голосом что-то говорил и оказывал на чиновников совершенно парализующее воздействие - все они как-то сразу от его присутствия обалдевали.

Позже он почти и не говорил ничего - ему уже было тяжело что-то объяснять, поэтому я выучивал все, что ему надо было сказать, и озвучивал за него, а он просто ВХОДИЛ. Я был свидетелем реакции на папу. Даже Брежнев при нем как-то подтягивался и приходил в состояние эдакой легкой взбодренности".

...Все это произошло при мне. Незадолго до этого папе вручили Золотую Звезду Героя Соцтруда и орден Ленина.

- Он же и Ленинскую премию получил со второй, по-моему, попытки...

- Или даже с третьей... Папа, короче, находился в Кунцевской больнице, и я был у него (может, с сестрой). Там отдельные палаты - больница-то привилегированная, Кремлевка, и вдруг звонок. Снимаю трубку: "Да. Кто это? Райкин Костя!". На том конце заволновались: "А где Аркадий Исаакович?". - "Сейчас позову, - отвечаю, - он здесь рядом". - "С ним будет говорить Леонид Ильич Брежнев", - оказывается, звонил какой-то помощник Генерального секретаря.

Я передал папе трубку, и дальше разговор был такой. "Да, Леонид Ильич. Да, да! Спасибо! Хорошо, хорошо! Ладно. Ну, давайте завтра в 11". Со словами: "До свидания. Спасибо" он положил трубку и сказал: "Завтра Брежнев меня ждет" (а незадолго до этого, может, неделей раньше, папа уже мне признался, что хочет с ним встретиться).

"БРЕЖНЕВУ ВДРУГ ПРИШЛО В ГОЛОВУ, ЧТО ПАПА В БОЛЬНИЦЕ, И ОН ОБЕСПОКОИЛСЯ, ЧТОБЫ РАЙКИН БЫЛ КАК-ТО ОДЕТ, НЕ В ПИЖАМЕ К НЕМУ В КРЕМЛЬ ПРИЕХАЛ"

- Ощущением важности момента вы хоть прониклись?

- Сказать, что да, не могу, тем более что через пять минут опять раздался звонок. Снова снимаю трубку и слышу: "Сейчас с вами будет говорить Леонид Ильич Брежнев". Ощущение какого-то странного дубля, аберрации слуха...

- Потрясающе!

- Опять передаю трубку: "Да. А-а! Ничего-ничего, я заеду домой. Хорошо. Спасибо, Леонид Ильич!". Оказывается, Брежневу вдруг пришло в голову, что папа в больнице, и он стал говорить: "Слушай, тебе же надо одеться". Такая странная мысль его посетила...

- Надо же...

- "Значит, так, тогда я тебе дам машину. Там офицер, он тебя отвезет домой", - вот для этого он позвонил. Обеспокоился, чтобы Райкин был как-то одет, не в пижаме, ну а дальше так было. Папа приехал в Кремль, и Брежнев при нем позвонил Гришину, тогда главному человеку в Москве...

-...первому секретарю Московского горкома партии...

- Не помню уже, как его звали...

- Виктор Васильевич...

- Да. "Виктор, - сказал, - у меня тут Райкин. Он хочет переезжать в Москву - ты к этому как относишься? Я вот "за" - так и записал. Ты как? Тогда пишу: "Гришин - "за". Потом он набрал Демичева, министра культуры, и повторил то же самое.

- Фантастика!

- "У меня Райкин. Я и Гришин "за". Как ты?". Тот присоединился, естественно, к первым двум, и тогда папа сказал: "Романов может быть против". Брежнев снова снял трубку: "Але!".

- Тот, небось: "Буду счастлив"...

- Ну, типа того, и весь Театр миниатюр, включая технический персонал, переехал в столицу. При этом в Ленинграде у театра не было своего угла, просто склад, и в Москве мы арендовали в маленьком Театре эстрады две комнаты, но само помещение нам не принадлежало, это была просто прокатная площадка. Естественно, первым делом мы стали искать в Москве помещение.

- Нашли кинотеатр "Таджикистан"...

- Да, а потом его перестраивали, переоборудовали и после нескольких лет ожидания, 4 июня 1987 года, сюда переехали. Это здание, где мы сейчас находимся, прилегающее к кинотеатру и с ним соединенное, было построено дополнительно: здесь гримерки, малая сцена, папин кабинет, администрация...

- Я не могу обойти вниманием такое важное для Аркадия Исааковича, да и наверняка для вас, событие - его последние гастроли в Соединенных Штатах Америки. После перестройки он наконец-то - в кои-то веки! - смог туда выехать, и я представляю себе восторг эмигрантов, которые и не надеялись его там увидеть...

- Безусловно, это был очень запоминающийся момент.

- Действительно ли, как мне рассказывали, люди плакали, на коленях стояли?

- Да, и стояли, и плакали... Из зала его на руках несли прямо к машине - это сильнейшее зрелище, которое вдобавок не раз повторялось. Мы были очень взволнованы и растроганы, а папа - счастлив совершенно. Он вообще безумно хотел в Америке гастролировать, ему была интересна эта очень далекая и как бы полярная нам страна...

-...не Венгрия, не Чехословакия, которые под боком...

- Да, при том, что в той же Венгрии, которую вы вспомнили, он на гастролях был раз 15 и работал на их родном языке.

"ВЕНГЕРСКИЕ МАГАЗИНЫ НАЗЫВАЛИ ПО РЕПЛИКАМ ИЗ ПАПИНЫХ МИНИАТЮР"

- Мне Жванецкий об этом рассказывал...

- Папа выучивал весь спектакль - каждый раз новый! - на венгерском, а это все-таки маленькая страна, и язык очень специфический, трудный. Они благодарны, когда иностранец говорит просто: "здравствуйте" - "jo napot kivanok" или "большое спасибо" - "koszonom szepen", а тут целая программа: одна, потом вторая, третья...

-...вдобавок юмор!

- Затем папа записал там пластинки... Венгерские магазины называли по репликам из его миниатюр, был даже универмаг в Будапеште "У нас кое-что есть" - "Valamivani"... Вообще, он стал там самым популярным гастролером из зарубежных актеров, и тем не менее хотел, конечно, съездить куда-то далеко, в какую-то иную страну, в ту же в Америку, потому что наслышан был, как там его знают, как о нем говорят и как желают увидеть.

- Когда Аркадий Исаакович скончался, вы приняли от него театр...

- Да, папа умер 17 декабря 1987 года, а в 88-м я стал художественным руководителем "Сатирикона"...

- Вот интересно, вы никогда не думали, как воспринял бы вашу нынешнюю работу отец?

- Я все время об этом думаю, у нас постоянно идет такой диалог. Может, не буквальный - мы не переписываемся, но я то и дело к папе обращаюсь. Видно, просто устроен так - я же в профессии им воспитан.

Во-первых, я все время ощущаю, что на каком-то генном уровне перенял от него и отношение к делу, и то, что каких-то вещей не совершу, а какие-то, наоборот, даются мне легче. Ну, не знаю, но какую-то связь чувствую, а во-вторых, все время поверяю папой то, что здесь происходит. Опережая и предваряя ваш следующий вопрос, сразу скажу: я совершенно убежден, что он был бы доволен тем, как "Сатирикон" развивается, - просто знаю его пристрастия: что ему нравилось, что нет. Мне, например, просто жаль, что он не увидел кое-что из того, что мы сделали.

Киев - Москва - Киев

 

(Продолжение в следующем номере )  

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter