Юрий СТОЯНОВ: «Мы с Ильей не два гениальных актера — мы были гениальной парой»

(Продолжение. Начало в № 28)

«КАК ПОСМОТРЕЛ Я НА ЛЕНИНГРАД, НА ЭТИ ЗДАНИЯ, НА ТУЧИ СВИНЦОВЫЕ... «ЗАЧЕМ ЕМУ, ЭТОМУ ГОРОДУ, ЛЮДИ? — ПОДУМАЛ. — ОНИ ЕМУ НЕ НУЖНЫ»

— Приезжая в Санкт-Петербург, своим вы этот город считаете? Серый, мрачный, с потрясающими в основном фасадами, но жуткими, запущенными дворами, давящий, вызывающий депрессию, на костях, в конце концов, построенный?

— Ну, вы прямо как Никита Михалков — он говорил: «На костях, Юрик, ничего хорошего не построишь!».

(Задумчиво). Мой ли это город?

— Да, после солнечной теплой Одессы...

— 16 апреля в день показа мы всем курсом рано, часов в пять, наверное, самым дешевым паровозом в Питер приехали, и на первом троллейбусе через весь Невский проспект проследовали, через стрелку Васильевского острова мимо Биржи вы­ехали, там вышли и на Петропавловку, где открытый был мостик, прошли. К Петропавловской крепости на пляж вышли, слева Троицкий мост был, справа — Дворцовый и Биржевой, напротив — Дворцовая набережная, Эрмитаж, Мраморный дворец, и я как на эти здания, на тучи свинцовые посмотрел... «Зачем ему, этому городу, люди? — подумал. — Они ему не нужны». Такое ощущение было, что я один...

— ...южный мальчик...

— ...ну да, один — как же здесь жить буду? Это, конечно, расхожая точка зрения, я мог бы сказать вам, что за все эти годы... (Пауза). Вот уже шесть лет я в Москве обитаю, до последнего времени «Городок» в Питер снимать ездил и на два города жил, хотя семья давно уже в Москве была ...Так вот, больше 30 лет в Питере я провел, и могу вам сказать, что по сей день, будучи востребованным актером, я не получал из Петербурга ни одного предложения — у меня во-о-от такая стопка сценариев (по­казывает), но оттуда ни одного!

— Зачем ему люди?..

— Нет, ну это очень важная сериальная столица России, там много сериалов, в том числе хороших, снимается, киностудия выдающаяся, и я вот думаю: «Что я, по сей день говно, что ли?». Эй (свистит), СПб точка ру, я что, по сей день говно? Ну ни одного предложения! Орден мне президент... чуть не сказал «вручил»... Ну, как выразиться? Присудил...

— ...присвоил...

— ...то еще слово, спасибо за глагол! — у меня другие все-таки слова крутятся... Орден «Знак Почета», высокая правительственная награда... Звонят: «Вы получить придете?». Я: «Меня нет, я за границей на съемках». Указ президента 12 июля прошлого года вышел, но до сих пор никто не перезвонил, орден у них лежит.

— Сами позвоните...

— Нет, ну что вы, зачем? Хочу посмотреть, как статус сработает: то ли снимают там кого-то, кто мне награду присвоил, то ли орден этот отбирают? — хотя, наверное, там все равно. Мы многое демонизируем, а это ведь не от плохого отношения ко мне они не звонят, я им пофиг — это от наплевательства и бюрократии, но не от наплевательства, а просто от бюрократии ты нигде не снимаешься, вот просто нигде! Ничего с 1985 года не изменилось — в 93-м мы с Ильюшей сами пришли, свою передачу, свой мир придумали, друг друга режиссерами и артистами назначили, и обучались...

— ...и сами писали...

— Первое время сами, конечно, и сами роли себе назначали...

— Ну это же счастье, слушайте!

— Конечно! Великое! Ни от одного дебила мы не зависели, ни от кого, но, несмотря на то, что происходило у нас, ничего в этом городе не изменилось. Что я вам должен сказать о том, как я к нему отношусь? Должен признаться, что иногда жить без него не могу — вот парадокс! Я его знаю разным, и «Городок» — это как раз передача тех самых проходных дворов, а не фасадов, и отчасти это связано с тем, что лучшие годы здесь прошли, что «каждый камень Ленина знает», понимаете?

---

---

— Ну и еще то отпечаток на Питер и жителей его наложило, что 640 тысяч человек в блокаду погибло...

— Ну, разумеется, это не могло не сказаться... Там очень тяжело все мне давалось, а в Москве меня всегда любили и все хорошо было — это самый вкусный и успешный город в мире, в моей биографии. В Питере же все так тяжело, и по-прежнему никому нахрен не нужен, и по-прежнему, конечно же, любишь, поэтому я не разрешаю в Петербурге Москву хаять, категорически не позволяю, но и Питер в обиду москвичам не даю.

— Итак, Илья Олейников в «Городок» вас вытащил...

— В «Городок» — нет, это совместная история. На телевидение — изначально в передачу...

— ...(вместе) «Адамово яблоко»...

— ...конечно, а в «Городок» он меня из театра забрал — это правда.

— У него в свое время очень хороший дуэт с Романом Казаковым был, который преждевременно от тяжелой бо­лез­ни скончался, и я даже прекрасную песню Розенбаума, ему посвященную, помню: «Белой звездочкой во лбу облака — коней табун...»...

— ...да, а Илья от того же, от чего и Рома, умер — спустя много лет.

— Символично-то как!

— (Вздыхает).

— Вместе вы 19, почти 20 лет работали, а как познакомились?

— Нет, 20 лет только в «Городке» мы работали, плюс года два с половиной до, а вместе года 23 с чем-то.

Как познакомились? У нас вообще-то несколько было знакомств, необязательных таких: «Привет». — «Привет», «Юра, да?». — «Да». — «Илья!». — «Ну да, Илья», а подружились на съемках фильма, где оба в полном «г» были, почти без текста... Ну, артисты не только ведь на любви к чему-то сойтись могут — ненависть тоже сближает, и вот ненависть к материалу, к нашему месту в этой картине очень нас сблизила. Мы пойти покурить любили и обсудить все, что там происходит, анекдоты придумывали: так работу свою в этом кино ненавидели, что именно с анекдотов начали.

«МЫ С ОЛЕЙНИКОВЫМ В ОДИН ДЕНЬ РОДИЛИСЬ, НО АСТРОЛОГИЮ НА ЛОПАТКИ ОПРОКИНУЛИ»

— У вас потрясающий был тандем, замечательная программа, сильно от остального юмора, который на телевидении показывали, отличавшаяся: это был настоящий, умный и светлый юмор. Вы с Олейниковым в один день родились, только он ровно на 10 лет старше, а вот астрологи уверяют, что у рожденных в один день характеры одинаковые...

— Ну что вы, ничего общего! Астрологию на лопатки мы опрокину­ли (улыбается), но вам они скажут: «Стоп-стоп-стоп, этот в год того-то родился, а тот — в год кого-то другого, разница в 10 лет...». Нет, мы диаметрально противоположные — по воспитанию, образованию, и это не значит, лучше или хуже, — просто разные. По биографиям, другим очень важным вещам, но эти плюс и минус — не в смысле положительного и отрицательного, а как два знака математических — иногда такую давали искру...

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Я к выходу в сборном кон­церте, посвященном то ли Новому году, то ли 8 марта, готовился — вдруг дверь распахнулась, и в гримерку четверо угрюмых ребят влетели. Переодевались они быстро и деловито, как перед сменой в литейном цеху, — надев костюмы и улыбки на лица, квартет выскочил на сцену и отчебучил номер — выстроенный, уже тысячу раз обкатанный, а потому ладно скроенный и лихой. Зал смеялся, долго хлопал, а парни заготовленную бисовочку выдали и нырнули обратно в гримерку.

— Ты и правда сын Стржельчика? — спросил, запинаясь и смешно подмигивая, один из них — Илья Олейников.

По Питеру такая сплетня и вправду ходила, а я не разочаровывал, но в этот раз почему-то правду сказал:

— Не-е-е, я сын Николая II.

Илья уже был известным, а обо мне могли лишь сказать, что в лучшем питерском театре служу. Кто я и как зовут, единицам было известно — впрочем, факт работы в Большом драматическом украшал любого актера. Украшал ли театр я, не знаю — вряд ли, а эстрадника Олейникова вместе с партнером Ромой Казаковым не реже двух раз в год по телевизору показывали, фразу «Вопрос, конечно, интересный...» из их скет­чей помнят по сей день.

«Почему Олейников с квартетом выступает и где Казаков?» — подумал в тот вечер я, но спросить не решился: не слышал еще, что Рома за пару месяцев от рака сгорел. Илья очень ему помогал, маялся, что знает о болезни, а Казаков нет — эта ситуация повторится у нас с Илюшей зеркально...

Лелик не раз признавался мне, что он актер, категорически не умеющий работать один, поэтому для него смерть Ромы стала двойным ударом. Он потерял не только друга, но и партнера, и, вынужденный новое применение себе искать, лидером квартета оказался.

Я еще с лихой четверкой за кулисами пересекался, а потом уже с одним Ильей на фильме режиссера Виктора Титова «Анекдоты» встретился — мы как старые приятели обнялись, хотя по-прежнему ничего друг о друге толком не знали.

У каждого из нас пунктик был — как бы в кино проникнуть. Илья куда масштабнее комплексовал: у эстрадного артиста шансов попасть в кадр меньше, чем у драматического, тем не менее не снимали нас одинаково. Кино мы любили больше, чем оно нас, и промучились этой неразделенной страстью почти всю жизнь.

Помимо Стржельчика, я похож на всех царей сразу, и в «Анекдотах» роль государя мне предложили: не то Николая I, не то Александра I — по количеству текста совершенно не принципиально, кого именно, а Илюша Максима Горького играл, причем наличие усов, парика и соломенной шляпы удивительное портретное сходство создавало, которое впоследствии в «Городке» мы обыгрывали.

Хотя слов у нас в фильме практически не было, режиссер постоянного присутствия на съемочной площадке требовал, поэтому то стоять, то на втором или третьем плане сидеть приходилось. Людей зачастую одно из двух чувств объединяет — любовь или ненависть. Наша дружба из жгучей неприязни к нашему месту в картине зародилась — мы с Ильей, как два неудачника, друг друга держались: без конца на перекурах болтали.

10 июля, в мой день рождения, обычная съемочная смена была. Я в сумке водку и нехитрую закусь принес — словом, проставился, но и Илья с портфелем пришел, где водка и колбаса оказались.

---

---

— А ты-то чего? — спросил я.

— У меня день рождения!

— Так и у меня тоже!

Илюша серьезно на меня посмотрел:

— Покажи паспорт.

Взял его и, как милиционер, долго изучал, то на меня глядя, то в документ. Он сверил даты, и тут выяснилось, что мы не просто в один день, а с разницей ровно в 10 лет родились: я в 1957 году, он в 1947-м.

— Ой, да ты еще и одессит! — воскликнул Илья, — а я из Кишинева.

Расстояние между городами всего-то 180 километров... Поморгал Илюша на меня своим тиком, и что-то у него с тех пор в голове отложилось. Про нас... «Ну как это может быть, чтобы в один день? Это что-то да значит...» — все время повторял Лелик.

Новый, 1990 год, тесной компанией мы встречали: Сережа Серебрянский из «четверки», я и Илюха, все с женами. Собрались у Олейниковых — последний дом на окраине Питера, дальше города нет, двухкомнатная квартирка на 13 этаже, в одной клетушке маленький Денис жил, в другой Илюша и Ира спали. Комната Дениса одновременно библиотекой и гостиной служила, а оклеенные темными обоями стены Илюша разукрасил собст­венноручно от пола до потолка. Он всег­да говорил, что рисовать не умеет, но в действительности делал это неплохо, и если к его абстракциям фамилию какого-нибудь маститого художника присобачить, думаю, творчество Лелика прокатило бы. Еще у него невероятное количество картин было — он привозил их отовсюду, руководствуясь при покупке интуицией и собственным вкусом. Коллекция подобралась очень интересная, причудливая, но стилистически единая: светлые, добрые и трогательные полотна с деформированными, смешными, несчастными, странными людьми.

В их окружении и встречали мы Новый год. Выпив шампанского, стали валять дурака, предварительно распределив роли: я Владиславом Стржельчиком был, Серебрянский — Урмасом Оттом, а Илюша — Владимиром Молчановым. Два сверхпопулярных в то время интервьюера моего Стржельчика атаковали. Что мы творили! — это было невероятно скабрезно, пошло и очень смешно: мы даже втроем в ванну залезли!

Женщины наше безобразие на видео снимали: Олейниковы накануне свою первую камеру «Хитачи» приобрели — с ог­ром­ными кассетами. 1 января Илюша проснулся и тут же отснятое сел отсматривать, даже не съев, вопреки обыкновению, ни крошки любимого лакомства. Он всегда начинал новый день с зажаривания над открытым огнем наколотого на вилку куска хлеба — «деликатес» до состояния антрацита доводил и со смаком сжирал. Илья вообще был очень странным в еде человеком — хорошие котлеты ненавидел, говорил, в них мало хлеба.

Завершив просмотр кассет, Олейников вынес приговор: «Юрик, а ведь мы с тобой пара!». Потом он не раз вспоминал: «Я увидел это 1 января 90-го года».

Возвращаясь с выездных концертов, Илюха неизменно спрашивал:

— На улице узнают?

— С чего это вдруг?

— Но ведь три эфира уже было!

— Вроде двое военных у магазина узнали, — ответил я ему в очередной раз.

— Нормально, б... — потом врачи подтянутся, учителя. Прорвемся!

Такая у него была вульгарная социология.

«С ИЛЬЕЙ У НАС ВСЯКОЕ СЛУЧАЛОСЬ, НО КОНФЛИКТА ИЗ-ЗА ДЕНЕГ НЕ БЫЛО НИКОГДА»

— Выдающийся советский, украинский певец Дмитрий Михайлович Гнатюк, царствие ему небесное, рассказывал мне, как, будучи заслуженным артистом Украинской ССР, перед Хрущевым выступал. Тот расчувствовался и сказал: «Дмитрий, когда на юбилее Ста­лина пел, звание не получил, поэтому мы ему народного СССР присваиваем!», то есть звание народного УССР минуя. Вы с Олейниковым народными артис­тами России стали, тоже заслуженных не получив...

— ...да-да, правда...

— ...а как это получилось?

— (Недоуменно). Не знаю.

— Хрущева уже не было...

— Хрущева (смеется) не было, и, насколько мне известно, этому какая-то подготовка должна предшествовать, сбор бумажек...

— ...выдвижение...

— Ну, то, что канал «Россия» на звания нас выдвигает, секретом для нас не было, а как там случилось, что они решили, что заслуженных вроде неловко давать... Я точно знаю, что председателем Комиссии по государственным наградам при президенте России Олег Павлович Табаков был (эту должность общественную занимал), и некая женщина, которая, по-моему, еще Ленина помнила и всей документацией, бюрократической частью, заведовала, отрезала: «Этого не может быть! Мы не имеем права». Ну а главой президентской администрации Волошин тогда был — помните?

---

---

— Конечно, Александр Стальевич...

— Насколько я в курсе, он возразил, что это просто приведение к нужному знаменателю того, что и так очевидно, поэтому, мол, давайте не так сделаем, как считаем мы, а так, как считают люди.

— Блеск!

— Я его сильно тогда зауважал (улыбается), а указ уже президентом Путиным был подписан.

— Космонавты рассказывали мне, что даже когда тщательно экипажи в полет подбирали и малейшие психологические нестыковки учитывали, все равно в космосе иногда жуткие трения возникали...

— ...наверняка...

— ...и один космический полет — Волынова и Жолобова — даже прервали...

— ...по причине несовместимости?

— Да, потому что, по слухам, даже до драк доходило! У вас с Олейниковым подобного не было, вы друг другу за эти годы не надоели?

— Знаете, у нас всякое было — вот все, кроме этого слова. Мы очень разные, и я не могу утверждать, что конфликтов избежать удалось, но могу вам сказать, из-за чего их не было, — это очень важно...

— Из-за денег?

— Никогда!

— Самое главное!

— Ни разу в жизни! — это то, на чем многие споткнулись, но я не могу не только конфликта, даже случая вспомнить, когда кому-то из нас пришлось тактично на эту тему, грубо говоря, промолчать. Или снять эту тему — ее не было!

---

---

— То есть делили все по­­полам или по-честному?

— По-разному. Но по-честному!

— Значит, не пополам?

— Нет.

— Ух ты!

— Большую часть нашей со­­вместной жизни... Нет, не­прав­­ду я говорю! Половину того времени, что вместе мы отработали, пополам все делили. Ну, концертные гонорары и то, что на стороне, всегда пополам, а то, что «Городка» касалось, нет, и инициатором был не я — я в «Городке» получал боль­ше.

— Да вы что? А чем это обусловлено было?

— Илья к продюсеру пришел, меня вызвал... Я удивился: «Какой продюсер, с ума ты сошел? Мы что, не можем с тобой сами о чем-то поговорить?». — «Нет, идем к продюсеру», и там он сказал, что я должен получать больше его...

— ...поразительно, слушайте!..

— ...потому что «ты руководитель программы, ты режиссер-постановщик, а я артист». «Илюша, — сказал я, — никого из зрителей это не волнует — есть два лица, и пока эта пара жива, передача существует». (И время подтвердило, что это, конечно же, так). Он отрезал: «Для зрителя есть пара, а в работе есть ты и я».

— Удивительный какой подход!

— Да, и где-то, я думаю, с 99-го года мы стали по-разному получать. Ну, он в этом смысле грандиозный! У меня таких мыслей не было, но он это в 99-м году для того, может быть, сделал, чтобы...

— ...у вас их и не было никогда...

— ...чтобы у меня эти мыс­ли в 2002-м не возникли, а может, они потому и не возникли, что повода он не дал?

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«В решающие минуты Илья всегда поддерживал меня, давая понять, что на него можно положиться. Практически мы не конфликтовали — лишь раз по идиотскому поводу поссорились. Было это в Израиле, где мы одну из лучших «Скрытых камер» снимали, состоявшуюся благодаря знакомствам и связям Лелика. Сидим, в общем, в гостиничном номере, и, покурив, вдруг Илья говорит:

— А с какого х... студия «Позитив ТВ» представляет Юрия Стоянова и Илью Олей­никова? (Наша передача с этих слов начиналась).

— В смысле? — не понял я.

— А с какого х... студия «Позитив ТВ» в правильном порядке: Илью Олейникова и Юрия Стоянова не представляет?

Я сел.

— Илюш, ты меня сейчас страшно разочаровал, чудовищно — прямо руки опустились, я даже работать не хочу.

— Почему? Потому что студия так представляет?

— Нет, потому что ответить мне нечего, потому что для тебя это так страшно важно.

Наши имена монтажер, делавший заставку «Городка», расставил самостоятельно. На экране мы головами афиши с собственными фамилиями пробивали и через них в кадр вылезали — я даже не задумывался никогда, кто из нас за кем, ведь внутри же паритет полнейший!

— А почему должно быть иначе? Ну, скажи сам.

«Что он мне на это ответит?» — я думал. «Я важнее, главнее, известнее...» — что?

— Потому что я на 10 лет дольше тебя говно ел, я в «Городок» через 10 лет большего говна, чем ты, пришел.

Заснули мы, не разговаривая, а на следующий день с утра выпивку он принес. «Прости», — сказал, часто-часто заморгал и поцеловал меня».

---

---

— Хороший он был человек?

— Разный! Очень разный, но для меня — хороший, потому что это мой родственник. Вот, допустим, у вас брат... У вас есть брат?

— Нет...

— Или сестра?

— Тоже нет...

— Но ведь если бы был брат и его, предположим, в тюрьму посадили бы, вы могли бы думать, что он виноват, что негодяй, но братом он для вас быть перестал бы?

— Нет, конечно!

— Вот это — та же история. В разные периоды отношения у нас по-разному складывались, но никогда никто из нас на стороне кому-то... Да вы что! Мы просто знали, что это преходяще, а есть главное, то, что нас объединяет, и поддержки и защиты своей точки зрения где-то там не искали.

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«В поездках по стране я узнал об Илюше много нового и интересного. На гастроли с портпледом я ездил — в нем тщательно наутюженный костюм для выступлений и рубашки упакованы были, а в сумке — куча приспособлений для чистки обуви, утюг, средства для отпаривания брюк, удаления пятен с одежды, шампунь, пена и гель для волос. Илюша в поезд в концертном костюме садился и в нем же спал — ни разу не видел, чтобы в купе он разделся. Когда мы выходили на сцену, у меня на видном месте красовалось пятно, брючину рассекал залом, по морде аллергическая сыпь расплывалась, а этот смотрелся, сволочь, как новенький! Я всегда стройной фигуре Лелика завидовал и тому, как на нем костюмы сидят.

Правда, его сценический имидж со времени наших первых совместных поездок некоторые изменения претерпел — мне кажется, не без моего ненавязчивого учас­тия.

— Илюша, коричневые туфли, зеленые брюки, светлые носки, синий пиджак и черная рубаха: как, по-твоему, это все называется? — спрашивал я, разглядывая его концертный костюм.

— Все вместе — ансамбль!

— Хорошо, но рубаху ты постирать можешь? Мы 10-й концерт за неделю играем!

— Но она же черная — как она может быть грязная? — искренне удивлялся Илюша.

— Она черная, но некоторые проблемы я замечаю.

— А ты когда-нибудь декорацию вблизи видел?».

«НУ НЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ВРАЧИ МЕНЯ ОБМАНЫВАТЬ, Я ЖЕ НЕ СЫН, НЕ ЖЕНА, Я ЕДИНСТВЕННЫЙ, КОМУ В ЭТОЙ СИТУАЦИИ МОЖНО БЫЛО ЖЕСТКИЕ ВЕЩИ СКАЗАТЬ»

— Мне приходилось слышать, что одной из причин болезни Олейникова стал провал мюзикла «Пророк», который он затеял, что это окончательно его подкосило. Он, дескать, все деньги, которые были, на постановку выложил и все потерял — так это или нет?

— Нет, то, что это его подкосило и стало большим ударом, безусловно, но утверждать, что это именно то, что его окончательно... Илюша от онкологического заболевания умер, а есть кто-нибудь на этой планете, кто может сказать, от чего это возникает? То ли экология, то ли генетика, то ли эмоциональный фон...

— Ну, иммунитет под воздействием психологических факторов снижается...

— Возможно, но там и надежда была, и упадка там не было! Во-первых, это же не провалившаяся история, не творческий провал Ильи Олейникова — там невероятные финансовые проблемы возникли, но он как-то легко с деньгами прощался...

— Вы его от этого отговаривали?

— Очень.

— И он не послушал?

— Ну а как он может послушать артиста, своего товарища? Вот вы, к примеру, должны были отговаривать, потому что у вас мышление другое — вы еще и бизнес­мен. Если бы рядом крепкий бизнесмен был, который эту историю ему вот так...

— ...разложил бы...

— ...дескать, Ильюша, чтобы это было успешно, нужно поступать на сегодняшний день так-то, поэтому давай-ка мы временно заморозимся, инвесторов поищем... Я сейчас общие слова произношу, но они правильные...

— ...конечно...

— ...однако человека такого, увы, не нашлось. Естественно, я отговаривал... Особенно когда бизнес-план увидел...

— Вы как-то обмолвились: «Такого партнера, как он, у меня больше не будет. Мы не два гениальных актера — мы были гениальной парой»...

— Да, подтверждаю.

— Олейникова сегодня вам не хватает?

— У меня несколько встреч с чеченцами было... Ну, когда «с чеченцами» говорю, я не имею в виду «с какими-то особенными людьми», после упоминания о которых нужно удивляться: «Да что ты?» — я вспомнил об этом, потому что очень интересно они говорят. Во-первых, у большинства из них потрясающая русская речь — удивительно чистая, какая-то даже стерильная... Итак, чеченская семья... Почему я на это внимание обращаю? Потому что когда вы услышите, что этот человек сказал, поймете, что это не просто немногословно — это более чем немногословно. Мужчина-чеченец ко мне подошел, жена его в сторону отошла, он мне руку пожал, сказал: «Здравствуйте! — и добавил: — Тоскуете? Все время об этом думаете? Сочувствую». И удалился.

---

---

— Все сказал...

— Слов «партнер», «беда», «программа «Городок» он не произнес, фамилий не называл — просто подошел, посмотрел на меня... Я в магазине был — что я там, плакал, что ли? Ну, стоял себе и стоял, но как-то мне это врезалось, я подумал: неужели видно? (В глазах слезы блестят).

Ну как не хватает? Очень неожиданно он ушел. Если бы к этому я готовился... Можно же готовиться: когда онкологией люди болеют, подспудно ты начинаешь себя к этому готовить, но надежда была, очевидная! Я недавно фильм о Саше Абдулове видел, как все это происходило...

— ...так вот, там готовили...

— ...да, а здесь нет. Ну не должны были врачи меня обманывать, я же не сын, в конце концов, не жена, я партнер — единственный, кому в этой ситуации можно было жесткие вещи сказать. Кроме того, еще и сын врача, и все-таки совсем не были к этому мы готовы, хотя последние дни он очень плох и тяжел был — ну, мы же снимали... Слушайте, человек через 12 дней после пос­леднего съемочного дня умер!

«ОН ОЧЕНЬ МНИТЕЛЬНЫМ БЫЛ, ИЛЮХА, ЭТО ЕГО ЕВРЕЙСКИЕ ЧЕРТОЧКИ: РАБИНОВИЧА ХОРОНЯТ, И ЧТО-ТО Я СЕБЯ ПЛОХО ЧУВСТВУЮ»

— Я вас на сцене в Киеве видел — вы незадолго до его смерти с ним приезжали. Выглядел он откровенно плохо...

— ...это многие отмечают...

— ...даже сидел...

— ...но поверьте, это не онкологическая проблема была! (Просто поверьте, я уточнять не хочу). Он еще очень мнительным был, Ильюха, это его еврейские черточки: Рабиновича хоронят, и что-то я себя плохо чувствую. Он всегда этот анекдот иллюстрировал — последние лет 20. Иногда в это слишком верил, заигрывался, иногда действительно плохо себя чувствовал, но длительным многолетним состоянием болезни это не было. Когда вы о мюзикле говорите, то вот эти наплывы... Это так много для него значило, он столько туда сил, души, денег, таланта вложил... Это вот можно было увидеть — это такая внутренняя очень тяжелая, как при Пушкине выразились бы, хандра была.

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Я считаю, что «Городок» продлил Илье жизнь. Шесть месяцев тяжелобольной человек снимался, несмотря ни на что, — после процедур химиотерапии я озвучивал его, парики подбирал и усы клеил, и за все время ни от одного врача или медсестры в желтую прессу или интернет ни единого снимка не попало, где больной человек в пижаме под капельницей лежит.

В наших разговорах слова «опухоль» и «рак» не произносились — мы это «неким образованием» называли. Лечение, если верить врачам, было успешным, но очень тяжелым — через какие муки Илья прошел, с какой болью боролся, чего ему стоило сниматься, знаю только я и те, кто были на площадке.

От химиотерапии мучительная икота у него началась — Илюша икал сутками напролет, и мы персонаж с сильным заиканием придумали.

— Икай на здоровье! — говорил я.

— Юрик, но это же ужасно! — переживал Илюша.

— Это очень смешно, икай.

Лелик приходил на съемки, на руку водителя опираясь. Ему было страшно тяжело, но у меня даже мысли не возникло, что он не выкарабкается, — за 24 года нашего знакомства Илья лишь однажды простудился и раз у него болело колено.

Онкологии он боялся всю жизнь, а кто ее не боится? Знаете, как доктора говорят:

— От чего пациент умер?

— Инсульт.

— Значит, он не успел дожить до своего рака.

Все слова, связанные с этой болезнью, из нашего лексикона были исключены. Илюша шел на поправку, ле­чащий врач уверял, что опухоль удалось разрушить. К последней передаче начал потихоньку появляться голос, но под воздействием химиотерапии, облучений иммунитет на нуле оказался.

27 октября сюжет в центре Питера мы снимали. Илюша был простужен, из носа у него не­скончаемым потоком, как из не­исправного крана, лилось. На третий день лучше ему не стало. «Илюх, мне твоя простуда не нравится, — сказал я, — давай со съемками завязывать».

В квартире, где мы снимали, было тепло, и вдруг Олейников произнес:

— Мне страшно холодно.

— Илюш, ну как холодно? Тут жара!

— Дайте что-то теплое.

Его одели теплее.

— Мне очень холодно.

Я закрыл форточку, отправил ребят на обед. У хозяйки квартиры спросил:

— У вас термометр есть?

Она принесла. Илюша лег, я его одеялом укрыл. Достал через пять минут градусник, он 39 и два показал. Я сразу же распустил группу, Илюшу отвез­ли домой.

— Умоляю, пожалуйста, «скорую» вызывайте, терапевтов, педиатров — кого угодно, тебе так температурить нельзя.

Вечером с Ирой созвонился. «Говорила с врачами, они посоветовали, что принимать», — успокоила она меня, но утром уже тревожная позвонила: «Юра, он плох. Очень...».

Мы обзванивать клиники начали. В 122-й медсанчасти, где в итоге он оказался, решили его интубировать — на вентиляцию легких посадили и в состояние искусственного сна ввели, чтобы организм все силы на борьбу с болезнью направил. «Тяжелый, но стабильный», — обнадежили доктора, уверяли, что, кажется, инфекцию распознали и вроде бы подобрали антибиотик. Я постоянно был на связи с Денисом, который в этой ситуации очень достойно себя проявил, по-мужски.

10 ноября у меня творческая встреча со зрителями в Одессе была, и там совершенно странная штука произошла. Мой выход на сцену двухминутный ролик из «Городка» предварял, потом его фрагменты фильмов, где я снимался, сменяли. Я спокойно за кулисами с сигаретой стоял, зная, что еще, как минимум, минута времени у меня. Ролик про «Городок» заставкой заканчивался, где мы с Илюшей лбами ударяемся: бах! — и на этом месте экран вдруг погас...

Что такое?! Пять раз проверили — все работало... Я выбросил сигарету, вышел на сцену, извинился, перезапустить попросил. Не получилось, я отшутился и начал встречу.

После концерта оборудование заработало, а назавтра в четыре утра я получил от Дениса эсэмэску: «Папа умер».

Илюша как настоящий партнер ушел, дав мне провести встречу, и дальше обо мне помнил. На следующий день после похорон я спектакль во МХАТе играл, после девяти дней для телевидения снимался, а потом снова на сцену вышел. Ради Илюши я бросил бы все, но он ушел так, что я ничего не отменил, никого не подвел. Я всегда это знал: хороших артистов — до хрена, а такого партнера, как он, больше не будет никогда».

— Хорошо одному работать и только от себя зависеть — в разговорном жанре вообще замечательно, а когда у вас тандем и вдруг партнер умирает, это если не конец, то кардинальные перемены, нервы, бессонные ночи... Думали вы об этом? Вы вот похоронили его — а дальше-то что?

— Думал ли? Естественно, ну а как же? Самое глупое, что мог бы я сделать, — это не делать ничего: превратить последнюю часть жизни в мемориальную — интервью как б/у «Городка» давать... Не, ребята, вот если чему-то у Илюши Олейникова я научился, то уж сбитым летчиком точно не буду, никогда! Знаете, я жуткую вещь сейчас вам скажу. Даже если бы я теперь с телевидением попрощался, наконец-то, кино и театр ко мне, очевидно, лицом повернулись бы — и в хорошем качестве, и в количестве, а худшее, что я мог бы по отношению к партнеру моему совершить (не к себе, а именно к нему), — ничего в этом жанре, в который привел меня, конечно же, он, не делать. Ведь разве, в театре работая, я думал, что комедийной парой мы будем? Это Илюха физически без партнера существовать не мог — после Ромы он в постоянном поиске именно партнера находился, он был ему как вторая творческая половина необходим, у него это вообще идея фикс была, а я-то чего?

---

---

— Вы знаете, чем заниматься будете?

— Да, конечно (улыбается).

— И чем?

— Ну, я вот как ляпну, так опять на месяц все переносится, как расскажу где-нибудь подробно, так снова проблема, а проблема, на самом деле, очень серьезная, потому что канал — с нашей помощью, конечно, — новый формат создает. Мы же на кинорынок в Канны не побежали, передачку там не купили и здесь ее борзо под себя не переписали...

...Иронизирую, разумеется: по правде говоря, это тоже очень большой труд, он огромных денег и профессионализма требует, но здесь действительно все с нуля. Исходя из каких принципов передача моя создается? «Городок» — это два человека, и если одного партнера нет, значит, нет «Городка», и любые телодвижения, попытки его заменить и безнравственны, и непрофессиональны, и обречены — это глупость! «Городок», повторюсь, это двое, а если остался один, значит, должна быть передача одного — с сохранением всего того, что этот один в этой профессии, в этом жанре, пока двое их было , понял. Ну а поскольку этот человек сам никакой единичной замены не примет, вместо одного много первоклассных моих любимых артистов будет играть, возможности встретиться с которыми у меня не было, но за эти 20 лет я сделал так, что теперь желание сниматься со мной у них появилось (улыбается).

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter