Кинорежиссер Тенгиз АБУЛАДЗЕ: «Что за страна? Я выбросил Ленина из могилы, а мне дали Ленинскую премию»

Глядя «Покаяние», люди обалдевали. Надвигалось новое время — без партсобраний, сексотов, доносов, топтунов, прослушек. Будто выйдешь из зала и вдруг — мамочка родная, куда что подевалось, словно и не бывало! Как такое возможно в нашей стране?! Как власти допустили?! Зрители, выходившие из кинотеатров, опасливо ежились: сейчас сгребут — и в воронок? Но «Покаяние» изменило реальность. Хотя бы на время.

Тенгизу Евгеньевичу Абуладзе исполнилось ровно 60, когда ленту, пролежавшую на полке три года, власти разрешили представить зрителю. Это не был подарок к юбилею мастера, просто какой-то трубач должен был дать сигнал, чтобы все, как по команде, поняли: появилось нечто новое, доселе невиданное. Дальновидный Эдуард Шеварднадзе загодя дал добро на съемки «Покаяния», в нужный момент фильм выпустили на экраны, и он выстрелил, как из сигнальной ракетницы.

Тенгиз Абуладзе покорил вершину, на которую мы если и поднялись вместе с ним, то удержаться на ней не сумели. После «Покаяния» он прожил еще 10 лет, но больше ничего не снял. Так и замер на своей недосягаемой высоте, оставив тем, кто способен слышать, главный вопрос: «Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?».

ВОЗЖЕЛАВШИЙ ЧУЖОЙ ЖЕНЫ ЧЕКИСТ РЕШИЛ ПРОБЛЕМУ ПРОСТО: ОТПРАВИЛ В ЛАГЕРЬ ЕЕ МУЖА

Игра ли измученного стрессом воображения, действительно ли «там» что-то есть и кто-то решает людские судьбы, но, окончательно очнувшись через месяц после

Автандил Махарадзе так правдоподобно сыграл дьявола по имени Варлам Аравидзе, будто видел его воплощения в жизни

тяжелейшей автоаварии, Абуладзе сказал, что понял, зачем его оставили на этом свете. Чтобы снять один фильм. Он уже знал, какой именно.

Авария случилась на дороге, когда режиссер, огорченный плохой кинопроекцией, возвращался в Тбилиси с очередного зрительского показа своей недавно законченной картины «Древо желания». На огромной скорости в легковушку врезался грузовик с пьяным шофером. Удар был чудовищной силы, водитель легковушки вылетел сквозь лобовое стекло и скончался на месте. Находившегося без сознания Тенгиза Евгеньевича вытащила из искореженного автомобиля «скорая».

Дорога — наиболее часто повторяющийся смысловой и художественный образ в рабо­тах Абуладзе. Жизнь — дорога, человек — путник, герой, уходящий в перспективу, — оптимистическое многоточие в конце рассказа. Приемы и метафоры, не самые свежие в кинопроизводстве, у Тенгиза Абуладзе почему-то выпадают из банальности. Он снимал дороги километрами, наматывал ими бобины своих лент, без дорог нет его фильмов. Первый из них, дебютный, — «Лурджа Магданы» — начинается каменистой кавказской тропой, последний — «Покаяние» — заканчивается поиском верной дороги. Оказалось, что та, чуть не убившая, дорога нужна была, чтобы совершить главный поступок своей жизни.

Ледокольная, яростно вгрызшаяся в зас­корузлую толщу обыденной покорности идея с выкапыванием из могилы трупа как напоминание о совершенных покойником при жизни нечеловеческих преступлениях пришла к Абуладзе задолго до советской весны. Тогда никто не мог предвидеть, что она вообще когда-нибудь наступит.

Многие из тех, кто знал о замысле Абуладзе, сочувствовали и сокрушались: снимает в стол, на полку, под замок. Хорошо, если и самого под замок не отправят. Он один знал, что работа не пропадет, и оставался верен завету, полученному между жизнью и смертью.

На фабулу «Покаяния» Абуладзе набрел лет за 20 до того, как сел за письменный стол. Кто-то рассказал ему историю, как в Мингрелии в страшном 37-м некий возжелавший чужой жены чекист решил проблему просто: отправил в лагерь ее мужа. Когда негодяй умер, кто-то изо дня в день стал выкапывать из могилы его труп и стоймя прислонял к воротам дома родственников. Власти проследили, кто совершает столь неслыханное кощунство, и поймали мстившего за горе и позор сына несчастных лагерника и наложницы чекиста.

Эта история связалась с другим узелком памяти Тенгиза — о так называемом «Мингрельском деле». Его завела Госбезопасность Грузинской ССР по указанию Сталина в 1951 году. В широко раскинутые чекистские сети попали более полутысячи руководящих работников Мингрелии, ставленников Лаврентия Берии. Вождь заподозрил его в предательстве и даже перестал ездить на родоновые ванны в Мацесту, где лечил сухорукость.

Под пытками арестованные «сознавались», что планировали отторгнуть Грузию от СССР. Мнимым сепаратистам грозил расстрел, от которого их спасла смерть Сталина, как полагают некоторые историки, организованная Берией. Однако вскоре, когда и Берия стал врагом народа, особо приближенных к нему мингрелов снова арестовали и добили.

Эдуард Шеварднадзе с любимой женой Нанули, чей отец в свое время был расстрелян как враг народа. Когда потрясенный сценарием «Покаяния» Эдуард Амвросиевич дал почитать его супруге, она с первых же строк поняла, что это и о судьбе ее семьи

Впрочем, в том, что в годы большого террора в Грузии погиб каждый восьмой ее житель, Эдуард Шеварднадзе винит не так Сталина, как Берию. У него были плохие отношения с интеллигенцией, вспоминал Эдуард Амвросиевич, и Берия безжалостно ее уничтожал. Во всяком случае, собирательный облик главного персонажа «Покаяния» Варлама Аравидзе больше смахивает на Берию, чем на Сталина.

Репрессии или происходили на глазах Тенгиза, выходца из Кутаиси, выпускника Тбилисского театрального института, или эхом докатывались до Москвы, куда он, не ощутив любви к театру, поехал учиться во ВГИК.

Тенгиз Евгеньевич вспоминал: «Идея «Покаяния» возникла давно, когда оказалась доступной информация, рассказанная реабилитированными, неверно осужденными, уцелевшими людьми. Эти рассказы потрясли меня».

Всадники в шлемах, стальных латах, с копьями наперевес помчались по мрачным дорогам его памяти и воображения. Мучаясь над разгадкой неистребимости каинова проклятия, Абуладзе пришел к пониманию того, что ничего не значат различия в названиях городов и стран, групп и партий, их лозунгах и знаменах, если под ними скачут безликие, как смерть, всадники. Это они — главный образ-обобщение его последнего фильма, ставшего завещанием.

«У ТЕБЯ БОЛЬШОЙ НОС, НО ТВОЕ ДОБРОЕ СЕРДЦЕ ЕЩЕ БОЛЬШЕ»

В годы «Мингрельского дела» Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе делал карьеру. За короткое время он прошел путь от рядового инструктора ЦК комсомола до первого секретаря кутаисского обкома, откуда после серьезной «обкатки» перед ним открылись виды на партийные высоты. Стремительному восхождению способствовало тотальное «перетрахивание», как сказал бы белорусский батька, кадрового состава западной Грузии, в результате чего возникло множество вакансий.

Когда Тенгиз Евгеньевич принес Эдуарду Амвросиевичу, уже первому секретарю ЦК Компартии Грузии, рукопись сценария к «Покаянию», тот по-дружески взялся за чтение, хотя Абуладзе честно предупредил: «Знаю, конечно, это нельзя будет снимать. Ты вряд ли поможешь». Они были на ты.

Их приятельские отношения укрепились, возможно, и благодаря фильму «Я, бабушка, Илико и Илларион», снятому Тенгизом Абуладзе по одноименной повести

Кетеван Баратели было восемь лет, когда местный вождь Варлам Аравидзе отправил в лагерь ее отца-художника и мать

Нодара Думбадзе. Очень уж хороши и повесть, и фильм, высоко оцененные критиками и зрителями. Один из главных персонажей — добрый старик Илларион Шеварднадзе, необычайную симпатию к которому по-кавказски образно декларирует юноша Зурико: «Нет на свете человека лучше тебя. У тебя большой нос, но твое доброе сердце еще больше».

Сердце Эдуарда Амвросиевича тоже было «еще больше». Грузинские деятели культуры знали, что за ним они как за каменной стеной, он разрешал то, что запрещала цензура, выгораживал тех, кому грозило аутодафе. При Брежневе Грузию стали считать экспериментальной республикой, и Шеварднадзе разрешали на­много больше, чем, например, разрешали Украине. Впрочем, ее руководители никогда не обладали ни образованностью Шеварднадзе, ни широтой взглядов, так что, получи они такую фору, как Грузия, вряд ли знали бы, что с ней делать.

Шеварднадзе распорядился кредитом доверия, использовав его на укрепление экономики и развитие литературы, театра, живописи и кино. За годы его правления поднялась целая плеяда талантливых людей, в Украине затравили единственного киногения, армянина тбилисского происхождения Сергея Параджанова. Абуладзе приезжал в Киев и просил Параджанова посоветовать актера для одного из его фильмов. Крупные люди, они были независтливы друг к другу, Абуладзе восхищали «Тени забытых предков», Параджанов чувствовал в «Покаянии» тему своих бед.

Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе на всю жизнь запомнил первое знакомство с «Покаянием»: «На следующий день я летел в Москву и уже в гостинице ночью начал читать сценарий и дочитал его до конца к трем часам ночи. Не смог заснуть, представляя себе, как это будет выглядеть на экране». Все происходило в самое что ни на есть застойное время, и первый секретарь одной из республиканских парторганизаций назавтра должен был предстать пред очи «старших товарищей», соревновавшихся в идеологической верности. Другой бы всю ночь обдумывал, что скажет, о чем попросит, на что намекнет, чтобы выторговать что-нибудь и не навлечь неприятностей, а Шеварднадзе читал непроходной сценарий.­

Кроме собственной памяти о событиях тяжелых лет, что для партработника скорее чудо, нежели закономерность, в активе у Эдуарда Амвросиевича была еще активная память любимой жены Нанули. Они познакомились в пионерлагере, она, будущий журналист, устроилась туда вожатой, а Эдуард заехал однажды навестить мужа своей сестры, работавшего физруком. Уже к концу смены Нануля и Эдуард поняли, что не хотят расставаться.

Она рассказала, что рано осталась без родителей, отца расстреляли как врага народа, мать умерла от туберкулеза. О себе Эдуард сказал коротко: учусь в ВПШ — Высшей партшколе. Она чуть не расплакалась: из-за женитьбы на дочери врага народа его карьера рухнет! Надо расстаться. Он отрезал: «К черту карьеру! Карьера — это ничто по сравнению с любовью». Почти за полвека супружества оба ни разу не пожалели о своем выборе. 10 лет назад Нануля ушла из жизни, Эдуард Амвросиевич похоронил ее прах во дворе своего дома.

Потрясенный прочитанным, он дал Нануле сценарий Тенгиза. С первых строк она поняла, что это и о судьбе ее семьи. И тем более засомневалась: кто это пропустит на экран?

На роль Торнике, внука Варлама, Абуладзе пригласил сына кинорежиссера Михаила Кобахидзе Гего. Съемки «Покаяния» шли полным ходом, как вдруг всех настигло известие: Гего пытался угнать самолет!

«Когда я вернулся из Москвы, — продолжал Шеварднадзе, — пригласил Тенгиза и сказал ему: «Ты не имеешь права не снять этот фильм, но на экраны он не выйдет... Даже я в Грузии не могу тебе помочь... Но ты сделай. Придет время, этот фильм будет уникальным».

Потом Шеварднадзе добавил: «Ты будешь преступником, если не снимешь этот фильм. Но в ближайшие три-четыре года он не увидит свет». Почему он определил срок тремя-четырьмя годами? Аберрация памяти? Или уже тогда, во времена правления Андропова, знал, что больше этого времени СССР не продержится и готовится перестройка?

Эдуард Амвросиевич придумал лазейку, через которую можно протащить диссидентский по всем тогдашним нормативам фильм. Он знал, что сценарии, предназначенные для съемок во всех киностудиях страны, Министерство культуры СССР читает с лупой в руке.

Там непременно запнутся на первых же страницах, вычитав, например, относящиеся к усопшему городскому голове Варламу Аравидзе чудные афоризмы: «Один мертвец бывает лучше порою тысячи живых» или «Он обладал необычайным даром превращать врага в друга и друга во врага. Да, это свойство избранных». Нет, на киноверсию сценарию лучше не претендовать. А вот на республиканском телевидении может проскочить. Есть бесцензурная квота для фильмов о передовиках производства. Значит, рукопись надо внести в эту строку и снимать телефильм.

Так и поступили. Начальство Белокаменной уболтали, там сценарий даже не открыли, дали добро. Нашлись и деньги — 600 тысяч рублей. Тенгиз ликовал. Чего еще желать?

«АВЕЛЬ УБИЛ НЕ БРАТА, А ЛЮБИМОГО СЫНА СВОЕГО»

Автандил Махарадзе так правдоподобно сыграл дьявола по имени Варлам Аравидзе, будто видел его воплощения в жизни. Возможно, видел. Все видели. Но во времена расцвета увядания, как язвили шутники, не всякий решился бы с такой отдачей вложиться в этот чудовищный по набору омерзительных качеств образ, как сделал Махарадзе. Среди множества престижных международных наград, полученных «Покаянием», три на его личном счету за лучшую мужскую роль. Мне представляется, что в мировом кинематографе нет аналогов столь виртуозного гротеска, какого достиг Автандил Махарадзе.

Пенсне Варлама Аравидзе играет то плутовскими огоньками, то простодушно тускнеет. Он то кроток, аки агнец, то громоподобен, как зверь. Прямое указание на

Друг Сандро Баратели Михаил Коришели (Кахи Кавсадзе)

дьявольское происхождение закодировано в знаковой фамилии Аравидзе, что по-грузински означает Никто. Никто существует сейчас и всегда, нигде и везде. У него нет лица, ему легко смешивать разные обличья в одной маске. Получился Гитлер-Сталин-Муссолини-Берия.

При желании его движения становятся изящными, голос превращается в опереточный тенор, он проникновенно читает гениальный 66-й сонет Шекспира:

Зову я смерть.
Мне видеть невтерпеж
Достоинство,
что просит подаянья,
Над простотой
глумящуюся ложь,
Ничтожество
в роскошном
одеянье...

...Дух захватывает. И он же сладострастно обгладывает рыбину — символ Христа, оставляя от нее голый скелет. Так создаются притчи, понимаемые всеми во все века.

Автандил Махарадзе сыграл в «Покаянии» и вторую роль — Авеля, достойного сына Варлама. В отличие от яркого многоликого Варлама Авель — благополучно-невыразительный человек со стертым лицом. Оттого может показаться, будто сын безобиднее отца. Но нет, Тенгиз Абуладзе считал, что Авель страшнее Варлама. Авель убил не брата, а любимого сына. В притчевом контексте «Покаяния» — третье поколение. Если совсем точно, то, поняв низость отца и деда, юноша выстрелил в себя из ружья, подаренного ему Варламом. А ведь всего-то и надо было, что покаяться. Правда, покаяние требовало невыполнимого для Авеля условия — искренности.

В конце концов исстрадавшийся гибелью сына Авель своими руками выкопал тело Варлама и сбросил с высокой скалы в пропасть. Но сына это ему уже не вернуло.

«ПОТЕРЯННОЕ ПОКОЛЕНИЕ» 70-80-Х РВАЛОСЬ ЗА ПРЕДЕЛЫ РЕЖИМА, КАК ЦЫПЛЕНОК ИЗ ТЕСНОЙ СКОРЛУПЫ

Супруге Тенгиза Абуладзе Мзие Махвиладзе досталась одна из самых запомнившихся сцен: женщина ищет на сосновых спилах весточку от сына из ГУЛАГа

На роль Торнике, внука Варлама и сына Авеля, Абуладзе пригласил 20-летнего красавца Гего (уменьшительное от Германа), сына кинорежиссера Михаила Германовича Кобахидзе, в свое время известного любителям кино нежными киноновеллами, напоминавшими стиль Чарли Чаплина. Несмотря на признание профессионалами Краковского международного жюри документальных и короткометражных фильмов картины Кобахидзе «Зонтик», отечественные начальники зачислили его в формалисты и гнобили, не давая работать. Почему-то ему Шеварднадзе не очень помог. Может, руки не дошли. Живя в Грузии, Михаил Кобахидзе снял всего пять короткометражных картин.

Съемки «Покаяния» шли полным ходом, сцены с участием молодого Гего были сняты, как вдруг труппу поразило известие: Гего пытался угнать самолет!

«Потерянное поколение» 70-80-х рвалось за пределы режима, как цыпленок из тесной скорлупы. Навскидку приходят несколько ярчайших случаев. О пересечении Черного моря вплавь мечтал Анатолий Кузнецов, автор «Бабьего Яра», перелететь на небольшом самолете в Афганистан замышлял будущий нобелевский лауреат Иосиф Бродский. «Семь Симеонов» — семья музыкантов-джазистов Овечкиных из Иркутска — попытались угнать пассажирский лайнер, дело закончилось трагедией с жертвами и судом.

Пример удавшегося угона — отец и его 15-летний сын Бразинскасы угнали самолет, летевший рейсом Сухуми — Батуми. В полете они убили 19-летнюю пытавшуюся помешать им стюардессу Надю Курченко. Кстати, в основу сценария кинофильма студии Довженко «Абитуриентка», написанного Олесем Гончаром, легла история Нади Курченко и Бразинскасов. После приземления в Турции отец и сын получили тюремные сроки, но через два года их выпустили по амнистии.

Благодаря ходатайству бывших «лесных братьев», осевших в США, угонщики-убийцы устроились неподалеку от них. Госдеп заявил, что «озабоченность США

После похорон Варлама Аравидзе его выкопанное из земли тело каждый день обнаруживают у дома его сына Авеля

международным терроризмом не распространяется на случай с Бразинскасами». Такой поворот вдохновил Гего и его товарищей. Они решили лететь в Турцию. Правда, спустя несколько лет сын Бразинскаса прикончил отца бейсбольной битой, но этого Гего уже не узнал.

В случае с молодым Кобахидзе присутствовали странные сближения. Когда ему исполнилось два годика, талантливый папа снял милую черно-белую немую короткометражку «Свадьба». Мечтания юноши о марше Мендельсона, под звуки которого он поведет любимую под венец, разбиваются в тот день, когда с огромным букетом в руках он решается сделать ей предложение, а вместо этого становится невольным свидетелем ее свадьбы с другим. Не для него звучит Мендельсон, не для него мать невесты кладет у порога будущего гнездышка тарелку, не он раскалывает ее каблуком на счастье семьи. Жизнь юноши разбита.

Катастрофа, куда более страшная, произошла в день свадьбы 20-летнего сына Михаила. Под руку с молодой женой он поднялся по трапу в салон самолета Ту-134, отправлявше­го­ся по рейсу Тбилиси — Батуми — Киев — Ленинград. Молодоженов сопровождали пятеро друзей.

План был продуман, казалось, до мелочей. Гего и его невеста заранее познакомились с сотрудницей аэропорта и пригласили ее на свадьбу. На следующий день она пропустила молодоженов и их эскорт без досмотра ручной клади, так что на борт самолета они пронесли целый оружейный арсенал — пистолеты, ножи, гранаты.

В воздухе злоумышленники вор­вались в кабину летчиков, расстреляли бортмеханика и штурмана. Второй штурман не растерялся и застрелил одного из нападавших, еще двоих ранил. Дверь в кабину сумел заблокировать. Пока самолет возвращался на тбилисский аэродром, террористы убили и ранили нескольких пассажиров.

В Москве по тревоге подняли антитеррористическое подразделение «Альфа» и направили к месту происшествия. Переговоры длились несколько часов. Неудавшиеся угонщики требовали дозаправить баки горючим, заменить экипаж и дать им возможность бежать из СССР. В противном случае, угрожали они, взор­вут самолет. Из обвинительного заключения по делу о попытке угона Ту-134: «Члены банды... терроризировали пассажиров... угрожали убийством полуторагодовалого ребенка...».

Нино Баратели (Кетеван Абуладзе) приснился вещий сон: она и ее муж Сандро (Давид Гиоргобиани) убегают от Варлама, зарываются в слой рыхлой земли, но их головы остаются на поверхности: от всевидящего чекистского ока не спрячешься

На следующий день «Альфа» пошла на штурм. Дверь поддалась не сразу: изнутри ее завалили трупами. Художественная идея Тенгиза Абуладзе об убитом фальшью поколении словно ожила в истории кровавого рейса.

Громкий, хотя и в закрытом режиме, судебный процесс закончился тем, что зачинщики, включая Германа Кобахидзе, «23-х лет, актера киностудии «Грузия-фильм», выпускника театрального института», получили расстрельные приговоры. Жену Германа, «19-ти лет, студентку Тбилисской академии художеств», отправили в лагерь на 13 лет, там она родила ребенка, который там же умер. Отец Германа навсегда покинул родину, живет и работает во Франции.

Когда к власти в Грузии пришел Звиад Гамсахурдиа, историю попытались развернуть на 180 градусов, признать угонщиков героями. Писали, будто Шеварднадзе и КГБ, заранее зная о планах угонщиков, не препятствовали им, рассчитывая одним ударом обезглавить «правозащитников».

Почти одновременно появились статьи противоположной направленности. В них говорилось, что воздушные пираты — дети-мажоры, родственники известных грузинских семей, в числе других прозвучало имя известного скульптора Зураба Церетели. Названные сочли себя оскорбленными, обжаловали подозрения, и суд признал, что нет оснований считать их имеющими отношение к террористам.

Ни на кого не бросая тень подозрения, следует все же сказать о двух странных происшествиях. Во время следствия при невыясненных обстоятельствах умер в тюрьме признанный лидером банды Иосиф Церетели, «25-ти лет, выпускник Тбилисской академии художеств, сын члена-корреспондента Грузинской академии наук». Те, кто пытался докопаться до истины, с удивлением узнали, что в начале 90-х годов все материалы дела сгорели в огне пожара, приключившегося в архиве. Будто кто-то обрезал концы.

«ВЗМАХОМ РУКИ ТЕНГИЗ ЕВГЕНЬЕВИЧ ПОДОЗВАЛ ДОЧЬ И НА УХО ВОСТОРЖЕННО ПРОШЕПТАЛ: «Я УМЕР». ОНА БЫЛА СЧАСТЛИВА»

Тенгиз Абуладзе ожидал чего угодно, любого подвоха, только не того, что случилось с Гего. Он был в отчаянии. Может быть, тогда в Тенгиза Евгеньевича вселилась страшная болезнь, которая не позволила ему после «Покаяния» собраться с силами для новой работы.

В наше циничное время причастность одного из главных актеров к угону самолета была бы использована для раскрутки рекламы кинофильма. Приученный к сенсациям и гламуру зритель повалил бы на него хотя бы только из желания упиться созерцанием убийцы в роли убитого. Но то были другие времена и другие нравы. О картине с актером-террористом предстояло забыть навсегда.

Поговаривали, будто «компетентные органы» могут взяться и за самого кинорежиссера. И это было недалеко от истины. В Тбилиси пришла депеша: «Абуладзе

Легендарная грузинская актриса Верико Анджапаридзе поставила в «Покаянии» последнюю точку. Это она произносит знаменитую фразу: «Зачем нужна дорога, если она не ведет к Храму?»

снимает антисоветский фильм. Сценарий необходимо сжечь, негатив уничтожить». Среди многочисленных знакомых режиссера остались единицы не отвернувшихся. Тенгиз Евгеньевич по-мужски был невозмутим, но собрал всю литературу, которую могли причислить к антисоветской, и раздал родственникам — у них искать не будут.

Историю с Германом Кобахидзе долгое время искусно обходили все, кто высказывался о трудностях съемок «Покаяния». Эдуард Шеварднадзе, тоже почему-то оминая неудобную тему, говорил что-то вроде того, будто отснятый для телевидения материал оказался невыразительным, поэтому задумали переделать его для киноэкрана, как, собственно, изначально и задумывалось. Наверное, такой была легенда для тех, от кого ожидали решения о пересъемке.

31 января 1984 года в доме Абуладзе было невесело. Ему стукнуло 60, но женщины не знали, готовить ли праздничный стол. Дочь Кетеван вспоминала: «Звонок телефона. Беру трубку, говорят: «Попросите Тенгиза». Тенгиз встал, подошел, сказал, что — да, это я. Потом минуты через две говорит: «Большое спасибо, батоно Эдуард». (Это был Шеварднадзе)... Они немножко поговорили — минуты три. Тенгиз положил трубку и сказал: «Давай справлять день рождения». Он понял, что продолжит снимать фильм». Лучшего подарка на юбилей невозможно было придумать.

И снова Эдуард Амвросиевич совершил невозможное, добыв разрешение в высоких кабинетах. Неспроста же его дипломатический талант расцвел на посту министра иностранных дел СССР, куда его зазвал Горбачев. За глаза коллеги прозвали Шеварднадзе, изрядно поседевшего, Белым Лисом.

Зная о свирепых нравах руководителей советской культуры, Абуладзе спросил батоно Эдуарда, как ему удалось уговорить их? Тот ответил только, что из ЦК позвонили кому нужно, и вопрос был решен. Кто взял на себя такую смелость за спиной лежавшего в «Кремлевке» под капельницей Юрия Андропова, пока неизвестно.

На этот раз на роль Торнике Тенгиз Абуладзе пригласил Мераба Нинидзе. Еще в 15-летнем возрасте мальчик блеснул в нашумевшем спектакле Роберта Стуруа «Ричард III». Юный актер из театральной семьи подавал большие надежды и неизменно оправдывал их. Вот уже более двух десятков лет он живет за границей, из Великобритании переехал в Австрию, востребован, активно снимается на немецком и русском языках.

Актерам «Покаяния» повезло с режиссером. В отличие от коллег, почем зря орущих на съемочной площадке, Тенгиза Абуладзе почти не было слышно. Обычно он стоял неподвижно, как изваяние, со скрещенными на груди руками и сосредоточенно наблюдал за процессом. Если надо было сделать внушение, дать направление, он подходил и тихо шептал на ухо. Слышал только актер, и ни у кого не возникало повода для пересудов.

В съемках Тенгиз Евгеньевич задействовал двух своих самых дорогих женщин — жену Мзию Махвиладзе (актрису Тбилисского театра имени Марджанишвили, за семь лет до этого снявшуюся в «Древе желания») и дочь Кетеван. Герой одного из ранних фильмов Тенгиза Абуладзе говорит: «Дом — это то место, где тебя кто-нибудь ждет». Близкие к семье Тенгиза Евгеньевича знали, что это не случайная фраза. У Абуладзе был именно такой дом.

В «Покаянии» Мзие досталась совсем маленькая, но, как выяснилось, одна из самых запомнившихся сцен: женщина ищет на спилах сосен весточку от сына из ГУЛАГа. Мзия не знала, что на одном комле Тенгиз напишет имя их сына — Гия. От неожиданности она обомлела, в мгновение в нее вошли ужас, вера, неверие, надежда и отчаяние, и она стала гладить срез этого бревна, будто лицо сына. Сцену сняли с одного дубля.

За два года до начала работы над «Покаянием» будущая актриса — студентка Кетеван Абуладзе — сыграла в выпускном спектакле. Отец посмотрел и предложил две роли в будущем фильме, сценарий к которому начал писать. Она еще не чувствовала своей силы и согласилась на одну, потом жалела, что не взялась и за вторую. Ее ролью стала Нино, жена преследуемого художника Сандро Баратели.

Жену и дочь режиссер никогда не расхваливал. Лишь однажды, после сцены, где Кетеван превзошла себя, взмахом руки Тенгиз Евгеньевич подозвал дочь и на ухо восторженно прошептал: «Я умер». Она была счастлива.

«ЭТО ДАЖЕ НЕ СВЕЖИЙ ВЕТЕР, А СВЕЖИЙ УРАГАН»

Анекдот про зайца: «Куда бежишь сломя голову?». — «Волков, говорят, ловят». — «А ты при чем?». — «Поймают, потом доказывай, что ты не волк». Художник Сандро Баратели (аллюзия на Сандро Боттичелли) анекдотом пытается успокоить любимую жену Нино, которая уже чувствует настигающую погоню. Но оба не смеются.

Нино приснился вещий сон: она и Сандро убегают от Варлама, настигающего их в сопровождении всадников смерти, зарываются в слой рыхлой земли, но их головы остаются на поверхности: от всевидящего чекистского ока не спрячешься, захотят — из-под земли достанут. Варлам торжествует. Этот кадр обошел все издания, писавшие о «Покаянии». Безнадежность заливает экран. И не во сне, а наяву со словами-перевертышами «Мир вашему дому» всадники арестовывают Сандро.
Абуладзе завершил съемки и монтаж в декабре 1984 года. О широком экране не могло быть и речи. На спецпросмотр для членов грузинского Политбюро собрались в малом зале киностудии «Грузия-фильм». Мнение Шеварднадзе можно было предвидеть, но что скажут остальные шишки?

Уже перестали звучать в ушах аккорды бетховенской «Оды к радости», зажегся свет, а шишки сидели, набрав в рот воды. Шеварднадзе поднялся с кресла и сказал: «Это очень нужный фильм. Я потрясен». Все облегченно вздохнули и дружно закивали.

В следующем году Эдуард Амвро­сие­вич переехал в Москву. Позже он сожалел, что в суете переезда не позаботился, чтобы «Покаяние» прошло хотя бы по грузинским экранам. Об этом позаботились частные люди, которые раздобыли пленку, организовали ее копирование и тайно показывали знакомым. Даже продвинутые зрители, как правило, были ошарашены: как такую картину можно было снять у нас, в Грузии, на родине Сталина? О фильме поползли слухи, легенды доходили и до Москвы.

Некоторые активисты подпольного кинопроката поплатились должностями и партбилетами за пропаганду нелегальной картины.

Как и предсказывал Шеварднадзе, о фильме пришлось забыть на долгих три года. Его час пробил, когда Горбачев начал разворачивать предтечу перестройки — гласность. Эдуард Амвросиевич решился вбросить информацию о «Покаянии» в ближайшее окружение Горбачева.

Правая рука генсека Александр Яковлев, по сути «главный архитектор» перестройки, пригласил Тенгиза Абуладзе к себе домой, картину Яковлевы посмотрели всей семьей. Вывод: «Это даже не свежий ветер, а свежий ураган».

Теперь следовало опробовать фильм на Егоре Лигачеве, который ведал идеологией и был в этом отношении предельно консервативен. В его задачу входила роль второго ведра на коромысле, уравновешивающего Яковлева, чтобы в соответствии с чаяниями основной массы компартийного «прихода» все оставалось, как при Брежневе, а еще лучше — как при Сталине.

Итак, что скажет Лигачев? Примет «Покаяние» или зарубит? И тут не обошлось без женщины. Вообще, о «женах перестройки» следовало бы написать отдельное исследование. Не обойтись в этой теме без Нанули Шеварднадзе, Зинаиды Лигачевой, Раисы Горбачевой, которая раньше супруга посмотрела «Покаяние», и уж чью-чью, а оценку Раисы Максимовны Михаил Сергеевич не рискнул бы оспорить.

В свое время Лигачев, как и Шеварднадзе, поставил на карту карьеру, женившись на дочери бывшего начальника штаба Западно-Сибирского военного округа комдива Ивана Зиновьева. По ложному обвинению в военном заговоре его арестовали в декабре 37-го, через полгода приговорили к высшей мере и в тот же день расстреляли.

История отца любимой женщины повлияла на Лигачева так же, как история отца Нанули на Шеварднадзе. Егор Кузьмич стал убежденным антисталинистом, но умудрился при этом оставаться антидемократом. «Покаяние» он одобрил только потому, что не заметил главного — речь в нем не только о Сталине, но и вообще о всякой тирании и всякой неправде. Так и получилось, что зеленый свет главному кинофильму перестройки дал человек, которому вся перестроечная идея казалась антипартийной авантюрой. Даже Зинаида Ивановна сетовала: «Мне выпала судьба быть дочерью врага народа и женой врага перестройки».

Начиная с Каннского фестиваля на «Покаяние» обрушилась Ниагара наград. Абуладзе понимал, что заслуженно, но удивился, когда его пригласили в Кремль на вручение Ленинской премии: «Что за страна? Я выбросил Ленина из могилы, а мне дали Ленинскую премию».

Тенгиз Евгеньевич часто вспоминал, как хотел стать учеником великого Сергея Эйзенштейна и послал ему письмо. Тот лежал в больнице с инфарктом и ответил: «У кинематографиста тяжелый хлеб, поэтому крепко раскиньте мозгами, прежде чем встать на эту стезю». И еще из Эйзенштейна: «В нашей советской действительности правда всегда торжествует. Но жизни часто не хватает». Тенгизу Абуладзе жизни хватило.

Болезнь терпеливо ждала, когда он переделает все свои дела, и, дождавшись, повалила это могучее дерево. «Когда отец болел, — вспоминала Кетеван, когда уже лег и не мог встать, он продолжал снимать кино. У него вот так рука была все время».

Еще одна женщина, неподражаемая Верико Анджапаридзе, мать Софико Чиаурели, поставила в «Покаянии» последнюю точку. Она больше любила театральные подмостки и, может, в силу возраста избегала крупных киношных планов. Исключение сделала только для Абуладзе. Это она произносит знаменитое: «Зачем нужна дорога, если она не ведет к Храму?». Верико, скончавшаяся во время московской премьеры фильма, в последних кадрах медленно уходит по тбилисской улице имени Аравидзе — улице того, у кого нет имени. Его имя, время и место действия значения не имеют.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter