Легендарный диктор Центрального телевидения СССР Игорь КИРИЛЛОВ: «Азербайджанец на рынке меня спросил: «Слюшай, пачему по тэлэвизору так плёхо русский гаварят?»

Стоит заслышать красивый, интеллигентный, бархатный тембр Игоря Кириллова, как ты возвращаешься на много лет назад, в те времена, которые кажутся сейчас безоблачными и счастливыми уже хотя бы потому, что прошли. В нынешнем году у народного артиста СССР, лауреата Государственной премии три юбилея: собственное 75-летие, полвека с момента зачисления в штат телевидения и первого выхода в эфир.

«СОЗДАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО МЫ ЖИВЕМ ЕСЛИ НЕ В ЭПОХУ АПОКАЛИПСИСА, ТО В ЕГО КАНУН»

— Игорь Леонидович, почему в наши времена так низко пало мастерство телевизионных ведущих?

— А иначе и быть не может, ведь к эфиру допускаются совершенно непрофессиональные люди. Для того чтобы подготовить телеведущего, особенно для телевидения, нужно минимум три-четыре года, а в современных так называемых телеинститутах и на курсах на это отпускается всего год, да и то не календарный, а учебный. То есть через девять месяцев человеку выдается диплом, удостоверяющий, что он — ведущий. Конечно, это, уж извините за выражение, туфта.

Наша школа дикторов в свое время была образована на основе школы радио. Для нас второй мамой стала знаменитая Ольга Сергеевна Высотская, которая была диктором еще экспериментального малострочного телевидения в 1931 году. Нам, первому поколению телевизионных дикторов, она уделяла очень много внимания, по сути дела, разработала новую методику подготовки.

— Наверное, к вам были очень высокие требования?

— Невероятно! Каждый год проводились конкурсы, во время которых из огромного числа абитуриентов выбирали трех, максимум четырех человек. Да и то со стажерским годовым испытательным сроком. И прежде чем действительно стать профессионалами, мы в течение нескольких лет учились и работали.

— Так и результаты были налицо. А сейчас у некоторых ведущих во рту такая каша, что не всегда поймешь, о чем они говорят.

— Потерян темпоритм русской речи. Такое ощущение, что у ведущей что-то не в порядке с животом (может, огурец съела и молоком запила?) и она очень торопится в туалет — так и тянет предложить ей «мезим». А у нас темпоритм был определенный, потому что мы знали: нас смотрят и слушают люди, которые плохо знают русский язык, — например, в среднеазиатских и прибалтийских республиках. Да и в российской глубинке плохо усваивали смысл, если темп речи превышал 12-14 строчек в минуту. А сейчас гонят по 20 строчек, в результате получается абракадабра. Нельзя просто так пробалтывать текст. Я уже не говорю о подаче. Сейчас ведь сплошь и рядом нарушается одно из главных правил: ни в коем случае нельзя начинать программы новостей с негатива, еще и постоянно подчеркивать его! У людей создается впечатление, что мы живем если и не в эпоху Апокалипсиса, то в самый его канун.

— Раздражает и то, как нынешние ведущие произносят имена зарубежных политических деятелей с ошибками, неправильно ставят ударения.

— У нас были прекрасные консультанты, которые учили нас говорить правильно. Например, Флора Леонидовна Агеенко — автор словаря для работников телевидения и радио. Энтузиаст, фанат русской речи, она вывешивала в коридоре плакаты, которые мы, шутя, называли «дацзыбао». Там были имена всех приезжающих к нам иностранных деятелей с ударениями, чтобы правильно произнести и, не дай Бог, никого не обидеть. Особенно это касалось арабских, японских и китайских имен и фамилий.

Такие консультанты необходимы, и яркий тому пример — ВВС. Их считают консервативной компанией, но их радио и телевидение — пример чистой английской речи. Не американской, а именно английской. А мы на это перестали обращать внимание. Приведу вам один пример.

На рынке, где я обычно покупаю продукты, меня узнал один азербайджанец и спрашивает: «Слюшай, пачему по тэлэвизору так плехо русский гаварят?». Я ему объяснил, что уже и отношения к этому не имею, но меня его замечание задело. «Ему-то, — думаю, какое дело?! Ратует за язык, на котором сам еле-еле говорит». А потом я понял: они же все учили русский по телевизору! Для них восприятие языка на слух было лучшей школой. Да, они говорили с акцентом, но правильно подбирали слова и грамотно строили фразы. А теперь учиться не у кого.

Кстати, это касается не только русской, но и украинской речи. Мне приходилось бывать на украинском телевидении, там работали прекрасные ребята и девушки. Как они говорили — это же была музыка! Специальная группа следила за чистотой и правильностью украинского языка.

— Сейчас много спорят, как должен ведущий преподносить новости — бесстрастно или с ярко выраженным отношением. Вы как считаете?

— Не с отношением, а с оценкой. Отношение подразумевает эмоциональную окраску, а оценка — это мое личное — гражданское и человеческое — мнение о том или ином факте. Та же Ольга Высотская назвала нам трех китов дикторского мастерства: что я говорю, кому и зачем. Но важно не навязывать свою точку зрения, а излагать ее с подтекстом: я считаю так, а вы как думаете?

«КОГДА БОВИН РЕЗКО ВЫСКАЗАЛСЯ ПО ПОВОДУ ВВОДА ВОЙСК В АФГАНИСТАН, ЕГО ВЫГНАЛИ С ТЕЛЕВИДЕНИЯ»

— Всегда ли ваша личная оценка тех или иных событий совпадала с официальной точкой зрения?

— Конечно, нет, но мы не могли открыто демонстрировать свое несогласие. Да и не очень хотелось это делать — не могу же я на работе все время душевным стриптизом заниматься. Был, правда, один прием, но это совсем уж тонкая работа. Можно сообщить о факте с легким недоумением: дескать, сам не могу разобраться, что тут и к чему. Если же я с чем-то не согласен, то могу дать зрителям понять: я не одобряю это событие, но сообщить вам о нем — моя работа. Например, когда ввели войска в Афганистан, мы понимали, что ни к чему хорошему это не приведет (хотя всего ужаса, конечно, и представить себе не могли), но никто не смел прямо об этом сказать.

Нашелся только один такой человек — наш замечательный политический обозреватель Александр Бовин, который, к сожалению, недавно ушел из жизни. Он высказал свою точку зрения, которая была резко отрицательной. Его тогда сразу же выгнали с телевидения, из «Известий», где он работал, тоже уволили на какое-то время. Потом, правда, вернули, восстановили в должности. В последние годы он прекрасно работал. Был российским послом в Израиле, но все понимали, что это — почетная ссылка. Изумительный, умнейший был человек! Любое событие мог прокомментировать в семи-восьми вариантах.

«Сейчас пишу книгу «Мои недостатки». В первом томе — самые крупные мои недостатки, во втором — средние, в третьем — полусредние... В общем, на 12 томов накопилось...»

После того как его реабилитировали, он обязан был текст каждой своей программы визировать у первого заместителя председателя Комитета по телевидению и радиовещанию Мамедова и читать его с суфлера, хотя раньше Бовин никогда им не пользовался. Перед первым выходом в эфир он записал семь (!) вариантов выступления и ни в одном не повторился. Его лексикон был настолько богат, что позволял одну и ту же мысль высказать по-разному. Режиссер принесла Мамедову эти записи и в растерянности сказала: «Даже не знаю, какой выбрать». Энвер Назимович (кстати, мудрейший был человек) с удовольствием прочитал все семь вариантов и сказал: «Любой берите, не прогадаете!»

— Вы так скептически отозвались о суфлере...

— Для современных ведущих это враг номер один. Конечно, он позволяет работать вполсилы, не напрягаясь, не тратя себя, не нервничая: текст уже написан, перед глазами бегает. А если с техникой что-то случится? Наш известный обозреватель Миша Леонтьев однажды попал в очень неприятную ситуацию: во время эфира у него сгорел суфлер. А он как раз с такой иронией о чем-то говорил! И вдруг — бах! — начал искать что-то в лежащих перед ним бумагах, заикаться, мычать. Ужаснейший, позорнейший момент для умного, тонкого и резкого обозревателя. Раньше таких проколов не было и быть не могло.

— Вы упомянули Мамедова, а что думаете о руководителе Гостелерадио Лапине? О нем очень неоднозначные мнения: одни говорят — отец родной для советского телевидения, другие — тиран и деспот.

— Я довольно долго занимал должность художественного руководителя дикторского отдела. У меня был свой трактат, своя программа, вот только внедрить ее в жизнь все никак не получалось. Поэтому незадолго до прихода Сергея Георгиевича Лапина собрался уходить. Но при нем на телевидении возник культ дикторов, основная ставка делалась именно на них.

Очень масштабный руководитель, такого у нас на телевидении сейчас нет и, наверное, никогда не будет, он очень много сделал на своем месте. Именно при нем родилось творческое объединение «Экран» — огромнейшая киностудия, на которой снимались художественные фильмы, первые сериалы (тогда их называли многосерийным кино), мюзиклы и даже мультфильмы — например, знаменитого «Кота Леопольда» делали именно там.

При Лапине появилось много хороших телепрограмм. Да, у него был непростой характер, с ним нелегко было общаться, зато очень интересно работать. Он, правда, никогда не вникал в творческие и технические тонкости, считал, что этим должны заниматься редакторы. 13 редакций у нас было! Вообще, советское время парадоксально: в экономике застой, а в искусстве — театре, кино, телевидении — расцвет. А сейчас вроде бы никто никому не мешает, а ни в экономике, ни в искусстве хвастаться особо нечем.

«МЕНЯ БРОСИЛИ, КАК ЩЕНКА В ВОДУ»

— Вы ведь изначально хотели стать актером?

— Да, я окончил Щепкинское училище, поступил на работу в Театр на Таганке, но это было еще до Любимова... Очень быстро пришло осознание, что я получил совсем не то, к чему стремился. После учебы при Малом театре, где были совсем другой уровень искусства и другие примеры перед глазами, я как будто попал в маленький провинциальный театрик. Спустя два года без сожаления ушел на телевидение, которое стало моим делом на всю жизнь. В штат меня зачислили 7 июля 1957 года.

— Съемки в фильме Владимира Меньшова «Зависть богов» — дань вашему актерскому прошлому?

«Сегодня сплошь и рядом нарушается одно из главных правил: ни в коем случае нельзя начинать программы новостей с негатива, еще и подчеркивать его»

— Все гораздо проще: по сценарию героиня Алентовой работает редактором программы «Время». Кого же и приглашать на роль ее ведущих, как не нас с Аней Шиловой? Кстати, история, которую мы там играем, абсолютно реальна, Меньшов ее только немного подкорректировал, а произошла она именно со мной. Я когда-то во время эфира попал в ужасное положение, из которого было два выхода — или тянуть текст и ждать, когда принесут продолжение, или начинать читать сначала.

— Что и говорить, выбор небогатый.

— Да я весь покрылся холодным потом! ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза. — Авт.), выдавая сообщения, в начале всегда указывал, из скольких частей они состоят, а часть — это приблизительно 12 строчек. Всего в том злосчастном сообщении было шесть частей, четыре мне принесли, а две — нет. Вот я и выкручивался. Но наш редактор Юра Владеев, который был маленьким и худеньким, умудрился как-то пролезть между камерой и осветительными приборами (у нас была очень тесная студия) и передать мне сначала пятую, а потом и шестую часть. Но пауза у меня была почти мхатовская!

— Это же какие нервы надо иметь!

— Знаете, только поначалу было страшно, а потом я даже в азарт вошел. Ведь все произошло потому, что мы хотели выйти на две минуты раньше радио — наших друзей-соперников. Они более оперативно работали, вот мы и решили их опередить.

— Между вами существовала конкуренция?

— Дружеская. Они были в более привилегированном положении — например, первые факсы и телетайпы появились именно у них. Телевидение все время оказывалось на втором месте, и только с 1970 года, с приходом Лапина, вышло в лидеры. И даже Комитет по радиовещанию и телевидению по его настоянию начали называть наоборот — по телевидению и радиовещанию.

— Помните свои первые шаги на телевидении?

— Это случилось в 1957 году. В начале сентября я прошел конкурс и был принят на работу на должность помощника режиссера музыкальной редакции. И почти сразу же (конкурс закончился в четыре часа, а в шесть я уже сидел перед камерой) меня бросили в эфир на последние известия (мы называли их «пи»), которые всегда некому было читать. Поначалу на эту работу приглашали дикторов радио, но им нужно было платить гонорары, а студия была небогатая, вот и решили в моем лице завести своего, штатного.

В тот день я работал с хором старых большевиков Красной Пресни — был такой замечательный полупрофессиональный коллектив. Записи тогда не было, выступали они только в прямом эфире: утром репетиция, вечером концерт. Увезти их было нельзя — время не позволяло, а люди пожилые, о них нужно было позаботиться — чай им организовать, перекус, отдых... Тогда в студии стояли мощные лампы с очень резким светом — глаза уставали, да и жарко было. В общем, нужно было их опекать. Но мне сказали срочно «сдать дела» и идти читать новости. А я ничего не знаю, не умею — страшное дело! Бросили, как щенка в воду.

Пришел я в скромную комнатку на Шаболовке, где «жили» наши дикторы, их было тогда всего четверо: Нина Владимировна Кондратова (наша легенда, первый диктор советского телевидения),

«Тогда мы не могли открыто демонстрировать свое несогласие, но был один тонкий прием — сообщить о факте с легким недоумением...»

Валентина Михайловна Леонтьева, Анна Николаевна Шилова и Людмила Васильевна Соколова. Дамы окружили меня вниманием, начали давать советы, но все их слова у меня в одно ухо влетали, в другое вылетали. Сами понимаете, первый раз в эфире, разволновался я, конечно, ужасно.

«ТО ГОВОРИЛИ, ЧТО Я ЖЕНИЛСЯ НА ВАЛЕ ЛЕОНТЬЕВОЙ, ТО ЧТО МОЯ ЖЕНА АННА ШАТИЛОВА»

— Это правда, что все ваши выступления в эфире были строго регламентированы и вы не имели права на импровизацию?

— Не всему, что говорят, нужно верить. Чтобы вы поняли, как было на самом деле, расскажу одну историю. Мы много работали с Валей Леонтьевой — вели программы, читали закадровый текст. Оба мы по образованию актеры, поэтому понимали друг друга с полуслова, зачастую даже работали по театральному принципу: ты мне «петельку», я тебе «крючочек» или наоборот. Однажды мы читали закадровый текст в программе об Аркадии Гайдаре. Уже во время эфира выяснилось, что в тексте сценария не хватает пяти листов. Видимо, кто-то из редакторов перед самой программой взял, а назад по какой-то причине не положил.

Прямой эфир. Что делать? Но мы были молоды, память у нас была хорошая. Мы отключили микрофоны и решили: кто что помнит, тот то и говорит. Условный сигнал — поднятая вверх рука, как в школе. Так своими словами мы все и пересказали. Изобразительный ряд был очень скромный — кадры из фильмов «РВС» и «Тимур и его команда», какие-то картинки, даже фотографий и тех мало. А на следующий день на летучке обсуждали эфир предыдущего дня. И директор вдруг сказал: «Особо хотел бы отметить фильм о Гайдаре. Поначалу он показался мне нудноватым, но вот с середины программы дикторы очень хорошо начали читать. Неужели сразу нельзя было такой тон задать?». То есть, когда мы отошли от кондового текста и начали говорить от души, своими словами, получилось настоящее искусство. Мы ведь только назывались дикторами, а на самом деле были мастерами на все руки: и ведущими, и журналистами, и репортерами.

— Вы ведь и в популярном «Взгляде» работали?

— Всего три или четыре года. Я был нужен в тот момент, когда на фоне русской революции 1991 года в обществе назревал конфликт между молодым, средним и старшим поколением, можете назвать его «конфликтом отцов и детей». Вот я и служил во «Взгляде» своеобразным буфером между ними. Поняли это не сразу, поэтому какое-то время мне было очень тяжело. Многие пожилые люди сочли это предательством коммунистических идеалов. Со временем, правда, все встало на свои места, а там и другая революция подоспела — 1993 года, бархатная. А поскольку на телевидении в то время передачи долго не жили (их молодые авторы доводили дело до 60-70 процентов, им становилось неинтересно, и они начинали что-то новое), то «Взгляд» и производившая его компания «ВИД» постепенно сошли на нет.

— Сплетен вы о себе много слышали?

— О, этого хватало! Мы ведь в отличие от нынешних знаменитостей ничего о себе в прессе не рассказывали, поэтому о нас ходили разные легенды и домыслы. То говорили, что я женился на Вале Леонтьевой. То придумывали, что с ней я уже развелся, и теперь моя жена — Аня Шатилова.

9 мая, телерепортаж ведут Анна Шатилова и Игорь Кириллов

— А на самом деле?

— А на самом деле я всю жизнь был женат на звукорежиссере. Моя жена тоже всю жизнь проработала на телевидении. Несколько лет назад она умерла.

— Как собираетесь отмечать свой юбилей?

— К счастью, в день своего рождения, 14 сентября, я буду работать. У нас на Красной площади проводят фестиваль «Кремлевская Зоря». Зоря — утренний военный сигнал трубы, проще говоря, будильник для солдат. Приедут военные оркестры из девяти стран, в том числе из Германии, Италии, Шотландии и, конечно, России. Меня пригласили все это комментировать. Да и, честно говоря, 50-летие со дня моего первого выхода в эфир, которое я буду отмечать 27 сентября, для меня гораздо важнее, чем мой собственный юбилей.

— Вы столько знаете. Книгу не хотите написать?

— (Голосом Брежнева). Я сейчас пишу книгу, большую, многотомную. О себе, любимом, называется «Мои недостатки». В первом томе самые крупные мои недостатки, во втором — средние, в третьем — полусредние, в четвертом — малые, но заметные, ну а дальше мелкие, которых накопилось на 12 томов.

— А если серьезно?

— Ну что вы, конечно, нет, это надо литературный дар иметь, а у меня его нет.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter