Генерал-майор внутренней службы легендарный ликвидатор-чернобылец Виктор ТИМОФЕЕВ: «Нас предупредили, что после работы в Чернобыле нельзя заводить детей — будут рождаться инвалиды, поэтому всех беременных, эвакуированных из Чернобыля и Припяти, заставили сделать аборты»

Свое генеральское звание крым­чанин Виктор Иванович Тимофе­ев заработал не на кабинетной ра­боте, а при тушении сложных и сверх­сложных пожаров. Не раз рисковал жизнью, спас тысячи людей. Наг­рад у Тимофеева более четырех десятков. Самые почетные среди них - три медали «За отвагу на пожаре», ордена «За заслуги» и «За мужество». Но главные достижения Виктора Ивановича - непререкаемый авторитет среди кол­лег и безграничная благодарность всех, кто обязан ему жизнью.

«НА ЧАЭС РЕБЯТА ЕХАЛИ, КАК НА ОБЫЧНЫЙ ПОЖАР»

- Виктор Иванович, в канун трагической даты нельзя не вспомнить ваших коллег-пожарных, которые 26 апреля 1986-го заслонили собой от беды Украину. Вы знали кого-то из них лично?

- Майора, а позднее генерал-майора Леонида Телятникова, который руководил тушением пожара на ЧАЭС. Мы познакомились по делам службы еще до аварии и были в хороших отношениях. Ну а после Чернобыля вплоть до 2004 года, когда он умер от последствий лучевой болезни, дружили семьями.

- Врачам удалось продлить жизнь Леониду Петровичу, а вот молодые - чуть за 20! - пожарные, которые после взрыва на четвертом энергоблоке первыми прибыли на станцию, через не­ско­ль­ко недель скончались от острой лучевой болезни в московской клинике и похоронены на Митинском кладбище в Москве. Как вы считаете, Телятников мог спасти кого-то из этих 28 ребят?

- Напомню, что майор Телятников находился в отпуске и должен был выйти на работу только через сутки. Вскочив по тревоге, он вызвал машину и помчался на станцию. К тому времени дежурные караулы пожарных частей ЧАЭС и Припяти под командованием Владимира Правика и Виктора Кибенка работали в самом пекле, на крыше реактора, где уровень радиации доходил до 20 тысяч рентген в час. Даже пробыв пару секунд в таких условиях, ребята были обречены. Внизу, где находился Телятников, дозы были ниже.

Конечно, майор понимал, что кто-то из личного состава не выживет и сам он, возможно, тоже. Почему не воспользовался своим правом вывести подчиненных из зоны высокой радиации? Дело в том, что наша главная задача на любом пожаре - его локализация и ликвидация. Если будешь осторожничать, ничего не получится. Телятников знал также, что огонь может стремительно распространиться, а рядом третий, второй и первый реакторы.

С Леонидом Телятниковым. В первые часы после аварии на ЧАЭС майор внутренней службы Телятников вместе с другими пожарными (Игнатенко, Кибенком, Правиком и другими) принимал участие в тушении пожара и получил высокую дозу облучения. В 2004 году Герой Советского Союза скончался

Все, кто той ночью сражался с пожаром на ЧАЭС, выполняли приказ. Не они бы тушили огонь, так другие. Их действия потом изучали, анализировали. И эксперты пришли к вводу, что Телятников, на котором лежала ответственность за исход этой битвы, блестяще справился с задачей, все сделал грамотно, оперативно. Пожар был потушен за несколько часов, что пре­­дотвра­тило куда более серьезные последс­т­вия. Страна воздала должное подвигу Леонида Телятникова, Владимира Правика, Вик­тора Кибенка, Николая Ващука, Василия Игнатенко, Николая Тытенка и Владимира Тишуры, присвоив всем им звания Ге­роя Советского Союза.

- Как думаете, они представляли себе последствия взрыва, сознавали, что будет с ними лично?

- Если честно, в то время мы все плохо знали, что такое радиация. Конечно, нам читали лекции, кое-что рассказывали, но это теория. А на практике... Тушить пожар на ЧАЭС выехали простые пожарные машины. Не было даже какого-то специального снаряжения, только брезентовая роба-«боевка» да рукавицы.

- Но это же режимный объект, атомная станция...

- И тем не менее ребята ехали, как на обычный пожар. Правда, имелись «лепестки» на лицо, чтобы защитить дыхательные пути от радиационной пыли, но за ними нужно было спускаться в машину, терять время. Да и не спасли бы эти «лепестки» никого...

«НА КАКИЕ УХИЩРЕНИЯ ЛИКВИДАТОРЫ ТОЛЬКО НЕ ШЛИ, ДАЖЕ ПЫТАЛИСЬ ДЕЛАТЬ БРАГУ ИЗ СОКОВ»

- В момент катастрофы вы находились в Крыму, работали в Симферополе. Когда впервые оказались в чернобыльской зоне?

- Во время пожара на ЧАЭС был дан сигнал тревоги номер 3 - самый серьезный, требующий особой мобилизации. По этому сигналу пожарные силы Киевской области должны следовать к атомной станции, где бы ни находились в момент вызова. Потом командование увидело, что личный состав получает высокие дозы радиации и людей нужно спасать, выводить из зоны. На смену стали прибывать дополнительные силы из регионов.

Разрушенный четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС, апрель 1986 года

Мне как начальнику отдела службы подготовки и пожаротушения УПО УВД Крыма поручили на месте изучить обстановку и подготовить личный состав к работе в зоне. Было это в августе 1986-го. Вернувшись из командировки в Припять, я приступил к формированию Крымского сводного отряда ППС по охране чернобыльской оперативно-режимной зоны.

- С какими проблемами вы при этом столкнулись?

- Перед нами стояла задача отобрать физически сильных, здоровых и опытных специалистов, комсомольцев и коммунистов с хорошими характеристиками, но только тех, у кого уже были семьи. Нас предупредили, что после работы в Чернобыле нельзя заводить детей - будут рождаться инвалиды, поэтому всех беременных, эвакуированных из Чернобыля и Припяти, заставили сделать аборты.

Наш отряд в количестве 187 человек прибыл в Чернобыль в декабре 1986-го. Руководителем был начальник Управления крымской пожарной охраны полковник Криворучко, а я - его заместителем. Пробыли мы в зоне более 40 суток, выполнив правительственное задание и при этом набрав допустимые дозы радиации.

- Люди могли отказаться от командировки в Чернобыль?

- Да, и таких были сотни. И рядовые, и командиры. Мы никого не принуждали. Но запоминали (улыбается).

- Это как-то отразилось потом на их карьере?

- Нет, конечно, но репутация их страдала. Да и потом, уже в зоне, были такие, кто отказывался работать на атомной станции: «Не пойду туда. Не могу. Мне плохо». Мы их уговаривали, а если уговоры не действовали, комиссовали, отправляли назад. Но сегодня они такие же ликвидаторы, как и мы, с теми же правами. К сожалению.

- Чем вы занимались на ЧАЭС?

- Обеспечивали пожарную безопасность Чернобыля, Припяти и самой станции, на которой, собственно, и несли службу. Там вся система управления энергоблоками была нарушена, поэтому постоянно возникали пожары, аварии. Когда решили запускать второй и третий энергоблоки, начались проблемы с различными кабелями. Они были во многих местах перебиты, перегнуты, поэтому то и дело в кабельных тоннелях случались замыкания и возгорания.

«В Крыму мне приходилось тушить пожары в куда более сложных условиях, нежели на ЧАЭС. Как раз перед Чернобылем мы укротили газовый фонтан в районе поселка Черноморское. Произошел выброс газа и взрыв, пламя достигало 100 с лишним метров, давление — 700 атмосфер. Грохот стоял сумасшедший, буровая платформа содрогалась от вибрации»

В первый же вечер, как только заступили на дежурство, пришлось откачивать зараженную радиоактивными остатками воду из кабельных тоннелей под реактором.

- Это было опасно?

- Очень. Дозиметристы предупредили, что находиться под реактором можно не более 10 минут. А генерал Владимир Максимчук, замначальника Главка МВД СССР, вступив в эту воду, умер, - ноги отказали.

- Ощущалась радиация?

- Конечно. Постоянно сухость во рту, специфический привкус, сонливость, резь в глазах. Очень хотелось кушать и пить. Видимо, организм боролся с радиацией и как результат - сильное потоотделение. Первое время носили ватно-марлевую повязку, но потом махнули рукой: ее же менять надо каждый час, а иначе она намокала и приносила только вред.

- Вас информировали про радиационный фон?

- У нас были карты зон заражения, с нами работал дозиметрист. Мы знали допустимые пределы облучения и следили за тем, чтобы люди не набирали больше. Но это все относительно. Дозиметрист говорит, например: «10 минут прошло - все, пора выходить». А что можно сделать за это время? Я как руководитель людей выводил, делал замену, а сам оставался. Нужно было выполнить задачу.

- Как вы защищались от радиации?

- Мы жили при электрическом свете - на окнах были свинцовые шторы, всегда закрытые, форточки не открывались. Каждые два-три часа проводили дегазацию и дезактивацию помещений. Вода для питья только бутылочная, пищевые продукты тоже привозные. Ну а мылись местной водой из трубопровода. Выдавали нам «лепестки» для защиты органов дыхания и кислородно-изолирующие противогазы для тушения и ликвидации аварий. Технику дезактивировали после каждого выезда. Если она оставалась «грязной», отправляли ее в «могильник». Туда же свозили и одежду, которую ежедневно меняли на новую.

В Крымском сводном отряде были три врача из медслужбы УВД Крыма. Они у нас каждый день брали кровь на анализ - проверяли ее на уровень радиации и лейкоцитов, чтобы не допустить лучевой болезни, лейкопении или лейкемии.

- Вы получали специальные противорадиационные препараты?

- Никаких специальных препаратов нам не давали. Но врачи советовали пить спиртное - чем крепче, тем лучше. Алкоголь сильнее заставляет работать сердце, быстрее выводятся радионуклиды. Проблема в том, что в зоне (а еще действовал горбачевский указ об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом) очень трудно было достать водку. Нам, офицерам, это как-то удавалось, а тем, кто ниже по чину, увы. На какие ухищрения ликвидаторы только не шли, даже пытались делать брагу из соков.

«ДО РАБОТЫ В ЧЕРНОБЫЛЕ Я БЫЛ АБСОЛЮТНО ЗДОРОВЫМ»

- Как пребывание в чернобыльской зоне отразилось впоследствии на здоровье?

- Во-первых, мы сильно прибавили в весе. От радиации человеческая клетка рас­­ширяется, как бы пухнет, и человек крупнеет. Те, кто весил 80 килограммов, набрали под 100 - и это за 40 суток. От радиации ускоряется процесс старения организма, в той или иной степени страдают все органы. Сосуды становятся хрупкими, появляется гипертония, дистония. Нужно очищать кровь. Нам постоянно вливали гемодез, очень вредный, как потом оказалось.

До работы в Чернобыле я был абсолютно здоровым человеком. Продолжал тренироваться, выигрывал соревнования. По воз­вращении из Чернобыля меня сразу же положили в больницу, нашли кучу болезней, поставили диагноз «вегето-сосудистая дистония». Давление скакало, как бешеное. Кровь была плохая. Первое время приходилось дважды в год делать переливания.

- Как вы считаете, сделаны ли необходимые выводы после Чернобыля? Современные атомные станции, другие опасные объекты оснащены сейчас всем необходимым на случай аварии?

- Я с 1966 года в пожарной охране, так вот, за минувшие полвека с лишним в снаряжении пожарного ничего не изменилось. У нас все тот же стандартный набор - брезентовая роба, каска, противогаз. Ситуация даже ухудшилась: сейчас теплоотражательные костюмы в дефиците, а раньше выдавались, были в боевом расчете.

- Работа на ЧАЭС оказалась самой сложной в вашей практике?

- Конечно, нет. Там основной удар на себя приняли первые пожарные, а наша работа по ликвидации последствий аварии была более-менее безопасна. В Крыму мне приходилось тушить пожары в куда более сложных условиях.

Как раз перед Чернобылем мы укротили газовый фонтан в районе поселка Черноморское. Это было в 70 километрах от берега, на стационарной морской платформе, где производилось бурение газовой скважины. Там произошел выброс газа и взрыв, начался пожар. Пламя достигало 100 с лишним метров, давление - 700 атмосфер. Грохот стоял сумасшедший, буровая платформа содрогалась от вибрации. Неуправляемый, казалось бы, процесс.

Сначала мы расчистили устье скважины, убрали покореженные трубы и развороченное оборудование. Просто потушить пламя было нельзя: сразу возникнет загазованность и от любой искры может произойти взрыв. Поэтому долго готовились, пробовали разные варианты. Все были мокрые до нитки, негде было просушиться. Хорошо хоть воды хватало, вокруг - целое море. Но это была опасная работа.

Наконец, придумали, как потушить и одновременно закрыть фонтан специальным агрегатом - превентером. Рассчитали необходимое количество стволов, расставили их. Затем плавкран поднял превентер, установил его на фонтан. Так и погасили пламя. Начали в марте и закончили в первых числах апреля 1986-го. На это ушло 15 дней.

- Никогда не жалели о том, что после окончания Харьковского пожарного училища вас направили служить в Крым?

- Там тоже была целая история. Мне после училища предлагали остаться на преподавательской должности. Это было очень престижно, круто, как сейчас говорят. Но мне хотелось домой, в Крым: я ведь родом из Джанкоя. Мне сказали: «Нет, туда никак нельзя. Разве только сам министр даст разрешение». И получилось так, что я в составе украинской сборной выиграл чемпионат СССР по пожарно-прикладному спорту в 1970 году. Министр внутренних дел Украины Иван Харитонович Головченко собрал нас у себя в кабинете, спрашивает: у кого какие пожелания? Я говорю: «Очень хочу работать в Крыму». - «Ну, пиши рапорт». Я тут же взял листок бумаги и изложил свою просьбу, а он поставил резолюцию для начальника УВД Крымского облисполкома: «Товарищ Захаров, Виталий Федорович, найдите этому чемпиону место в Крыму».

- Нашлось место для чемпиона?

- Места, конечно, не было, поэтому трудоустроили меня в Симферополе инспектором уголовного розыска. Там я числился, а работал оперативным дежурным в пожарной охране УВД Крыма. Ночевать нам с женой Викторией первое время пришлось на сцене клуба УВД. Благо офицерам выдавали постельные принадлежности, так что у меня было все необходимое при себе: расстелили и улеглись спать прямо на полу.

- Вы единственный человек в Крыму, у которого три медали «За отвагу на пожаре». За что вас наградили?

- Первую медаль я получил в 1971 году за тушение ялтинского лесного пожара. Горело ущелье Уч-Кош прямо над Ялтой - его хорошо видно из города. Из-за сильного порывистого ветра 20-25 метров в секунду низовой пожар, при котором горит «подстилка», быстро перерос в верховой, при котором огонь выходит на кроны и буквально в считанные минуты пожирает огромные столетние сосны и кедры. Это очень опасно. Он, как вихрь, пролетает со скоростью 100 метров в секунду. Грохот, температура сумасшедшая. Выгорает кислород, и человек задыхается.

Тогда пожар приобрел угрожающие масштабы и быстро распространялся в сторону города, где в любой момент могла возникнуть паника среди населения. Меня тогда не было в Симферополе, я уезжал на соревнования. Приезжаю в управление - никого нет. Позвонил начальнику управления, а он на пожаре. «Немедленно ко мне!» - говорит. На месте дал мне боевой участок, пять тысяч человек в подчинение и задание - Уч-Кош отстоять.

Мы тогда задействовали Черноморский флот, десантников, военное училище. На одном из участков лавина огня отрезала путь к отходу. Мне пришлось, спасая курсантов, уводить их, но двое первокурсников погибли, не добежав нескольких метров до безопасной зоны. Они посмертно награждены орденом «Красной Звезды», а я - медалью «За отвагу на пожаре».

- Сколько времени тушили ялтинский пожар?

- 15 дней. Никто за это время из леса не выходил. С вертолетов нам сбрасывали рукава, питьевую воду, «усиленное» питание (по куску хлеба и 50 граммов колбасы на человека). Непросто было. Я, лейтенант, полковниками командовал. Потому что передо мной стояла задача - погасить пожар на заданном участке, защитить выход на санатории и не допустить распространения пожара в другую сторону, где были государственные дачи.

- Разбивали палаточный лагерь?

- Да вы что, какие палатки? Во-первых, это опасно. Во-вторых, мы тушили круглые сутки. Так что спали, если удавалось, прямо в лесу. Видели бы вы, в каком виде мы спустились - заросшие, бородатые, оборванные и обгорелые.

«ВОДОЙ ИЗ СТВОЛА КАК ДАМ, ЕЩЕ И МАТЕРКОМ ПРИЛОЖУ. БЕЗ ЭТОГО У НАС НЕЛЬЗЯ»

- Часто ли ваши сослуживцы рас­плачиваются жизнями за чужую беза­ла­бер­ность, пренебрежение правилами пожарной безопасности?

- Мы стараемся свести жертвы к минимуму, но не всегда это получается. Я вспоминаю пожар на китобойной базе «Советская Украина» в 1988 году.

Эта махина стояла в порту Севастополя на ремонте. Высота - девять этажей, длина - 300 с лишним метров. Пожар вспыхнул во время сварочных работ, когда на судне находилось несколько сот рабочих. Огонь отрезал им пути эвакуации, они спрятались в каютах. Ситуацию усложняли работающие дизели и генераторы, деревянные палубы, пропитанные китовым жиром, и топливные баки вдоль бортов.

Когда горит судно, оно раскаляется, как консервная банка. Вокруг закипает вода. А внутри все синтетическое, так что можно очень быстро задохнуться. Поэтому самое сложное - успеть найти и вывести людей.

Мы работали двумя группами: одна тушит пожар, вторая выводит рабочих. Их, к счастью, спасли, а вот трех пожарных потеряли: они вошли внутрь и провалились - под ними прогорели ступени. Всех наградили посмертно орденами «За мужество». А я тогда получил третью медаль «За отвагу на пожаре».

- Не подсчитывали, сколько на вашем счету спасенных жизней?

- Тысячи, наверное. Я за людей отвечаю, моя первая задача - их вывести. Или, если понадо­бится, вынести.

В 1981 году, когда мы тушили пожар в областной больнице имени Семашко в Симферополе, там в палатах лежали около 200 человек. Многие из них сами передви­гаться не могли. Больных пришлось выносить прямо на кроватях. Пожар возник в чердачном помещении, над операционным за­лом, где хирурги в это время проводили три операции.

Крыша буквально гудела под ногами от огня. Стоять на раскаленной поверхности было просто невозможно, в любое мгновение могли обрушиться конструкции... А хирурги просили: «Поменьше воды». Ничто не должно было нарушить стерильности. Поскольку струи воды просачивались сквозь потолок, над операционными столами растянули брезент и держали руками. Через два часа мы с огнем покончили, при этом не пострадал ни один человек. И что интересно, все три операции прошли успешно.

- Какими качествами должен обладать пожарный, помимо смелости, хладнокровия, стрессоустойчивости?

- В советское время в пожарную охрану отбор был очень серьезным, нас проверяла специальная комиссия. Можно было побеждать в спорте, но при этом не пройти психологические тесты. Бывало, что человек попал на первый же пожар и спекся: не может страх побороть. И мы его вынуждены комиссовать.

Что поделаешь: есть люди более смелые и менее. Вот я, например, в каждом гарнизоне Крыма знал офицеров, с кем могу идти в разведку, а это в нашем деле самое важное. Приезжаю на место: «Ты, ты и ты - со мной». Идем всегда по трое, между собой соединены сцепкой (через карабин специальным тросиком), чтобы, если кто-то где-то упал, провалился, товарищи могли вытащить. И меня знали как опытного «тушилу». Сослуживцы не сомневались, что я человека в огне не брошу: или выведу, или погибну вместе с ним.

- Ваши коллеги рассказывают, что у вас феноменальная интуиция - часто предугадываете, когда произойдет взрыв, где обрушится перекрытие. Работаете на опережение, и это помогает спасти жизни.

- Как-то раз тушили крупный пожар в театре. Чувствую, сейчас сверху упадет рояль. Вот чувствую, и все. Скрипы, звуки какие-то. Кричу: «Уходите все!», стал людей выпихивать, начальника УВД толкнул. Он еще матом успел мне ответить. Рояль - бабах! Две с лишним тонны - и мне на ногу. Они: «Витя, Витя». А я раз - и потерял сознание.

- Кстати, сами-то вы крепкие слова и выражения употребляли по отношению к подчиненным?

- Каюсь, бывало. Некоторых приходилось подбадривать: «Давай-ка, вперед!». Он говорит: «Не могу». Я ему водой из ствола как дам, еще и матерком приложу. Без этого у нас нельзя...

- Наверное, как и без ранений?

- Совершенно верно. Практически любое тушение связано с травмами различной степени тяжести - не только с ожогами, но и с порезами, переломами, ушибами. У меня ребра, ноги переломаны. Сколько раз меня отбрасывало взрывом - не сосчитать. Когда тушил Феодосийскую нефтебазу, неожиданно рвануло, и я полетел. Если бы не был пристегнут карабином к конструкции - все. А так ремень удержал, только ребра переломало (за тушение пожара на Феодосийской нефтебазе Виктор Тимофеев получил вторую медаль «За отвагу на пожаре». - Авт.).

- Костюм от высокой температуры защищает?

- Да не особо. Это же обычный брезент. Когда на него попадает вода, внутри моментально образуется горячий пар. Снова обливаешься водой, и только тогда на какое-то время жар становится терпимым. А теплоотражательный костюм, который мы тоже используем, защищает в течение 15 минут, потом нагревается, и тут уже - сколько выдержишь.

Но самое большое зло - это противогаз. Резиновая маска разогревается и начинает плавиться вместе с кожей. Горло обжигает кислородом, который вдыхаешь. Страшно вредная штука. После работы в противогазе пропадает голос, болит горло - долго восстанавливаешься.

- Без противогазов не работаете?

- Вы сегодня возьмите любую квартиру - там синильная кислота, масса отравляющих веществ, которые выделяются при горении. Без противогаза даже не войдешь в охваченное огнем задымленное помещение, моментально задохнешься. Сегодня применяются безопасные воздушные аппараты, но, к сожалению, с малым временем действия и по весу очень тяжелые.

- Серьезная у вас профессия, про курьезные ситуации даже спрашивать боюсь...

- Почему же? Бывают и курьезы. В Каче под Севастополем есть чудное местечко, где в резервуарах, рассчитанных на тысячу кубов, хранится чистый спирт. И вот однажды содержимое одного из резервуаров загорелось. Мы, естественно, тушим. Вызвали флот, расставили по кругу 300 человек, дали им стволы - охлаждайте резервуар, чтоб не лопнул. Морячки стоят и поливают. Потом нужно было переключить воду, и давление в стволах упало. Смотрим, а хлопцы все рухнули, пьяные в драбадан.

- Надышались?

- Да нет. Вокруг образовались лужи из спирта, разбавленного водой, так они черпали и пили.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter