Александр ЗБРУЕВ: «Читая в архивах НКВД протоколы допросов отца — заместителя наркома связи СССР, я не выдержал и расплакался. К расстрелу его приговорили за 15 минут...»

Кумир и звезда советского кинематографа, один из ведущих актеров московского театра «Ленком», Александр Збруев сразу же вызывает в памяти суперобаятельную улыбку, ироничный голос и хулиганский прищур глаз... Представляю себе, как таяли от них женские сердца в годы, когда понятия секс-символ у нас не существовало. Впрочем, и сегодня, перейдя в возрастную категорию «для тех, кому за 60», Александр Викторович с серьезным отрывом лидирует в рейтингах самых сексапильных суперстаров. Так получилось, что ключевую роль в его жизни сыграли женщины. Возможно, Збруев стал бы певцом: у него был неплохой голос и он даже сдал экзамены в Гнесинку, но... вмешалась жена Евгения Вахтангова, с которой дружила его мать. Прослушав молодого человека на дому, она благословила его в актеры... В студенческие годы Александр тщетно пытался спрятать свою мужскую харизму, хватаясь за характерные роли старичков и дьячков, наклеивая носы и уши, накладывая толщинки и лысины, — едва он сыграл в дипломном спектакле без грима, гримас и ужимок, режиссер Зархи рассмотрел в нем героя современности и пригласил в картину «Мой младший брат». В ней 20-летний Саша Збруев снялся с Олегом Ефремовым, Андреем Мироновым и Олегом Далем, каждый из которых сам по себе — легенда... Ныне за его плечами более 80 фильмов, примерно столько же спектаклей и Бог знает сколько романов. «Любовь возникает довольно часто, никаких инъекций против нее нет, и не следует ей противиться», — разводит руками кумир дам. Говорят, когда ему изрядно надоели не в меру назойливые воздыхательницы, он выстроил их по росту у служебного входа в театр и сказал стоящему рядом администратору: «Смотрите внимательно, запоминайте, и чтобы с этого дня их тут не было»... Правда, сам Збруев это опровергает: дескать, не мог он так с поклонницами обойтись. Его жена Людмила Савельева, с которой Александр Викторович прожил 40 лет в браке и вырастил дочь Наташу, давно на похождения супруга не реагирует: мол, все равно из семьи не уйдет — принципы не позволяют... Тем не менее, если верить газетам, прима «Ленкома» народная артистка России Елена Шанина такую попытку предприняла: после длительного служебного романа она в 40 лет родила дочь и назвала ее Танечкой — в честь мамы Збруева. Отец сразу официально ребенка признал, и первой, кому рассказал об этом, была... Людмила Савельева... Годы Александра Збруева не изменили — он все такой же подтянутый, хотя после того, как на съемках сломал руку, вынужден был отказаться от тенниса. Голос его так же неотразимо действует на женщин, счет любовных побед, видимо, продолжается. Только одна из тех, чьей любви он так добивался, ему не ответила взаимностью, — называется эта неприступная особа Родиной.

«СРОК МАМЕ ЗАМЕНИЛИ ССЫЛКОЙ»

— Как по мне, Александр Викторович, зрители любят вас не только за многочисленные актерские достоинства, но прежде всего — за сильное мужское начало. Как вы считаете, это качество приобретенное или гены все-таки сказываются?

В юности у Збруева было прозвище Интеллигент плюс клеймо сына «врага народа». С таким джентльменским набором в Союзе выжить было непросто...

— Не знаю, за что любят, — не думал об этом, но если за роли, сыгранные в кино или театре, — большое спасибо.

— Ваш отец занимал пост заместителя наркома связи СССР: в 37-м, когда кошмарная сталинская метла мела чуть ли не всех подряд, после возвращения из служебной командировки в Соединенные Штаты он был арестован и вскоре как враг народа расстрелян. Скажите, вы задумывались над тем, почему именно вам выпала такая судьба?

— Дело в том, что она не только мне выпала, — я ее с миллионами людей разделил. По малолетству это просто не понимал, да и знал, честно говоря, немного — тогда все скрывалось. Позже какая-то картина по рассказам сложилась — я ведь отца никогда не видел. Родился уже после того, как его расстреляли, и для меня слово «папа» было чужим, не вызывало никаких эмоций и ассоциаций. Мать заменила всех — она была самым-самым родным, любимым, близким мне человеком.

Совсем недавно меня допустили к архивам НКВД, и когда я взял в руки папку с протоколами допросов отца, мне стало не по себе: за их корявыми строчками явственно проступало его лицо. Кстати, об этом был снят документальный фильм, но не знаю, выйдет он на экраны — не выйдет... Наверное, впервые в жизни я, читая во время съемок эти жуткие документы, не выдержал и расплакался. Пришлось даже остановить работу, потому что от прочитанного меня колотило.

— Там были доносы?

— Разумеется, ну куда же без них, но самое страшное другое... Судили, как было тогда заведено, три человека, так вот, я обратил внимание, в котором часу они начали и когда был оглашен приговор, — на все про все ушло 15 минут. Потом, на суде, от показаний, данных на допросе, отец отказался, потому что...

— ...били?

— Естественно, чтобы заставить человека оговорить себя, энкавэдисты применяли всякие методы воздействия.

— Я где-то читал, что ваши родители познакомились в театре — оба состояли к тому времени в браке, но расстаться было выше их сил...

— К сожалению, вместе они прожили совсем недолго. Когда отца забирали, он успел маме шепнуть: «Знаешь, Тата, если родится девочка, назови ее Маша, а если мальчик — Саша»... Я появился на свет в знаменитом роддоме Грауэрмана, находившемся неподалеку от нашего дома на Арбатской площади. Маму как жену «врага народа» должны были отправить в исправительно-трудовые лагеря, но сжалились и заменили срок ссылкой. Позволили даже меня взять с собой, и я, как теперь понимаю, по сути, спас ей жизнь. Ради ребенка она все это вынесла — в Москву вернулись мы лишь через пять лет.

— Куда вас сослали?

— Под Рыбинск.

— Вы были маленьким, тем не менее какие-то обрывочные воспоминания о том времени сохранились?

— Почти ничего. Помню только двухэтажный барак, в котором мы жили, печь типа буржуйки — вряд ли сейчас знают, что это. Ну (улыбается), пусть почитают в литературе...

— ...если умеют читать...

— Никогда не забуду мамины подзатыльники — она кормила меня овсяной кашей из нечищеной крупы с острыми остюками, застревавшими буквально везде. Я ими давился, но больше есть было нечего, и она заставляла меня глотать ложку за ложкой. (Представляете, несмотря на те детские мучения, я до сих пор овсянку люблю)... Смутно помню воздушную тревогу. Бомбоубежище — обычная землянка во дворе — было затоплено, поэтому все спустились в барачный подъезд. Я сидел на руках у мамы, не понимая, что происходит, а хлипкое строение буквально ходуном ходило. Нас сильно трясло, а где-то высоко-высоко над головами раздавался гул самолета. По небу шарили прожекторы, лупили зенитки: бах-бабах-бах!, и потом по нарастающей раздался надрывный рев мотора — это подбили немецкий «мессер».

Еще помню лирическую вещь. Возле барака рос куст малины, и, ползая как-то под ним, я нашел красную ягодку... Тогда первый раз в жизни малину попробовал.

«НА ШКОЛЬНОЙ ЛИНЕЙКЕ, ПЕРЕД СТРОЕМ, С МЕНЯ СНЯЛИ ПИОНЕРСКИЙ ГАЛСТУК»

— Как же вы вернулись в Москву — ведь у вас там ни кола ни двора не осталось?

С Олегом Янковским

— До ареста наша семья жила в огромной пятикомнатной квартире. У отца было все: и своя машина, и служебная, но часть имущества конфисковали, остальное разворовали, а квартира стала коммуналкой — в ней поселились другие люди. Слава Богу, одну комнатку выделили моему старшему брату. (Мама у нас одна, а отцы разные, поэтому его не тронули). Женя, которому было тогда 14 лет, остался один в этих стенах среди костюмов моего отца и книг — того, что уцелело от прежней жизни. После возвращения мама, красивая женщина, окончившая актерский факультет, вынуждена была работать контролером на электроламповом заводе...

— Клеймо сына «врага народа» мешало вам жить?

— Долгое время я этого не осознавал, потому что по натуре человек вольный. Мне было хорошо на улице, среди друзей — шпаны, голубятников, — я обожал гитару и дворовые танцы под патефон. Не осознавал еще, что не такой, как все...

...Сколько мне было: 10 или 11 лет, когда в пионеры приняли? Тогда это делали просто: выстраивали третьеклассников, повязывали им красные галстуки, и все дети хором повторяли за кем-то из вожатых дурацкую клятву. Через дней пять, может, раньше, школу опять созвали на линейку. Никто не понимал, что происходит, и я в том числе. Перед строем громко скомандовали: «Збруев, шаг вперед!»... Вместе со мной вызвали еще какого-то парня — к нам подошли и сняли с нас галстуки...

— С детей!

— Я был в недоумении и воспринял это как наказание за плохие оценки, прогулы. Может, думал, они к моим двойкам придрались, но потом мне все объяснили. У нас была замечательная завуч, которая, похоже, тоже каким-то образом пострадала. Она моей маме сказала: «Ну а что вы хотите — такое время».

— Как ни странно, память у людей короткая, поэтому и сегодня не перевелись краснобаи, которые рассказывают, как было хорошо при Союзе, и призывают вернуться к коммунистической идеологии. При этом они забывают, что человека могли за 15 минут приговорить к расстрелу и ни за что ни про что казнить... Хочу процитировать ваше высказывание в одном из интервью: «Люблю ли я свою родину? Увы, безответно. Мы ее любим, а она нас нет — напротив, делает все, чтобы затруднить жизнь, поставить новые проблемы. Я даже не знаю, за что к ней так привязан. Может, за место, где родился и вырос? За Арбат, по которому ходила моя мать, по которому отца повели на расстрел? За друзей, голубей и первую блатную песню? Не представляю, за что еще любить родину, которая только отбирает»...

— (Задумчиво). И это не эмоции.

— Выстраданное признание!

— Пережитое во мне сидит и, по всей вероятности, очень крепко. У каждого ведь своя правда, впитанная с молоком матери, привитая отцом или обществом... Моя вот такая, с горьким привкусом. Это не значит, что нужно распустить нюни, все время горевать и плакать: «Ой-ой-ой, а ведь могло быть совершенно иначе!». Есть все же моменты, от которых я получаю удовольствие, и вещи, на которые стараюсь не обращать внимания. Таким уродился, так уж воспитан...

Конечно, если задуматься глубоко, судьба могла сложиться не так, тем не менее я актер, народный артист России, лауреат Государственной премии и премии имени Станиславского, у меня масса титулов, и получил я свои награды именно за то дело, которое люблю... У меня есть театр, кино, друзья, связанные с искусством, но профессия — только часть жизни, поэтому фанатизм в ней не уместен. Наше бытие многогранно, с нами происходит хорошее и плохое, мы сталкиваемся с любовью и с ненавистью, с предательством и с преданностью, но видеть стараемся то лишь, что согревает, — вот в чем дело...

— Послевоенное ваше детство было, я так понимаю, полубеспризорное — мать не имела возможности за вами присматривать, и формировала вас улица...

— Ну, в общем-то, да.

— Трудно поверить, что вы росли хулиганистым парнем, от учебников сбегали на тренировки по боксу и гимнастике и дважды оставались в школе на второй год...

— Вы очень хорошо все обо мне знаете, и я благодарен за это, хотя... Мне почему-то кажется, что, если зрители артиста и впрямь любят, воспринимают его не столько по эпизодам биографии, сколько по экранным и театральным образам. «Ах, какой счастливый человек!» — говорят они о кумире. Наверное, когда речь идет о профессии, о ролях, это правильно, но есть рядом с нами еще то, что до сих пор царапает, и довольно сильно... Главное — не замкнуться, не озлобиться, не стать злопамятным. Cуществуют все-таки солнце, голубое небо, замечательная литература — да много чего интересного!

«ПЕРВЫЙ СТАКАН ВОДКИ Я ВЫПИЛ В... ЧЕТВЕРТОМ КЛАССЕ»

— В годы вашей молодости криминогенная, как сейчас говорят, обстановка в Москве была напряженной — и поножовщины хватало, и бандитизм процветал. После бериевской амнистии возвращались из лагерей уголовники — эти люди наверняка прививали свои порядки, рассказывали о романтике зоны... Вы, рисковый, бедовый парень, боксер, имели в то время контакты с представителями уголовного мира?

Ганжа и Тимохин (Савелий Крамаров). «Большая перемена», 1972 год

— Конечно, у меня даже прозвище было Интеллигент. Нас считали молодняком, но среди моих друзей и товарищей были сформировавшиеся люди лет под 40, и у многих из них были клички, полученные в местах не столь отдаленных. Эти матерые мужики нас опекали, а мы, случалось, прикрывались их авторитетом.

— Вас не пытались куда-то втянуть?

— Ну, поскольку обитать приходилось рядом с этой криминальной братвой, по лезвию ножа, бывало, ходил, однако Бог меня уберег. Многие ведь очень плохо закончили: кого-то убили, кто-то сел, спился...

— Вы к рюмке не пристрастились?

— Первый стакан водки выпил в... четвертом классе. Может, только потому и не увлекаюсь этим делом сейчас, что в детстве пару раз отравился.

У меня был товарищ по кличке Пиджак — его так прозвали, потому что носил длинные, отцовские, наверное, пиджаки. Мать у него была воровкой, отец — вор, сестра и брат воровали...

— Династия, однако...

— Но это они, а сам он хорошим был парнем, — хулиганистый такой, как все ребята в то время. Вместе мы голубей гоняли, играли в футбол, дрались... Однажды я к нему заскочил (они тоже жили в коммунальной квартире), а на кухне дым коромыслом. Оказывается, к брату, который только вернулся из лагеря, пришли друзья, взрослые ребята. Они сидели все в синих фетровых шляпах, в костюмах и с белыми шарфиками — мода была такая! Еще тогда прохаря носили — это сапоги типа офицерских.

— Яловые?

— Или хромовые, причем чем обувка дороже, тем выше статус... Это были серьезные воры в законе, испытавшие уже не одну отсидку. Они расположились на кухне: там, занимая всю газовую плиту, стояла огромная сковородка, где были перемешаны яйца, помидоры, лук, колбаса, тушенка... Все это бурчало, шкварчало, и запах вкусноты шел одуряющий. Вдруг Пиджак мне говорит: «Пойдем посидим с ними. Парни зовут, хотят на нас, малолеток, взглянуть».

Пришли, мнемся, а они предлагают: «Ну что, ребятки, давайте выпьем!». Опрокинули мы по стопочке, и тут же ложкой с этой сковородки, значит, закусываем. (Вспоминаю, и у меня даже сейчас слюнки текут — вкусно было необыкновенно!). Потом слово за слово, вторая рюмка, третья — в общем, я отрубился...

Проснулся у них в комнате укрытый толстым лоскутным одеялом. Гляжу — уже темно, а начали днем, еще засветло. Они жили на первом этаже, а мы на четвертом — мама обычно из кухни звала меня в форточку: «Саша, домой!». Первое, что я услышал, — ее тревожный голос со двора: «Саша, ты где?». Голова раскалывалась пополам — это что-то ужасное было, но от маминого тревожного голоса стало еще хуже.

«СМОТРЮ — ВОТ ТАКЕННАЯ ПАЧКА ДЕНЕГ! Я И ПРИБРАЛ ИХ...»

— Сами домой дошли?

«Большая перемена»: Ганжа и Нестор Петрович (Михаил Кононов)

— Нет, конечно, это было немыслимо — помогли... Кстати, насчет помогли... В нашей коммунальной квартире в одной из комнат жил человек, которого уволили из НКВД за... плохое поведение.

— Представляю, что для этого надо было вытворять!

— Он страшно пил и, когда напивался, все время орал, визжал, замахивался на маму. Потом, когда я уже вовсю шпанил, мы с приятелями несколько раз хорошенько его проучили, но я расскажу вам сейчас то, чего никогда и никому раньше... (Могу себе это уже позволить, потому что стал другим человеком).

К соседу часто приезжали родственники откуда-то из колхозов, и вот однажды пришел я к его двум дочкам — хорошие были девчонки, мы очень дружили. Смотрю, у них деньги лежат — вот такенная пачка! Оглянулся (а я тогда уже во дворе хулиганил) — никто не обращает внимания. Раз! — прибрал их к себе и в дверь. Отнес в нашу комнату, положил в стол и как ни в чем не бывало вернулся... Через какое-то время крик слышу: «Где, что, чего? Кто у нас был?». — «Сашка, больше никто. У него!» — и ко мне стучатся. Я: «Да вы что, с ума все сошли? Как бы я мог? Смеетесь?»... Сыграл невинность...

Вскоре пришел старший брат — он уже окончил Щукинское театральное, был актером в Театре Вахтангова. Ему, видимо, о неприятности тут же сказали, поэтому, как только Женя переступил порог, моментально позвал: «Иди сюда!». Я подошел, а он мне как влепит: «Где деньги?». — «Не видел я никаких денег! — кричу. — Жень, ты чего?».

В общем, давай он меня метелить: «Отдай чужое — только ты мог это сделать!». (Знал о моих, так сказать, подвигах на Арбате). Я продолжал отпираться, а потом юрк под кровать. Не долго думая, брат встал на нее ногами — она пружинистая была! — и давай прыгать, чтобы меня достать. Раз — я ору: «А-а-а!», второй — «О-о-о!», третий... Тут уж, короче, не выдержал — вылетел пулей. Он снова: «Где?». — «Там». В результате все до копеечки было возвращено хозяину, но я это к чему веду?

Узнав о моей проделке, мама взяла меня за руку и потащила из дома. «Идем к милиционеру: не хочу, чтобы мой младший сын, которого я очень люблю и которого так ждал отец, стал вором»... Я упирался: «Мама, не надо!»...

...Арбат — небольшая улица, но тогда она считалась правительственной — по ней ездил Сталин. Каждый день проносились кортежи по 12 машин, во всех подъездах стояли охранники (мы называли их воротниками), а она громко говорила: «Вот там человек стоит — сейчас я тебя ему сдам»... Честно скажу: я испугался. Она до такой степени была моим поступком возмущена, что это передалось мне.

— Стыдно было?

С Александром Абдуловым. Когда-то Абдулов инициировал письмо Путину с просьбой защитить артистов от произвола СМИ. Збруев был из тех, кто это письмо подписал: «Если обижают моих товарищей, я, конечно же, заодно с ними»

— Как вам сказать? Вот когда я отравился водкой — с выпивкой как отрезало. Нет, я пил, но вдрызг не надирался — возникло какое-то самоограничение. С украденными деньгами та же ситуация получилась: многие вокруг воровали, но без меня. И хотя в каких-то предосудительных делах я и участвовал, мог вовремя остановиться. Улица многому меня научила, но я о соседе-энкавэдисте хотел рассказать...

Помню, гоняли мы сизарей, одной ногой я встал на забор и облокотился на крышу, на которой сидели голуби. Хотел поднять птиц в воздух, стал их шугать: «Кши!», а они никак. Тут я неловко повернулся, нога сорвалась, и в нее от коленки почти до паха вошел кол. Кровищи!.. Снизу все сразу отнялось, идти не мог. Ребята помогли доскакать до подъезда, лифтеры — была раньше такая должность — подхватили под руки... Доставили кое-как...

Звоню в дверь и с порога: «Мам, как я упал, как мне больно!». Вызвали врача, и вдруг наш ненавистный сосед — звали его Василий Гаврилович — поднял меня на руки и с четвертого этажа понес в карету «скорой». Не медицинская бригада, а он! Понимаете, что в человеке сидит? Вот он на маму замахивался, крыл меня матом, но когда увидел...

— ...что пацану плохо...

— ...совершенно неожиданно себя повел. В каждом человеке все есть: и хорошее, и плохое — во всех нас 33 молодца сидят. Окружающим кажется, что ты такой или сякой, но порой мы и сами не знаем, как в экстремальной ситуации себя проявим.

— Думаю, стать актером вам было легче, чем тем, кому выпали спокойные, безветренные детство и юность: вы многое испытали, разные повидали характеры и уже понимали, какие бывают люди...

— А знаете, мне это иногда мешает. Ощущение, что я очень тонко чувствую человека и вижу его плюсы и минусы, может, ошибочное, и когда на репетициях мы прибегаем к каким-то ассоциациям, это не значит, что я все время прав, совсем нет! Берясь за новую роль, актер всегда отыскивает в себе краски для создаваемого характера, образа, так вот, мои ассоциации бывают порой совершенно не схожи с теми, что существуют у моих партнеров.

Да, безусловно, у каждого есть свои комплексы, неурядицы, но мое неблагополучие может не совпасть со сложностями и проблемами партнера по сцене, а его благополучие, не исключено, покажется мне таким же куцым, как мизинец по сравнению с указательным пальцем. Поэтому мне бывает порой сложно, тем не менее в итоге мы все утрясаем и притираемся друг к другу, поскольку цель одна — достичь хорошего результата.

— Не каждому, согласитесь, актеру удается сыграть такого всеобщего любимца, каким стал ваш Ганжа из поистине народного фильма «Большая перемена»...

— Народное кино, Ганжа... Я, например, больше горжусь — или не горжусь, не знаю, но мне больше нравятся такие фильмы, как «Ты у меня одна», «Все будет хорошо», «Бедная Саша» или «Ближний круг» Андрона Кончаловского, где я сыграл Сталина. Удачей считаю также картину «Одинокая женщина желает познакомиться». Ее и «Автопортрет неизвестного» мы снимали здесь, в Украине, с замечательным режиссером Вячеком Криштофовичем, а потом «Храни меня, мой талисман» и «Филер» — с Романом Балаяном. Это два прекрасных человека и режиссера, и я уверен: каждый артист от общения с ними получил бы огромное удовольствие. Да, мы сейчас разделились: у нас и у вас разные студии и привязанности, тем не менее актер — профессия интернациональная, поэтому, я надеюсь, мы еще не раз встретимся.

«Я КАК УСЛЫШАЛ, ЧТО АМЕРИКАНЕЦ ЗА РОЛЬ БЕРИИ МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ ПОЛУЧИЛ, ЧУТЬ НЕ РУХНУЛ»

— Вы очень много снимались в советском кино, а затем наступило безвременье, когда всенародно любимые мастера бедствовали и пополняли ряды безработных. Вас, слава Богу, чаша сия миновала. Интересно, а Сталина вы играли с ненавистью к нему за все, что произошло, в частности, с вашей семьей, или попытались от этих чувств абстрагироваться?

Александр Збруев — Дмитрию Гордону: «Мы сейчас разделились: у нас и у вас разные студии, привязанности, тем не менее актер — профессия интернациональная, поэтому, надеюсь, мы еще встретимся» Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Нет, здесь как раз вступает в силу профессия. Передо мной образ, охватить который почти невозможно. Есть, разумеется, внутреннее отношение к «кремлевскому горцу», но это не значит, что все воспримут его как объективное. У каждого человека восприятие истории свое, и поэтому... Я вам такой пример приведу. Когда-то в нашем театре актеру, который воевал и был удостоен боевых наград, предложили в каком-то спектакле роль фашистского офицера. Он отказался: мол, играть его не могу. Лично я думаю, этот человек не прав, потому что есть профессия...

— ...и все остальное значения не имеет...

— Да, если следовать его логике, то не надо браться за роль Отелло, который задушил Дездемону, нечего «Братьев Карамазовых» ставить, «Преступление и наказание», где Раскольников убил топором бабушку, и много чего еще. Сцена — это все-таки нечто другое.

— Критики утверждают, что Сталина вы сыграли по-новому: глубже, проникновеннее — в общем, едва ли не лучше всех... Согласны?

— Не думаю, что лучше, но, вообще-то, сейчас роль «отца всех народов» стала расхожей. Вдруг такое количество Сталиных проклюнулось — просто удивительно! В Советском Союзе на роли вождей утверждал не просто художественный совет киностудии или театра — кандидатуры претендентов рассматривали на очень высоком уровне, поэтому Лениных, кстати говоря, было не так много: Смирнов, Штраух, Щукин... Ну, может, еще кого-нибудь вспомним.

Сталина играл Михаил Геловани и еще пару человек — все, а сегодня похож-не похож, так ты думаешь или нет — давай!

— Заманчиво такую историческую фигуру в кино воплотить?

— Еще бы! Моя роль, например, сама по себе небольшая, но в мире значимость этой личности велика, поэтому в титрах (а картина была американская, по-английски называлась «Dinner cercle») отдельной строкой написали: «В роли Сталина — Александр Збруев».

— Кончаловский снимал этот фильм в США, где артистам платят совершенно иначе. Это на ваших заработках отразилось?

— Конечно. То, что получают русские актеры здесь и в Голливуде, — небо и земля, я даже не могу подсчитать, какую часть американских гонораров составляют наши. Помню, к актеру Бобу Хопкинсу, игравшему Берию, подошел Кончаловский. «Слушай, — сказал, — мы сейчас снимем Сашу, маленький кусочек буквально, а потом тебя. Посиди, потерпи немножечко». Он в ответ: «Почему бы не потерпеть, если я у тебя миллион долларов получаю?». Услышав эту фразу, я чуть не рухнул (смеется), потому что мне заплатили... Ну не буду уточнять, сколько, — это был мизер, другое дело, что доллар тогда уже стал входить в наш обиход и коллеги мне позавидовали: надо же, куш отхватил!

— Полное нарушение субординации: Берии — миллион, а вам, Сталину, — ерунда. Безобразие...

— Дело даже не в субординации, а в самой роли, ее значимости и чисто физической занятости исполнителя... Переводчики с нашей стороны, еще кто-то из помогавших эту картину делать подсказывали мне: «Саша, любую сумму озвучь», но у меня не повернулся язык, мы по-другому воспитаны. В результате, когда продюсер сказал: «Мы тебе будем платить столько-то», я почесал затылок и согласился: «Ну ладно, давайте так».

«ТОЛЬКО В НАШЕМ РЕСТОРАНЕ МОЖНО ПОПРОБОВАТЬ БЛЮДА «МОНТИРОВЩИК ВАСЯ» ИЛИ «ЗАХАРОВ-ФИШ»

— Из-за финансовой нестабильности многие прекрасные актеры вынуждены размениваться на сериалы, низкопробные боевики и рекламу — чтобы отказываться от ходульных ролей и сниматься только там, где хочется, надо твердо стоять на ногах. Признайтесь: именно потому вы открыли свой ресторан «ТРАМ»? Кстати, раньше эта аббревиатура расшифровывалась как Театр рабочей молодежи, а какой смысл вы вкладываете в нее сегодня?

Одной из самых красивых актрис советского кино Валентине Малявиной выпала страшная судьба

— ТРАМ — это Театральный ресторан актеров Москвы: в старые буквы мы влили новый смысл. (Наш театр, между прочим, так когда-то и назывался — «Ленкомом» он стал позднее). В этом созвучии что-то есть — вот мы на нем и остановились, но я только номинально числюсь там основателем: на самом деле все сделал товарищ, в ресторанном деле профессионал. Забавно, но он тоже учился не этому: окончил университет, знает четыре языка (один из них очень редкий, восточный). Сменить поприще его заставило время — оно изменилось, и человек понял, что в бизнесе добьется куда больших благ.

Меню в «ТРАМе» придумал ленкомовский драматург и известный писатель Дима Липскеров: только в нашем ресторане можно попробовать блюда «Трофей Мюнхгаузена», «Третий акт», «На дне», «Монтировщик Вася», «Захаров-фиш»...

— Благодаря этому бизнесу вам удалось добиться хоть относительной независимости?

— Понимаете, профессия есть профессия, и на первое место я ставлю, конечно же, кино и театр, хотя иногда довольно-таки горько наблюдать за тем, что там происходит. Меня часто приглашают в какие-то многосерийные фильмы, звонят и говорят: «Знаете, мы будем снимать 150 серий. Я: «Ско-о-олько?». — «Да вы не волнуйтесь, процесс налажен». — «Нет, — отвечаю, — я и на 12-то серий еще подумаю, соглашаться ли: не потому, что такой хороший, а потому, что у меня свое отношение к «мылу». Вот когда «Семнадцать мгновений весны» снимали, там были люди, характеры, что-то новое. У меня тоже были, по сути, малые сериалы — «Большая перемена», «Батальоны просят огня», но это же фильмы, а как нынешнюю дешевку назвать? Я вот смотрю сейчас: даже очень хорошие серьезные актеры, участвуя в ней, теряются — их будто изнутри что-то растаскивает, размывает, и потом... Каждую неделю на экраны выходит, ну скажем, по пять новых сериалов, а в телевизионной программе их около 20-ти: на первом канале, втором, третьем...

— Безумие!

— Поэтому, даже если в основу, скажем, 10-серийной картины положена хорошая история, я, если честно, не верю, что человек может посмотреть ее от начала до конца — за редким исключением. А ведь актер ждет какой-то ключевой сцены, где можно выговориться, что-то из себя выбросить. Ему хочется, чтобы зрители поняли, за что он или против чего, но я не уверен, что эту сцену увидят.

— Вы смотрите такие модные фильмы, как «Ночной дозор», «9-я рота»?

Збруев женился на Малявиной, когда ей не исполнилось еще и 18-ти, поэтому за разрешением обращаться пришлось в исполком

— Исключительно для того, чтобы как-то сориентироваться и понять, что происходит сегодня во времени нашем.

— И что же в нем происходит?

— Очень много печального в кинематографе, очень и очень! С другой стороны, русская земля постоянно рождает великих артистов, и актерская школа, которая, я считаю, еще не погибла, но может пропасть, все-таки проявляется. Редко, от силы раз в пять лет, но все-таки, и совершенно не оттуда, откуда ты ждешь, возникают «Возвращение» Звягинцева или «Остров» Лунгина, о котором мы столько сейчас говорим. Увы, такие картины можно пересчитать по пальцам, тогда как дерьма на экраны выходит огромное множество.

Почему, например, я говорю о школе? Потому что лет шесть назад мне предложили курс ГИТИСа, который я взялся вести — хоть это и громко сказано — как мастер курса (конечно, вместе с другими педагогами). Во мне сидит боль за людей, которые готовятся стать артистами, — они оканчивают актерскую школу, но параллельно другие ребята выходят из стен Щукинского училища, Щепкинского, института культуры... Ежегодно диплом артиста получают человек 300, а что потом? Идут в эти расхожие сериалы, где все герои на одно лицо и повторяется одна и та же история...

— Бесконечные «Зита и Гита»...

— Да, и вот тут становится страшновато. В общем, когда выпустили курс, мне предложили снова заняться преподаванием, но я отказался. Нет, участвовать в этом не буду!

— Вы — один из актеров, подписавших знаменитое письмо Путину с просьбой защитить их от произвола средств массовой информации. В чем суть ваших претензий к журналистам?

— Ну, я вообще-то из солидарности это сделал, хотя и понимаю: изменить ничего нельзя. Профессия журналистов строится на том, что они выискивают, выковыривают из личной жизни какие-то случаи, на которые так падка публика. Во всем мире существуют определенного рода газеты, журналы, и если обижают моих товарищей, я, конечно же, заодно с ними, однако... Думаю, актерские протесты не помешают некоторым вашим коллегам продолжать заглядывать в замочные скважины и публиковать неправдивые сведения. На таких вещах держится немалая часть журналистики, и какие бы законы ни принимали, ограничить СМИ в этом практически невозможно.

«ИЗМЕНА ЖЕНЫ НЕ БЫЛА ДЛЯ МЕНЯ ДРАМОЙ — Я И САМ ЕЩЕ НЕ НАГУЛЯЛСЯ»

— Ни в коем случае не посягаю на ваше право на частную жизнь, но не могу не задать несколько щекотливых вопросов... Первой вашей женой была Валентина Малявина — одна из самых красивых актрис советского кинематографа. Вы, если не ошибаюсь, учились в одной школе?

С актрисой «Ленкома» Еленой Шаниной Александра Збруева связывают многолетние отношения

— Совершенно верно, я старше ее где-то на год-полтора. Мы жили в одном квартале...

— Дети Арбата!

— Да, и когда Валя, красивая девочка с какими-то бездонными глазами, шла по улице, прохожие оборачивались ей вслед. Так же, как сейчас, бывает, парни шеи сворачивают, чтобы посмотреть на стройные ножки...

— По свидетельствам современников, девчонки на вас тоже засматривались...

— Конечно, засматривались.

— А чем вы Малявину покорили?

— Покорил, пленил, завоевал — об этом я не задумывался. Мы поженились, когда Вале еще 18-ти не было, так что пришлось обращаться за разрешением в исполком. Моя мама, на которую она была очень похожа, к ней прикипела душой и взвалила на себя все хлопоты по хозяйству... Конечно, очень жаль, что Валентине такая страшная судьба выпала. Начинала она превосходно, актрисой была талантливой, но вот видите... Что-то над всеми над нами есть, принуждающее рулить в ту или иную сторону.

— Говорят, Малявина была роковой женщиной...

Внебрачной дочери Збруева и Шаниной Татьяне уже 15 лет

— Да, это так. Конечно, от человека тоже зависит многое. Наверное, рядом с ней не оказалось мудрого друга, который вовремя мог бы одернуть, увести от того, что в дальнейшем произошло.

— Артисты вашего поколения утверждают, что ваш брак распался из-за ее измены, и для вас это была огромная драма...

— Не было никакой драмы, потому что я и сам тогда еще не нагулялся. Ну сами судите: уже на четвертом курсе начал сниматься, вокруг вились девчонки... К счастью, крыша у меня не поехала...

Мне кажется, каждый человек в своей жизни проходит определенные периоды, и от них никуда не деться — абсолютно. По малолетству одни проблемы: скажем, в 13-14 лет ребята начинают курить, позже возникает другое. Молодые люди испытывают, что такое женщина, узнают, что значит нравиться-не нравиться, начинаются какие-то поиски — я говорю о бытовых коллизиях, причем падки мы на вещи неположительные, забрать норовим то, что плохо лежит...

— Отрицательное притягивает больше...

Людмила Савельева — Наташа Ростова. «Война и мир», 1968 год

— Да, но, по всей вероятности, у человека должны быть мозги, а они в это время не сформировавшиеся... Что к чему, начинаешь понимать позже.

— За убийство актера Станислава Жданько, с которым Малявина жила, она была осуждена на девять лет. Ее амнистировали спустя пять лет, когда повторная экспертиза установила, что Валентина не наносила смертельный удар ножом, — Станислав это сделал сам, чтобы ее попугать... После пережитого актриса стала жутко пить, практически ослепла, а вдобавок мошенники отобрали у нее двухкомнатную квартиру. Ситуация просто кошмарная... Малявина — я об этом читал — очень хорошо о вас отзывалась, тепло вспоминала ваш брак, годы страстной любви. Скажите, когда вы последний раз ее видели? Вас, человека верующего, не тянет встретиться с ней, поговорить, чем-то помочь?

— Когда она освободилась, я очень скоро ее увидел. Валя пришла к нам в театр, я устраивал ее на какие-то спектакли... Потом, правда, она исчезла, у нее началась какая-то своя жизнь, но с тех пор столько воды утекло...

После меня у нее был один муж, затем второй, третий, четвертый и пятый, она металась между Театром Вахтангова и «Ленкомом» — там много чего было. Я за ней не следил, пока она не попала в такое горе, выкарабкаться из которого трудно. У нас есть общие друзья: по возможности через них я старался облегчить ей существование, но мои усилия ничтожны по сравнению со страданиями, которые она испытывает.

— 40 лет вы живете с очаровательной Людмилой Савельевой, сыгравшей роль Наташи Ростовой в фильме Сергея Бондарчука «Война и мир», который получил «Оскар». Потрясающая актриса, удивительно красивая женщина... Легко ли двум звездам вместе? Нет ли взаимной ревности к успеху, к поклонникам?

Вот уже 40 лет Александр Викторович состоит в браке с Людмилой Савельевой

— Вот с Валей Малявиной что-то такое, наверное, было. Я стартовал с главной роли, потом Тарковский снял ее в «Ивановом детстве»... Это был небольшой кусок, но замечательный — в нее, по-моему, все влюбились. Затем Валей увлекся Паша Арсенов — режиссер, снимавший короткометражный фильм «Подсолнух». Она приняла его ухаживания: ну какая тут может быть семья? Исключено! Со мной тоже что-то бурное происходило...

— Да, страсти, как я понимаю, кипели еще те...

— Это один из этапов, который нужно было пройти, но оттого, что и я, и она из одной картины переходили в другую, а кроме того, играли в театре, все это шло сплошным потоком и какие-то бытовые вещи уходили на задний план. Я пропускал их мимо себя, в какой-то момент не это для меня было главным. Только потом, через какое-то время, начинал понимать, что тут вот ошибка, и здесь, и там, но жизнь мчалась дальше.

— Я вам задам вопрос, на который, если не хотите, не отвечайте... Одно время газеты писали о том, что у вас есть внебрачный ребенок от Еле...

— (Перебивает). Я понял, о чем вы, и сразу же вас остановлю. Согласитесь: есть глубоко личные вещи, которые...

— Видите, я постарался быть деликатным...

— И спасибо вам за это большое! Мой принцип — на такие публикации не реагировать, поэтому отвечать, извините, не буду... Каждый, в конце концов, трактует эти вещи по-своему, и я не хочу, чтобы кто-то тыкал потом в меня пальцем: «А! О!»... Не хочу, понимаете? Ради Бога (разводит руками), простите меня, пожалуйста.

«МЫ ВСЕ, ВООБЩЕ-ТО, НЕ АНГЕЛЫ»

— Александр Викторович, в вашем прекрасном театре очень много актеров-звезд, но наиболее ярко мужское начало проявилось, на мой взгляд, у двух: у вас и Николая Караченцова...

С Александрой Захаровой в ленкомовском спектакле «Ва-банк»

— Ну вообще-то, мы все не ангелы...

— Имею в виду ту энергетику, которая пробивает через экран, и когда с первого взгляда видно: это настоящий мужик...

— По-моему, вы обидели Олега Янковского, Сашу Абдулова...

— Говорю прежде всего о своем ощущении... Увы, с Николаем Караченцовым нынче большая беда...

— (Вздыхает).

— Сегодня хоть слабая надежда на то, что он сможет снова выйти на сцену, есть?

— Об этом ничего сказать не могу — знаю только, что беда продолжается и будет еще длиться долго. Дай Бог этому удивительному талантливому человеку, который так много сделал, здоровья! Мы его ждем, надеемся...

— Слышал, что иногда ночью вы садитесь в машину, катаетесь по Москве, подвозите случайных людей. Зачем?

— Отпираться не буду, хотя однажды из-за своей откровенности пострадал. Рассказал журналистам об одном ночном приключении, а потом в интернете появился заголовок: «По ночам Збруев развозит проституток».

— А что, действительно пришлось этим промышлять?

— Понимаете, какая штука... Человек только заикнулся о чем-то, и его сразу — бах! — под дых бьют. Я вообще люблю ездить ночью, когда мало машин, дорога свободная. Включишь радио, поставишь какую-то музыку... Обычно я никого не подвожу, потому что прекрасно чувствую себя в одиночестве — мне нравится спокойно смотреть на притихшую Москву, заезжать в переулки, но как-то, увидев вдоль трассы девочек-проституток, остановился...

— Исследовательский интерес?

— Просто любопытно было. Я долго ездил, часа полтора-два, а они все стоят. Попросил «мамку»: «Девчонку посадите со мной», — буквально так. «А вам какую?». — «Да мне неважно — какую дадите». Ну, одну кликнули, и она плюхнулась на сиденье рядом.

— Узнала?

— Первый вопрос был: «Ты Збруев?». Туда-сюда, перебросились несколькими фразами, и я начал потихоньку расспрашивать ее о жизни: почему, откуда? Час мы по Москве колесили, а она все недоумевала: куда это я? Повезу ее куда-нибудь или нет? Потом я вернул пассажирку на то место, откуда взял. «Сколько?» — спросил «мамку». Она сумму назвала, я отдал деньги и дальше поехал.

Ну и еще случай был. Как-то вижу — стоят девочки. Одну подозвал: «Садись, рассказывай». Сначала она стеснялась, а потом такие подробности выдавать начала: о парне, с которым встречается, о том, почему стала собой торговать... Об этом можно запросто написать книгу, причем история не будет банальной...

P. S. Автор благодарит мецената Виктора Пинчука, пригласившего театр «Ленком» в Киев, благодаря чему, собственно, и состоялась наша с Александром Збруевым встреча.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter