Последний сталинский нарком

Байбаков пришел в правительство при Сталине, а ушел на пенсию при Горбачеве. В общей сложности 30 лет он возглавлял Госплан СССР, пережив на этом посту четверых генсеков... Обладая фантастической памятью, этот «человек в нарукавниках» назубок знал все более-менее крупные предприятия Советского Союза, помнил, что и в каком объеме там выпускают. Именно он определял, сколько станков, носков, велосипедов и кусков мыла нужно 250-миллионной стране...

«ТЕЛЕГА ЕГО ПЕРЕЕХАЛА, НО НЕ РАЗДАВИЛА»

В отличие от обожаемой им плановой экономики Байбаков поражал всех своей жизнестойкостью и долголетием. В 95 лет он лично водил автомобиль по Москве, вплоть до прошлого года работал главным научным сотрудником Института проблем нефти и газа. Поговаривали, что помогла ему скинуть минимум 30 лет небезызвестная Джуна, которую он лично привез некогда в Москву из Краснодара и обустроил в столице. Однако в ее способности Николай Константинович — в отличие от Брежнева! — не верил. У него были другие кумиры. Даже в ХХI столетии на стене его кабинета висел традиционный портрет Ленина, а в душе почетное место занимал Сталин.

Наркомом Байбаков стал в неполные 34 года — моложе его никого не было. «Товарищ Сталин, — удивился он, — почему, назначая меня, вы не спросили, справлюсь я или нет?». Вождь ответил: «Товарищ Байбаков — он делал ударение на втором слоге, — мы свои кадры знаем». Потом походил по кабинету, посасывая трубку: «Какие качества, по-вашему, нужны наркому?». Тот начал вдумчиво перечислять. «Все это правильно, — прервал его вождь. — Но вы забыли главное. Во-первых, наркому нужны бычьи нервы, во-вторых, он должен быть оптимистом».

Свой экзамен на профпригодность Николай Байбаков, в то время первый заместитель наркома нефтяной промышленности, сдал Сталину двумя годами раньше. Тогда, в июле 1942-го, вождь вызвал его к себе и сказал, что Гитлер рвется на Кавказ, что своим генералам фюрер заявил: если не удастся получить доступ к бакинским нефтепромыслам, военную кампанию можно считать проигранной.

«Товарищ Байбаков, — подвел итог генералиссимус, — если вы оставите немцам хоть тонну нефти, мы вас расстреляем. И если им не удастся захватить месторождения, а скважины будут уничтожены, мы вас тоже расстреляем». Николай посмотрел озадаченно: «И что же мне делать?». Сталин постучал трубкой по его макушке: «А голова на что? Думайте!».

Замнаркома немедленно вылетел на Кавказ к Буденному, командовавшему там фронтом. Герой гражданской войны уверял: его конница отобьет любое наступление, поэтому согласия на уничтожение нефтепромыслов не дал. Но Байбаков сел на самолет «У-2» и, лично облетев линию фронта, убедился: части Красной Армии беспорядочно, поодиночке и отдельными группами, отступают. После этого он распорядился все малодебитные скважины завалить металлоломом и засыпать цементом, оставив самые мощные напоследок — пусть до последней минуты дают фронту нефть.

По дороге из штаба его перехватил Каганович, который был членом военного совета. «Как дела?» — спрашивает. Услышав, что Байбаков под свою ответственность распорядился взорвать электростанцию и испортить оборудование, он повысил голос: «Да как вы смеете!»... Расправы не последовало лишь потому, что уже через несколько дней весь штаб фронта, включая Кагановича и Буденного, покинул Краснодарский край. Байбаков вместе со своими нефтяниками и партизанами восемь дней пробирался лесами к Туапсе — магистрали немцы бомбили. За это время его жене успели сообщить, что он погиб...

Не сработался Байбаков только с Хрущевым, который назначил его председателем Госплана. Николай Константинович выступил против расформирования союзных министерств и передачи их полномочий республикам. Снимая его, Никита Сергеевич зло сказал: «Его телега переехала, но не раздавила. Вот он и продолжает разрушать совнаркомы». Только годы спустя Байбаков, на шесть лет сосланный в Краснодарский край, узнал, что Хрущев против него даже дело завел, обвинив в государственном заговоре. Правда, на допросы строптивца ни разу не вызывали.

Лишь с приходом Брежнева об опальном Байбакове вспомнили, вернули в Госплан, одновременно назначив первым заместителем председателя Совмина Косыгина. Более того, они с Леонидом Ильичом чуть не стали соседями: в доме, где поселился Николай Константинович, для Брежнева подготовили квартиру размером в этаж. Но в последний момент генсеку что-то не понравилось, и он отдал эти апартаменты своей дочери. А вот поселившиеся там Черненко, Кириленко, Тяжельников оказались не столь привередливы...

«ЭТУ ГОВНЯНУЮ БУМАЖКУ Я НЕ ПОДПИСАЛ, НО 240 МИЛЛИОНОВ ЕМУ ДАМ», — СКАЗАЛ БАЙБАКОВ

Ну а теперь история, которую несколько лет назад мне рассказал первый секретарь Днепропетровского горкома партии с 1976 по1983 год Владимир ОШКО.

Николай Байбаков (сидит второй справа) с Семеном Михайловичем Буденным и другими официальными лицами

— Говорят, строительство днепропетровского метро разрешил Брежнев: якобы во время приезда в сентябре 1979 года на родину он расчувствовался и подмахнул соответствующее разрешение. Это чепуха: ни на одном официальном документе подписи Леонида Ильича нет. Записку, где обосновывалась необходимость нового вида транспорта для города, у первого секретаря Днепропетровского обкома партии забрал помощник генсека Георгий Цуканов... А уже 2 октября из Секретариата ЦК КПСС поступил документ, где было написано: «Поручить таким-то — далее список министров — рассмотреть вопрос о целесообразности строительства в Днепропетровске метрополитена. Суслов». Но еще несколько лет пришлось обивать пороги высоких кабинетов, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.

За три дня до судьбоносного заседания Совета министров, от которого зависело, начнется ли в 1982 году строительство метро в Днепропетровске, я встретился с помощником Тихонова Серебряным. Аркадий Григорьевич меня предупредил: «Если успеете за сегодня и завтра собрать необходимые визы, ваш вопрос будет внесен в повестку дня, если нет — не обессудьте»... К этому моменту я получил «автографы» в Министерстве путей сообщения, в Минтрансстрое, но оставался самый сложный этап — Госплан СССР...

Я бросился к постпреду Украины Пичужкину (как депутат Верховного Совета СССР он помогал нам в Москве проникать в высокие кабинеты): «Надо срочно звонить Байбакову!». Михаил Сергеевич мой пыл остудил: «Он завтра должен выступать на Политбюро, ему сейчас не до нас». Но отделаться от меня не так-то просто, и в конце концов Пичужкин сдался... Около девяти вечера он созвонился с председателем Госплана и, пустив в ход все свои дипломатические способности, уговорил того уделить мне несколько минут...

Госплан находился в Охотном ряду, в здании, где сейчас помещается Госдума. Через 20 минут я вошел в приемную Байбакова, освещенную лишь лампой с зеленым абажуром. «Николай Константинович вас примет, — сказала секретарь. — Но сейчас у него посол Эфиопии». Сижу пять минут, десять — из меня пар, то есть нахальство, выходит. Мысленно подбираю формулировку, которая должна убить Байбакова немедленно, потом забываю — записывать-то вроде неудобно...

Вдруг дверь напротив открылась, и на пороге возник небольшого росточка человек с беленькими пушистенькими волосиками на макушке. Неслышно ступая по ковру, он подошел к секретарю: мол, что это за тип сидит? Та что-то сказала, но, видно, ответ его не устроил. Хмыкнув, этот одуванчик направился ко мне. «Ну, — думаю, — явно не к добру, сейчас все поломает». А он подсел и тихо так спрашивает: «Если вы к Николаю Константиновичу, то по какому вопросу?». — «Меня обещали принять на пять минут», — отвечаю, не вдаваясь в подробности. А он не отстает: «Так что же вас привело?»... Но и я карты не раскрываю. «Всего одна подпись, — говорю, — и сразу ухожу»...

Мы играли в словесный пинг-понг, пока мой собеседник не рассердился: «Да в конце-то концов! Перед вами управделами Госплана, фамилия моя Калинин... Должен я знать или нет, по какому вопросу вы идете к председателю? Мы еще завтрашний доклад на Политбюро не обсудили». Пришлось достать наш документ. Одуванчик взял его за уголок: «Вы действительно полагаете, что первый заместитель председателя Совета министров, председатель Госплана СССР будет визировать эту цидулку?». Тут вышел эфиоп и, отшвырнув бумагу, Калинин удалился в кабинет своего начальника.

Байбаков встретил меня вежливо: вышел из-за стола, пожал руку, пригласил сесть за журнальный столик... Улыбнулся: «Чай не предлагаю». Свою позицию он излагал внушительно: «Мы рассмотрели ваш вопрос, выделили 800 тысяч рублей на проектирование метрополитена в Днепропетровске. Решайте, где нужно глубокое залегание, где открытое, потом вынесем это на Госстрой... Так что идите, ради Бога, и дайте мне спокойно готовиться к Политбюро».

Закончив длиннющую тираду, которая должна была меня убедить и раздавить, он вежливо, но выразительно посмотрел на дверь... Что делать? Беру бумагу и придвигаю к нему: «Подпишите!». У Байбакова брови удивленно поползли вверх: «Я же вам объяснил... Идите и проектируйте!». — «Подпишите!» — сознавая, как глупо выгляжу, повторил я. «Да что ж это такое! — он встал, повысил голос, но не обругал меня матом, не выгнал. — Третий раз вам объясняю... Работайте, занимайтесь делом! Завтра Политбюро, мне надо выступать». А я ему: «Подпишите!». Байбаков еле сдерживал возмущение: «Как вы, первый секретарь горкома, себя ведете?».

«Николай Константинович, — говорю, — во-первых, не кричите на меня, во-вторых, я действую в соответствии с инструкцией». Он опешил: «Какой еще инструкцией?». — «Могу показать!» — отвечаю и достаю из папки брошюрку «Возрождение» из трилогии Брежнева, где рассказывается о том, как отстраивался Днепрогэс. Открываю ее на 49 странице: «Вот Леонид Ильич пишет: «Я пригласил к себе первого секретаря Днепропетровского горкома партии, председателя горсовета и говорю им: «Берите большие сумки, фотографии разрушенных домов, поезжайте в Москву и просите деньги на водокачку, на детские учреждения, на больницы. Вы коммунисты. Действуйте смело, решительно!». И это дало положительный результат.

«Тут написано — положительный результат, — с укоризной говорю Байбакову. — А я сижу у вас полчаса, а результата ни хрена не вижу!». Немая сцена... Слушайте, вы представляете, какой может быть реакция государственного мужа, который был самым молодым наркомом во время Великой Отечественной войны, работал под руководством Сталина? Я, имея печальный опыт общения с украинской верхушкой, сидел, готовый ко всему...

И вдруг этот человек непринужденно и весело расхохотался. Вышел из-за стола, за который успел сесть во время нашей пикировки. «Владимир Петрович, — говорит (к моему удивлению, он помнил мое имя-отчество). — Все, что угодно, я мог себе представить, только не это. Вы меня покорили!». И нажал на кнопку, вызывая Калинина. «Слушай, — говорит тому, а сам смеется, — я, как ты мне и советовал, не подписал ту говняную бумажку... Но я дам ему 240 миллионов. Подготовьте завтра письмо в Совмин, что мы согласны строить метрополитен в Днепропетровске». И повернулся ко мне: «Слышал?». — «Да!». — «До свидания».

На следующий день мы с моим напарником Анатолием Воловиком приходим в Госплан, а навстречу Борис Ксендз, помощник Байбакова. «Что вы натворили? — спрашивает. — Председатель обычно корректный человек, но сегодня утром, проводя общее совещание, устроил разнос одному, второму». Оказалось, что первый зам Байбакова летал на Сахалин, но ни один вопрос не решил. «А почему?» — спрашивает его шеф. И слышит: «Так обстоятельства сложились». — «Что вы говорите!» — возмутился Николай Константинович. — Вот вчера секретарь горкома с периферии ночью мне читал «Возрождение», и я ему 240 миллионов рублей дал». Помолчал и спросил своих подчиненных: «Кстати, а вы Брежнева читали? Очень рекомендую!».

...Снова мы встретились с Байбаковым в санатории «Красные камни» в Кисловодске. Мне отпуск дали зимой, под конец года, ну я с женой туда и махнул. Нас поселили в хороший номер — в виде однокомнатной квартирки. Новый год встречали прямо в столовой. Гляжу, а там сидит Байбаков со своим помощником Ксендзом, рядом — министр здравоохранения Петровский. Они, оказывается, были старыми друзьями: созвонились и приехали...

Я потом Ксендза к себе пригласил: попили с Борисом Ивановичем чаю, попели под гитару... Оказалось, его шеф книжку заканчивал о нефтяниках, вот ему и дали отдохнуть пару недель. «Владимир Петрович, — попросил помощник. — Ты пригласи Николая Константиновича, только от себя». — «А что такое?» — спрашиваю. «Он жену похоронил и теперь тоскует».

УЗНАВ, ЧТО ЕГО ЗАМ БАЙБАКОВ ПРИГЛАСИЛ ДЕВУШКУ НА СВИДАНИЕ, КАГАНОВИЧ РАСПОРЯДИЛСЯ КУПИТЬ ЕМУ ДВА БИЛЕТА В КИНО

6 марта 2006 года. 95 роз, привезенных в подарок юбиляру от днепропетровцев, у Владимира Ошко едва не реквизировали таможенники. Пришлось доставать из широких штанин пригласительный в Колонный зал. Юбиляр — второй слева. Крайний справа — Владимир Ошко, рядом с ним сидит Виктор Черномырдин

Думаю, не надо объяснять, как умеет выпендриваться начальство такого ранга. А Байбаков запросто пришел к нам в номер. Выпить отказался, но сидел, расправив плечи и забыв на время свои государственные заботы. Мы пели цыганские песни, Ксендз рассказывал анекдоты, которых знал великое множество. Здесь же была докторша из Москвы, которая сопровождала главу Госплана. Расставаясь, они дали мне свои телефоны. Последний раз я видел Николая Константиновича на торжествах по случаю 95-летия, где вручил от днепропетровцев 95 роз...

Между прочим, своим семейным счастьем Байбаков был обязан Кагановичу, который во время войны был его непосредственным начальником. Здоровый, необузданный, Лазарь Моисеевич мог запросто обругать или ударить подчиненного, боялись его все до жути. После иного телефонного разговора он так швырял трубку, что аппарат разлетался вдребезги. «Если что-то не так ему доложишь, — вспоминал Байбаков, — он опускал кулак величиной с молот на свой огромный стол, и все папки сдувало. Однажды я с ним начал спорить, так он за мной погнался. Несколько минут бегали вокруг стола. Хорошо, что я моложе был, — еле удрал от него».

Именно Каганович обратил внимание на то, что его первый зам в холостяках ходит. «Тебе скоро 30, — сказал, — а ты до сих пор не женат. Непорядок!». Ослушаться Байбаков не смел, но и где искать невесту, не представлял, ведь работали наркоматы в сталинском режиме: с утра до вечера на службе, спать все уходили не раньше пяти утра, когда Поскребышев звонил и сообщал, что вождь отдыхает. Любые хождения налево было исключены. Однажды Байбаков пошел в ресторан «Националь», где коллега-нарком отмечал день рождения, так на следующий день ему позвонил Берия: «Что за безобразие? Запрещаю»...

Обедал Николай прямо в комнате отдыха, без отрыва от дел. Туда ему и принесла какие-то бумаги новенькая по имени Клавдия, незадолго до того принятая референтом. Симпатичная, строгая, аккуратная сотрудница так понравилась Байбакову, что он с ходу ей предложил: «Садитесь со мной», но девушка отказалась. И тогда зам наркома спросил: «А в кино пойдете?»... Каганович, узнав о планирующемся свидании, немедленно распорядился купить два билета.

После фильма Байбаков — а, была не была! — повел Клавдию в ресторан. «У меня нет времени на ухаживания, — сказал он. — Если я тебе понравился, выходи за меня замуж». Ошарашенная девушка спросила, можно ли подумать. «Думай, — услышала в ответ. — У тебя есть полчаса». Через пять дней они поженились и жили душа в душу вплоть до 83-го года, когда Клавдия умерла. Безутешного супруга часто видели на ее могиле на Новодевичьем кладбище. Наверное, теперь, 25 лет спустя, они наконец воссоединились на небесах.

...Для одних Байбаков — последний из могикан, творец супердержавы, для других — тот, кто посадил СССР на нефтяную иглу, щедро вкладывая деньги в геологоразведку... Он был востребован при разных режимах и правителях, поскольку высокий профессионализм всегда в цене. Его именем — при жизни! — названо нефтяное месторождение на полуострове Ямал, а в 1995-м со стапелей завода «Красное Сормово» сошел теплоход «Николай Байбаков», и это не считая присвоенных ему звания Героя Соцтруда и Ленинской премии, шести орденов Ленина, которыми вознаграждены труды на благо родины. Но даже человеку-теплоходу оказалось не под силу воплотить утопию в реальность, создать жизнеспособную экономику без рынка и обеспечить благосостояние для всех.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter